***
В отделении Штольман оказался около одиннадцати утра. На посту дежурил Евграшин и в отсутствие граждан корпел над учебником по английскому. Рядом бытовал словарь. Яков Платонович обвел взглядом неизменный атрибут и поздоровался с дежурным. - Здравия желаю, товарищ майор! - отдал честь подчиненный. - Вольно, товарищ старший лейтенант! Ночь спокойно прошла? - поинтересовался Штольман. - Так точно! Нам несколько заявлений подполковник Уваков передал! Яков Платонович удивился и даже на какое-то время потерял дар речи. Следователь из Увакова был неважный, ему лишь бы дело поскорее закрыть, в витиеватых преступлениях разбирался редко. Но, в отличие от самого Штольмана, умел расположить к себе начальство и успешно продвигался по службе. И для такого карьериста было бы очень странно передавать дела, особенно, Якову Платоновичу, которого Уваков терпеть не мог. - Причина? - коротко осведомился Штольман, обретя возможность говорить. - Фигурируют в наших делах. Николай Васильевич распорядился. Если приказал Трегубов, то все становится на свои места. Ослушаться начальство Илья Петрович никак не мог. Товарищ майор усмехнулся и прошел в кабинет знакомиться с делами.***
Ввиду происходящих событий темой сегодняшнего занятия стало искусство. Я решила остановиться сегодня на живописи и скульптуре. Мы записали новые слова, посмотрели видеофрагмент о музее, обсудили его и приступили к чтению и переводу отрывка из книги Сьюзен Вудфорд "Способы восприятия картин: как понимать жизнь". Ребята читали по одному предложению и переводили. - Достижение сходства с природой было важной и очень сложной задачей искусства в классической древности и в Западной Европе со времен Ренессанса до начала ХХ столетия, - перевел Ульяшин. - Right (верно), - отметила я. Михаил проявлял прекрасные способности в изучении языка, и я всегда радовалась его ответам. Вечный спутник Михаила - Владимир Евграшин - сегодня дежурил, и потому продолжил Синельников. - Многие поколения художников стремились сделать картины похожими на окружающий мир, - сказал тот. Постепенно и у Егора Степановича подтягивался язык. От текста я отвлеклась. Позади полицейских материализовался дух и стал дорисовывать картину. Теперь, кроме моря, на холсте появилась девушка, читающая книгу. Мне казалось, что я приближаюсь к разгадке. - Он хотел передать характер своих чувств и не ставил перед собой цель задокументировать то, что его окружало, - переводил тем временем Коробейников. Я кивнула головой, выражая согласие и внимательно смотря за действиями художника. С каждым мазком кисти у меня укреплялось ощущение, что я раньше видела эту картину, вживую или на страницах интернета. - Хотя нам часто кажется важным, насколько похожа та или иная картина на реальность, нам стоит быть осторожнее, - говорил Серебряков, явно не осознавая, что текст для меня нес иную информацию, чем для слушателей. Картина была завершена духом. Я, наконец, узнала ее! "На балтийском берегу". Полотно принадлежало Александру Аверину, советскому художнику. Не самое известное произведение. Моя мама знала этого художника лично и в один из приездов ко мне в Москву просто замучила, таская по всевоможным местам, где были картины Аверина. Затем мама приобрела копию этой картины и привезла в Затонск. Странно, почему я не узнала ее сразу? Столько раз проходила мимо нее в собственном доме! - Четвертый способ восприятия картин заключается в том, чтобы рассматривать их с точки зрения композиции, - читал тем временем Степан Гаврилович. Я по-прежнему следила за происходящим с духом. Тот что-то сделал, и теперь картина выглядела не так. Она стала будто бы древнее. Это как? Нет, есть специальные техники старения, знакомая искусствовед рассказывала об этом, но зачем искусственно старить картину? - Все эти особенности совершенно не соответствуют тому, что, - старательно переводил Синельников. Я едва успевала следить за текстом. - Сбереги ее! Он уже совсем близко, - просил дух. Занятие подходило к концу. Я наскоро похвалила полицейских, хотя и пропустила добрую треть перевода, попросила написать дома небольшое эссе о восприятии ими одной из известных картин и отпустила работать. Мне срочно нужно к Якову Платоновичу! Он обязательно поможет!***
Штольман знакомился с заявлениями. У господина Кондратьева угнали машину. Кондратьев проходил свидетелем по "греческому" делу (так с легкой руки Анны Мироновой, определившей язык сопутствующих записок, стали называть это дело). Гражданку Иванову, опознавшую Полеева, избили недалеко от места работы. У господина Мазаева, с которым вчера консультировались Анна и Яков, украли портфель. К последнему заявлению Штольман отнесся с особым вниманием. В список украденного вошли ключи от мастерской убитого недавно Тараса Михайлова. Не успел Яков Платонович обдумать дальнейшие действия, как в кабинет влетела Миронова. - Яков Платонович, а осмотр мастерской Михайлова уже успели провести? Штольман отложил в сторону заявления и залюбовался девушкой. Вид у "англичанки" был воинственный. Запыхавшаяся от бега, поглощенная идеей, она сверкала глазами и заражала своей энергией все вокруг. - И Вам добрый день, Анна Викторовна! Нет, еще не успели, а почему это Вас так интересует? Миронова посмотрела на мужчину и требовательно заявила, проигнорировав вопрос следователя: - Нужно туда срочно попасть! Там картина... - Разумеется, там картина, это ведь мастерская художника, - отметил Яков Платонович. В сторону следователя последовал гневный взгляд. - Так что за срочность? Анна смутилась и пыталась подобрать слова. - Там картина, ее могут украсть. Пожалуйста, давайте поспешим! - попросила девушка. Штольман и так немедленно собирался в мастерскую - ключи зачем-то украли - но как к подобным выводам пришла Анна? Последний вопрос он задал вслух. - Мне духи, ой, то есть, я сама догадалась, - девушка явно путалась в объяснениях, - да это неважно! Нам надо в мастерскую! Немедленно! В кабинет зашел Коробейников: - Доброе утро, Яков Платонович! - Здравствуйте, Антон Андреевич! Собирайтесь, поедем осматривать мастерскую Михайлова! - известил помощника Штольман. - Уже? - удивился капитан. - После обеда же планировали! - С того света передали, что откладывать никак нельзя, - с серьезным видом заявил майор. Коробейников изумленно посмотрел на начальника. Анна всплеснула руками: - Яков Платонович! Вы же мне вчера обещали! Да я сама туда поеду, раз Вы так... Договаривать она не стала, только отвернулась от мужчин и последовала к выходу. - Анна Викторовна! - Аня! Миронова фыркнула слаженности дуэта, но останавливаться не стала. - Собирайтесь на осмотр, Антон Андреевич, госпожу Миронову туда одну отпускать нельзя, - бросил Штольман и поспешил за Анной. - Анна Викторовна! Да остановитесь Вы! - попросил Яков Платонович, хватая "англичанку" за руку. Девушка обернулась. - Что такое? - спросила она, смотря на собеседника недовольным взглядом. - Простите мой юмор, сложно принимать Вашу мистическую сторону, - осторожно начал Штольман. Больше всего он не хотел обидеть девушку, к которой его буквально тянуло магнитом. - В мастерскую мы действительно сейчас поедем, для этого есть все основания, у Мазаева ночью украли ключи. Миронова слушала мужчину внимательно и по мере окончания его высказывания на лице последовательно сменялись эмоции с обиды и недовольства на удивление, торжество и, наконец, задумчивость. Следователь выдохнул: гроза миновала. Но он рано расслабился: Анна уже рвалась в бой. - Кем украдены? - спросила девушка, в задумчивости накручивая выбившийся локон из прически на палец. - Есть у меня одна идея, - проговорил Яков Платонович, не удержавшись и взяв руку Анны в свою, а другой рукой заправил локон. Миронова удивленно смотрела на мужчину, сверкая глазами. Мир между ними был восстановлен окончательно.