Первый снег

      Утром я проснулся раньше ее, почувствовав, как почти безжизненное солнце скользит лучами по лицу. Мэй жалась ко мне всем телом, дрожа от холода, но обнимала горячей рукой. Внезапно пришло осознание: она заболела. У нее жар.       Еще бы. Мы уже сутки грелись лишь у костра, ничего не ели. Для бывшей майко она и так хорошо держалась. Пока заботилась обо мне, не думала о себе. А ночное купание, видимо, добавило накала.       Она открыла глаза вдруг и, обхватив себя руками, затряслась как на ветру. — Куда мы пойдем? — голос у нее был слабый, хриплый. Совсем плохо дело. — Ты не передумала? — не лучшая затея - продолжать путь в таком состоянии, но девушка решительно замотала головой. Пришлось снова пойти у нее на поводу. — Ладно, упрямая, значит, по реке отправимся вниз, а там — в горы.       За один день не управиться. Я задумчиво поднялся и посмотрел в даль. Нужно где-то раздобыть лодку. Мы оба слабы для пеших путешествий. — А что в горах? — поинтересовалась Мэй, стараясь понять, о чем я думаю, и тоже смотря на реку. — Моя деревня.       Ответил ей сразу, не раздумывая. Больше нет смысла скрывать, кто я. Если она провела со мной столько времени и не сбежала от ужаса, значит, не испугается и узнав правду. В конце концов, кто еще станет селиться с таком странном месте, вдали от людей?       Она, судя по озаряющемуся удивлением лицу, начала о чем-то догадываться и едва ли не прошептала: — Ты синоби? — Значит, слышала о нас. Приятно. Я кивнул, следя за ее реакцией. А вдруг все же сбежит? Что тогда я буду делать?       Аккуратные тонкие брови ее поползли вверх. Мэй смотрела на меня совсем по-новому, будто впервые, но на этот раз изучала внимательнее, чем при нашем знакомстве, когда нас разделяла решетка. Да, красивая, перед тобой тот, кого и следовало оставить в кандалах, а затем казнить: самый настоящий преступник.       Между нами было короткое расстояние, и я, признаться, боялся, что оно станет больше. Девушка будто пыталась понять, причиню ли я ей вред, но не отстранялась, давая притягательную надежду, что она сможет и дальше мне доверять.       Ветер развевал ее длинные волосы, играя с ее локонами, и подбрасывал вверх длинные рукава наших кимоно, которые соприкасались друг с другом в страстном танце. Справа шумела величавая река. Мучительное молчание затягивалось. Но мне важно было услышать, что она думает обо мне, я искал долгожданный ответ в ее бархатных глазах, но они смотрели лишь на водную гладь: — Мэй?       Уже не майко вздрогнула от моего голоса, однако не попятилась назад и взглянула на меня. Нервно сглотнув, выдавила из себя слабую улыбку.       Понимаю, нежная, я не самое лучшее для тебя окружение, но я ничего не могу исправить в своей жизни. Мое тело принадлежит клану. Я ему обязан своим существованием, повязан кровью с каждым. Это чувство братства сложно объяснить, пока не увидишь своими глазами. И я хочу, чтобы ты это увидела и прочувствовала. В моей деревне ты будешь в полной безопасности и найдешь ответы на волнующие вопросы. Я договорюсь с Такао, чего бы мне это не стоило, он поможет.       Я не мог произнести всего это вслух, не уверенный, что Мэй действительно согласна продолжить наше путешествие вдвоем. Честнее было бы дать ей время на раздумья. Нельзя принуждать ее к своему обществу, ведь оно действительно смертельно опасно для юных гейш. Заметив, как она уклончиво отводит от меня взгляд, решил прогуляться до рыбацкой деревни один. Пусть сделает выбор сама. Навязываться не стану — не имею права: не каждая решится следовать за синоби — человеком, чей вечный спутник — смерть. Своя или чья-то. — Путь неблизкий… А я ранен и ты больна… — начал было я прежде, чем оставить ее в одиночестве, как вдруг девушка вопросительно посмотрела на меня. Думала, видимо, что не замечаю ее состояния. Напрасно. Да, я холодный, но не изо льда. — Плохо выглядишь… Внезапно ее идеальное личико нахмурилось: — Не лучшие слова от мужчины. — Даже усталая и больная, она не теряла своей женственной натуры. Я совершенный глупец. Ну как теперь оправдаться? Невольно заулыбался и коснулся ее рукава, скользнув по нему. Нарочно кожи не дотронулся, чтобы не смутить: — Не обижайся, строгая. Я хотел спросить, как ты себя чувствуешь.       Прости, меня не обучали тому, как вести светские беседы с подобными девушками. Между нами - чудовищная пропасть, сам вижу. Наше воспитание совсем не похоже: пока ты училась танцевать, я учился драться до последней капли крови, пока ты запоминала порядок чайной церемонии, я старался беззвучно проникать в чайные дома для диверсии и захвата заложника, пока ты создавала икебаны, я лазил по деревьям и прыгал с их веток, добиваясь бесшумного приземления, а когда ты спала, я тренировал свое зрение, чтобы увидеть противника даже без света луны. У нас почти нет общего. Мэй, все еще недовольно сдвинув брови к переносице, коротко ответила: — Сносно. Все-таки обиделась. Но в следующее же мгновение она вдруг забавно усмехнулась, видимо, поймав на моем лице растерянность и смущение. Словно камень с души свалился. Коварная лисица! — Нужна лодка. Жди здесь, вернусь до полудня, — произнес я и с надеждой взглянул на нее. Если кивнет, значит, мне посчастливится привести в свою деревню самое дорогое сокровище, которое когда-либо видел синоби. Я не получил ни копейки за выполненный заказ, но чувствовал себя несказанно богатым.       Кивнула.       Деревенька уютно расположилась на берегу шумной реки. Выглядел я неважно, так что не стал рисковать и приближаться к дому, около которого немощный старик перебирал сети. Пустые. Невольно посочувствовал. Мой дед часто тоже возвращался ни с чем, и мы тогда днями ели лишь рис.       Присел у рослого ветвистого куста и стал ждать. Лодка у пожилого мужчины была одна-единственная. Одна-единственная надежда прокормить свою семью. Судя по убогому наряду, другого дохода в доме не было. Седой старик удрученно покачал головой и привязал свое скромное суденышко крепкой веревкой. Посмотрел задумчиво, утер морщинистой рукой свое пожелтевшее лицо, тяжело вздохнул и ушел в дом, который точнее было бы назвать ветхой лачугой.       Убедившись, что больше на улице нет людей, я бесшумно подкрался сначала к пеньку, у которого пожилой мужчина оставил мешок с припасами, а затем скользнул к колышку, к которому была привязана лодка. Извини, старик, но я должен это сделать. В два счета расправился с узлом и уже почти оттолкнулся от берега, как вдруг сердце сжалось.       Осмотревшись по сторонам, я выпрыгнул на сушу и быстро приблизился к двери домишка. На пороге оставил свой крохотный мешочек с скромным накоплением, превышавшим в несколько раз стоимость судна. Я еще молод, сумею добыть деньги, а лодка нужна: без нее нам с Мэй не попасть домой.       Вот теперь веслами заработалось веселее, словно на душе полегчало. Оказывается, приятно делать добро. Да что со мной?..       Мэй встречала меня у кромки берега, всматривалась вдаль, приложив ладонь ко лбу. Причалив, даже не стал ни о чем спрашивать: ее ожидающий тонкий силуэт мне сообщил о ее решении гораздо красочнее любых слов. Подал ей руку, помогая устроиться на противоположной лавке на носу лодки. Любое прикосновение к ней будоражило сознание приятными воспоминаниями о прошедшей ночи. Теперь, видимо, я не скоро успокоюсь.       Но едва я снова сел за весла, я заметил, что Мэй, пока меня не было, стала ужасно бледной. Нездоровый вид ее меня серьезно обеспокоил. — Возьми, — в мешке у старика оказалась зимняя накидка, оберегающая от ветра на воде, и немного еды. — Оденься и поешь. Не майко приняла из моих рук сумку, взглянула внутрь, а затем с сомнением в болезненно блеклых глазах вдруг поинтересовалась: — А ты? — горло совсем было простужено. Это я виноват: не будь я слаб, она уже грелась бы у очага в доме. — Я уже перекусил, — небольшая ложь была сейчас во благо. — И мне не холодно.       Зуб на зуб не перепадал, если честно, но я, в отличие от девушки, обязан терпеть тяготы и лишения суровой жизни синоби. Она с недоверием прищурилась, но накидку на плечи надела. Уговаривать попробовать скромную пищу тоже, к счастью, не пришлось. Рисовая лепешка, кажется, даже пришлась ей по нраву. А, может, от длительного голода ей все казалось вкусным.       Течение успокоилось к середине реки, и я решил отдохнуть, сложив весла на дно лодки. Подпитавшаяся и согревшаяся, Мэй наконец-то заулыбалась, разглядывая осенний пейзаж вокруг. Смотреть на ее лицо, обдуваемое слабым ветерком, в такой момент — одно удовольствие. Она смешно щурилась, повернув голову ко мне: солнце, садившееся за моей спиной, больно кололо глаза, но красивая снова и снова всматривалась в даль, словно надеялась увидеть горы, о которых я говорил.       Но до них еще было далеко. Когда неведьма наконец это поняла, загрустила. Понимаю: путь из севера на юг утомителен и долог. — А откуда эта лодка? — вдруг спросила она, проведя рукой по борту нашего утлого суденышка. Я невольно усмехнулся: — А как ты думаешь?       Интересно, какие у нее будут варианты. Понятное дело, что украл, — что еще ждать от человека, которого солдаты арестовали. Лишь бы не предположила, что убил кого-то ради выгоды, — не хотелось бы, чтобы она совсем разочаровалась во мне. — Я думаю, ты заплатил, — неожиданно произнесла Мэй. — Кража для тебя как-то мелковата. Удивила: я думал, что она обо мне худшего мнения. Что ж, красивая, я польщен.  — Все так, — чувствуя, как снова начинает накатывать боль в боку, я лег на дно и, вытянувшись, добавил. — Если увидишь кого-то или устанешь сидеть одна, буди… — Прикрыл глаза. Проклятая слабость давила на все тело, но все же произнес. — Умная. Сложно тебе будет жить. Даже не видя ее, ощутил на себе удивленный и пристальный взгляд. Умная, но недогадливая.       Она так и не разбудила меня, давая отдохнуть. Когда я сам открыл глаза, впервые за долгое время проспав без кошмаров, уже стемнело. Напротив меня сидела замерзшая девушка и отчаянно терла свои ладони, пытаясь их согреть. Я поднялся и приложил ладонь к ее лбу без положенного по этикету разрешения. Мэй снова вся горела. Ей срочно нужно согреться и поесть.       Выбрав место поудобнее у длинного узкого острова, делящего реку на два рукава, я причалил к берегу и помог Мэй выйти на сушу, придерживая за локоть. Оставил на бревнышке ждать, пока разведу костер. Сегодня моя очередь заботиться о больном человеке. — Грейся, — я набросал сухих веток возле ее ног, огнивом вызвал теплое пламя. Бледность щек бывшей майко сменилась румянцем. Тухло. Разболеется — буду чувствовать себя совсем никчемным.       Надо было найти еду. Все припасы, найденные у старика, закончились. Благо, в местных водах водились мидии. Это вкусные и полезные моллюски с ужасно острыми раковинами, обитающие в зарослях камыша. Изловчившись, я достал из реки целую горсть и даже не поранился. Осталось только их пожарить.       Увидев мою нехитрую добычу, Мэй сразу предупредила, что гейш не обучают приготовлению пищи, у них совсем иные обязанности при организации застолий. — Ясно. Значит еда будет не очень сытная и не очень вкусная, — улыбнулся я, чтобы хоть немного приподнять ее и без того упавшее от болезни настроение. Я, конечно, тоже не повар, но с мидиями как-нибудь совладаю. Наблюдая за тем, как я продумываю процесс жарки блюда, красивая, зябко обнимая себя за плечи, вдруг тоже заулыбалась: — Я хотела, правда, научиться готовить тофу, но не вышло, — у нее был ужасно простуженный голос, но все равно очаровательно приятный. — И ты еще отрицаешь, что ты кицунэ? Все лисицы любят тофу, даже дети это знают, — ухмыльнулся я невольно, открывая ножом первую раковину. Пахнет недурно. Думаю, ужин состоится. И мама любила тофу. Отогнав от себя тут же тяжелое воспоминание, добавил: — К слову, превратись ты, меньше бы мерзла.       Мне эта идея казалась удачной, но девушка лишь грустно покачала головой и сказала, что превращение каждый раз случается не по ее воле. Я хотел было расспросить, как она стала лисой впервые, но Мэй вдруг, следя за тем, как я вскрываю мидии, спросила: — Знаешь, почему на свадьбах подают суп из этих моллюсков?       Я никогда не бывал на подобных мероприятиях. Я вообще далек от мирной жизни и праздников. В нашей деревне обычно сходятся без всяких церемоний, по воле сердца, а не долга, потому что никто не знает, сколько еще проживет, и не дает клятв в вечной любви.       Поняв по моему удивленному взгляду, что обычный суп из мидий люди едят в день рождения своей семьи, гейша словно расцвела и принялась рассказывать, выхватив у меня из рук закрытую раковину: — Видишь, как они плотно сомкнуты? — она провела пальчиком по створкам. Я невольно ее отдернул: — Не поранься.       Мэй вскинула брови, пораженная моей реакцией. Традиции — это хорошо, но я не хочу, чтобы ей было больно. Мы мгновение помолчали, внимательно всматриваясь в глаза друг другу, и затем она, сделав вид, что ничего не случилось, продолжила: — Они символизируют двух любящих людей. Их только смерть может разлучить, — девушка задумчиво погладила раковину. Наверное, нужно было что-то сказать, но у меня не было подходящих слов: я был тронут. И когда сама природа говорит о любви, человеку лучше помолчать. — Тебе интересно?       Я лишь улыбнулся и кивнул. Ей ведь так немного нужно: сиди себе да слушай, и она будет счастлива. Заметив мою искреннюю заинтересованность, не майко заметно приободрилась и принялась рассказывать другие красивые легенды о любви.       Одну я запомнил на всю жизнь. Она была о славной девушке — дочери рыбака по имени Мацуэ, которая любила проводить время у берега под сосной, считая опавшие иголки. Когда волны выбросили бездыханное тело юноши к ее ногам, Мацуэ уложила его на ковер из тех самых иголок. Очнувшись, тот признался, что был путешественником и теперь в знак благодарности за свое спасение готов завершить свой путь и жениться на прекрасной девушке. Так они и жили рука об руку, приходя по вечерам любоваться на ту сосну. А когда их не стало, при каждом свете луны их души шепчутся, целуются и вместе собирают сосновые иголки.       Мэй закончила говорить, и я, отведя глаза чуть в сторону, вдруг обнаружил за ее спиной сосну. Сам себе невольно улыбнулся. Над головой появился первый снег, холодный и мокрый, парящий тысячей белых снежинок в темноте.