А мы не знаем, как все устроено

      Божьи коровки обычно имеют длину тела от четырех до семи миллиметров. Реже встречаются восемнадцатимиллиметровые особи. В данный момент семиточечная божья коровка медленно издыхает в кружке чая. Эти насекомые неприятны на вкус и клоповьи на запах. Едкая гемолимфа, при стрессе выделяемая из коленных сочленений, уже просочилась в жидкость. Не гадостно. Мало.       Божья коровка, улети на небко, там твои детки — кто придумал. Зачем придумал. Это же полная хрень. И время на это тратить — полная хрень. И думать об этом — хрень. Ла-ти-далай, ла-ти-да дабудай… Вот интересный факт, полученный при наблюдении за поведением… Ай.       Не интересный.       Божья коровка сдохла в чае. Женя выбросил ее из. Хотелось курить. Сигарета осталась последняя. И крупы уже нет. И сахара — в чай же. Необходимо выйти.       В город редко ходил, далеко. Зато деревенька находилась относительно рядом. Там и магазинчик был. Потому и в лес глубже не забирался. Удобно.       В заваленном листьями и ветвями автомобиле откопал денежные запасы. Много еще. До падения Нателловского режима уверен, что хватит. А такими темпами падение произойдет неизменно. Не хватит — чтож, сигареты придется бросать, а еда здесь рядом бегает. На случай затяжного правления — или же смены власти на ту, что Женю также не будет жаловать — планировал тайно перебираться через границу. Чтобы не тормознули там же. Преступником объявлен, чего. Дело рисковое, однако никак уже не попишешь. Необходимую сумму для этого оставил.       Цветы отцвели и перестали вкрапляться в травяной покров. Женя разок от скуки сам себе сплел веночек и ходил весь день, как дурак. Было начало июня, сушило знатно. Слышен певчий дрозд, и скачущая белка копошит в прошлогодней листве. Подумать только — листва прошлогодняя. Полгода ушло куда-то, а она лежит. Разлагается, но лежит. Он сам — сколькогодний? Разлагается с двадцати пяти лет. Все с двадцати пяти разлагаются.       Шуршат под ногами человека, под лапами белки и под лапками муравьев. Под брюшком змеи и ящерицами, под ветром ветки друг о друга стучат и крыльями машут птицы. Дятлы, вороны, синицы. Сквозь рубашку продувает, не холодно. До вечера точно вернется и не успеет замерзнуть.       Под соснами маячит деревенский. Они здесь нечасто встречаются: всех загребли в колхозы на с утра до ночи. А этот веселый чего-то, под нос напевает. Больной какой-то. Женя его обходит за много метров.       — Эгей!       Молча передвигается дальше. Еще в лицо узнает, что совершенно не желательно.       — Мужик! Я тя поздравляю!       — Ага.       — Кого новым выберут, не знаешь?       Остановился, обернулся. Человек улыбается, приближается, в правой руке у него — шест для опоры и прощупывания почвы, а в левой корзина, сплетенная из молодых ивовых ветвей. В корзине пусто.       — С чем поздравляешь, мужик? — Женя на месте стоит, наблюдая за приближением. Ответ известен, все случилось, наконец, а услышать вслух все равно следовало. Здесь уже в приоритете не лицо скрыть.       — В лесу живешь, что ль, новостей не знаешь? Президентку-то кокнули еще сколько-то дней назад. С тем и поздравляю, новая грядет власть.       — Убили? Как?       Вот в раю будет веселуха.       — А я почем знаю. Говорят, оппозиционеры. Я им и верю на слово.       — Ага.       Ага.       — Я вот за грибами вышел с радости. Могу теперь! Бог нам помог это все вытерпеть, сегодня в церковь пойдем благодарствовать. Заживем!       Как заживете? Как раньше. Коров будете пасти и за грибами ходить. Так и помрете скучно. Зачем это все? Черт его знает.       — В такие дни положено добрые дела делать, — грибник не унимается. — Грибами бы угостил, да вот, нет улова. Свечку за вас поставлю, во. Вас как по имени?       — Спешу.       Развернулся и продолжил путь за сигаретами, грибник догонять не стал. Имя уже светилось на телевидении, называть не хотел, больше звучания имени — больше недоброжелателей. Обойдется без этого вашего огненного ритуала. Свечку поставит. Зачем ставит. Чем поможет горящая где-то свечка. Как это можно физически объяснить. Все объясняется, а это — ни разу. Вера непонимаема в принципе, на то и вера.       Грибник уже какой давности, а судит, как прошлогодний. И черт с ним.       Продавщица в шутку просит паспорт и говорит, что побеждает всегда добро. Женя думает, что это ненадолго. Хуже не станет. Станет обычно. И ладно.       Возвращается в лес и настраивает радио в автомобиле. Сейчас отследит новости: кого выбрали, что происходит на улицах города и, главное, ищут ли его все еще.       За неделю прослушивания новостей узнал:       — об освобождении всех политзаключенных, объявленных смещенной партией, а также о снятии обвинений с лиц, названных политическими преступниками,       — о расформировании отрядов чекистов, а также карательного отдела,       — об избрании на должность Григория Константиновича Стрельникова,       — о сложностях процесса заселения семей в квартиры,       — а также о том, что экономика страны снова находится в беспросветной заднице.       Первая из перечисленных новостей радовала особенно. В середине июня разгреб автомобиль и направился в город. Необходимо было, как выражался Захар, попытать удачи, то есть заявиться к директору девятого канала и узнать, как они будут теперь общаться и будут ли. Не будут, скорее всего. Потому удачу и ждет пытка.       В городе плакаты не сняты, а сорваны. Оставлены как краткосрочные памятники ушедшему режиму. Такие, что и дождь вскорости смоет. В городе по улицам люди — замученные — бегают туда и сюда. В городе таскают мебель, жители — на работу. В городе суета.       В городе жгут чекистские повязки. Те сами от них избавлялись для отсутствия привлечения внимания. По радио слышал, что с какого-то звания и выше подкаблучники были заключены по статье за государственную измену. Захару это не грозило: он… кто? Не комендант уже, во всяком случае.       Смешок в усы. Дослужился до коменданта, где это видано. За уши притянута должность, оттого и с легкостью, возникающей только при осознании за уши притянутости, от нее отказались.       — Дурачка покадришь в кабинете завтра.       — О как.       — Накину.       Так Наумовна его уломала на патефон. Опыт интересный. Нынешний президент ревновал ужасно, Захар преданно любил и верил, а Нателла только издавала свои фирменные нателловские смешки. Вот же — нездорово восторженно — стерва. И еще одного патрульного приплела, чтобы Захар себя героем почувствовал, чтоб поборолся и вроде как победил. Чтобы все натурально. Чтобы все верили. Умеет же мысли так извернуть. Женя так не умеет. Хрен поймешь, что ежедневно у нее на уме. И не пытался. Одно знал, что как Гриша посыпался, с экранов наблюдая за непрекращающимися флиртом, так Захар и не нужен стал. Мелочно для президентки. А любит Гришу, видать, любовью отравленной.       Без особой надежды остановился у места работы. Директор заявил, что нашумевшая программа рейтингам канала хорошего не принесет. Кивнул, вышел.       В ветеринары податься, что ли. Спокойная жизнь без всяческих сюрпризов. Хомячки. Котенки. Истерические владельцы чихуа.       Массаж на дому по обновленной китайской технике. Аж дернуло. Боже упаси.       В ботанический сад. Рассказывать чилипиздрикам со школьных экскурсий про тлю. Тысячу раз за год. Про тлю.       Вздох тяжкий, по рулю ладонью проводит туда и сюда. Егерем в лес, и с концом дело.       Стук в стекло. Детеныш с листовками. Женя стекло опускает, мальчик замотан в серо-коричневые платки. И усы у него нарисованы. Карикатурно. По-чекистски. Номер, конечно.       — Чего тебе?       — Вопрос мучает, — протягивает Жене одну из листовок. — Вы видели этих людей?       Щурится в буквы, зрение уже ни к черту. Разыскиваются. Госизмена. Враги народа, тра-та-та, ясно.       — Одного знаю, — говорит. — Однако перечеркнут.       — Жалко, — листовку все равно Жене пропихивает. — Ну вы как увидите не перечеркнутых, сразу их хватайте, хорошо?       Хмыкает.       — Ладно.       Перечеркнут почему-то Захар. А если перечеркнут Захар, то логично, что и Женя где-нибудь перечеркнут. Так все работает.       Листовку переворачивает, вщуриваясь в мелкие буквы. Смысл таков: припомнили Захару его комендантство. Серьезно. Это же за уши притянуто. Как и должность была. Но факт фактом — нашли его, и за это… Что — за это?       Оглядывается, поднимает стекла и щелкает дверьми. Что-то Захар не то сделал. Как-то крупно не так поступил. Не могли же вспомнить его, комендантствовавшего больше полугода назад и всего пару месяцев. А вспомнили.       Снова вздох. Либо врагов себе столько нажил, а «не тот» поступок — всего лишь неисправление прошлых своих действий. Переживание, забывание, а исправление где. Нет его. Никогда и не было. Не это страшно. Страшно, что собственные каблучки Женя тоже не выправил. А им это необходимо было сделать совместно. Додумался до такого еще в лесу, судьба так и действует.       Срывается в ДК. Почему-то. Автомобиль закрывает и быстрым шагом заходит не через черный ход. Людей там нет — и хорошо, — а привычные боковые лестницы залиты светом. Проходит до противоположной стены по хрустящему звездообразному паркету, топчется там в непонятках, обходит по периметру прямоугольное помещение. Непривычно мягко по полу стучит удобная подошва, а не цокают каблуки. Дурак, что повелся на деньги и обещания, диктаторке что поверил — дурак. Теперь это хрен исправишь, теперь — только егерем в лес, чтоб как Захар не кончить.       Так и не разобравшись, на кой черт время тратил, чтоб сюда приехать, пересекает помещение наискосок к выходу.       — Вам помочь?       Не оборачивается на предложение, еще в лицо узнают, кричит «нет, спасибо», однако через момент все-таки останавливается.       — Вы здесь давно работаете? — спрашивает у человека в костюме, показавшегося из концертного зала.       — Давно. Вам что-то нужно?       — Нужно. Захар Стрельников здесь служил, знаете?       — О… Это вам в милицию надо. Но слушайте…       — Благодарю.       Разворачивается и вылетает из здания, запрыгивает в машину, срочно в участок. Через улицу еще думает: если судьба сюда направляет, чтоб загребли, потому что так ему, черту, и надо. Паркуется задом к стенам, по-свински полубоком, чтобы в случае чего не тратить времени на развороты.       — Стрельников Захар Константинович. С ним что?       — Человек у меня тут сидит, не видно, что ли? Вы за дверкой ожидайте, давайте-давайте, все уже.       Изучает настенную доску, нервно постукивая ногой. Фамилии написанные все на слуху, и физиономии знакомые. Некоторые перечеркнуты, как Захар. «Знайте врага в лицо!» — м.       Человек выходит, и Женя ломится в кабинет. Полковник скучающе подпирает лицо рукой.       — Стрельников Захар Константинович. С ним что?       — Стрельников, прямо-таки по-президентски, хуху.       — Мне необходимо знать, куда его дели. Просмотрите в ведомостях или где вы там смотрите.       — А вы ему кто, чтобы задавать такие вопросики? Муж, что ли?       Снова ржет невыносимо, телевизор на потолке талдычит, сбивая с мысли.       — Друг я ему. Знать необходимо, — повторяет.       — Ну так если друг, то должны понимать, что какой человек, такая, так сказать, и участь.       — Деньги предоставлю за информацию.       — Это вы что, милицию подкупать задумали? С огнем играете, голубчик, я бы вас сейчас и скрутил, если бы дел море не было. А известно ли вам, что за взятничество полагается? — говорил так, доставая из ящиков стола шуршащие папки. — И без этого все скажу, что я вам, изверг, что ли.       Продолжает пролистывать заметки и документы под ритмичный бубнеж новостей.       «В драке на улице Ленина убито два человека, пострадавших шестеро. Убиты Хворостин Олег Дмитриевич и Дробченко Вадим Олегович. Сибирский Михаил Александрович, Петров Илья Николаевич, Ибрагимов Ибрагим Сергеевич, Водкин Владимир Владимирович, Сидоров Константин Михайлович и Петров Сергей Сергеевич в данный момент получают медицинскую помощь. По заявлению свидетелей, в прошлом вышеперечисленные личности были связаны с партией «Железные Каблуки», а также причастны к массовому выселению жителей города. Участники до этого мирной акции «Снял перчатки — но не смыл кровь», выступавшие за привлечение к уголовной ответственности абсолютно всех граждан, в прошлом поддерживавших партию Каблуков, совершили избиение бывших патрульных форменными сапогами, использовавшимися для проведения мероприятия. В данный момент присутствовавшие привлечены…»       — Стрельников?       — Захар Константинович.       — Помню я, чего вы мне все напоминать еще вздумали. Ну вот он, голубчик, благополучно отловлен и осужден таким образом за пособничество бывшей правящей партии — то есть по статье за государственную измену, вот вам и все как у всех.       Так.       — Ага. И на сколько?       — На много. Идите уже, дел, знаете ли, и без вас хватает. Все же понимаете, что до окончания срока все, голубчик, не доживет. Забьют его там как этих.       И на телевизор глазами стреляет.       — Это я его еще вспомнил, как приводили. Все там чего-то кричал, на меня как бешеный бросался, рыдал по этой самой Наумовне. Совсем уже без катушек, люблю ее, говорит, и баста. А я ему в ответ — ничего, голубчик, вот доставим по назначению, там тебя так, знаешь ли, полюбят, ухух. Мы его у Дома Культуры сцапали. Стоял перед ним на коленях, молился, что ли?       — Голубцом вас еще обзывал, пари держу.       — Ну тк, как грица, святое дело.       — Невменяемый.       С этим вышел. Злой. Ничему жизнь не учит, конечно же, о нем вспомнили, ни на что несмотря. Нет бы быть тихим, как научился — так он бегать начал и вопить, привлекая внимание. А сам Женя сейчас не то же самое делает? Бегает по участкам, по городу носится. Вопит. Привлекая внимание.       Егерем в лес.       Машина заводится хер знает с какого раза. Выезжает и направляется за город. Скорость не превышать, правил не нарушать. Он и раньше не баловался. А сейчас особенно надо быть незаметным.       На светофоре резко: а если не в лес. А если это Захару в леса надо было, чтоб успокоиться, а ему, наоборот, в город и к людям. И в лес поедет — отловят там и убьют к черту в качестве, скажем, мести, а в городе не отловят. Следит в зеркало, если хвост. Бред, но кто эту судьбу разберет. Уже совершенно ничего не понятно, логически-то все верно, логически — он в безопасности. Как и Захар — логически — был. Но логически и кармически — вещи совершенно различные. Сворачивает в гаражи. Подумать. Сейчас необходимо правильно себя повести.       Выходит на воздух, зажигает сигарету. Думает.       Чего судьбе от него надо. Чего от Захара надо было ей. Чего вообще ей нужно от человечества. Ладно, это потом.       Вдох-выдох. Давай по порядку. Их общая ошибка — служение режиму — была совершена. Может, все и просто: Захар не ушел со службы, в отличие от Жени, оттого и настигло его.       На коленях перед ДК. Душой все равно там остался.       Поискал в собственной душе преданность режиму. Не нашел. А все равно страшно, что ошибся при рассуждениях. Ошибся уже один раз. Теперь разрешить не в состоянии.       — Мужик!       Да черт бы вас побрал.       — Поделись огоньком, а?       Не отстанут. Приходится делиться. И нет бы разойтись спокойно, так один из двоих облокачивается на бампер и начинает разговор.       — И как те, друг, живется в новом мире?       — Других тем для разговора нет.       Человек очаровательно улыбается.       — Такое время, все об этом говорят, что поделать. Самое актуальное.       Хмыкает.       — Новый не лучше старого. Людей толпами все так же забивают.       — О… Этих, армейцев.       — Угу.       — Ну ничего. Успокоится, перетерпится. Перезлится.       — Легко говорить, если с пострадавшими не знаком лично.       Человек поднимает брови и расслабляет губы, однако менее доброжелательным от этого не становится.       — Ну даешь. Я-то знаю, и Жепардок наш с одним был знаком. Сибирский, да?       Второй кашляет дымом.       — Ты меня не приплетай, пожалуйста, — тараторит. — Я вообще нигде ни при чем. Это на армейцев все злые, им приказы отдавались к Наумовне подмазываться. И должности у них всех высокие были, Дробченко вон вообще почти всеми командовал. Потом напились с Михой, который Сибирский, и как начнут… Вот поэтому тихим надо быть. Чтобы не кончить, как эти.       — Ну, Гуля, паранойя тоже до добра не доводит.       — Не знал, что все так, — говорит Женя. — Прошу прощения. А вы.?       — Каблучники, — первый отвечает так легко, свободно и правдиво, будто не боится, что так же забьют.       — Я-то нет! — возмущается второй. — Я-то давно не с вами.       — Жепардок в моем отряде служил, пока не уволили, — поясняет Жене, которому не интересно, в сущности, однако столь притягательного человека не послушать — неправильно.       Гуля Жепардок не молчит совершенно:       — Я вообще не хотел. Страшно стало, что выселят, ну и пошел в патрульные. Не хотел я.       Ну да. Первый на него тепло смотрит и говорит:       — Мне помог выкарабкаться. Чуть не упекли, спасибо ему.       — Я просто рядом стоял, — смущается в ответ. — И Степана Дмитрича вашего мы не вытащили.       — Степан Дмитрич гордый был слишком. Все сам, только сам. Ну и… Эх. Мне думается, что чем друзей больше, то и жить легче.       Судьба — вот она, знаки посылает. Забили сапогами. Не вытащили. Нет друзей. Остались только чекисты покоцаные, бывшие, слоняются по гаражам черт знает зачем, однако почему — это ясно. От людей прячутся, чтобы участи товарищей избежать. Прямым текстом: Женя, тебе — только егерем в лес. Или через границу. Но там черт знает как жить.       — А ты чего, дорогой наш?       Женя на первого смотрит сквозь дым, думает — задерживает, гад, небось специально.       — А я ничего, — говорит. — Покурить остановился. Благодарю за компанию. Поеду.       — Ну бывай, родной. Тебе спасибо.       Второй только кивает молча. Женя заводит автомобиль. Только ладони на руль положив, успокаивается. Все. Знаки ясные. Делает правильно. И прекрасно.       Выезжает на трассу — пустую — смотрит только на горизонт, где сереют привычные еловые макушки. Все это как-то выгодно просто. И что ж? Судьба не может быть выгодной? В наказание за каблучки, поломавшие человеческие жизни — отшельничество. Ни тебе программы на телевидении, ни научных сообществ, в которых не состоит, однако шел к этому. Ну вот и все. Действие — и последействие. Так называемой кармы не избежать. В город вернется — тоже накажут. Но хуже. Возможно, закончит он, как Захар. Необходимо себе это повторять чаще.       Друзей у него нет. Его, как того в гаражах, никто не вытащит. Зато Гуля Жепардок сказал правильно — кто тихий, тот и живой. Тихий хищник успешно поймает дичь. Тихая дичь не будет являться дичью.       Темнеет. В деревню завтра уже пойдет договариваться. В деревне уверен, что более-менее безопасно. Переезжает речушку, вода плещет на стекло, зато следы заметает прекрасно. Плутает по знакомой местности, еще речушка, переехал, за камни — и дома. Остановился. Посидел. Открыл дверь, свесил ноги и посидел еще немного под стрекот сверчков, под распуганных светлячков и под далекие совиные звуки. Под шебурш-шебурш — на ветру и под еще не спящими обладателями пушистых лапок и лап.       «Какой человек — такая и участь». Дело говорил мент. Захар-дебошир — додебоширился. Отшельник Женя вот он — снова в лесу.       Со вздохом начал заваливать автомобиль ветками. Вблизи ясно, что заметят. Издалека — нет, сквозь лесную дымку. Того и надо.       Змеи кусают редко. Чаще стараются испугать или же скрыться. Их природный окрас позволяет им прекрасно маскироваться. Движущиеся предметы мало пугают их. А вот если змею прижать — укусит она с большой вероятностью. Змей можно встретить уже в весенних проталинах. Весной они представляют самую большую опасность. У мелких змей яд токсичнее, чем у змей более крупных размеров. Оттого мелкие гадюки в данной местности признаны самыми опасными. Укус змеи безусловно неприятен и приводит к сильным последствиям, если жертва не имеет возможности получить необходимую помощь. Из меда Женю выгнали. Однако приобретенных знаний это не убавило. В машине имелась аптечка. И даже при тяжелой аллергической реакции, а это Женя завсегда, до багажника — два шага. И все же ощутить под веткой мягкую чешую, услышать шипение и сразу — почувствовать под кожей выдвигающиеся резцы в высшей степени неприятно.       Дошел до машины. Вернулся искать ключи. Нет, сначала фонарик. Блять. Потому из меда и выгнали, что растяпа. «Скальпель внутри пациента оставишь», преподаватели шутили так.       Резкое нарушение проницаемости кровеносных сосудов, то бишь подкожные кровоизлияния, отеки где только можно, снижение температуры тела, падение артериального давления, обмороки — еще и чертова аллергия, иначе говоря пиздец, ключи потеряны где-то в ветках, фонарик — внутри автомобиля, руками зелень разгребает, мозгом понимает, что спокойно, найдет, не подохнет же моментально, а ужас все же присутствует, что здорово для психики, абсолютно нормально, главное — дальше искать. Однако все ветки разгреб — нет ключей, и все тут.       Плюнул в сердцах на землю. И заорал. —————————— *этим грибником был Егор Пыжов