Послушный мальчик

Ибо честно старается быть тише воды ниже травы. Но получается у него не слишком хорошо. Потому что приставка в мгновение ока поглощает его вместе с душой и потрохами. И Ибо, как любой дорвавшийся игрок, страшно азартен. Из-за чего с периодичностью переходит от инфернального шипения к недовольным окрикам. Потом опоминается, какое-то время его не слышно, а спустя еще полчаса его снова разбирает яростное негодование. Сяо Чжаню не мешает. Сам он занимается своими делами, уходит из дома и возвращается. Если собирается ложиться спать, то просто заглядывает в гостиную и молча показывает на часы. Ибо хлопает глазами на час ночи или четыре утра и без пререканий окукливается на диване. Послушный мальчик, в очередной раз с каким-то удовлетворением думает Сяо Чжань. Однако через пару дней до него со всей неизбежностью доходит, что Ибо ни разу НЕ послушный. Все его подчинение — продукт исключительно чувства самосохранения. И стоит Ибо понять, что его не собираются прогибать и ничего от него не ждут и не требуют, как он стремительно расчехляет свой истинный характер. А характер у него под стать его волосам — вырви глаз. Пусть Ибо и пытается всеми силами не выходить из берегов. Сяо Чжань искренне тронут этой детской заботой. Только вот ему намного веселее, когда Ибо все-таки выходит. Потому что мышление у него, конечно, очень своеобразное. Все начинается с того, что по дому начинают пропадать сигареты. В квартире Сяо Чжань почти не курит. Лишь изредка, если не удается заснуть или нужно о чем-то подумать. С появлением Ибо, который неожиданно склонен к порядку и чистоте, пепельница на кухне всегда вымыта начисто. Однако в какой-то момент рядом с ней не оказывается и сигарет тоже. Сяо Чжань пожимает плечами — выкурил, выбросил, забыл. Но сигареты начинают испаряться из его карманов и даже нычек, созданных чисто в экспериментальных целях. Это настолько очевидно и смешно, что Сяо Чжань вместо того, чтобы напрямую пойти с разъяснительной беседой к Ибо, устраивает охоту, дабы поймать вора на горячем. И когда ловит, сладко и многозначительно зажимает его у стены в прихожей, где тот только что рылся по карманам. Сяо Чжань даже принюхивается к нему машинально, чтобы проверить догадку, но пахнет Ибо только гелем для душа и самим собой, приятно. — То есть со шлемами ума хватило, а с сигаретами что не так? Как по-твоему это можно не заметить, Бо-ди? Попросить не мог? — Прошу, — заливается стыдливой краской Ибо. — Не кури. — Не понял, — хмурится Сяо Чжань, ослабляя хватку. Не такого ответа он ожидал. Воспользовавшись заминкой, Ибо выворачивается из-под его руки, но далеко не сбегает, а с тревогой таращится из дверей в гостиную. — У меня астма. Мне потом дышать тяжело. — Не видел у тебя лекарств, — замечает Сяо Чжань, уже сам в процессе понимая, какую глупость сморозил. — Потому что их нет. Если можешь, не кури дома. Но если тебе все равно, то это тоже ничего. Только не выгоняй — сквозит в его словах — я не доставлю проблем. И это злит гораздо больше, чем вся эта смехотворная многоходовочка с кражей. — А сказать это через рот ты не мог? Сразу. — Такое ощущение, будто мне все можно говорить. — И что же тебе мешает? — Как будто ты не знаешь. — Бо-ди, — рычит Сяо Чжань, — то, что сейчас, не лучше. Надо было сразу сказать. — Я уже сказал. Доволен? Почему мы все еще продолжаем это обсуждать? — Я это делаю, чтобы ты точно запомнил. Не люблю повторять дважды. — Очередное правило от Чжань-гэ? А говорил, что только одно будет, — шипит Ибо. — Может, станем их на стену собирать? Чтобы ты сам посмотрел, сколько их у тебя. Бесишь… И осекается, когда осознает, что сказал лишнего. И лицо его моментально из румяного становится белым. Но Сяо Чжань после недолгого молчания только улыбается светло: — Вот видишь, получается. И совсем не сложно, правда? Ибо беспокойный, дерганый. Если он не концентрируется на сохранении благопристойной мины, то все время что-то теребит, поводит плечами на громкие звуки и инстинктивно отходит в сторону, чтобы не оказаться слишком близко. Сяо Чжаня порой так утомляет эта нескончаемая вибрация на краю зрения, что хочется взять Ибо и, как какую-то зверушку, придавить сверху мягкой лапой, чтобы он наконец затих. Или затем гладить долго, плотно, с нажимом, чтобы выгнать из-под кожи всех тревожных демонов. Эта мысль неудобная. Потому что спаситель из Сяо Чжаня так себе, он вообще из другой оперы. Ему в конце если и светит крест, то уж точно не за добрые дела. Но мысль возвращается снова и снова — гладить. Людей, у которых снаружи столько колючек, все сплошь из обломанных об них копий, хочется гладить. Как давно кто-то бережно гладил Ибо? В окружении Сяо Чжаня нет подростков, он давно не пересекается с мелкими курьерами и уличными торгашами, и ему нет дела до тех, с кем он не связан бизнесом. Наблюдение за Ибо, таким инопланетным для него, диким и ломким, невольно затягивает Сяо Чжаня в абстрактные размышления и легкую ностальгию. Он вдруг вспоминает, КАК это быть молодым, без просвета в завтрашнем дне и твердой земли под ногами. Это чувство знакомо ему не понаслышке, и Сяо Чжань ни за какие деньги в мире не хотел бы повторить тот опыт снова. Возможно, в приступе легкой сентиментальности он даже балует Ибо больше, чем было бы разумным. Не сообщая ему об этом, само собой. Просто как само собой разумеющееся приносит домой разную еду, выгребает из дальнего угла шкафа «на выброс» все свои самые страшные футболки с черепами и с периодичностью «находит под кроватью» новые игрушки. Ибо блестит голодными глазами и время от времени смотрит на него с вопросом. Но Сяо Чжань молчит, и предложенные пара дней все тянутся и тянутся… Как-то ночью неделю спустя, уже ближе к утру, Сяо Чжань слышит звук, похожий на вскрик. И это странно, потому что Ибо, как ему казалось, к тому моменту уже спит. Сяо Чжань идёт на звук, когда из дверей гостиной в него влетает Ибо. Он дрожит, что-то невнятно бормочет и поначалу пытается отшатнуться от выросшей на пути преграды. А затем чувствует тепло и поддержку из рук, которыми Сяо Чжань машинально его обхватил, и жмётся к нему сильнее, словно хочет забраться к Сяо Чжаню прямиком под футболку, а лучше сразу под кожу и ребра. Судя по мутному подслеповатому взгляду и беспорядку на голове он все-таки спал. — Бо-ди, это был дурной сон, — от догадки шепчет Сяо Чжань ему в волосы. — Просто сон, и ты уже проснулся. Все в порядке. Ты в безопасности. Однако Ибо от его слов только больше колотит, а потом он и вовсе начинает вырываться. — Ибо, — громче и четче повторяет Сяо Чжань, и тот застывает на своем месте и как будто даже дыхание задерживает. — Просто сон, — чуть тише добавляет Сяо Чжань. — Просто. Сон, — тянет совсем тихо и, как ребенка, целует в лоб, водит губами над вздрагивающими бровями. Брови кривятся в жалостливый домик, ладони комкают футболку Сяо Чжаня на боках, но в конце концов Ибо все-таки выдыхает со всхлипом и медленно обмякает в его руках. А Сяо Чжань смотрит ему за спину, и понимает, что в гостиной не работает телевизор. Который работал все эти дни, что там обитает Ибо — для игр днем и как ночник по ночам. Как ночник, щелкает в голове. Вряд ли его выключили специально. Скорее всего во сне Ибо неудачно повернулся и придавил кнопку на пульте. Но факт остается фактом — комната погружена в темноту. И Ибо это напугало. — Сделать тебе чай? — бормочет Сяо Чжань, пропуская через пальцы светлые волосы. Черт, они даже мягче, чем он их себе представлял. Ибо елозит под рукой, мотает головой и, вместо того, чтобы отпустить, притискивается ближе, горячо выдыхая в шею. — Что, — хмыкает Сяо Чжань, — будешь спать со мной? Вообще-то он говорит это в шутку, чтобы разрядить атмосферу. Ибо пару секунд медлит и вдруг осторожно дергает головой — кивает. — Не боишься? — фыркает Сяо Чжань, но совсем тихо и настолько мягко, скорее подтрунивая, чтобы не навести Ибо не на те мысли. — Я самый опасный хищник в этом доме. А, возможно, и в этой части города. — Ну и отлично. Значит, никто больше не сунется, — шелестит Ибо ему в плечо. И это лучший показатель того, что он уже не так напуган. Мозг включился, и Ибо соображает, на что напрашивается. — Но только сегодня, Бо-ди, — вздыхает Сяо Чжань. Ибо снова замирает, и Сяо Чжань уже думает, что сейчас он взбрыкнет, передумает и откажется. Но Ибо только тихо шепчет: — Ладно.   Зря, конечно, Сяо Чжань это предложил. Подумал об Ибо, а о себе не очень. И, как следствие, об Ибо, оказывается, не подумал тоже. Просыпается Сяо Чжань, когда уже подгребает горячее со сна тело под себя. С быстрым шумным дыханием на ухо, зарывшись всем лицом в белую, длинную, бархатную шею, которую страшно хочется облизывать и метить. И целовать, конечно, тоже. Чтобы дыхание на ухо уже окончательно сорвалось. Как это, Сяо Чжань еще не услышал от него ни одного захудалого стона, непорядок.  Для Сяо Чжаня нормально так просыпаться, если он просыпается не один. Если он вообще пустил кого-то в свою кровать и позволил остаться до утра. Но когда Сяо Чжань наконец слышит стон, его словно ледяной водой окатывает.  — Чжань-гэ, — хрипло и как-то надломленно выдыхает знакомый голос. Который. Принадлежит. Ибо.  И Сяо Чжань моментально отпускает его, откатываясь в сторону. — Ох, Бо-ди, — садится он на постели, осоловело хлопая глазами и растирая ладонями горящее лицо, пока тело неприятно выкручивает прерванным пиршеством. — Я… слегка попутал спросонья. Прости.  Ибо разлепляет глаза. Он сам словно только проснулся. И лицо его тоже горит, как и весь он, не прикрытый гребаной простыней. От стыда и смущения. Удивительно даже, что не вломил с перепугу. Или побоялся? Сяо Чжаню не по себе от таких предположений.  — Бо-ди, я правда не собирался… — еще раз говорит Сяо Чжань и пытается уловить в устремленных на него глазах проблеск понимания. — Я понял, — говорит Ибо и взгляд отводит. — Ты мне еще в первый вечер все очень популярно объяснил. Ничего страшного. С кем не бывает. Действительно, думает Сяо Чжань в обалдевшей прострации, с кем не бывает — домогаться ребенка, которому предложил крышу над головой. Да все по десять раз такое проходили и ни капли после не раскаивались. А с тобой, Сяо Чжань, что-то не то. Что-то, что говорит тебе — ты был бы не против продолжить. И не только не против, но и очень даже за. Проблемка. Но не так чтобы сильно. Если бы не Ибо. Ибо будто напрашивается. Нет, Сяо Чжань совершенно точно уверен, что напрашивается. Его понятия о нормальности все еще очень далеки от идеала. Зачем он это делает? — флегматично размышляет Сяо Чжань, наблюдая за тем, как Ибо за ужином вылизывает свои пальцы после соуса. С таким видом, словно он всегда так делает, запихивая чертовы пальцы так глубоко, что даже у повидавшего в своей жизни всякое Сяо Чжаня просыпается уважение и предательская заинтересованность. — Когда я просил тебя пользоваться своим ртом по назначению, я не такое предполагал, — замечает Сяо Чжань. Ибо поднимает на него кристально чистый взгляд и с влажным звуком вытаскивает пальцы. — Нельзя?  — Нельзя что, Бо-ди? Правила этикета меня волнуют мало. А вот дразнить меня не нужно. — Не нужно или нельзя? — И зачем? — Почему нет? — Тебе не кажется странным, что наш диалог состоит из одних вопросов, на которые никто не отвечает? — И ты все равно продолжаешь это делать, — наклоняет голову Ибо. Засранец, но талантливый. — Чего ты добиваешься, а? Не то чтобы Сяо Чжань не знал. Он и сам уже догадался, пока договаривал свой вопрос. За эту неделю Ибо не выходил из его квартиры никуда дальше продуктового. И уже целиком сменил свои шмотки на одежду Сяо Чжаня (официальная версия — за неимением другой). То есть на данный момент в сухом остатке он явно не планирует уходить. Вернее явно планирует НЕ уходить. Но чтобы вот таким способом. — Не хотелось бы, но, похоже, придется повторить: оплата натурой меня не интересует. — Я могу устроиться на работу, — хмуро говорит Ибо. — На какую? — морщится Сяо Чжань, припоминая его прежние предложения. — В «севен-элевен» вон помощник требуется, — еще тише огрызается Ибо, остервенело дергая заусенец на пальце. И Сяо Чжань вдруг думает: а почему бы и нет? Если уходить Ибо не собирается, то хотя бы дома будет реже отсвечивать. И на конфетки себе заработает (или на собственное жилье в перспективе). Потому что пока что Сяо Чжань чувствует себя крайне странно, когда впихивает ему деньги на продукты. За которыми, к слову, Ибо ходит для них обоих. И, судя по мученическому виду Ибо, тот чувствует себя в этот момент не менее неловко. — Годится, — соглашается Сяо Чжань. — Только… — он задумчиво скользит глазами вокруг, а затем звонко щелкает пальцами, отчего Ибо слегка вздрагивает. — Вот, — Сяо Чжань снимает с себя цепочку с головой быка и накидывает ее на шею Ибо. — Если сунется кто-то из наших. Или не наших. Любых, — тяжело смотрит он Ибо в глаза. — Хорошо бы им это увидеть. Он опоминается, когда предательская рука с шеи Ибо по острому углу челюсти и дрогнувшему кадыку уже добирается до губ, оглаживает нижнюю. Ибо сглатывает, осторожно подаваясь ближе, и облизывается, задевая языком палец Сяо Чжаня. — Пошел вон, — ласково шепчет Сяо Чжань. Медленно делает шаг назад, выдыхает. И усмехается, когда дверь в комнату Ибо — подумайте только, теперь в доме Сяо Чжаня есть «комната Ибо» — оглушительно хлопает. Курить хочется страшно, но у этого блядского ребенка астма. Когда жизнь Сяо Чжаня превратилась в это?