Случайный свидетель

Увы, но отделаться от осмотра Александра Францевича я так и не смогла. Причина была не только в просьбе Якова Платоновича, так легко удалившего меня с места происшествия, но и в том, что мы давно знакомы. Доктор Милц был родом из Затонска, он и прожил там большую часть жизни, лет десять назад получил приглашение преподавать в университете Твери, где когда-то учился. Там же возникла возможность и для продолжения научной деятельности, которой доктор так дорожил. И, разумеется, Милц остался верен себе и своим привычкам и продолжил сотрудничать с полицией и работать в больнице. Этот удивительный человек успевал все! В свое время переезд Милца совпал с моим отъездом на учебу, так что доктора я не видела уже давно. И потому осмотр плавно перешел в дружескую беседу. Уходила я от доктора Милца ближе к обеду, вспомнив про свои профессиональные обязанности обучения английскому языку. Моя очередная идея, не пришедшаяся по вкусу Якову Платоновичу (интересно, он в принципе отрицательно ко всему новому относится или только к моим инициативам?), возникла, когда на прошлом занятии Владимир Евграшин рассказал, что у них в подразделении Штольмана есть традиция: собираться вечером и пить чай. Мне эта традиция напомнила о знаменитом пятичасовом английском чае, и я решила соединить приятное с полезным, то есть, проводить это время с чаем за разговорами обо всем по-английски. К сожалению, это время Яков Платонович использовать не дал, так что придется довольствоваться обеденным перерывом. От Евграшина и Ульяшина я знала, что обедают полицейские обычно в кафе неподалеку от отделения и направилась туда. - Анна Викторовна, Анна Викторовна, - радостно помахал мне рукой Синельников. - Присаживайтесь к нам! В этот же момент к Синельникову наклонился Ульяшин и что-то прошептал на ухо. Синельников с сомнением посмотрел на коллегу и отмахнулся, как от назойливого насекомого. Я с радостью присоединилась к полицейским, села между Владимиром и Михаилом и, влившись в светскую беседу, изложила идею о небольших разговорах за чаем, которым они обычно заканчивали обед. Подопечные немного смутились, но обещали попробовать. Начать решили с темы традиций. Я коротко изложила происхождение традиции пятичасового чая и с радостью стала следить за комментариями полицейских и небольшими воспоминаниями о традициях, которые быстро перешли в забавные истории на ломаном языке. Я весело смеялась очередной шутке и недоумевала, почему же моя мама была против общения с полицейскими. В их компании я ощущала себя очень уютно, будто бы обрела еще одну семью. Смех за столом резко стих. К нам приближался рассерженный Штольман. - Приятного аппетита, Яков Платонович! - от души пожелал Синельников, за что тут же был награжден тяжелым взглядом. - Благодарю. Господа, что-то у Вас обед затянулся, пора и делом заняться. Чай был допит за минуту, мои "студенты" тут же устремились выполнять распоряжения начальства. Я тоже хотела уйти, но была остановлена голосом, из которого так и сочился сарказм: - А Вас, Штирлиц, я попрошу остаться. Это кто из нас двоих Штирлиц? Я послушно присела. - Анна Викторовна, это что за приют комедиантов Вы устроили? - Английский язык учим, - спокойно отозвалась я. - Общаемся. Вы же понимаете, пока язык не станет частью жизни, учить его бессмысленно. А здесь такое практическое применение. - Ну-ну, - пробормотал Штольман, уткнувшись в тарелку. Да что с ним сегодня такое? Постоянно злится, отчитывает, любые слова принимает в штыки. Обычно, когда у человека такое настроение, его нужно либо обнять, чего я сделать не могла, мы не так близко знакомы, либо оставить в одиночестве. Второй путь представлялся более логичным. - Приятного аппетита, Яков Платонович! - сказала я и хотела уйти, но тут мужчина поднял на меня глаза. - Спасибо, Анна Викторовна! - сказал он и посмотрел так, будто бы ему очень хотелось, чтобы я сейчас осталась, но не находил ни малейшего повода меня задержать. Какие же у него выразительные глаза! Такие пронзительные и печальные. Может, и правда, остаться? Посижу еще минут двадцать, может, подействует не хуже объятий и у человека настроение поднимется? В борьбе между долгом и женским состраданием победило последнее. - А я, пожалуй, составлю Вам компанию, больно чай сегодня вкусный, - пробормотала я. Очень вкусный. Главное, полезный в таких количествах. Третий раз за последние два часа пить собираюсь, будто и вправду адептка культуры чая. - Не возражаете? Яков Платонович, разумеется, не возражал. Улыбнулся немного смущенно, а глаза засияли и стали спокойными и умиротворенными. Как мало иногда нужно нам для счастья!

***

После плодотворно проведенной половины дня Коробейников вернулся в отделение и сразу же наткнулся на своего начальника. - Товарищ майор, докладываю: Смирнов признался в убийстве Полеева и ограблении, теперь осталось задержать его подельников и можно передавать дело в суд! - отчитался Коробейников. - Хорошо, Антон Андреевич! Вы славно потрудились, - отреагировал Штольман, явно думая о своем. Антон Андреевич поразился переменам. С утра Яков Платонович был не в самом хорошем настроении, а сейчас представлял собой само спокойствие и даже отправил заработавшегося капитана обедать. "Не иначе, как фея постаралась", - подумал Антон Коробейников. О том, что эту фею зовут Анной Мироновой, он еще не знал.

***

Имя убитого художника я вытянула из Юли, еще когда мы были в квартире. - Дух Тараса Михайлова, явись мне! Дух Тараса Михайлова, явись мне! - просила я. Молодой художник пришел на зов. Собранный и вдохновленный, он рисовал море. С тщательностью и профессиональным трепетом он подбирал цвета, смешивал краски и наполнял ими холст. Из видения я чувствовала любовь художника к этому произведению. - Что это за картина? Дух не ответил. Духи редко прямо отвечают на вопросы. Очевидно, это картина волнует художника и по-особенному дорога. - Вы закончили ее? Толчок. Мне показывают холст с изнаночной стороны и молодого художника. Он повернулся ко мне и посмотрел в глаза: "Сохраните ее". Я бы и сохранила, только знать бы, что за произведение такое. Дух, видимо, посчитал, что сказал уже достаточно и исчез. А загадка осталась. Подумав, что без совета профессионалов мне не обойтись, я отыскала контакты одного человека, господина Мазаева. Он является приглашенным преподавателем и каждый год приезжает в Затонск читать лекции об искусстве. О современной живописи вообще может рассказывать часами, а значит, наверняка знаком с убитым Михайловым. К тому же, часто помогает молодым дарованиям в организации выставок. Господин Мазаев пребывал в состоянии крайнего возбуждения. - Анна Викторовна, все пропало! Представляете, через неделю должна состояться выставка, а я не могу связаться с ним! Какой ужас! - Не переживайте так, творческий человек, наверняка не обращает внимания на бытовые мелочи типа выключенного телефона! - утешала я Мазаева, однако что-то в этом высказывании насторожило. - Кто у Вас выставляется? - Тарас Михайлов, молодой, но очень, очень талантливый! - Сожалею, но выставку придется отложить. Тарас Михайлов сегодня был убит. Этот голос я узнаю из тысячи. - Следователь Яков Платонович Штольман, - мужчина подошел к нам ближе, предъявил удостоверение и неодобрительно посмотрел на меня. - У меня есть несколько вопросов.

***

Я выходила от Мазаева. Штольман допрашивал кого-то из работников галереи, я же услышала достаточно для размышлений. По словам Мазаева Тарас был прекрасным человеком, добрым, но немного замкнутым. Ни с кем близко не общался, кроме двух друзей еще со времен художественного училища. Поговорить бы с этими друзьями, что он за человек, чем увлекался. Не просто так же его убили. - Аня! - меня окликнул взявшийся из ниоткуда Антон Коробейников. - Да? - Скажи, а к тебе являлся этот художник? Что-нибудь говорил? - спросил одноклассник. Видимо, у следствия тоже пока отсутствует понимание, с какой стороны действовать. - Являлся, - поделилась информацией я. - Рисует какую-то картину, видимо, она ему дорога. Или считает ее венцом своего творчества, очень просит сберечь. Сзади раздался голос: - Антон Андреевич! Да что за манера у человека подкрадываться сзади? Так и напугать можно! - Антон Андреевич, опять? То мифы, теперь вот духи. Найдите адрес Константина Иваненко, художника, поезжайте, поговорите с ним об убитом, - Штольман привычно отдавал распоряжения. - Анна Викторовна, а Вы? Вы же современная образованная девушка! Какие еще духи? Сказать - не поверит. Не сказать - надумает такое, что еще хуже будет. Да и не могу я больше недоговаривать. Все равно, что лгать. - Души умерших людей. Они приходят ко мне, если их что-то тревожит, и просят о помощи. - И Вы хотите, чтобы я в это поверил? - усомнился Штольман. Похоже, скептицизм - его второе имя. Я пыталась напустить на себя безразличный вид. Спокойствие улетучилось, сменившись горечью. Никогда в мои способности не верили, считали лгуньей, шарлатанкой, жаждущей внимания и просто странной. Я уже привыкла к этому. Но Штольман казался мне другим. Когда Яков Платонович смотрит на меня, кажется, видит мою душу, все мои чувства. И я мечтала, чтобы он поверил мне. А вышло все, как обычно. - Верить или нет, Ваше право. Вы спросили - я ответила, - произнесла я, пытаясь загнать обратно прорывающиеся наружу эмоции. - Тем не менее, частное расследование Вы ведете, - следователь сделал правильный вывод, оставив опасную тему. Веду. Цели у нас с полицией разные. Полиции нужно убийцу найти, а мне - выполнить волю духа и сохранить одну картину. - Прекращайте это. Лучше занимайтесь прямыми обязанностями, - тут же последовал "полезный" совет. Отлично день продолжается. Не он ли мне в этом препятствует? - А я ими и занимаюсь, а мое свободное время Вас не касается, - отрезала я. Штольман сдаваться не собирался: - Анна Викторовна, да поймите Вы, это опасно. В конце концов, я несу за Вас ответственность. - С каких это пор, Яков Платонович? - поинтересовалась я. В отделении полиции я не служу, договор у меня с университетом. Другом или приятелем Штольмана не назовешь, просто знакомым - тоже неверно, в эту категорию наши отношения не укладываются. Так о какой ответственности идет речь? Мужчина, видимо, пытался подобрать слова, а я, затаив дыхание, следила за каждым его движением. Однако ответом мне послужило молчание, истолковать которое можно по-разному. Больше всего я боялась ошибиться, боялась, что приняла желаемое за действительное. На меня смотрели глаза мужчины, которые говорили красноречивее самого Якова Платоновича. И сказать они пытались как раз о том, что я этому человеку не безразлична. Это было волнующе и приятно. Я подошла на шаг ближе и коснулась локтя следователя. В глазах появилось изумление, промелькнул страх и, кажется, появилась надежда. То есть, я все правильно поняла? Рука Якова Платоновича в ответ несмело коснулась моей руки. Это означало "да" на все вопросы. Я склонила голову и подошла ближе, прижалась к груди мужчины, еще не веря в происходящее. Вокруг талии сомкнулись сильные руки, мои волосы обожгло такое родное дыхание. Мой Штольман. Теперь я в этом уверена. - Яков Платонович, - окликнул следователя Мазаев и, не дождавшись ответа, подошел к нам. - Я забыл сказать, что... Художник, наконец, увидел нас и смутился: - Извините, я потом... Зыбкое равновесие было нарушено. Штольман быстро опустил руки, а я с сожалением отошла. Момент был упущен, но главное я знала. А с духами мы постепенно разберемся.