бесценный

Впоследствии меняется ровным счетом целое ничего. Чжунли все так же пишет ему хотя бы раз в день, полностью игнорируя рабочие графики, уместность или тот маленький факт, что сердце Чайлда уползло из его груди в горло. Но последнее даже к лучшему, потому что часть Чайлда чувствует — боится, — что его сердце мигрировало совершенно в неизвестные земли с долинами и песком, с золотом и сокровищами. Его нельзя назвать боязливым, но ему почти страшно переспросить, уточнить, значит ли слово «муж» нечто совершенно другое для огромного сборника знаний в голове Чжунли. Значит ли «муж» на языке какой-нибудь другой цивилизации «кошелек». И не стоит забывать, что кто-то с характером и калибром Чайлда так и не смог на полную использовать все возможные ресурсы и нарыть информации по поводу… так сказать, чжунливости Чжунли. Потому что кажется невозможным дожить до взрослой жизни без единой копейки за душой, и то, как кто-то, как Чжунли, может быть таким… Чжунли. … Хм. Возможно то падение в обморок в парфюмерном магазине все-таки не только набило ему шишек на голове, но и выбило последние остатки здравого смысла и запаса слов. Но не смотря на его подозрения на сотрясение, Чайлд все равно приходит на работу, все равно перекидывается сообщениями с сестрой, все равно приезжает, куда его приглашает Чжунли. Субботнее утро. Осень окрашивает листву в красный и золотой, но даже самый яркий из сезонов бледнеет в сравнении с тем, как стоит Чжунли в ожидании Чайлда. С руками в карманах, создающийся силует ярко контрастирует с видом за его спиной. Что-то у него в груди нервно ерзает при виде наряда Чжунли: перчаток, подаренных Чайлдом, шарфа, подаренного Чайлдом, сапогов, подаренных Чайлдом. Они посреди парка, и поблизости нет никаких ларьков с едой или сувенирных магазинов. Есть только небольшой прилавок, за которым продают цветы, распускающиеся только с началом осени. — Чжунли-сенсей, — Чайлд издает маленький звук непонимания, — думаете заняться новым хобби? Две недели назад Чжунли в разговоре упомянул что-то о работе с акварелью. Чайлд прислал ему несколько коробок холстов и акварели и два мольберта. Он уверен, что даже Чжунли бы не удалось полностью овладеть этим навыком за столь короткий промежуток времени. Чжунли тот тип человека, который скачет с интереса на интерес, но только когда овладеет довольно солидной частью материала. — Меня вдохновила стойкость этих цветков, — руки в перчатках невесомо касаются лепестков цветов, которые Чайлд не узнает. Но незнание, к его удивлению, не колет его эго. В конце концов, Чжунли заполняет эту пустоту почти сразу же. — Цветки, которые упорно распускаются, даже когда мороз подбирается все ближе. Сезоны сменяют друг друга, и эти цветки не отстают. Чайлд встает рядом с ним. Их локти соприкасаются, а когда он протягивает руку к одному из бутонов, их запястья прижимаются друг к другу. Теплые и настоящие даже в такую холодную погоду. Он сглатывает и сдается желанию поправить шарф, спадающий с шеи Чжунли. Шарф совсем не подходит к костюму, но создается впечатление, что мужчине все равно на такие мелочи. — Как было сказано, Чжунли, — во рту у Чайлда пересыхает, когда Чжунли поворачивается к нему с тихим «мм?», — морозы приближаются, так что тебе стоит теплее одеваться. — Времена изменились, но я все еще сомневаюсь, что мороз меня проймет… — Чжунли задумчиво хмыкает. — Но… будешь ли ты волноваться о моем здоровье, если я заболею? Что за вопрос. — Конечно буду. Глаза Чжунли светятся удивлением, а их золотой блеск грозится совсем Чайлда утопить. —… Понимаю. Не хочу тебя волновать. — Это также значит, что нужно носить с собой зонт и одеваться по погоде, — давненько Чайлд никого не отчитывал, сестра и его братья давно уже выросли, а до остальных ему нет дела. Но теперь он опять ловит себя переживающим за чужое здоровье. — Кхем. Вы два молодых человека все-таки будете что-нибудь покупать или собираетесь просто флиртовать передо мной? — тон розововолосового продавца цветов звучит шутливо, но больше раздраженно. — Просто чтобы вы знали, вот этот господин, — парень пальцем указывает на Чжунли, — спросил, может ли он приобрести весь парк. Чжунли звучит гордо, когда отвечает: — Меня уведомили, что покупка общественных мест может стать ущербом для местного округа, — и звучит это так, будто бы это было чем-то новым и удивительным, доверенным ему сакральным знанием. — У вас еще и ни копейки нет, — напоминает продавец о самом важном. — И у меня еще и ни копейки нет. — Можем начать с малого, — смеется Чайлд и указывает на ряд цветов с просьбой их запаковать. — Эти подойдут, Чжунли? Чайлд ничего не смыслит в цветах. И совсем не знает, что значат желтые фиалки, белые хризантемы, розовые пионы, фиолетовые астры или розовые гвоздики. Он знает только, что они смогли привлечь внимание Чжунли. — Они прекрасны, Чайлд, — Чжунли наклоняет голову так, что его подбородок прячется в складках шарфа. Наверное, это самый лучший вид во всей округе. У Чайлда уходит неимоверно много силы воли, чтобы не опозорить самого себя и не потребовать цену за весь парк, только чтобы он мог подарить его мужчине перед собой. … Его сила воли протягивает двадцать четыре часа. На следующий день он поступает так: нанимает лучших ландшафтных дизайнеров и садоводов в стране, просит их преобразить весь газон у его особняка в реплику парка, в котором они были, и вечером приглашает Чжунли к нему домой. —… Чайлд, мне нужно кое-что тебе сказать. Закат розовым подсвечивает его лицо. Чайлд усвоил урок с их прошлой встречи и в этот раз встал спиной к стене, чтобы еще раз не навернуться. Его ладони вдруг покрываются потом, а в крови вместе с желанием угодить Чжунли, плещется еще и ожидание, что наконец-то ему объяснят понятие «муж». Чжунли кажется и не замечает его переживаний. Наоборот, его тон серьезно-прискорбный, когда он замечает: — Нанятое агентство тебя обмануло. Качество высаженных здесь пионов посредственное. … Предусмотрительность — потрясающая вещь. Чайлд все-таки не падает, а вот его сердце ухается куда-то совсем далеко, сгибая его пополам с единственной мыслью: «Он настолько нелеп, что мне кажется, я влюбился».