***
Я, как и обещала, осталась ждать в машине Якова, рядом со мной, вернее сказать, за мной бдил Синельников. Штольман, к сожалению, за столь короткий срок знакомства успел меня хорошо узнать. Он понимал, что если почувствую хотя бы малейшую угрозу ему, то тут же сорвусь следом. — Егор Степанович, — обратилась я к своему соглядатаю. — Давайте с Вами поговорим о чем-нибудь приятном по-английски. — Анна Викторовна! — взмолился мужчина. — Может, не надо? Почему это сразу не надо? Чем ещё заниматься в ожидании Якова, как не интересной беседой? Да, на дворе одиннадцать вечера, но что это меняет? Последние занятия мужчина пропустил, тест практически провалил. Нужно восполнять пробелы. — Why? You have a little daughter, don't you? How do you describe her? [Почему? У вас есть маленькая дочь, не так ли? Как Вы можете её описать?] — закинула удочку я. Абсолютно все родители любят рассказывать о своих детях. Синельников, борясь с косноязычием, поведал мне о том, что с болезнью жены у них начались концерты по ночам. Доченька выла сиреной, поднялась температура, да ещё и норовила что-нибудь засунуть в рот и чесать-чесать-чесать! Чаще всего жертвой были папины пальцы, но если не уследить, то могла схватить и что-то более опасное. Словом, знакомство с первыми зубками у Синельниковых проходило достаточно бурно. Слушая мужчину и по необходимости поправляя его, я вдруг осознала, что мне очень хочется взять на руки такой же кричащий комочек, приласкать, поцеловать и баюкать. И чтобы на меня серьезно смотрели знакомые серо-зеленые глаза и длинный носик. А потом улыбались мне или Якову. Кажется, я слишком размечталась. Интересно, а Штольман хочет детей? — Have you any brothers or sisters? [Есть ли у Вас братья или сестры?] — спросила я, понимая, что увлеклась семейной темой. У меня самой был только двоюродный брат, приёмный сын тёти Липы, и племянник Зинаиды Ивановны, с которым я познакомилась в этом году. В детстве же мне очень хотелось иметь братика или сестрёнку, а потому я хотела родить двоих детей. Пол значения не имеет. Я буду любить и мальчика, и девочку. Ощущение холода и опасности мгновенно перенесли меня из семейных грёз в суровую реальность. Дух Фаины возник и нетерпеливо покачивался рядом. Бывшая администратор гостиницы ничего не говорила, но я прекрасно понимала, что происходит нечто нехорошее. И если я не потороплюсь, то рискую остаться без отца моих будущих детей!***
Миронова дернулась внезапно, открыла дверь автомобиля и ланью выскочила из него. Обалдевший Егор Степанович вылез следом и через четыре шага догнал девушку. — Анна Викторовна, Вы куда? — спросил он, схватив девушку сзади. Англичанка задергалась и занервничала ещё сильнее. — Там Яков! Отпустите меня! Синельников попытался удержать девушку. Это удавалось с трудом: отчаянная, непокорная, рвущаяся за своей любовью Миронова была подобна вулкану. Сдержать его невозможно, все равно, что запереть в клетке ветер. — Последний раз прошу: отпустите! — металась Анна Викторовна. — Ни за что, — отвечал Синельников, размышляя, а не сбить ли девушку с ног. Опоры не будет, да и удерживать будет проще. Правда, что с ним сделает Штольман, когда увидит Миронову, лежащую на земле, а его выступающим в качестве якоря? — Тогда простите, Егор Степанович! — извинилась преподаватель и, резко отклонившись назад, ударила полицейского затылком. Затем «студенту» досталось по колену женским каблуком. Синельников взвыл, выпуская Анну из рук. Девушке только этого и надо было! Миронова помчалась к дому, а подхрамывающий полицейский за ней никак не успевал. — Анна Викторовна, стойте! Англичанка послушно остановилась. Синельников удивился такой покладистости, но вскоре сообразил, что дело вовсе не в этом. Миронова увидела во дворе садовый инвентарь и, подумав, схватила лопату. — Яков Платонович меня убьёт, — покаянно отметил Синельников, наблюдая за тем, как вооружённая девушка заходит в дом, и заковылял вслед за ней.***
Я влетела в дом. Что конкретно случилось, дух мне не показала, видимо, она берегла свои и мои силы, просто ведя вперёд, в какую-то комнату. Я оценила диспозицию. Я стояла за каким-то высоким мужчиной, на которого Яков направлял оружие. Я взглянула в лицо своему мужчине. Спокоен, сосредоточен, предельно собран и нисколько не напоминает того внимательного и заботливого мужчину, который был всегда рядом со мной. Я знала: он выстрелит, если что-то пойдёт не так. Выстрелит в человека только потому, что вынужден будет это сделать, чтобы сохранить жизни других людей и свою собственную. Принять это пока не получалось. Мужчина обернулся, видимо, услышав мои шаги. Не долго думая, я от души ударила его лопатой. Потом разберемся, кто это и что делал. Маловероятно, что он был так безобиден. При падении из рук что-то выпало. И вряд ли это были часы или браслет. И тут я увидела его. Мужчину, который подло подходил к Якову из-за спины, вытягивая руку. Холод сковал мою спину. Я поняла, кто это. Почувствовала. Это он! Он стрелял тогда в Элис, а целился в меня. И сейчас он… — Яков, сзади! — я сделала единственное, что могла в этой ситуации. Я закричала как можно громче. Подбежать и что-то сделать я не успею. А значит, надо обезопасить себя и уже тогда подбираться к следователю.***
Анна, как и всегда, появилась внезапно. Штольман очень удивился и рассердился, увидев её здесь. Ведь обещала не лезть в пекло! Обещала его дождаться! А любимая, видимо, была настроена решительно, поскольку оглушила лопатой одного из помощников Разумовского. А затем вдруг отчаянно закричала в предупреждении: — Яков, сзади! От неожиданности мужчина обернулся и увидел француза. Лассаль был предельно спокоен, хладнокровно смотрел вперёд, выставляя оружие и направляя его на Миронову. Намерения Жана были предельно ясны, и Штольману они совсем не понравились. Яков Платонович отреагировал мгновенно, тут же попытавшись сбить противника с ног или хотя бы выбить пистолет. Это ему удалось, правда, спустя несколько секунд после того, как прогремел выстрел. Не попасть с такого расстояния в человека просто невозможно! А это означало только одно. Его драгоценной, любимой женщины больше нет. И Лассалю придётся ответить за это прямо сейчас.***
Ульяшин работал в полиции давно, но такого он ещё ни разу не видел. Женщина, готовая снести все препятствия на своём пути, вначале вполне эффектно приложила кого-то лопатой. А затем, при наличии опасности, умудрилась использовать последнюю как заслон, ловко управляя инструментом, будто бы шпагой фехтовала. Реакция у Анны Викторовны была отменная. Два взмаха лопатой, группировка и перекат за защитное ограждение в виде кресла. И ещё лопату поближе к себе притянула на всякий случай. Шесть — ноль за технику, шесть — ноль за артистизм!***
— Анна! — закричал Яков так, что я на мгновение потеряла способность двигаться: столько отчаяния и боли слышно в его голосе. Это был какой-то нечеловеческий крик, даже звериный вой, сквозь который слышно потерю чего-то безумно дорогого, того, что уже никогда не вернуть. Он что, подумал, что я не успела? Что… меня больше нет?! Остатки благоразумия напомнили мне, что во время перестрелки лучше находиться в укрытии. Но какое это имело значение, если любимому человеку настолько больно?! — Анна Викторовна! Стойте! — опять Синельников. Да что ж такое! Отстанет он от меня или нет? Я предупредительно схватилась за лопату. — Будете мешать — окажетесь рядом с этим господином, — предупредила я, показывая взглядом на уже познакомившегося с моим орудием мужчину. Он сам виноват, между прочим! Не нужно было угрожать Штольману. Синельников послушно замер. Получить ещё и лопатой ему не хотелось. А я, тут же позабыв об этом, рванула к своему следователю. Сейчас я была нужна ему больше всего на свете. Ярость любимого была так сильна, что от того самого стрелка, который так подло подкрался сзади, его пытались оторвать Коробейников и Потапов. Надо сказать, что два капитана неплохо срабатывались. А Яков, тем временем, явно не жалел сил, разукрашивал физиономию своему противнику. — Со мной все в порядке, — запоздало сообщила я, придя на помощь мужчинам. — Яков! Я жива! Меня не задело! Посмотри на меня! Только теперь хватку мужчины удалось ослабить. Я тут же заключила любимого в объятия. — Все хорошо, я рядом, я с тобой. Со мной все в порядке, слышишь? Мы вместе… — говорила я, пытаясь привести любимого в чувство. Потом махнула рукой на слова. Язык губ и рук всегда воспринимался легче. Я задыхалась в боли и страхах Штольмана, в его переживаниях. Мои любовь и нежность просто не могли прорвать этот заслон. Неужели каждый раз, когда я, как сейчас, случайно или сознательно рискую собой, Яков настолько волнуется? Неужели мои попытки помочь кому-то причиняют столько боли дорогому человеку?! — Аня! — прошептал Яков, прижимая к себе так близко, что я сжала зубы. Бедные мои позвонки! Ничего, потерплю. — Я здесь, с тобой. Все хорошо, — прохрипела я, вновь гладя следователя и пытаясь успокоить. — Анечка, — неверящий шёпот раздавался так нежно, родные руки, наконец, перестали меня держать неподвижно и порывистыми движениями убеждались в моей целостности и реальности происходящего.***
Вечно можно смотреть на три вещи: на огонь, воду и то, как дорогие тебе люди счастливы. Майор Штольман, уже понимающий, что происходит, преспокойно обнимал их англичанку. Наличие рядом закованного Лассаля с разбитым вкровь лицом, которого ещё не успели отвести в машину с зарешетчатыми окнами, пару нисколько не смущало. Разумовского и их подельника уже разместили с почестями. — Яков Платонович! — обратился к начальнику Ульяшин, который ждал дальнейших указаний. Нужно было или осматривать дом, или выставлять охрану и уезжать отсюда. Все-таки ночь на дворе. Штольман и Миронова от неожиданного обращения вздрогнули и отреагировали на редкость слаженно. Вцепившись друг в друга ещё сильнее, они обернулись вполоборота и с явной досадой в голосе заявили хором приказным тоном: — Делом займитесь! Ульяшин понял: быстро они отсюда явно не уедут и свою невесту Михаил увидит нескоро. Глядя сейчас на начальника, Михаил благодарил судьбу, что его возлюбленная равнодушна к расследованиям и всего лишь археолог. — Каким? — уточнил старший лейтенант. — Понятых ищите! Нужно как следует осмотреть дом. С этими словами Штольман вновь повернулся к Анне и продолжил обнимать. Ульяшин, вздохнув, задумался: где можно найти понятых в полночь за городом? Потапов и Коробейников выводили Лассаля из дома. Им же и предстояло отвезти задержанных в отделение и беречь, как зеницу ока.***
Сева Брагин любил в жизни две вещи: ночные прогулки и собак. Сегодня с лихвой ему удалось совместить и то, и другое: его бедная овчарка умудрилась съесть что-то не то, и за вечер они вышли гулять в третий раз. Мужчина вдыхал ночной воздух и любовался звездами. Собака, грустно поскуливая, занималась своими делами. — Понятым будете? — поинтересовался слева воодушевленный мужской голос. Сева невольно вздрогнул. — Что ж так приспичило-то? — поинтересовался он. Брагин имел юридическое образование и знал, что обычно по ночам понятые не требуются. — Труба зовёт? — Не то слово, — выдохнул Ульяшин. — Очень надо. — Раз надо, то пойдём, — согласился Брагин. — Только за собакой присмотреть бы. — Присмотрим, — обрадовался старший лейтенант.***
Через час в доме Разумовского собралась чудесная компания: следователь, медиум, два старших лейтенанта, собачник Брагин и сын доктора Милца с дочерью Трегубова, возвращающиеся из ночного клуба домой в тот самый час, когда отчаявшийся Синельников шёл вдоль трассы в поиске понятых. Штольман осмотрел присутствующих. — Так, Анна Викторовна и Вера Николаевна отправляются по домам, — начал привычно отдавать распоряжения следователь, на что девушки отреагировали весьма ожидаемо: они засопротивлялись. — Яков Платонович, я Колю подожду! — заявила Вера, посылая Милцу-младшему влюблённые взгляды. Штольман представил, что с ним сделает Трегубов, если узнает, где и как его дочь провела эту ночь. — Это займёт не меньше двух часов, Вам лучше отправиться домой. Вас Синельников проводит, — ответил майор. — Веруня, так будет лучше! И отца волновать не стоит, — добавил Милц-младший. — Я тебе позвоню. Девушка недовольно поджала губы, но подчинилась. — А я знаю, где винтовка, — практически прошептала Анна на ухо Штольману, не выпуская его ладонь из своих пальцев. — И ты мне обещал, что ни на шаг не отпустишь. Следователь понял, что в этой битве он заранее проиграл. Он боялся её отпустить даже на миг. Уж слишком было реальным ощущение потери, и повторить его не хотелось. Приходилось признавать, что вариант, когда Анна делает что-то полезное для расследования вместе с ним, является самым безопасным. Иначе девушка все равно во что-нибудь ввяжется, но разбираться с последствиями будет гораздо труднее. Подумав, что сыскную активность любимой нужно обязательно перенаправить в другое русло, Штольман наконец-то приступил к обыску. Рядом с ним, очевидно, ведомая неким призрачным созданием, шла Анна, пытаясь подавить прорывающуюся улыбку, не слишком подходящую ситуации.