Первый снег

      Сначала было абсолютное ничто. Ни звуков, ни запахов, ни движения времени, ни боли, ни чувств. Если это и есть смерть, то мудрецы не лгали: она прекрасна. Вечность в таком состоянии не кажется страшным будущим.       Но мое тело было куда сильнее, чем я предполагал: оно продолжало дышать и бороться за жизнь даже тогда, когда я не был в состоянии мыслить. Постепенно темнота отступала от меня, возвращая к тяжелой ночи в лесу. Носом уловил горький запах осенней гнилой листвы. Сырая земля подо мной жгла холодом, но раненый бок, который потихоньку начинал снова ощущаться острой болью, словно что-то согревало. С усилием повернул тяжелую голову: рядом, вытянувшись во весь рост, лежала лисица и, прикрыв глаза, тихо спала. Жива. Это хорошо…       И снова темнота. А после — резкий свет в глаза.       Солнце над деревней Аогавара в тот день было особенно ярким. Я сидел на циновке, сложив ноги, и наблюдал за матерью. Уставшая бледная женщина готовила ужин многочисленной семье. Все взрослые, кроме нее, были заняты работой в поле, а я, старший сын, пользуясь плохим самочувствием, прохлаждался в доме. Вообще-то мне было поручено присматривать за младшей сестрой, но я откровенно отлынивал от обязанности. Куда интереснее было наблюдать превращение бобов сои в тофу. Это было любимое мамино блюдо… И кицунэ любят тофу.       То ли от неожиданно вплетенной мысли в воспоминания о детстве, то ли от какого-то странного прикосновения к своему лицу, почти неуловимому, я открыл глаза. Надо мной было лицо Мэй. Ни ушек, ни хитрой мордочки. Бывшая майко осторожно убирала с моего лица волосы. Видимо, опять метался в бреду. — Колдуешь? Девушка улыбнулась. Да, красивая, я живучее, чем даже сам думал. — Нет, я не... — Неведьма? Помню. Только теперь, после хвоста и рыжей шерстки, меня будет сложно разубедить в увиденном. Над головой было заметно посветлевшее небо. Скоро рассвет, а мы все на том же месте, где проклятое тело меня подвело: посередине леса, смыкающегося над нами черными ветками. Вокруг было тихо, словно погоня с собаками мне приснилась: — Мы все еще на свободе, — с этим фактом Мэй не стала спорить и кивнула, слегка отодвинувшись от меня. — Почему не бросила?       Вместо ответа на вопрос гейша изумленно и будто даже обиженно поджала нижнюю губу, смотря прямо в мои глаза без всяких объяснений. Прости, красивая, я не догадлив и не слишком деликатен, всегда спрашиваю прямо: привык разговаривать с мужчинами, далекими от витиеватых речей, привычных слуху актрисы.       Прости. Я болван. Рядом со мной, в холодном лесу, сидит юная девушка, которая не испугалась стражников, не оставила в беде, согревала своим телом, как могла, а я вместо благодарностей упрямо молчу. Уставился еще как баран на новые ворота. Ах, не майко, знала бы ты, как тяжело мне выражаться. Мой словарный запас скуднее твоего. Да и говорить «спасибо» приучен ответным жестом, делом. Но, что хуже, я наемник, Мэй. В моем мире все благодарности звучат монетами.       Как мне теперь отплатить тебе? Ты ведь спасла не просто беглого преступника, ты спасла члена клана синоби. По нашим законам я в долгу перед тобой. Ты хоть понимаешь, что я теперь буду за тобой таскаться везде, куда скажешь?.. Я стану твоей тенью, красавица. И… Не только по закону ниндзя, сердце подсказывает, что я этого хочу. Это какое-то странное ощущение в груди, теплое. Мне нравится быть должником впервые в жизни. — Не надо слов, они будут лишними. — Гордая. — Я вижу, что ты благодарен.       Она понимала меня без слов. Многие годы проходят в тренировках, чтобы понимать друг друга в групповой работе, читать мысли напарника, а мы за одну ночь стали ближе, чем любой из моей деревни, словно всю жизнь провели вместе.       От неловкой возникшей паузы, сбегая от моего внимательного взгляда, Мэй посмотрела на мое тело. Раны, как только я о них вспомнил, заныли вдвое сильнее: — Давай я лучше осмотрю… Только я в этом ничего не понимаю.       Плохая идея. Вдруг ей станет дурно от вида крови? Но она так требовательно на меня смотрела, что пришлось подчиниться. С трудом приподнявшись, я оголил торс. Грязная тряпка вместо серого превратилась практически в красную. Гейша лишь руками всплеснула от такого зрелища и наверняка пожалела, что предложила помочь: — Старая рана разошлась, и что-то торчит, — осторожно пробежала по мне тонкими пальчиками и встретилась с обломком стрелы. Изучив его, девушка ахнула. — Как же ты шел?!       Ее касания хоть и были приятными, но доставляли вдобавок болезненные ощущения. Поморщившись, я усмехнулся: — Плохо и недолго.       Мэй удрученно покачала головой, даже не улыбнувшись моему сарказму. Нет, не нравится ей мой юмор определенно. Стараясь держать себя в руках, девушка внимательно осмотрела рану, но прикасаться больше не рисковала. — Не противно?       Черные глаза посмотрели на меня с удивлением, а затем брови выгнулись дугой. Похоже, я снова сказал что-то не так. Она-то меня прекрасно понимает, а я все же, видно, не могу разгадать ее таинственную душу. — Нет, — произнесла серьезно юная гейша. — Я сочувствую. Как тебе такое в голову пришло? Я, как смог, пожал плечами. Опять я ее обидел. Лучше бы язык оторвали, чем повредили тело. — Что нужно делать?       Она всерьез решилась помочь. Не уверен, что в обучение гейши входили хотя бы минимальные познания по медицине, но в таком случае, в каком оказались мы с ней посреди леса, мне важны были даже не ее навыки, а само уверенное желание сделать все, чтобы я выжил. Из вежливости я попытался было ее отговорить, но она меня сразу осекла, хотя удивленно взглянула, когда я назвал ее впервые по имени.       Я попытался ей, как можно проще, объяснить, что нужно делать. Мэй деловито кивала, стараясь все запомнить, но, когда я упомянул, что смогу снова потерять сознание от боли, девушка заметно испугалась. — Это ерунда, — с учетом того, что уже дважды за одну ночь покидал ее, я заверил, что сумею вернуться в себя.       Девушка нерешительно кинула взгляд на мою рану еще раз, нервно сглотнула, но отправилась разводить костер. Сильная. А когда все было готово к извлечению стрелы, она еще раз поинтересовалась, уверен ли я в ней. В ее глазах явно читался страх, но мне удалось найти нужные слова, чтобы ей хватило решимости, ухватившись покрепче за обломок, дернуть его что было сил.       Я невольно застонал, всем телом ощущая, как наконечник снова разрезает изнутри. На всякий случай отвернул голову от Мэй, чтобы не пугать своими гримасами боли. Она и так, бедная, вся тряслась, как осиновый лист на ветру. Закусив губу до крови, мне полегчало. Новая боль отвлекала. — Прижигай быстрее, — попросил я ее, замершую над моим лицом и ищущую в моих глазах жизнь. — Пожалуйста.       Ужасно не хотелось, чтобы она видела, как я слаб. Ей нужен сильный защитник рядом, а не безвольное тело.        Мэй тут же послушно приложила раскаленный наконечник только что извлеченной стрелы к моей ране. Меня словно всего передернуло, будто кипятком ошпарило бок. Стыдно заныл в кулак. Совсем как в детстве, когда было больно. «Синоби себя так не ведут, — твердило сознание, но тело отказывалось сопротивляться сжигающим ощущениям, — синоби умеют терпеть».       Небо над головой снова начало растворяться. Черные ветки большого дуба, под которым я лежал, стали выше, тоньше и в миг превратились в ветки нежной сакуры в саду Джиро Кривого…       Я стоял за углом дома и ждал своего часа. Главарь банды прогуливался по саду в окружении своих головорезов. Еще пара шагов — и сюрикены проткнут его бренную плоть. Его надо убрать первым: заплатят только за его голову. С остальными разберусь по ходу.       Я убил столько драгоценного времени на поиски нового места жительства этого предателя своего друга — моего заказчика, что уже ненавидел его всей душой.       Обычно я равнодушен к своим целям, но не в этот раз. Узнав, что дом полон стражи, надо было снова отложить выполнение заказа, но я был слишком зол: эти преданные собаки не оставляют его одного даже в бане. Так всю жизнь можно провести в ожидании. Если он умрет от старости или болезни, я денег не получу. А Такао ждет. Клан уже давно не брал работу, деревне нужны средства. К тому же я точно знал, что сегодня нагрянет отряд арестовывать бандитов. Видимо, у нас был один информатор. Если не сегодня, то войско сегуна меня опередит.       Смертоносные звездочки приятно холодили ладонь и успокаивали: не первый же раз один на один с толпой. Тем более у меня преимущество: я знаю о них, а они обо мне — нет.       И вот рожа Джиро, заплывшая, старая, показалась из-за угла. Медлить больше было нельзя. Для верности взял сразу два сюрикена и, не раздумывая, метнул по очереди в живую мишень. Я столько тренировался, что не мог промахнуться.       Одна в сердце, другая — в лоб. Точно, как на занятиях. Такао бы мной гордился.       Банда в одно мгновенье ока оказалась обезглавленной. Невольно полюбовавшись своей работой, я улыбнулся и бросился бежать. До забора триста тридцать шесть шагов — я считал. Если окажусь проворнее стражи, то и вовсе выйду победителем. Перемахну через преграду –и все, меня не догнать. Рядом тайник, переодеться и раствориться в каком-нибудь ближайшем чайном доме, слиться с местными.       Но всегда, когда даю эмоциям волю, случается что-то неладное. Те, что подхватили упавшее тело Джиро, стали громко кричать и звать на помощь. Вдалеке показались еще бегущие люди при полном вооружении.       Я уже подпрыгнул, чтобы зацепиться за ветку дерева, растущего у высокого забора, как вдруг почувствовал, как меня за ногу потянули назад. Такой красивый был план и так некрасиво разрушился.       Ловко ударив свободной ногой по рукам, я отпрыгнул в сторону, оттолкнувшись от стены. Уйти теперь не дадут. Придется драться. Синоби редко вступают в прямое столкновение с противником, но сегодня был тот самый уникальный случай, где представилось продемонстрировать все свои навыки.       Меня быстро окружили, сверкая обнаженными мечами. Шесть. Я каждого в лицо запомнил. Грязные, злые, готовые разорвать, как голодные псы. Да, пожалуй, так все и выглядело: свора гончих пыталась загнать одинокого волка. Нас объединяло одно: каждый был согласен либо на победу, либо на смерть. Однако они уже покрыли себя позором, не сумев защитить господина, а я еще мог не подвести своего дзёнина.       Я вынужден был крутиться волчком внутри круга, чтобы не допустить подлого удара в спину. В битве все решает первый удар, уверяю. Кто его нанесет — тот и победит, даже если умрет. Нужно разрывать круг: ненавижу ощущение безнадежности.       С собой была лишь кусаригама. Хорошенько размахнулся и нанес предупредительный удар тяжелым грузом по одному из воинов. Тот инстинктивно отскочил назад, защищаясь мечом. Этого мне и было надо. Воспользовавшись секундой преимущества, позади меня сделал выпад еще один. Я ловко развернулся и, подцепив замахнувшийся над головой меч, нанес удар серпом по шее.       Пять. Занял место павшего в кругу, и остальные невольно оказались на противоположной стороне. Теперь они не торопились, поняли, что имеют дело не со случайным преступником: мастерством обращения с таким оружием славятся только ниндзя. Я тоже не собирался подставляться, играючи размахивая серпом на цепи.       Они пристально следили за каждым моим плавным движением и ждали, когда я дам осечку, ослаблю внимание. Надо подыграть. Я словно ненароком оступился, задев ногой камень. Тут же один из них кинулся ко мне. Обманным взмахом серпа выбил у него из руки меч, мгновенно подкинул его себе ногой и, уверенно им завладев, воткнул в живот стражнику.       Четыре. Теперь мы все на равных: с длинными холодными лезвиями в обученных руках. Теперь можно и самому попробовать напасть. Скользнул вперед, прогнулся, уворачиваясь от встречных ударов, сумел одного ранить в плечо. Хорошо. Пока он корчится от боли, есть время для трех его друзей. Я их здорово разозлил. Тоже хорошо. Чем больше они теряют самообладание, тем ближе моя свобода.       Один с рыком приблизился, замахнулся, но я ушел ниже и полоснул по животу. Два. Они будут нападать одновременно — я это понял по их безмолвной переглядке. Такое мы с Сатоши и Хонгом отрабатывали, я готов. Если уж два синоби не сумели попасть по мне ни разу, то у этих глупцов даже шанса нет.       Один зашел справа, другой — слева. Но у меня прекрасная реакция, отработанная годами. Я успел ответить каждому. Первый упал, пораженный в сердце, другой — без руки. Добил уже лежащим на земле. Это было даже проще, чем я думал…       Гордыня — суровый грех. Каждый раз об этом забываю. И едва я убедился в том, что последний противник мертв, я почувствовал жгучую боль в боку. Резкую, будоражащую сознание. Я забыл про третьего. Сам болван! Увлекся танцем боя и растерял всякую бдительность, вкушая сладкий аромат победы.       Удар пришелся под ребра, достаточно глубоко. Бил он катаной, которую держал раненой рукой, так что даже, можно сказать, повезло: если бы не ранение, хорошо заточенное лезвие прошло бы дальше, рассекло бы туловище напополам. Зарычав от свирепой боли по-звериному, я подпустил воина ближе и нанес ответный удар в грудную клетку. Точный, выверенный, мстительный.       Бой был окончен, но я не испытывал никакого удовольствия, чувствуя, как руки начинают слабеть, а ноги — подгибаться. Надо отлежаться, прийти в себя, чтобы перед глазами все перестало плыть. Каждое движение заставляло стонать и корчиться от боли. Я присел под ближайшую сакуру и посмотрел на небо сквозь ее ветви. Хотел обратиться к богам с просьбой помочь вернуться домой, как вдруг все вокруг померкло…