Первый снег

***

      Она, подойдя ближе, удивила меня своим молчанием, не свойственным ей, хотя ее тонкие губы были заметно плотно сжаты, словно боялась сорваться. Окинула взглядом мою рану и предложила, уже приподнимая длинные рукава кимоно голубого цвета: — Давай я зашью, как ты сам…       Не сомневаюсь, что у нее получилось бы не хуже, чем у Чонгана: в ее родном клане Азуми тоже лечила людей, но дать ей прикоснуться ко мне было бы лишним в сложившихся обстоятельствах. Не хотелось ей давать повод даже подумать, что мы можем вновь стать ближе. То прошлое, в котором мы были влюблены, давно минуло, и возникший холод между нашими телами уже не исправить. — Не стоит, — оборвал я ее на полуслове. Встретившись с моим решительным взглядом, Азуми отступила. Она, похоже, неплохо усвоила правила общения со мной с тех пор. — Если хочешь помочь, позови Такао.       Девушка смиренно кивнула, безмолвно проглотив обиду, и ушла. Она явно сумела совладать со своими эмоциями, развила в себе энергию Воздуха благодаря разуму. Ей всегда не доставало женской мудрости, но теперь Азуми стала терпимее. Порой даже разбитое сердце помогает вырасти над собой.       Вернулась она скоро, хотя Такао найти бывает нелегко: колдун редко бывает дома, предпочитая одинокие прогулки в горах. Не знаю, как ей удалось уговорить дзёнина прийти ко мне самому, но с этой задачей она справилась прекрасно.       Такао был раздражен, сверкая ледяным взором в мою сторону, но все же согласился нанести визит сам. Он, высокий и стройный, как бамбук, гордо смотрел на меня сверху вниз, видимо, раздумывая, достоин ли я того, чтобы со мной разговаривать. В прежние времена, уверен, глава нашего клана даже презрительно не разомкнул бы губ, считая меня предателем племени, но в этот раз он, похоже, был благосклоннее, раз начал беседу первым: — Ты вновь подверг деревню угрозе, — его черные брови, контрастирующие с длинными белыми волосами, свелись к переносице. — Зря привел девушку.       Нет, я ошибся: это была не благосклонность, а крайняя стадия злости.       Я с трудом приподнялся на локтях, уже предчувствуя, какая фраза последует дальше. Всех чужаков, кто оказывается в клане, надлежало убивать. Тайна существования синоби должна быть покрыта мраком: слухи о нашей силе и умениях всегда играют на руку, а живых свидетелей стоило убирать. Это мера предосторожности была обоснованной: у клана всегда было много врагов, желающих отомстить.       Я, не рожденный синоби, долго привыкал к такому правилу. Меня, мальчишку, помню, тогда сильно потрясла смерть пастуха, нечаянно забредшего со своим стадом в наши горы. Он даже еще не успел пройти половины тропы к деревне, как упал замертво. Никто, даже заказчики, не знают наших лиц и не ведают о нашем месте жительства. Все поручения и заказы мы получаем через множество рук и тайники, связь с которыми поддерживаем через людей, проверенных годами. — Она спасла меня. Я ей должен.       Эти слова звучат паролем для дзёнина. Он всегда сам учил нас быть благодарным за оказанную помощь. Для ниндзя нет ничего важнее жизни: задание считалось проваленным, если исполнитель умирал, но выполнял заказ: совершить задуманное и вернуться в деревню — это обязанность каждого члена клана. — Потому она еще жива. Но как только выздоровеет, лично отведи ее в ближайшее поселение и убедись, что она не станет болтать, — Такао озвучил свой приговор и уже собрался уходить. Спорить с ним было нельзя, но речь шла о Мэй. — Ей нужна помощь не только Чонгана. — Дзёнин остановился и удивленно обернулся. В моем голосе явно звучала непростительная дерзость. — Она кицунэ.       Только сейчас я заметил, что Азуми не оставила нас наедине. Знала, о чем пойдет разговор с Такао, и нарочно осталась подслушивать. Ее лицо при упоминании волшебного происхождения гостьи клана не сдержало открытой усмешки. Пусть думает, что хочет, не до нее сейчас. Я всмотрелся в глаза дзёнина, в которых вдруг произошла перемена: — Кицунэ? — переспросил он удивленно. Его не напугало присутствие в деревне девушки-оборотня, скорее ему стало интересно. Я кивнул: — Да, но совсем неопытная. Научи ее магии, я обещал помочь. Глава клана на мгновение задумался, а затем повернулся к Азуми и отправил ее за лекарем для меня. Девушка недовольно фыркнула, но ушла. — Так поможешь? — нетерпеливо спросил я. У меня нет больше знакомых колдунов, к которым можно было бы обратиться для Мэй. Если откажет, окажусь неверным своему слову. Некрасиво. — Сколько у нее хвостов? — вдруг поинтересовался Такао, все еще размышляя. — Один. — По крайней мере, у той лисицы, что видел я, был лишь один хвост.       Мой ответ не понравился. Рослый мужчина, наделенный волшебными силами и властью над кланом, отрицательно покачал головой своим мыслям и скривил губы, однако вслух произнес: — Подумаю.       Дверь вновь открылась, впуская в дом Чонгана, который, похоже, и так направлялся ко мне. Он заметно тяжело шел, опираясь на палку, видимо, уставший от забот о своей гостье. Заметив его появление, Такао тут же отправился к выходу, будто избегая обсуждения своих мыслей с самым пожилым членом нашего клана. Оскорблением было бы просить от дзёнина клятвы в помощи, но его уклончивый ответ не предвещал ничего хорошего. Раз будет думать, значит, есть причины для отказа. Не знаю только, в чем она заключается: может, Такао не знает, чем помочь, а, может, не желает. Поди знай, что в голове у этих колдунов.       Старик с кряхтением опустился на больные колени передо мной. Отчитал, как мальчишку, что не взял с собой на задание ниток и иголки, и предупредил, что из-за моей безалаберности на всю жизнь останется шрам. Меня это мало волновало, да и его тоже, похоже, не сильно: — Глупость всегда имеет последствия, — приговаривал он, рассматривая рану умелыми руками.       Он не знал истории моего ранения и даже не пытался о нем расспросить. Для него, как настоящего синоби, получение в бою раны — уже досадный промах, не достойный для истинного «крадущегося». Ниндзя обязан увернуться от любого удара. Не будь я воспитан Чонганом, наверное, обиделся бы на его равнодушие.       Разведя какие-то травы, смесью из которых тут же смазал больное место, он взялся за иглу и подслеповато прищурился: — Терпи, мужчина, — и вонзил тонкое острие в воспаленную плоть. Я укусил себя за руку побольнее, чтобы не закричать. Знаю точно: он мог бы сделать так, чтобы я ничего не чувствовал, но нарочно шил по-живому, причиняя мне ужасные страдания. Чонган считал, что, пройдя через боль, уроки усваиваются куда лучше. Да уж, теперь я точно никогда не стану так запускать свои раны.       Меня всего разрывало на части от каждого стежка, стоило колоссальных усилий, чтобы не ударить старика, не оттолкнуть от себя. Ногами, не выдерживая, агрессивно бил по полу, стараясь выместить всю злость, наполняющую тело. Зверские пытки были частью обучения — понимаю — и только потому терпел, с силой сжимая кулаки на руках и стискивая зубы. «Синоби вынослив, — звучали у меня в голове отголоски из детства, — синоби контролирует свои чувства». Когда наконец Чонган закончил, он дал мне выпить отвратительную настойку. Я уже знал, что это: пару мгновений — и провалюсь в сладкое беспамятство. Но еще никогда так не хотелось сбежать от боли в глубокий сон, как тогда, так что жадно, обхватив сосуд губами, выпил всю эту дрянь залпом, даже не жмурясь. И точно: едва я осушил чашу, перед глазами все поплыло. Последнее, что я видел перед тем, как окончательно расслабиться, — это моя рука, тянущаяся утереть лицо от пота. Черные глаза мамуси с запястья взглянули на меня и злобно сверкнули… Я лежал в высокой траве и почти не дышал. Рядом почувствовалось тепло: Сатоши тоже увидел ее и замер. Длинное холодное тело только что скользнуло перед нашими лицами, завидев впереди крупную мышь, которая у своей норки мелкими лапками умывала мордочку.       Мало пройти обучение ниндзюцу — искусству быть синоби, нужно вынести испытания, доказав свою силу. Я уже постиг Фу — энергию Воздуха, определился со своим пути в жизни: отныне и навсегда я часть клана, готов посвятить ему свои тело и дух. Теперь же мне и еще нескольким юношам, достигшим пятнадцатилетия, предстояло открыть в себе Ка — Огонь, ощутить вкус и ценность жизни.       Ничто, по мнению старейшин клана, не даст таких ощущений, как встреча лицом к лицу со смертоносной змеей. Нам, проходящим этот этап становления, было поручено поймать голыми руками мамуси и добыть ее яд, от которого погибают тысячи крестьян в год. Да, очень доходчивый урок. Но к тому времени я уже перестал удивляться жестокости в деревне, осознал ее оправданность: клану не нужны слабовольные люди, которые не способны бороться за свою жизнь. На обучение и воспитание каждого синоби уходит слишком много времени и сил, так что каждый выпускник такой школы должен быть совершенным наемником, который будет стараться выжить любой ценой и вернуться за новым заказом.       Черно-желтая лента вытянулась, напряглась для броска, приблизившись к своей цели. Нужно быть еще более резким и ловким, чем змея. Будь у нас с собой оружие, можно было бы даже не подкрадываться и пронзить ее тело стрелой, но путь обучения синоби никогда не был легким.        Задача осложнялась еще тем, что мамуси избегала человеческого общества и, едва услышав шаги, пыталась скрыться в камнях или зарослях. Нападала она лишь в том случае, когда на нее наступали по неосторожности или атаковали. Так что ползти приходилось очень медленно, стараясь не издавать лишних звуков. Но нас это не беспокоило: мы знали, что эта охота за змеей не только часть нашего посвящения, но и подготовка к скрытому приближению к своему будущему противнику. Так мы скоро будем ползти к врагам, выпрыгивать из травы и перерезать горло или сворачивать шеи, оставшись без оружия.       Если нас не услышит и не почувствует мамуси, то ни один человек не заметит нашего движения в его сторону.       Сатоши был, в отличие от меня, потомственным синоби: его дед — Чонган - до сих пор принимает заказы на изготовление редких ядов, а отец, попав однажды в плен в замок дайме, откуда невозможно уйти живым, сумел отравить себя. Так что Сатоши был потомком лучших представителей своего дела и, по идее, должен был быть самым успешным среди других юношей. Однако, как справедливо замечал Чонган, мало родиться синоби, нужно им стать, так что шансы схватить мамуси у нас были одинаковые у всех.       Заметив, что один из моих ровесников стал чуть ближе к кончику хвоста змеи, я невольно тоже продвинулся вперед. На кону была не только победа в этом соревновании, но и татуировка, которой обещали наградить самого ловкого. Метка на теле синоби — это особая гордость, хоть ее и приходится все время скрывать от посторонних глаз. Парень уже протянул руку, чтобы ухватиться за скользкое тело, как вдруг я одним резким прыжком опередил его, крепко схватившись за хвост. Так делать нельзя — можно вмиг распрощаться с жизнью, но у меня не было выбора, если хочу стать лучшим. Риск — это вся жизнь синоби.       Огромные желтые глаза в секунду яростно блеснули в мою сторону. Острый раздвоенный язык угрожающе с шипением выскользнул между клыков. Ползучая гадина резко развернулась ко мне, приготовившись к бою, но я был, как и должен, изворотливее: свободной рукой, как только она отпружинила всем телом, сжал ее почти у головы и мгновенно вытянул гадюку, как стрелу, проскользив по всей ее огромной длине до середины. Теперь, зафиксированная, она, даже если бы хотела, не могла дотянуться до меня. Ей оставалось лишь злостно шипеть и агрессивно бить меня черным хвостом.       Очнулся я лишь на следующее утро, но уже почти здоровым. Осмотрелся: вокруг пусто и тихо. Вдалеке даже слышно водопад, стекающий своими могучими водами в небольшое горное озеро, возле которого теперь стоял мой дом. Пройдя обряд инициации, каждый мужчина в нашей деревне получал возможность создать свое жилище. Я уединился здесь: поближе к воде и подальше от внимательных глаз и чувствительных ушей.       Однако в очаге лежали свежие дрова, от которых веяло теплом. Интересно, это Чонган или Азуми? Поднявшись и потянувшись, от чего рана дала о себе знать, я невольно поморщился и заметил, что около огня меня ждет целая чаша риса. Ясно: Азуми. Ее внимание хоть и было в тягость, но поел я с удовольствием, чувствуя, что ужасно голоден. Может, она тоже прошла свой путь познания и смирения? Было бы неплохо.       Надо навестить Мэй. Она мне не снилась в больном бреду, но это был первый человек, о котором я подумал, открыв глаза. Буду рад узнать, что она тоже чувствует себя лучше после лечения Чонгана. И, да, я соскучился. Это странное ощущение — тосковать по кому-то. Мне не свойственна привязанность к другому человеку, как и любому синоби, но, видимо, меня и впрямь околдовала неведьма.       Надев сухое чистое кимоно, я вышел на улицу. Идти теперь с искусно зашитой раной было гораздо проще, да и молодое здоровое тело быстро восстанавливалось. Свежий горный воздух наполнял мои легкие, исцеляя изнутри. Здесь еще была гаснущая осень, раскрашенная разноцветными листьями деревьев. Знакомые деревенские дорожки быстро вывели к дому лекаря, около которого я еще издалека заприметил высокого Такао. Тоже заботится о гостье? Странно: не замечал за ним подобного интереса к чужакам. Хотел ей озвучить свое решение? Почему не позвал меня?       Он тоже заметил меня, идущего к дому Чонгана, и мгновенно сделал вид, что шел мимо и остановился у здания лишь для того, чтобы подождать меня. Здесь что-то явно не так. — Кадзу, — дзёнин приветственно посмотрел на меня, и я почтительно поклонился ему, хотя ужасно не хотелось участвовать в церемонии вежливости. — Как твоя рана? — Лучше. — О моем самочувствии говорить возле дома, где была Мэй, казалось странным. — Каково твое решение, Такао?       Глава клана вмиг утратил дружелюбный вид, став непроницаемо серьезным и будто отстранённым. Его тонкие кисти с перебинтованными ладонями исчезли в больших рукавах. Я знаю этот жест: сейчас последует отказ. — Лисицам не место среди нас. Им должно жить в лесу и совершенствоваться в магии. Наши соседи не одобрят. — Упрямый, говорил, что подумаешь, — напирал я и машинально шагнул в сторону Такао, но, быстро собравшись, вернулся обратно. Все-таки дзёнин. От его пристального взгляда не ускользнули мои движения, однако, несмотря на проявленную мной дерзость и его явное удивление, Такао холодно ответил: — Подумал. Нет.       Я никогда не проявлял столько нетерпения и неуважения к старшим, как в тот день. Ни один аргумент дзёнина меня не убеждал в необходимости прогнать Мэй, которая, будучи больной, не бросила меня раненого в лесу и ни разу не пожаловалась на усталость в пути. Только за одну проявленную храбрость ее стоило наградить, как минимум, ответной помощью, дав ей приют и ответы на волнующие вопросы. — Она необычная, у нее сильный дух. Хотя бы посмотри на нее, Такао, — мне было сложно сдерживаться, чтобы не грубить человеку, на которого даже смотреть с вызовом было нельзя.       Но мои последние слова неожиданно заставили главу клана задумчиво нахмуриться. Конечно, он не поделился со мной своими мыслями, но в его лице явно прочлось сомнение в принятом решении. Большего мне и не было нужно.       Я уже собрался его поблагодарить хотя бы за то, что вновь думает над моей просьбой, как вдруг из открытой створки дома высунулось лицо Чонгана, который застучал по стене и брюзгливо закричал: — Все горы вокруг должны вас слышать?! Расшумелись!       Только теперь мы с дзёнином осознали, переглянувшись, что весь наш разговор, крайне неприятный, стал достоянием общественности. Мэй тоже слышала? Что теперь она обо мне подумает? Решит, что я не сдержан и не почтителен к старшим, или заметит мою заботу о ней? — Шум и синоби не совместимы, — тихо проговорил Такао, наблюдая за тем, как старик исчезает снова в доме. — Кстати, о шуме. — Его глаза вдруг сосредоточенно сузились, вглядываясь в мое лицо. — Почему ты позволил себя поймать?       И хотя здесь явно было не время и не место вспоминать свой провал, я не стал снова гневить его, все еще надеясь на положительное решение относительно нашей очаровательной гостьи. Рана оказалась серьезнее, чем я тщеславно предполагал. На какое-то время я даже потерял сознание от боли, опираясь спиной на ствол сакуры. Однако неведомые силы помогли очнуться в тот момент, когда во двор бывшего логова Джиро Кривого вошел самурай с воинами.       Я не оставил им работы, и вооруженный отряд нехотя лишь проверял тела, протыкая их, на всякий случай, мечами. Самурай ужасно злился, что все мертвы: у него был приказ на публичную казнь свирепых бандитов, а теперь его вместо благодарностей самого ждало наказание или вовсе разжалование.       Наблюдая из-под ресниц за ним, я быстро думал. Оставаться недвижимым — умереть от нелепого удара меча солдата. Показать, что жив, и сдаться без боя — позорно. Бежать — нарваться на сражение, в котором мне с таким ранением не победить. Тогда меня пленят и повезут сначала в обычную тюрьму, где станут пытать, откуда можно будет попытаться сбежать перед казнью. Третий вариант мне понравился больше остальных.       Когда один из солдат заметил меня, я незаметно для него стиснул в руке рукоять меча покрепче. Острый клинок блеснул на солнце и направился к моей груди, но был тут же откинут в сторону. От неожиданности воин даже выронил оружие из рук. Растяпа. Кого берут служить? Только с трупами умеют воевать. Но в голове мелькнула тут же шальная мысль. Вскочив на ноги настолько резко, насколько это было возможно с проткнутым боком, я схватил за шиворот незадачливого вояку и притянул его, даже не сопротивляющегося, к себе, развернув спиной. На шум от моих движений и испуганного стона солдата обернулись остальные.       В секунду вытащил из пояса своего заложника маленький кинжал и приставил к горлу, надавив на кадык. Бедняга-парень пошел пятнами от страха. Проверим, какой вы дружный отряд. Что трусливый — уже понял по перепуганным лицам. — Отпусти его, — осторожно потребовал самурай, держа руку на эфесе катаны. — И мы сохраним тебе жизнь.       Я лишь усмехнулся: сам себе ее сохраню, без посторонней помощи. Чужая милость мне не нужна. Мне нужно было лишь показать, что я опасный преступник, чтобы самураю, как хищнику, захотелось поймать в свои сети такую добычу, как я, а затем хвастаться перед начальством. Только так до тюрьмы я доберусь живым.       Жаль парнишку, невиноватого в том, что я дал себе отлежаться и не сумел уйти раньше, чем появились конкуренты. Но зато его ждала прекрасная для воина смерть: не от подлого удара в спину, не от болезни, а от своего врага. Не задумываясь больше, полоснул лезвием по горлу. Кровь брызнула во все стороны, окрасив блеклую траву.       В то же мгновение, рассвирепев от зрелища, самурай приказал схватить меня. Неумелые его солдаты окружили, но не рисковали соваться под мой удар, видя, как в моей руке вновь появился меч. Командир ругался, брызжа слюной, на своих подчиненных, но те, косясь на тело бывшего соратника, все равно не двигались. Тогда самурай вышел ко мне сам, сверкая яростно глазами в прорези шлема. Я словно увидел картинку из детства, но только теперь я был взрослым сильным мужчиной с оружием в руках. Одно огорчало: рана ныла и тянула. Я явно не мог долго протянуть.       Мы обменялись ударами, проверяя друг друга. По моему морщившемуся лицу он понимал, что победит, если вымотает из меня все силы. Только поэтому и не торопился, действуя мне на нервы своей медлительностью. Будь я выдержаннее и здоровее, я бы с ним справился: я заметно хитрее и быстрее, изворотливее без тяжеловесных доспехов, сковывающих его тело. Но удача была в тот день не на моей стороне. Да и эмоции захлестывали: глаза застила кровавая месть. Тогда, двадцать лет назад, я не мог ничего противопоставить воину и сейчас злился от собственной слабости тела.       Я начинал заметно нервничать и все чаще промахивался, встречая ответные удары. К тому же чужой меч в моих руках, прямой и длинный, был не пригоден для убийства самурая. Не хватало родного ниндзято, его плавной изогнутости и короткого лезвия. Только таким можно было сделать обманный выпад и воткнуть его в не защищенный доспехами бок воина. Но хуже всего было то, что я злился и уставал, сражаемый болью.       В один из сильных ударов противника я неловко отскочил назад, перекатился через себя и не успел подняться, придавленный к сырой земле тяжелой ногой самурая. Над лицом тут же возник язвительный кончик изящной катаны. В глазах моего врага явно читалось желание опустить лезвие ниже, добить. Но амбиции и жажда выслужиться взяли верх: я увидел, как меч медленно удаляется от моего носа, но не успел даже выдохнуть, как внезапно он воткнулся в уже доставляющую муки рану. Я невольно застонал и скорчился, выронив оружие.       В следующее же мгновение меня подхватили под руки солдаты и потащили к повозке. Стыдно было все равно, хоть и сделал все, что мог, чтобы побороться за свою свободу. Теперь оставалось лишь дождаться уединения с палачом в тюрьме. Такао я все подробности рассказывать не стал: все равно станет ругать. Заслуженно, конечно: — Могли понять, кто ты, и отправить в замок даймё, а там не такие ротозеи. — Если бы так, я бы не ждал и сразу себя убил, — спокойно ответил я. Неужели думает, что я просто струсил и сдался? По осуждающему лицу дзёнина сложно было понять. — Но не обо мне речь. Ты поможешь Мэй?       На резкую смену темы и возвращению к болезненному вопросу глава клана отреагировал лишь удрученным покачиванием головы. Вот как хочешь, так и понимай. Женщины и колдуны своим мышлением меня сводят с ума.       В дверях дома показался хозяин. Он, недовольно поджимая губы, нервно постукивал палкой при каждом шаге и подошел к нам. Такао, хоть и был дзёнином, почтительно склонил голову перед пожилым лекарем и даже коротко улыбнулся в качестве приветствия. — Нашей гостье нужна одежда, — произнес Чонган, выжидающе взглянув на нашего предводителя. Я тоже перевел взгляд на Такао. Если откажет — все, значит, на его решение я больше повлиять не смогу, придется искать другого колдуна, который возьмется помогать. Но не встретив сопротивления со стороны главы клана, старик усмехнулся и уже мимоходом посмотрел на меня, задержав на моем лице многозначительный взгляд. — Я позову Азуми. Пускай поделится нарядами.       Гнилая идея. Смутно себе могу представить, чтобы Азуми была рада такому исходу. Как бы чего дурного не вышло. Лучше подожду у дома: куноити и гейшу опасно оставлять без присмотра, если им есть, что делить. — И я пойду, - неожиданно произнес дзёнин, однако в следующее же мгновение Такао добавил, скользнув по мне холодным взглядом. — Приведи лисицу ко мне, познакомимся поближе.       Я не смог сдержать победной улыбки.