Не новое — а заново

      — Арсюш, тебе не кажется, что вы в Артемьевске засиделись?       — Ой, ма-а-ам, — недовольно тянет Арсений, поправляя пуговицы жилетки с выпускного, предусмотрительно захваченной из дома, несмотря на упорные и небезосновательные протесты логики. — Мы уже скоро приедем.       — Ты так говорил ещё на той неделе, — строго замечает мама из динамика телефона, и Попов театрально закатывает глаза. — Уже середина августа. Если ты не привезёшь в РГИСИ оригиналы своих документов в течение этой недели, то тебя уберут из списка зачисленных. То же касается Антона.       — Привезём, — упрямо произносит Арсений, щурясь от закатного солнца, исчезающего за линией позолоченного горизонта. — Мамуль, люблю тебя, — спешно добавляет парень, — мне правда пора бежать.       Он судорожно сбрасывает звонок, разворачиваясь в сторону появившегося из-за угла Димы, и отталкивается рукой от нагретого капота «Короллы», которая служила точкой опоры. Позов идёт чуть дёрганой походкой, от чего в его осанке читается усиливающееся с каждой секундой волнение, и взгляд у него беспокойный — резко мечущийся от одной точки пространства к другой. Он перебирает в пальцах левой руки полу нового тёмно-синего пиджака, за который — Арс уверен — отдал половину зарплаты, а правую статично держит в кармане не менее дорогих брюк, хоть это движение и мешает ему при ходьбе.       Арсений ободряюще улыбается другу, пытаясь поймать взглядом его глаза, и, когда Позов подходит уже на расстояние вытянутой руки, кладёт ладони на его плечи, встряхивает.       — Дим, всё будет хорошо, — уверенно произносит Попов, вглядываясь в мечущиеся в панике глаза за стёклами очков.       — А если она не согласится? — нервно выдаёт Позов, наконец выпуская из пальцев полу пиджака.       — Согласится, — врывается в разговор Антон, покинувший салон «Короллы», и хлопает Диму по спине. — У неё просто не будет выбора, парень.       Арсений улыбается Шастуну, слова которого невообразимым образом действуют на нервного Позова, и не может не заглядеться на его покрытую закатным светом фигуру. Откопанный бабушкой с залежалых антресолей пиджак прошлого столетия, на нём сидит совершенно идеально, и это кажется какой-то пресловутой чёрной магией. У Антона глаза зелёные — ведьмины, и это не может быть совпадением, потому как дедовский пиджак выглядит на нём подобно неустаревающему ретро.       — Поз, ты её любишь? — уже более серьёзно спрашивает Шаст, доверительно приобняв парня за плечи.       — Да, — не задумываясь ни на секунду, отвечает Дима, тупо смотря перед собой.       — Тогда всё будет хорошо, — добавляет Арсений, обнимая друга с другой стороны, и улыбается довольно, когда нащупывает пальцами загривок Антона и проводит по торчащим волоскам.       Дима поджимает губы, всё ещё упираясь взглядом в землю, и прикусывает губу, анализируя что-то своё.       Когда он сказал парням, что собирается сделать Кате предложение, то встретил два почти одинаковых удивлённых взгляда, потому что они с девушкой встречались на тот момент не более месяца. Арсений не верил в такую быструю сублимацию чувств, поэтому попытался заверить Позова, что тот торопится. Но Дима лишь улыбнулся с дурацким оттенком влюблённости и уверенно сказал, что без ума от Кати с самой началки и больше нет времени ждать. Антону такой настрой понравился, поэтому он прохлопал недавнего знакомого по плечу и пожелал удачи, а Арсений не смог сказать «нет», когда Поз попросил помощи, ведь кто он такой, чтобы рушить чужие мечты.       Так они и оказались перед Димкиным домом — что стоял прямо около центральной площади, напротив лестницы, ведущей к набережной — в по возможности парадных костюмах с праздной взволнованностью, передающейся по воздуху от виновника торжества.       — Всё будет хорошо, — одними губами снова произносит Позов, на мгновение зажмуривая глаза, и сильнее сжимает кулак в кармане.       — Кольцо хоть покажи, — нетерпеливо отзывается Арсений, тонко подметив жест друга.       Дима хлопает ресницами растерянно, спешно пытаясь уловить смысл слов, но доходит до него непозволительно медленно. Он старается дышать глубоко, когда в голове нативно проскальзывает мысль бросить эту затею и не волноваться. А потом в голове возникает образ Кати. Как она улыбается кончиками губ, когда он неловко каламбурит. Как она благодарно принимает его куртку во время вечерней прогулки по набережной. Как она тепло отзывается о его семье, потому что город маленький и все друг друга знают. И закравшиеся на секунду сомнения исчезают так же быстро как появились. Потому что это Катя — та самая девочка с длинными косичками из параллельного класса, которая на всех школьных линейках читала стихи, а Дима не мог отвести глаз.       Он достаёт ладонь из кармана спустя большой промежуток времени, когда Арсений уже начинает смотреть на друга пристальнее обычного из-за того, что тот зависает в пространстве и не реагирует на слова.       — Ахуенное, — выносит вердикт Антон-ценитель колец, когда Дима размыкает пальцы и демонстрирует украшение на ладошке.       — Она обязана согласиться, — признаёт Арсений, скрупулёзно рассмотрев серебряное изделие, инкрустированное переливающимися на свету бриллиантами.       Дима улыбается чуть более расслабленно, услышав реакцию парней, и делает глубокий вдох.       — Ну и что вы замерли, — ехидно произносит Позов, убирая кольцо обратно в карман. — Едем к моей будущей жене.       Арсений и Антон синхронно переглядываются, улыбаются друг другу и понимают, Дима наконец-то готов.

***

      — Я всё видел, — произносит Шастун, когда Арсений, обёрнутый в полотенце вокруг бёдер, появляется в их комнате после душа.       Свет в комнате исходит только от одного слабенького ночника, но его достаточно, чтобы прочитать на лице Попова замешательство. Он сушит волосы другим полотенцем, медленно шагая к постели босыми ногами по половику.       — Что? — непонимающе переспрашивает Арс, усаживаясь на матрас напротив Шаста, устроившегося по-турецки на их кровати прямо в костюме.       — Как ты смотрел на Диму в начале вечера и на то, как он делал Кате предложение, — говорит Антон, заглядывая парню прямо в глаза, в самую голубую бездну. — Ты ведь испытывал больше эмоций, чем показывал. Что ты не договорил?       И наконец Попов тушуется под чужим взглядом, потому что Шастун затрагивает то, что Арс понял, но принять ещё не готов. Он нервно закусывает нижнюю губу, опускает руки с полотенцем на колени и неотрывно смотрит в точку на стене, пытаясь контролировать хаотичный поток мыслей. Антон его читает как раскрытую книгу, потому что слишком уж хорошо выучил каждое движение его мимических мышц. Арсений — актёр, но с Шастом это не работает так, как хотелось бы.       — Понимаешь, мне ведь восемнадцать, тебе — семнадцать, — медленно начинает Арс, переводя фокус взгляда со стены на лицо Антона. — Мы ещё молодые совсем, но вот повзрослеем, и у родственников посыпятся вопросы: «Когда женишься?», «Когда дети?» — Попов нервно выдыхает и проводит рукой по влажным волосам. — Антон, я тебе этого дать не могу. Семья со мной не получится. Сейчас мы можем просто любить друг друга, целовать, заниматься сексом, но кажется, это с возрастом пройдёт, потому что захочется стабильности…       — Арс, — почти шипит Антон, резко ставя ноги голыми ступнями на пол, от чего в воздух поднимается облачко пыли. — Ты не ясновидящий. Ты не знаешь, что будет завтра. Ты не учёл тот вариант, что я могу любить тебя всю жизнь вообще и с тобой мне никакие условности не нужны. Ни штамп в паспорте, ни дети. Ты уже стал моей семьёй.       — Как ты объяснишь это родителям? — срывается главный вопрос у Попова, и Шаст тушуется. — Если ты так уверен в своих чувствах, то нельзя их прятать от самых близких. Это нечестно.       — Они поймут, что только ты делаешь меня счастливым, — тихо отвечает Антон, встаёт с кровати, доходит до двери и, положив руку на косяк, произносит: — Пойми это и ты.       Шастун тихо прикрывает за собой дверь, оставляя Арсения наедине с собой и сакральной тишиной раздумий.

***

      В августе на Дону жарче всего. Солнце печёт весь световой день, и, кажется, от него нельзя скрыться нигде. Футболка прилипает к спине, стоит выйти из тени на десять метров. Над асфальтом расплываются фантасмагоричные узоры испаряющейся влаги. В полдень на улице не слышно никого — даже птицы прячутся, не желая сушить пёрышки. Река начинает цвести, и даже непринципиальная малышня отказывается купаться.       В доме прохладнее всего на кухне, потому что она выложена плиткой, а та быстро остывает за ночь. Антон сразу пристраивается в помощники Людмиле Анатольевне и сидит около холодильника, ловко орудуя ножом над молодой картошкой. У неё кожица совсем тонкая, даже чистить почти не надо, но Шастун увлечённо скребёт клубни, лишь бы не возвращаться в комнату к Арсу, который уже полдня невидящим взглядом смотрит в «Героя нашего времени» и не произносит ни слова.       — Ой, Антон, так быстро справляешься, — заходя на кухню с молодой петрушкой, произносит бабушка, — спасибо тебе за помощь.       — Да мне не трудно, — отнекивается Шаст и плюхает очередную картошку в кастрюлю.       — Всё равно спасибо, — через плечо произносит Людмила Анатольевна, снимая со стены разделочную доску. — Я так рада, что у Арсения есть такой друг.       Антон сардонически хмыкает себе под нос, поджав губы, и продолжает своё дело, пытаясь сфокусироваться на чём угодно, кроме рефлексии слов Попова накануне. Получается паршиво. Мысли сами лезут в голову, и их не унять. Они назойливые и мешают думать трезво. Их так много, что Шастун не справляется. Единственное лекарство — голубые глаза — маячит на горизонте, но до них плыть и плыть.       Нож выпадает из дрожащих рук и с шумом плюхается в воду.       — Людмила Анатольевна, — почти беспомощно зовёт Антон, и женщина оборачивается, встречаясь своими добрыми тёпло-карими глазами с напуганными, цвета беспокойного леса, — Вы должны знать, — всё же решается парень, действуя скорее из странного внутреннего желания, чем здравого анализа. — Арсений и я… мы…       — Шаст, — раздаётся твёрдый голос в кухне, и Антон судорожно поднимает глаза вверх. Попов сжимает губы в тонкую полосу, у него брови сведены у переносицы, глаза — узкие щёлочки, — помоги мне в гараже с машиной.       И он не двигается с места, следя за каждым движением Антона, пока тот не удаляется из поля зрения бабушки. Вот так, без лишних звуков и движений. Только дрожащие Антоновы ладони, покрывающиеся тонким слоем пота, и грозный взгляд бушующего океана, разламывающего скалы в галечные камушки. Бабушка смотрит на внука внимательно и видит то, что, казалось бы, совершенно не очевидно. Возраст и опыт дают о себе знать. Она улыбается своим мыслям и продолжает нарезать петрушку.       — Что ты себе позволяешь? — чеканя каждый слог, произносит Арс, останавливаясь около верстака вблизи гаража.       Шастун смотрит перед собой, дышит часто, трёт сухие подушечки пальцев друг о друга — минуту назад были влажные. Ему хватает всего одного взгляда на Арсения — олицетворение возмущения, — чтобы невольно скопировать эмоцию и взорваться сверхновой.       — Что я себе позволяю? — резко подняв подбородок вверх, спрашивает Антон. — А кто вчера заявил, что прятать чувства от близких нечестно? Арс, всё честно, я ничего не хочу прятать.       — А меня ты не хотел спросить? — срываясь с напускной холодности к бурлящему гневу, отвечает Попов. — Может, я хочу прятать.       — Почему это? — спрашивает Антон, глядя прямо Арсению в глаза — темнеющие, пугающие.       — Потому что я всё ещё не уверен в них, — так легко срывается правда с губ, и вся бравада мигом улетучивается, потому что воинственный настрой Шаста в один миг исчезает.       В глазах напротив отпечатывается разочарование.       — Не уверен, — механически вторит Антон и поджимает губы.       К Арсению запоздало приходит осознание сказанного. Как и осознание того, что эта мысль в его голове сформулирована впервые. Она была, но не называлась так, принимала иные формы, стыдливо пряталась под масками других и только сейчас показала себя, когда Шастун стоит рядом и опускает плечи в жесте бессилия.       — Тогда разберись в себе наконец, — сипло произносит Антон и спокойно разворачивается на пятках старых, поношенных вьетнамок.       Арсений не смотрит вслед. Он облокачивается рукой на крышку верстака и глубоко дышит. Земля уходит из-под ног. Несмотря ни на что, внутри поселяется ощущение облегчения. Облегчения от того, что пугающая мысль, признание в которой уже требовало усилий воли, оказывается озвучена. Последствия откладываются.       Последствия: Антон рекордно быстро собирает свою спортивную сумку и, поблагодарив стариков, покидает город, так и не взглянув на Попова снова.