it may be rage or may be hope

it may be rage or maybe hope

фары бмв выдергивают из ночи машину за машиной. ряды на первый взгляд идентичных белых мицубиси окружают их с двух сторон. ронан везет джозефа по этой коллекции уродцев, как некогда тот делал с ним — с самодовольной ухмылочкой посматривая на линча, пораженно пялящегося за стекло. теперь джозеф напоминает скорее наркомана в ломке: с приближением к полю боль снова взяла его в свои тиски. чем больше машин открывается взору, тем сильнее его голова придавливается к дверце. — дай... мне... шприц, — говорит кавински сдавленно. слова, кажется, доставляют ему такую же боль, как и вид за окном. тем не менее, он рассматривает машины более осознанно, чем пять минут назад. вспоминает, как грезил их одну за другой? сначала вон ту, с вывернутой крышей, а потом эту, с гигантским спойлером вместо задних колес? ронан поворачивает в третий ряд. кавински хватается за взмокшую челку и сильно сжимает ее в кулаке. — шприц. — вместо голоса хрип. — нет. ронан чувствует себя дерьмом. его «нет» звучит как приговор. он снова поворачивает — фары выцепляют из темноты монстра без дверей — огибает его, и перед ними возникает очередной ряд из семнадцати машин, каждая из которых добавит джозефу балл по шкале невыносимой боли. линч до скрипа сжимает руль. — держись, джози, прошу тебя, — шепчет он. кажется, что проще было оставить его во сне, на том излюбленном джозефом мостике, с удочкой в руках. во сне, в котором солнечный день никогда не подойдет к закату, если специально не подумать об этом. где джозеф не задумывался бы, откуда берутся сигареты и бензин, и как мицубиси с низкой посадкой в состоянии проехать по нескошенному полю. сон, в котором есть он сам, плохонькая копия, но зато послушная и безотказная. сон, в котором воспоминания и чувства не сжигают мозг. сон, который поглотит, не оставив и шанса проснуться. линч гребаный эгоист. он просто не сможет жить без этого мудака. он, кажется, любит его и не позволит пропасть из-за своей глупой ошибки. наглотался таблеток? окей. будь добр теперь немного покорчиться. ронан заезжает в последний ряд. на пассажирском сидении кавински похож на труп. у него нет сил даже открыть дверцу, когда тошнота подступает к самому горлу. ронан делает это за него. — увези меня отсюда или дай лекарство, — джозеф вытирает рот краем майки. — ты вспомнил что-нибудь? — ронан снова нажимает на газ. пассажирская дверца гулко хлопает от рывка. джозеф молчит, неотрывно смотря на белые тени машин, что медленно плывут по обе стороны от них. — сколько машин на поле? — ронан напряженно всматривается в лицо джозефа. — сто одна. сотня мицубиси, один камаро. я не помню, откуда он здесь, а белые мои. — я… — голос ронана срывается против его воли. — я приснил его. ты помнишь меня? — нет. как забавно, «нет» джозефа тоже смахивает на приговор. ронан не позволяет отчаянию вырваться наружу, он просто ведет машину дальше. все почти получилось. и нужно еще немного. это поле, усыпанное призраками, сделало все что могло. осталось последнее и самое главное — место и ночь, которые джозеф так сильно хотел выкинуть из головы. бмв выезжает на дорогу, оставляя сотню мицубиси и один камаро позади. ночь скрывает их тут же, стоит только габаритным огням увязнуть в плотном предрассветном тумане. джозефу легче. он почти смахивает на живого. — что будет, если я не вспомню? — его голос еле перекрывает шум мотора. — когда ты снова провалишься в сон, то останешься там навсегда. сейчас ты состоишь из сновидений больше, чем наполовину. они затягивают к себе. кавински молчит, обдумывая слова. потом спрашивает: — мы были близки? — мы были вместе. ронан уговаривает себя не поворачиваться и не смотреть на джозефа. он не готов испытать силу его равнодушного взгляда. презрительного? возможно. «были». линч вдруг задумывается, захочет ли джозеф продолжения этого их «вместе», когда эта дурацкая история подойдет к концу? не исправил ли он себя настолько, чтобы думать, что ронан совсем не тот, кто ему нужен? тоска по их только начавшимся отношениям наваливается холодом. он никогда не видел себя в паре с кем-то, а теперь отказывается видеть без. мысли прерываются несмелым касанием. ронан опускает глаза и видит руку джозефа, тянущую его за толстовку, — он слаб, у него нет возможности взять шприц силой, и это медленное неловкое движение — все, что у него остается. ронан тормозит, забыв свернуть на обочину. рука джозефа такая худая и бледная, будто он теряет вес и цвет с каждой минутой их пути. они молчат. рокот двигателя глухо разбавляет ночную тишину. линч берет ладонь джозефа и, закрыв глаза, подносит к губам. он борется, чтобы кавински вспомнил. но прямо сейчас он борется, чтобы забыть самому: их ночи, их рассветы, их жаркие дни под сонным солнцем, которое ронан почти полюбил. «на время», — говорит он сам себе, — «это только на время». потому что иначе он не сможет довести дело до конца. джозеф убирает руку. ронану кажется, что что-то разбилось прямо в груди, осколками прорывая кожу. не помнит. он снова давит на педали, заставляя машину взвизгнуть и снова нестись. спустя два поворота они оказываются на месте. там, где все началось, и где все должно закончиться. вокруг абсолютная пустота, подернутая туманом. кроме них, здесь больше ничего нет. линч выключает двигатель, оставляя работать только фары. их яркий свет вылавливает из темноты примятую, пожухлую траву. он обходит машину и открывает пассажирскую дверцу. когда кавински не реагирует на это, то он просто вытягивает его наружу, перехватив поперек живота. он должен почувствовать. подышать этим воздухом, в котором, ронан уверен, осталось еще что-то от той ночи, несмотря на прошедшие месяцы. место будто законсервировано и до сих пор хранит в себе образы, настолько страшные и нереальные, что навряд ли оно сможет когда-либо избавиться от них. поле пустое, если смотреть только глазами. ронан поддерживает джозефа, они делают пару шагов от машины. он чувствует, как напрягаются мышцы под его рукой, — болевые спазмы снова атакуют изможденное тело. кавински отталкивает его от себя, судорожно вдохнув, стараясь самому устоять на ногах. еще несколько шагов. ронан следует по пятам. изрытая колесами земля, кусок выжженной травы, осколки. джозефа снова тошнит от боли. он проходит не больше десятка метров, прежде чем упасть. тяжело дышит, вцепившись пальцами в землю. задирает голову к небу. ронан готов поклясться, что джозеф видит. не траву и пустоту вокруг, а то, что происходило тогда: он вертит головой, вопреки скручивающей боли, губы шевелятся, повторяя слова и предложения, сжимаются кулаки. он улыбается. линч боится этой улыбки — она совершенно ненормальная, как будто чужая, позаимствованная, темная. а затем джозеф кричит. в этом крике все: ненависть к себе, одиночество, сожаление, горечь от нахлынувших воспоминаний, чувства, которые он никогда не хотел испытывать, тот, кем он никогда не хотел становиться. джозеф утыкается лбом в скрещенные руки, слезы льются по ним на землю, тут же впитываясь. ронан садится рядом. — вспомнил? — да, — кавински шепчет еле слышно, затем поднимает взгляд: — прости меня.