Аварийная исповедь

Суббота 07:00 Я видела темноту будто бы только несколько минут, а затем — открыла глаза. Резко встала от грохота голоса Василисы. И больше не хотела спать. Первые несколько секунд я стремительно одевалась под бит собственного сердца. Пока Сахара ворочалась в кровати, продирая покрасневшие глаза, я метнулась в туалет. Почему-то мне казалось ужасно важным первой туда прибыть — убедиться, что в свете поднимающего утра я не оставила грязи ни в раковине, ни в коридоре. — Господи, ну и видок, — издала заходящая в туалет азиатка. Я промокнула лицо холодной водой. Губа распухла. На челюсти алел синяк. Впрочем, все было не так ужасно, как мне казалось прошлой ночью. Лицо мое не стало одутловатым. Напротив, из-за пары царапин на лбу, раздувшейся губы и этой челюсти скулы казались ярче, а лицо словно бы не избитым, а случайно ударенным. Оттого мне стало легче — будто и правда всего лишь подралась, а не получала по лицу полчаса кряду. — Да, не очень, — подтвердила я подрагивающим голосом. — Сестра Мария тебя так? — Нет! — встрепенулась я и тут же потерялась. Ощутила, как поджимает жар за ушами. Фантом положил мне руку на плечо, и я покрылась мурашками. Азиатка удивленно на меня уставилась. Не знаю, заметила ли она волну позорного трепетания. Мимо нас прошаркала в туалет Женя. — Просто… Вчера повздорили с Сахарой. — Ого! Сахара тебя так? — не поверила Шери. Пригляделась. Прищурила глаза. Время будто преодолевало тину, чтобы уступить место еще одной секунде. — Я ее обидела, — врала я дальше и каждой клеточкой чувствовала, как завираюсь в идиотическую спираль. — Кир же приезжает, — шепнула, — лишнего ляпнула, а потом еще и… Первая полезла. — Да уж, — кивнула Шери с чувством. — Небось опять где-то винца раздобыла, да? — она подмигнула. — Какие только любови по пьяной лайке не расходятся. Надеюсь, ты ей хотя бы синяк где-то оставила. — А сестру Марию вчера даже не видела толком, — соврала я и шмыгнула носом, стараясь не бегать глазами по кафелю. Вчерашний вечер маячил на той стороне горизонта. Будто и не было его вовсе. А все, что есть сейчас — тайна, покрывшаяся мхом, заросшая и мрачная. И то, что ее окоченевшее тело сейчас только-только начинает придаваться разложению, казалось такой фантастикой, что я едва сращивала эту мысль с собой. — Сахара иногда как слетит с катушек, ужас, — подтвердила Женя, начавшая рядом умывать лицо. — Тебе бы теперь сестре Марии на глаза-то не показываться. Не радуй ее внутренним конфликтом. — Не буду, — я кивнула. — Пойду. Девочки уже вовсю ломились в туалет, а я вернулась в комнату, тяжело переводя дыхание. Сахара застегивала рубашку. Внимательно и недоверчиво посмотрела, без слов ожидая ответа. — Я сказала Шери, что подралась с тобой. Сахара удивленно подняла брови. — Чт... Боже мой. И она поверила, что я тебе так лицо разрисовала? — Не знаю, наверное, — я бессильно рухнула на стул и уронила голову на руки. Я слышала, как Сахара разочаровано вздохнула. Покачала головой. Потом встала. Отошла к окну. Села на колени. И с силой ударила кулаком в пол, пряча грохот в гуле шуршащих ботинок у туалета. Зашипела, скривилась, замычала в воздух. Я в ту же секунду подлетела к ней, но она отогнала меня второй рукой. — Как я могла тебя ударить до такой степени, если у меня даже руки целые? Ее руки и, правда, были в порядке. Не считая нескольких заноз от лопаты и немного неопрятного вида, они были такими же, как и всегда. Теперь на левом кулаке краснели пятнышки столкновения с поверхностью. Я поджала губы. Посмотрела в сторону. Отошла. Словно кто-то нажал на кнопку — общаться стало тяжело. Почти так же невыносимо, как в первые дни. С каждой минутой становилось все тяжелее. — Если ты собираешься и дальше молоть всякую чушь, ты нас сдашь, — сухо отрезала она, стряхивая руку. Завтрак — Интересно, где она загуляла, — хохотала Шери, совершенно обрадованная тем фактом, что сестра Мария не пришла на утреннюю службу. — Просто поехала за Киром, — отозвалась ее соседка. — Да где там — машина на месте, вон, гараж покажет. Да и Марта всем растрепала, что он только к обеду приедет. Так что… Думаю, дело в любовных утехах. — Да? — ровно отозвалась Сахара. — Могла бы хоть Василису предупредить. Посмотри, эта бочка такая напряженная. Я сидела тише воды и ниже травы. Без аппетита ковыряла кашу. Удивлялась, как спокоен, как ровен тон Сахары. Не знай я, что она сделала, я бы могла поклясться — ничего. Руки ее не дрожали, глаза не бегали, температура не скакала то вверх, то вниз. Было видно, что она не выспалась, с другой стороны — она часто не высыпалась. Ничего необычного. — На кой черт вы подрались? — вдруг спросила азиатка, кидая взгляд на ее руку. — Ладно, Уна могла подумать, что это хорошая идея, ни разу в жизни никому так и не врезав. Но ты… Катастрофически неправа. Сахара медленно посмотрела на меня с выражением полного разочарования. Потом повернулась к азиатке и размеренно сказала: — Мы это сами решим. Я уже извинялась, если тебе от этого станет легче. — Тебе стоит меньше пить, — заключила Шери и с осторожностью следила за реакцией Сахары. — Удивительно, откуда ты вообще таскаешь столько алкоголя, — включилась Черноокая. — Ну, хватит, — примирительно, но без желания продолжать тему прервала Сахара. — Уна начала первая, мы поругались. Я была неправа. Забудем. Шери пожала плечами. Черноокая тоже. Их философия заключалась в том, что если эта драка не занимала моих мыслей, то и их не должна была. А, может быть, как я потом услышу будто бы исподтишка от третьих лиц, что «Сахара специально ее разрисовала, чтобы ни-ни к Киру не подходила. Драма века». — Пусть так, — сказала она мне шепотом, когда мы отправились вернуть ключ Василисе. — Все лучше, чем правда. — Все выучили? — недоверчиво спросила колодообразная женщина. — И даже не курили, — весело отрапортовала Сахара. — Надеюсь, вы сообщили сестре Марии, какие мы молодцы. Из невроза я дернула Сахару за рукав. Что это — еще самой намеренно об этом говорить. Но Сахара больно наступила мне на ногу. И как только она это сделала, я вдруг совершенно отчетливо осознала, что совсем не понимаю, как себя вести. Что я падаю то в апатичное спокойствие, то в истерическую панику. Но главное — что это естественно. А Сахару бесили эти перепады, и это казалось странным мне. Как… После всего… И до абсурда веселым голосом спрашивать про ту, которую я… Это не укладывалось в моей голове. Потому что там я хоронила себя рядом с телом. А Сахара считала, что это собачье дерьмо и переживания по этому поводу — пустые, слабые и все это надо забыть прямо здесь и сейчас. — Тебе не повезло, Сахарова, — хохотнула в ответ Василиса, — не говорила. Но будь уверена, кто-кто, а ты еще схлопочешь. — Вечно вы так, — с напускною обидой Сахара улыбнулась, и развернулась на пятках. Я пошла, как приклеенная, за ней. Сильная сторона Василисы была в безразличии. Например, к моему лицу. Слабая — в выстраивании логических цепочек. Она, например, подтвердит то же: ну, вот были эти две ученицы-то… Последних видела. Ну, да, как вернулись в комнату, тоже видела. Конечно, я же должна за порядком следить. Ничего особенного. Погрызли гранит науки. Вернулись и спали всю ночь. А что Сахарова… Она, между нами, товарищ начальник, с приветом бывает, но не думаю, что с таким, как вы тут могли подумать. Раненая девочка, задира, как и все здесь. Суббота 14:18 Прямо во время обеда, на который я не попала, приехал Кир. Белый ланос затормозил перед воротами интерната, и он вышел. Я видела его из окна первого этажа, пока скребла полы в препараторской биологической аудитории. Прилегающий кабинет чистила Марта. И хотя мы и буквой не обменялись, она приклеилась к окну с горящими глазами. Кир стал шире, молодость очень медленно, но уверенно приобретала зрелые черты в его лице. Он уезжал юношей, а вернулся молодым мужчиной. Взгляд его воодушевленно бегал по стенам интерната. Так выглядят люди, которые рады вернуться домой. Он совсем легко улыбался — так же, как в нашу первую встречу. Человек, искренне желающий сделать свою жизнь лучше. Он будто бы и не уезжал вовсе. Я слышала, как Марта сдержано хихикнула. Вот кто был точно рад больше других. Первый, с кем он встретился, была Потамиана. Она приехала с самого утра, к завтраку, думая, что за девочками нужен присмотр, пока сестра Мария уедет за сыном. Каково же было ее удивление, что сестры Марии нет с подъема и даже, возможно, раньше. Надо же, уехала и без предупреждения, очень в стиле нашей замудренной директрисы! Они встретились на крыльце, и из окна я видела только его руку, держащую ручку чемодана. Наверное, его первый вопрос был: — А где мама? — Была уверена, что поехала за тобой, — удивится Потамиана. — Какая странность, — вежливо поддакнет он, хотя более говорить не захочет. Суббота 18:20 Кир. Человек, который видел мир. Пловец в открытом море. Он привез с собой запах большого города. Привкус свободы и возможностей. Смех. Глоток чего-то терпкого. Технологии. У него был невообразимо дорогой и потрясающе многофункциональный телефон. Конечно, и раньше я знала — и даже пользовалась — обычными мобильниками. Но в моем маленьком городке это, по своему обычаю, были тяжеленькие нокии, едва-едва передающие цвета сони-эриксоны. Кир же привез телефон с большим экраном, которым ты управлял пальцами. Все это, разумеется, юному мозгу было довольно просто представить. Но как же изменился мир за год информационного заточения — вот, что было для меня необъяснимым. Чем же там люди, вообще, занимаются? У каждого школьника, что ли, теперь есть такой аппарат? Кир приветливо общался со всеми знакомыми, а знали его почти все старшие. С ним разговаривали мягко и вежливо. Даже не из симпатии — а из липкого голода, жажды узнать и как-то соприкоснуться с миром настоящим. Застенный интернатный свод правил несколько извращал воспитанниц — они больше не поспевали в ногу со временем. И вот Кир — объясняет, что такое сенсор, как им пользоваться, и что социальные сети теперь вообще у всех. Я думала, что могу избежать встречи. Целый день я то мыла, то чистила. Все, что прикажет Василиса и Потамиана. Они были в некоторой растерянности, но пока не видели оснований для беспокойства. Я же мыла, мыла, мыла. Чтобы не встретиться с ним случайно в коридоре. Чтобы не говорить с Сахарой и не чувствовать, как она меня ненавидит. То, что мы столкнулись, было, пожалуй, предрешено. Я шла в столовую на ужин. Он врезался в меня, выходя оттуда. Несколько секунд он молчал и только двигал бровями. Я еле-еле улыбнулась. Его лицо вызывало во мне муку. Хотелось закрыть глаза и никогда, никогда не признаваться, что в твоих страданиях — подожди, и они придут — виновата я! — Привет, Уна, — чрезмерно тепло выдал он. Я кивнула и развела руками в нерешительности. Кир понимающе кивнул, осматривая мою рану на губе и синяк на челюсти. — Рада видеть. Я старалась не выдавать волнения, не показывать, что я хочу быстрее уйти. Но, видимо, он воспринял мой невроз на свой счет. Кир горячо схватил меня за руку и потряс, словно бы пожимая. А после — не отпустил. — Если честно, очень скучал по нашим разговорам! — вдруг шепотом выдал он, совершенно загораясь идей, будто мы можем еще раз посидеть где-то за интернатом и обсудить что-то классическое. Кир. Нежный, ничего не ведающий Кир. Мне страшно осознавать себя монстром. Не только оттого, что мне довелось совершить, сколько от эгоистичного желания, вызванного нервным напряжением и давлением, чтобы он меня пожалел. Так бывает со всяким, кто близок к нервному срыву. Ты терпишь и тебе кажется, будто ты собранный. Но вот-вот — секунда, и ты летишь с обрыва. В эту секунду ты готов броситься в любые теплые руки, которые покажут: есть еще в мире безопасные места. Весь прошедший год такими руками была Сахара. Более того — часто я сама служила ей опорой. А теперь я боюсь с ней заговаривать, потому что любое мое слово ее раздражает. Но это — ничто в сравнении с тем, что из самой глубины, куда не достает сознание, на меня продолжают, продолжают!, продолжают! таращиться два выкатившихся стеклянных шара ее глаз. Один — заплывший кровью. Будто бы на втором появляется желтое пятно… Мне сложно теперь сказать: фантазировала я или картина правда была до того жуткой, что при взгляде на Кира я мгновенно вспоминала его мать, и меня предательски лихорадило. Сзади кто-то кашлянул. Я выдернула свою руку из его. Он обернулся, и мы оба встретились с Сахарой. Она стояла, сложа руки на груди. Больше ее эмоции не были мне понятными, но она точно, как минимум, злилась. — Привет, — сухо сказал Кир, смерив ее мрачным взглядом. Но Сахара не отреагировала. Она даже труда себе не составила посмотреть в ответ. Будто его там не было — пустое место, не больше того. Сахара посмотрела на меня и спросила: — Ты идешь? — Иду, — согласилась я. Я встретилась взглядом с Киром всего на пару мгновений. Он нахмурился, удивился. Спросил одним движением бровей: что это такое? Неужели, она и тебя прибрала к рукам, совсем, как Нину в тот злополучный год? Но я только пожала плечами. Постаралась выдать из себя улыбочку, хоть какую-то. Я видела — Сахара врезалась плечом в его плечо, проходя мимо. Сделала это нарочно. Совсем по-детски. И мы тут же удалились в комнату. Суббота 21:37 Мы не говорили пару часов. Сидели на разных концах сдвоенной кровати и читали. Я бестолково смотрела в книгу, и за это время перевернула от силы пару страниц. Хаос меня поглощал. — Ты сказала, что нам нельзя ссориться, — наконец, произнесла я. — Просто не думала, что в такой ситуации ты все равно решишь с ним дружить, — ответила Сахара, словно переросла игру в молчанку, хотя это было не так. — Я не решила, он просто поздоровался. — Разумеется, — многозначительно ответила она и подняла книгу выше, закрывая лицо. Это содрало пластырь. — Что «разумеется»? Думаешь, мы в тех обстоятельствах, чтобы я еще о Кире всерьез думала? — Какие мы нежные, — саркастично ответила она. — Злишься? — Да, да! — подтвердила я. — Прямо как ты, когда я схожу с ума. Вместо того, чтобы смотреть в одну сторону, ты постоянно на меня кричишь! — Да как ты, вообще, смеешь? — надулась от гнева Сахара. — Все, что я делаю — это пытаюсь уберечь нас от того говна, в которое ты нас втянула! Я тяжело вдохнула. В уголках глаз собирались слезы. Сахара сжала челюсти и выдохнула. — Прости, — выдала она. — Прости, я нервничаю… — Нет, — решительно перебила я. — Ты думаешь, что можно «нести, какую угодно чушь», а потом просто сказать «Прости, я нервничаю»? А я нет? Сахара, я — нет? Мне кажется, я схожу с ума. По-настоящему. Я смотрю ему в лицо — и вижу его мать. Я смотрю в зеркало — и мне кажется, она на меня сейчас выпрыгнет оттуда. Любая темнота — я чувствую, как пахнет ее духами. А ведь и суток не прошло, а ведь если ее начнут искать… Сахара крепко меня обняла. Она прижала мою голову к своей груди и прошептала «тсс». Качала, словно маленького ребенка. — Я понимаю, понимаю… Нельзя срываться. — Нельзя, — подтвердила я, обнимая ее за талию. На это мгновение все стало по-прежнему. Я вдруг начала тонуть в ее тепле. В ее любви. Будто не было этой ужасной, чудовищной ночи. Будто я никогда не брала в руку ту колыбель. — Тогда я запрещаю тебе с ним общаться. Сахара выдала это совершенно естественно для себя. Я высвободилась из ее объятий, и мы столкнулись взглядами. — Считаешь, что мое требование чрезмерно? — тут же отозвалась она. В голосе смешались опаска и холодок. Но в тот момент меня уже не было. Я вдруг очутилась в какой-то маленькой, темной коморке. В нее не пробивался ничей голос. Там не было света. Раньше вокруг меня все сияло — Сахара зажигала огоньки, включала лампочки и поджигала свечи. Там теплился огонь. Звучал смех и шепот, которым читали истории. Там было вино и свежий виноград. Там стояли транспортировочные банки и запыленные кроссовки от долгих прогулок по лесу. А теперь она сидела рядом — и я не чувствовала ничего из этого. Комната опустела. В нее просачивался февральский сквозняк. Я ничего ей не ответила. Устало сняла форму. Легла. Она следила за мной, как и за той бездной, которая росла между нами в геометрической прогрессии.