Алмазные россыпи

— Пришла сбросить ещё снега мне на голову? Мэй, потупившись, краснеет. Ей до сих пор мучительно неловко за собственную неуклюжесть, недостойную гейши, а теперь, когда сам ронин напоминает об этом случае, и вовсе хочется провалиться сквозь землю от стыда. Спустя несколько томительных мгновений она всё же осмеливается посмотреть на Масамунэ, ожидая увидеть суровый взгляд, но видит мягкую улыбку. Её достаточно, чтобы понять — он всего лишь шутит, шутит ласково, тепло и без тени издёвки. — Если пожелаешь, — слегка кланяется Мэй, пряча ответную улыбку. — Однако я не хотела прерывать твою тренировку, хотела лишь немного понаблюдать. Прости, что помешала. Глупо было надеяться, что удастся приблизиться незаметно. Как бы легко Мэй ни ступала, снег под ногами скрипит при каждом шаге, а у Масамунэ — чуткий слух. — Ты ничуть не мешаешь. Правда, сегодня у меня необычная тренировка. Он бесшумно отходит в сторону, открывая вид на причудливые силуэты. Приглядевшись, Мэй понимает, что эти изваяния вылеплены из снега. — Масамунэ… — уже не первый день, как он попросил называть его по имени, но Мэй до сих пор не привыкла. — Ты сделал их сам? Ронин кивает и наклоняется к своим творениям. Его тёмные длинные волосы струятся по плечам, чуть поблёскивая в сиянии луны. Подавив желание прикоснуться к ним, Мэй тоже склоняется, рассматривая снежные скульптуры. Они выполнены удивительно точно: вот маленькая копия дома, в котором они нашли пристанище, вот Кирин, так похожая на настоящую, что, кажется, сейчас тряхнёт гривой и пустится вскачь, вот… — Это… я? — неверяще спрашивает Мэй. — Не суди строго, — чуть смущённо откликается Масамунэ. — Я давно не практиковался. Когда был ребёнком, отец обучал меня этому искусству, но потом всё усердие пришлось приложить к владению мечом. — Почему же теперь решил вспомнить былое? — Не знаю… Что-то нахлынуло, — видно, что он стесняется говорить об этом и чувствует себя не в своей тарелке. Мэй меняет тему, чтобы не доставлять ему неудобств. — Наверное, мне не стоит высказываться, ведь нельзя оценить то, в чём не разбираешься, и всё же… Это невероятно красиво, Масамунэ. Поддавшись порыву, она касается его ладони. Кожа — покрасневшая от снега, ледяная и вместе с тем обжигающая. Мэй поспешно отдёргивает пальцы, не понимая, как могла себе позволить такую вольность. — Неужели ты делал эти фигуры голыми руками? — Разумеется, — он не хвалится, лишь спокойно подтверждает очевидное. — Это — часть задания. Нужно преодолеть холод, привыкнуть к боли. — Должно быть, это сложно. — Вопрос времени и сосредоточенности на цели. Точно такой же принцип, как и в любой другой тренировке. Мэй задумчиво зачерпывает горсть снега. — У тебя нежная кожа, — качает головой Масамунэ. — Не стоит. Но она упрямо разглядывает узор снежинок, стараясь игнорировать неприятное покалывание. — А дальше? — Сожми кулак, — велит Масамунэ, поняв, что она не отступится. Ком снега, оказавшись внутри, больно жжёт ладонь. Стиснув зубы, Мэй терпит. С каждым мгновением боль усиливается, однако упорства Мэй не занимать. В тот момент, когда ощущения становятся невыносимыми, Масамунэ наконец разрешает разомкнуть пальцы. — Теперь взгляни внимательно. Снег стал плотным, почти превратился в лёд. Действительно, теперь на ладони — затвердевший кусочек, больше похожий на осколок льда. Масамунэ забирает его и поднимает вверх, на свет луны, затем сдавливает чуть сильнее, придавая удлинённую форму, и аккуратно прикладывает к уже готовой скульптуре. Теперь в волосах снежной Мэй красуется заколка. — С человеком происходит так же, — тихо говорит он. — Если на тебя давят, ты становишься только сильнее. Если сжимают в тисках, ты закаляешься. Тебе больно, но ты привыкаешь к боли и приучаешься жить с ней постоянно. Почему-то его слова, произнесённые отстранённым тоном, всё же кажутся откровенными — будто Масамунэ приоткрыл завесу и позволил заглянуть в душу. — Я не хочу, чтобы тебе было больно, — шепчет Мэй, одновременно и боясь, что он услышит, и надеясь на это. — Не тревожься обо мне, — Масамунэ поворачивается к ней и бережно обхватывает её ладони, с сожалением рассматривая красные следы, оставленные снегом. — А вот с тобой я перестарался. Прости. Не успевает Мэй ответить, как он припадает к её ладоням и запечатлевает поцелуи — невесомые, почти благоговейные. — Масамунэ… — она не в силах шевельнуться, заворожённая его осторожной лаской. Он выпрямляется, и их лица застывают совсем близко друг от друга. — Начав свой путь, я запер чувства на замок в дальнем уголке сердца, — голос Масамунэ звучит глухо и едва заметно подрагивает. — Не пристало ронину отвлекаться на то, что не ведёт его к цели. Но… Кажется, у тебя есть ключ от этого замка, Мэй. Не смея поднять глаза, она лишь слегка подаётся вперёд. Масамунэ делает то же, и их лбы соприкасаются. Мэй знает, что это — лишь мгновение, лишь призрачная возможность побыть счастливыми, а завтра их снова ждут испытания. Но тем это мгновение дороже.