Послушный мальчик

Когда Сяо Чжань заходит, то первое, что видит над кромкой телефона, в который уткнулся, это чьи-то ноги в потрепанных джинсах с дырками на разбитых коленях. Ноги сидят на грязном полу прямо в прихожей, потому что пацан, которому они принадлежат, пристегнут там же наручниками к батарее. На Сяо Чжаня тот кидает один-единственный колючий взгляд и утыкается обратно в изгиб согнутых рук, задранных у него над плечом. Руки скорее всего уже давно затекли, Сяо Чжаню знакома эта напряженная угловатость движений. — Это еще что? — кивает Сяо Чжань вышедшему на звук Исину. Исин хмыкает и несильно, для острастки, пинает ноги, перегораживающие пол коридора. Мол, расселся. Хотя фактически в своем положении пацан не может расположиться никак иначе. Ни встать толком, ни хотя бы сесть удобно. — Это так ты собрался собаку завести? — с прохладцей спрашивает Сяо Чжань. — А если серьезно, Исин, ты совсем охренел держать его в коридоре? Любой же может увидеть. У тебя дверь вечно чуть ли не нараспашку. — Да кто к нам сунется, — улыбается Исин вальяжно. — Все хотят жить, Чжань-Чжань. — Ну так и? — снова кивает Сяо Чжань на приложение к батарее. — Спер у Джексона мот. — Не спер, а одолжил, — шипит с пола мальчишка. Словно какой-то дворовый кот, такой же всклокоченный, помятый и сверкая глазами. У него запекшаяся ссадина на губе, зато зубы целы, думает про себя Сяо Чжань. — И разбил, — добавляет Исин, игнорируя его трепыхания. — Подумаешь, зеркала не досчитались, — глухо бормочет пацан, хотя уже понимает, что его оправдания нахрен никому не сдались. — Да ладно, — устало трёт бровь Сяо Чжань. — Не стоит зеркало таких мер. — А неважно, сколько оно стоит. Он нисколько за него заплатить не может. Значит, нужно ему помочь. Сяо Чжань пару секунд молчит, рассматривая горе-угонщика. И Исин, кажется, начинает подозревать неладное. Он весь подбирается, но Сяо Чжань произносит первым: — Ты, кстати, помнишь… — Сяо Чжань, не начинай. — Кому принадлежит мот, на котором ездит Джексон? — И? — смотрит Исин с раздражением. — Выходит, если мот мой, то и мальчишка мой? — Нахер он тебе сдался? — А тебе? — со скучающим видом интересуется Сяо Чжань. — Будет толкать дурь сверстникам. Или отправим к курьерам. — Не будет, — мягко говорит Сяо Чжань и протягивает раскрытую ладонь, добавляя: — Не отправим. Исин смотрит зло, играет желваками, но в конечном итоге лезет в карман джинсов за маленьким ключиком. — Уебок, — припечатывает он напоследок и уходит вглубь квартиры. Сяо Чжань подкидывает ключ в руке, а потом нагибается к замершему пацану, который инстинктивно втягивает голову в плечи. — Вещи собрал и на выход, — тихо говорит ему Сяо Чжань и отстегивает наручники. — И чтобы духу твоего здесь не было. Стоит ему открыть дверь, как того вмиг сдувает ветром. Только слышен по лестнице топот сбегающих ног и гулкие удары, когда пацан перемахивает целые пролеты. — Твоя доброта тебя когда-нибудь сгубит, — кричит невидимый Исин. — И пеняй тогда на себя. — До следующей недели, — кричит ему в ответ Сяо Чжань и подхватывает с пола неприметную сумку, которая поджидает его. На улице он закидывает ее в припаркованную у тротуара машину и пару минут курит, в сонной тишине разглядывая небо. Звёзд на нем не видно, только жёлтые разводы облаков, подсвеченные огнями города. Зрелище ни разу не умиротворяющее, а унылое, как говно. Сяо Чжань зевает, выбрасывает недокуренный бычок в кусты и, ныряя в машину, заводит двигатель. Но когда фары загораются, из темноты перед капотом неожиданно вырастает давешний пацан и неловко переминается с ноги на ногу. «Ну-ка брысь», — показывает Сяо Чжань в лобовое стекло. И тот действительно отходит, но зачем-то останавливается рядом с водительским окном. — Пожалуйста, — говорит Сяо Чжань, опуская стекло. — Я могу отблагодарить, — бурчит пацан и смотрит себе под ноги. А еще кусает губы. Как ему не больно, ведь разбиты же? — И как же? — тянет Сяо Чжань. Этот малыш, если его отмыть и вытряхнуть из безразмерного барахла, похож на куколку. Смотреть на него — одно удовольствие, а вот думать о том, как он собрался благодарить и почему для него это нормально, вызывает легкую тошноту. — Я могу поехать с тобой, — говорит мальчишка, все еще не поднимая глаз, и на фоне его светлых волос из-под кепки горят красные уши. — А родители не будут волноваться, не дождавшись своего ангелочка? — язвит Сяо Чжань. Он не знает, зачем продолжает этот дурацкий разговор. Потому что пользоваться такого рода «благодарностью» не собирается точно. Проще вытащить ствол и пальнуть разок в воздух, чтобы этот дурачок не страдал херней, а бросился наутек сверкая пятками. — Не будут, — отвечает тот. И от того, с каким равнодушием, не морщась, он это говорит, у Сяо Чжаня неприятно ноет под ребрами. — Ночевать есть где? — уже серьезнее спрашивает Сяо Чжань. Пацан что-то мычит, не похожее ни на «да», ни на «нет», и смотрит куда-то в сторону. Сделал вид, что ответил, но на самом деле нет. Умно. — Садись, — вздыхает Сяо Чжань и кивает ему на пассажирское сиденье. — Только не надо притворяться, будто делаешь это по доброте душевной… — И заткнись. В моей машине маленьким котяткам можно ездить только молча. А не устраивает — свободен, я тебя не держу.  Пацан так долго молчит, что Сяо Чжаню надоедает на него любоваться. — Звать как? — Ибо, — тихо огрызается тот. — Шёл бы ты домой, Ибо. В этом районе ничего хорошего тебе не светит. Вместо того чтобы послушаться дельного совета, Ибо воровато вскидывает на него глаза. А затем обходит машину спереди, залезает на пассажирское сиденье и даже пристёгивается под внимательным взглядом Сяо Чжаня. Но, оказавшись внутри, не произносит больше ни слова. А просто молча смотрит в окно. — Какой послушный мальчик, — хмыкает себе под нос Сяо Чжань и выворачивает руль.   Утром его будит запах гари. Сяо Чжань с трудом расклеивает глаза, пытаясь понять, откуда бы ему взяться и насколько это может его касаться в принципе. А потом слышит удар и сдавленное чертыхание и подрывается на ноги.  — Что за?.. — влетает он на кухню, где Ибо в легкой дымовухе заливает вместе со сковородой в раковине что-то черное и скукоженное.  Ибо испуганно дергается, начинает отступать и нелепо тянет на руки в синяках рукава длинной для него, но все же футболки. А еще упорно отводит глаза. — Ибо, — спокойно, но четко говорит Сяо Чжань. — Что здесь случилось?  Ибо открывает рот, закрывает и через силу снова открывает: — Я сжег твой завтрак.  — Мой… завтрак? — переспрашивает Сяо Чжань. — Откуда в моем доме есть что-то на завтрак? — Я сходил, — цедит Ибо. — А?.. — Взял в кошельке в прихожей. Сдачу положил обратно. — Понятно, — говорит Сяо Чжань, хотя ему ни черта не понятно. Ибо, выходит, и ключи брал? Как там Исин сказал — что-то про губительную силу доброты? Но чтобы обдумать это — если Сяо Чжань вообще хочет об этом думать — для начала нужно выпить кофе. И ребенка покормить. Он же старался, ходил, не выставлять же его голодным. — Ну раз твоя попытка провалилась, давай теперь я попробую, — с зевком предлагает Сяо Чжань. — А одеться ты не хочешь? — вдруг шипит Ибо, как будто ему хвост прищемили. — Чего-о-о? — оглядывает себя Сяо Чжань, после чего чешет голую грудь и уходит в комнату за штанами.   Ибо ест медленно, без спешки, но вылизывает после себя тарелку и палочки так, что Сяо Чжань смотрит на это с легким подозрением, а потом добавляет столько же. Ибо вскользь мажет по нему больными глазами, завешивается волосами и снова съедает все подчистую. Он так увлечен этим процессом, что даже забывает про руки, которые прятал до этого то под столом, то за спину. Помимо сбитых наручниками запястьев на них полно других синяков и ссадин, отпечатки чьих-то пальцев, разбитые локти. Но ни единого следа от ширева, что не может не радовать.  Когда Ибо замечает его взгляд, то молча исподлобья смотрит в ответ.  — Помоешь посуду? — говорит Сяо Чжань. — Справишься?  — Ага, — поднимается Ибо и, кажется, памятуя о своем фейле с готовкой, посуду прибирает со стола максимально аккуратно, буквально без единого стука.  — Бо-ди, — зовет Сяо Чжань в его спину, пока тот возится по локоть в мыльной пене, нашел же себе игрушку. — Что?  — Тебя не хватятся дома?  — Нет.  — Как долго?  Ибо молчит. — Сколько, Ибо? — Может быть и совсем. Я не проверял. Зачем тебе? — Хочешь остаться на пару дней?  Плечи у Ибо враз становятся деревянными, но это не страшно, главное не дрожат. Сяо Чжань терпеть не может слез. Ни по поводу, ни без. Слезами горю не поможешь, в другое Сяо Чжань не верит. — Зачем тебе это? — снова спрашивает Ибо.  — Считай это извинением за моих парней. — Мне казалось, ты можешь себе позволить не извиняться.  — Могу, — кивает Сяо Чжань, отворачивается и смотрит в окно. — А еще могу найти тебя где угодно и дать по шее, если из дома что-то пропадет. Я ясно выражаюсь?  — Какой ты предусмотрительный. Что ж ты вчера мне об этом не сказал? Когда оставил одного на ночь в гостиной с целой полкой мото-шлемов всех размеров и мастей. — И что, по-твоему, ты бы мог с ними сделать? — Продать. — Ну ты же не совсем идиот. По крайней мере мне хотелось бы так думать.  Ибо снова молчит. Он вообще для ребенка странно немногословный. Хотя Сяо Чжань отдает себе отчет в том, что он вовсе не ребенок. Может, и не докормлен для своего роста, но все равно достаточно крепкий и жилистый, гибкий, как какой-то танцор. Только эти его волосы смазывают весь эффект. Такие светлые, что глаза слепит. И хочется запустить в их уязвимую мягкость жадную руку. Ибо с ними, как чертов ангел. И это не лучшее амплуа в их реальности. И уж тем более на этой стороне города. Больше Сяо Чжань ничего не говорит и не спрашивает. Ибо сам скажет, если захочет. А если не захочет — уйдет. Сяо Чжань не из тех, кто причиняет добро насильно. Он и так уже сделал больше, чем у него просили. В итоге Ибо остается. — А что мне… делать? — мнется он нерешительно в дверях кухни после того, как домыл посуду. Сяо Чжань оборачивается к нему и упирается рукой между спинкой стула и подбородком. — Ванна где видел? Ибо осторожно кивает. — Холодильник, телевизор, приставка? На слове «приставка» глаза Ибо расширяются. Не видел, значит, а теперь обрадовался. Хотя изо всех сил пытается это скрыть. — Ну и все, свободен, — щедрым взмахом руки отпускает его Сяо Чжань. Однако Ибо остается стоять на месте. — Что еще? — Гэгэ, мне нечем тебе заплатить. Ты же… Ну… — Я знаю, — перебивает его Сяо Чжань. — Я же сказал, пусть это будет извинением за историю с наручниками. У меня лишь одно условие. — Какое? — Никаких вопросов. Ты уже видел моих ребят. У нас любопытных не любят. Ибо размыкает губы, но медлит. Очевидно, это был вопрос. И поэтому он еще пару секунд думает, чтобы в конце концов сказать: — Это уже второе. — Что? — Условие. Первое — не разговаривать в твоей машине, — смотрит Ибо с непроницаемым лицом. Но что-то такое в нем меняется, что Сяо Чжань чувствует за этим равнодушием тщательно скрываемый смешок. — Ты смотри-ка, — тянет Сяо Чжань, улыбаясь. — У котенка есть зубки. Не забывай про них, Бо-ди. Без зубов в нашей жизни сложно.