Первый снег

***

Внутренние точные часы заставили мои глаза открыться ровно за пару часов до рассвета. За перегородкой у неведьмы было тихо, как и в комнате ронина. Прекрасно. Лишняя суета мне ни к чему. Кое-кто из постояльцев тоже проснулся и, сонно передвигаясь в полутьме, собирался покидать «Приют в горах», прощаясь с хозяином. Нужно было смешаться с толпой отбывающих, затеряться, чтобы не сразу догадались, у кого такие ловкие руки. Как бы ни хотелось дать девушке выспаться, я все же отправился ее будить. Она не высказала и слова возражения, хотя выглядела разбитой и сонной, наскоро собралась и с готовностью последовала за мной в дорогу. Надо было увести ее подальше от «Приюта», чтобы вручить камень, припрятанный среди сюрикенов в поясной сумке. Подальше от умных глаз ронина. Мэй пошла позади, семеня по свежевыпавшему снегу, и явно недоуменно смотрела мне в спину. Наверняка хотела поинтересоваться, почему я еще не исчез, как обещал, и все еще навязываю ей свое общество, но вежливо молчала, видимо, боясь обидеть. Мне тяжело с тобой расставаться, красивая, я просто ищу повод быть с тобой рядом как можно дольше. Не драгоценность, так я придумал бы что-нибудь еще, будь уверена. Однако вечно идти в тишине было невозможно. Рано или поздно этот вопрос был бы произнесен ею — я это прекрасно понимал. Когда постоялый двор остался далеко позади, а нас окружали лишь высокие деревья, ветки которых ломились от снега и клонились под его тяжестью к земле, я наконец остановился, ожидая, чтобы бывшая майко поравнялась со мной. Тяжело дыша от быстрого шага, она приблизилась и взволнованно взглянула в глаза, по сосредоточенному моему взгляду сразу угадав, что я собираюсь сообщить что-то очень важное. Я вообще не болтлив, так что каждое мое слово она ловила с особым вниманием. — До Окугами еще далеко, — с трудом мне удавалось не нервничать, когда гейша была рядом. Уверенность голоса постоянно приходилось контролировать. — Тебе нужны деньги. — У меня их нет, — неведьма грустно отвела в сторону леса глаза, похоже, уже воображая, как будет мерзнуть следующей ночью, пытаясь уснуть на холодной земле. Я открыл сумку и протянул ей сверкающий камешек. Девушка невольно охнула, оценив только по блеску стоимость такого подарка. Не меня благодари, удивленная, а нашего высокомерного соседа по ночлегу: я лишь поправил чаши справедливости, распределив богатство поровну. — Бери, спрячь под одежду, — заметив, что Мэй даже не рискует коснуться сияющего камня, я взял сам ее ладонь, возможно, довольно грубо разжал ее пальцы и вложил драгоценный камень. Почувствовав настойчивый нажим, девушка засопротивлялась и нахмурилась, отказываясь принимать дар. — Упрямая, возьми. Этого хватит, чтобы добраться до дома и не спать на снегу. Будущая актриса, явно знающая толк в ювелирном мастерстве, все равно замотала головой: — Нет, Кадзу, я не могу… — Она так пронзительно умоляюще на меня смотрела, что даже жалко ее становилось, но я был тоже непреклонен в своей решимости уберечь ее от лишних проблем. Не знаю, как я бы в итоге ее убедил, если бы вдруг позади нее не послышался хруст снега под ногами. Тонкий слух синоби точно определил, что еще пара шагов — и наше неловкое препирательство станет интересной информацией для чужих ушей. Недолго думая, я крепко, даже больно сжал пальцы Мэй, которые не сумели оказать моей силе сопротивление, и скрыли камешек внутри ее маленькой ладошки. Девушка было возмущенно вскрикнула, но я тут же отвел глаза поверх ее головы. Умная, она поняла, что надо молчать. Еще не хватало, чтобы кто-нибудь узнал, что у одинокой путницы есть такое сокровище. Как я и рассчитал, буквально через несколько мгновений мне удалось разглядеть лицо приближающегося мужчины, которого я уже видел на постоялом дворе: он храпел всю ночь, как боров, около очага. Бросив на нас ухмыляющийся взгляд, он прошел мимо, будто не заметив ничего подозрительного. Возможно, тоже меня узнал, как невольного временного соседа, а, возможно, усмехнулся своим грязным мыслям в голове, увидев рядом со мной, убогим крестьянином, такую красавицу, пусть даже и покрытую дорожной пылью. Глубоко выдохнул. Нельзя поддаваться эмоциям, иначе опять дров наломаю. — Не показывай его никому, — стараясь отвлечься, я вновь взглянул на Мэй. — Продай, как представится возможность, деньги трать экономно. Если… Кровь прихлынула к голове, разжигая внутри неуемную злость. Даже ярость на самого себя, что иду у нее на поводу и собираюсь оставить одну на дороге: — Если будут грабить и не сможешь воспользоваться кинжалом, притворись сумасшедшей, пускай слюни, сморкайся, закатывай глаза…- Внимательно слушавшая до этого момента девушка невольно сморщила аккуратный носик. — Брезгливая, это может спасти тебе жизнь. — Я вопросительно посмотрел на нее, всем своим видом показывая, что не уйду, пока не услышу от нее, что она усвоила очередной мой урок. Мэй коротко вздохнула, не выдерживая моего тяжелого взгляда, и серьезно кивнула: — А если дело будет совсем гниль, позову тебя. Я настолько был обескуражен ее реакцией, что, наверное, впервые при ней от души рассмеялся. К слову, а когда я в последний раз так хохотал? Уже и не помню: на этом свете мало, что может меня развеселить по-настоящему. Надо же, запомнила, хитрая лисица. Определенно, она самый достойный соперник мне в остроумии: Сатоши даже в подметки не годится. Пожалуй, еще пару совместных путешествий, и она полюбит мой юмор. — Ладно, дразнилка… — у меня почему-то на душе так стало тепло от ее слов, что даже не верилось, что мы расстаемся. Я почти был уверен, что совсем скоро Горо передаст мне ее белый платок, и мы вновь встретимся. Не успев закончить свою мысль, я вдруг каким-то шестым чувством ощутил что-то странное за своей спиной. Идеальное восприятие подсказало: это был буравящий взгляд нескольких пар злых глаз. Я такое ни с чем не перепутаю, потому что сам так смотрю, когда выслеживаю будущую жертву. А дело запахло гнилью еще до моего ухода, красивая. Я осторожно, будто невзначай, посмотрел через плечо назад. Впереди, на повороте тракта в направлении на деревню Окугами, у ветвистой ели стояло трое мужчин. Один из них был недавно проследовавшим мимо нас бывшим соседом, что-то активно повествующим своим собратьям, а другие, одетые ничуть не лучше нас, заинтересованно поглядывали в нашу сторону. Судя по тому, как изучают, — обсуждают. Тот, что делил со мной соседство в общем зале, явно говорил о чем-то очень важном для слушателей, потому что его никто даже не перебивал, не задавал вопросов. Мэй, поймав мое настороженное состояние, будто перед броском, взволнованно заглянула в лицо, но я был слишком занят, чтобы ей ответить: в голове уже кипела мыслительная работа. Я хорошо понимал, что тот тип ушел из «Приюта» после нас, так что вполне мог узнать о пропаже камня, если ронин заметил его исчезновение и поднял шум. Обсуждал ли он эту новость со своими друзьями из житейского любопытства или имеет вдруг отношение к властям, а может собирается сообщить на ближайшем разъезде о нас с Мэй, которая и понятия не имеет, откуда взялась такая драгоценность? Поди знай. Нет уж, из-за меня в темнице она сидеть не будет. Я решительно зашагал в их сторону. Девушка, как обычно ничего не понимая, последовала за мной, едва поспевая за моими быстрыми шагами. Наверное, ее жутко злили моя молчаливость и нежелание объясняться, но я вообще не могу разговаривать, когда работаю: натренированная годами привычка двигаться в тишине и одиночестве. Уверенно сокращая между подозрительными мужчинами и мной расстояние, я старался не цепляться за них острыми взглядами, а все так же, будто невзначай, по ним скользил взглядом скучающего в долгой дороге путника. Для пущей убедительности периодически с схожим равнодушием осматривал деревья по бокам тракта. Но как бы беззаботно я не выглядел со стороны, внутри был собран и готов к любому повороту событий. Но сразу вытаскивать меч из ножен было бы глупостью для синоби: я же не ронин, демонстрирующий свое превосходство всем и каждому. Я сначала подберусь поближе и изучу своего противника. Вот поэтому, благородный господин, у меня твой камень, а ты остался ни с чем: битву выигрывает не сильный, а хитрый. Лица у тех двух незнакомцев раскрасневшиеся от мороза. Значит, давно на улице, ждут. Кого? Третьего приятеля, уже присоединившегося к компании? Тогда почему не идут дальше? Ждут чего-то еще. Нас? Убогих двух крестьян? Заметили, что у меня были монеты на отдельную комнату, попробуют пощупать мои худые карманы? Ну-ну, рискните. До них оставалось еще несколько десятков шагов, как точно настроенный слух уловил слова нашего соседа по ночевке: — У него есть деньги, надо подождать… — один из них провел по его грязному лицу ехидным взглядом и что-то тихо ответил. Трое переглянулись и, посмеиваясь, отошли ближе к лесу, будто давая нам дорогу. Понятно: разбойники решили поживиться. Надо теперь было только решить, сразу с ними разобраться или подождать, когда Мэй уйдет подальше. Как ни в чем не бывало, я спокойно проследовал мимо них и даже мило заулыбался своей очаровательной спутнице, от чего ее лицо удивленно вытянулось. Я странный, знаю, но это вся суть жизни «крадущегося»: притворяться, сражаться и прятаться. Сейчас операция входила в первую фазу, где нужно было сделать вид невинной овечки, пряча волчьи глаза. Красивая, я тоже актер в некотором роде. — Все в порядке? — тихо шепнула она мне ухо, когда немного отошли от них. Я утвердительно моргнул глазами, все еще улыбаясь ей. Пожалуй, отведу ее подальше и вернусь, если последуют за нами: пусть попробуют у меня хоть монету взять. Однако в следующее мгновение еще не отключившийся внимательный слух поймал вопрос одного из придорожных преступников, видимо, утративших к нам всякий интерес: — А коня как будем останавливать? «Коня»? Я чуть из образа не вышел, не оглянулся сам. Ронин, да у тебя сегодня паршивый день: планируется уже второе за сутки твое ограбление. Впрочем, это неудивительно, бывших самураев никто не любит, особенно заблудившихся в диковатых землях. Ноги все еще шли вперед, а мысли не оставляли меня в покое. Вышколенный, я, как истинный синоби, все еще анализировал складывающуюся ситуацию. Кицунэ, ни о чем не подозревающая, мирно брела рядом. Если ронин не совсем ротозей, ловко с этой кучкой разбойников расправится, решив, что кто-то из них может быть причастен к пропаже его драгоценности, кого-нибудь оставит наверняка в живых, допросит, и тот с удовольствием, надеясь на пощаду, расскажет, что видел еще двух крестьян, идущих по дороге. Ладно «крестьян» — Мэй. Они видели ее, знают в лицо, смогут показать. Тухло. До меня донесся, будто издалека, голос гейши, спросивший, о чем я думаю, но я проигнорировал вопрос, судорожно соображая, как лучше поступить. Однозначно, как ни раскладывал картину событий, получалось, что для этих троих дни сочтены. Оставлять таких свидетелей нельзя. Сам ронин девушку не видел, так что не заподозрит, даже если встретит на тракте. А вот меня он узнать может, если такой же внимательный, как я. Придется его убить. Четыре трупа на одной дороге — очень большой кровавый след, который может потянуться и за красивой моей спутницей. А если он окажется более ловким, попадет по старой ране?.. От одной мысли меня всего передернуло. Что тогда будет с уже не майко? Нет, рисковать нельзя. План сложился сам собой довольно быстро, хотя он шел вразрез с моим жутким желанием быть рядом до конца ее пути. — Мэй, — я с трудом сбавил скорость, а затем и вовсе остановился. Внутри что-то под сердцем кололо, не давая дышать полной грудью. Она тоже замерла и, недоуменно вскинув брови, вопросительно посмотрела на меня, не предчувствуя никакого подвоха. — Иди вперед и не оборачивайся. — Что ты задумал? — в ее голосе появились нотки тревоги. Говорить было сложно. Да и ни к чему ей эти подробности. — Иди, — еще раз, с нажимом, повторил я, стараясь не смотреть в ее глаза. — И не оборачивайся. Я догоню. Мне не хотелось, чтобы она видела, как я буду расправляться с теми негодяями у поворота. Пусть в ее памяти я останусь тем Кадзу, какого она привыкла видеть: угрюмым и мрачным, язвительным и молчаливым. В конце концов, даже благородным, ведь именно такой человек должен быть рядом с настоящей гейшей, а никак не хладнокровный и расчётливый убийца. Девушка еще с мгновение попыталась прочитать на моем безэмоциональном лице хотя бы что-нибудь, но, поняв, что я буду молчать ровно столько, сколько потребуется, она тяжело вздохнула и тихо пошла вперед по дороге. Видно было, как ей нелегко выполнять все мои требования, но она старалась, чтобы между нами не возникало даже малейших конфликтов. Я ценю это, красивая. Дав себе слово ни за что не рассказывать ей, для чего на какое-то время ее покинул, я еще раз убедился в том, что она ушла на достаточно безопасное расстояние и отправился назад. План был до безобразия прост: раз я не заинтересовал местных разбойников, преимущество на моей стороне. Сделать три мастерских разреза тел острым ниндзято, спрятать их в лесу — и догонять Мэй, тепло с ней попрощаться до скорой встречи. Может даже и рискнуть, сказать то, что в душе горит, и коварно украсть еще один ее поцелуй? От одной мысли, что меня ждет такая сладкая награда, становилось на сердце веселее, и я спокойно шел к придорожным преступникам, прячущимся в засаде за деревьями. Даже языком невольно цокнул, оценив совсем никудышную маскировку: ну кто на фоне снега скрывается в темной одежде? Даже как-то стыдно на таких время тратить. Каким бы ни был неловким ронин, уверен: он бы тоже с ними справился. Да с такими рохлями и любой мальчишка-синоби разберется. — Эй, ты что тут шастаешь, немощь? — вдруг окликнул меня из глупой засады тот, с которым спали на одном полу. Он высунулся из-за ствола ели и замахал на меня рукой, остальные двое, укрывающиеся с противоположной стороны дороги, тоже стали прогонять. — Проваливай! Я, не реагируя на оскорбления, бросил взгляд на дорогу впереди себя, убеждаясь, что дорога безлюдна. Свидетели моей работы всегда следуют за жертвами. Но в этот раз выходило чисто. Однако тянуть было опасно: если ждали ронина, значит, в любой момент он мог появиться. Как истинная «немощь», я прикинулся дурачком и подошел ближе, словно не понимаю, о чем он говорит. Его глаза стали красными от злости: я отвлекал, раздражал своей нелепостью. — Ты что, глух… — но договорить он не смог, захлебываясь собственной кровью. Идеальный разрез кончиком ниндзя-то от одной стороны шеи до другой, как улыбка смерти. Бедняга даже глазом не успел моргнуть, как в моих руках оказался меч, не схватился за висевшее на поясе оружие. Еще бы успел. Залюбовавшись своей работой, я невольно улыбнулся, утираясь от кровавых брызг. Сейчас бы показать Шину, он бы оценил. Поругал бы еще, конечно, за беспечность с кражей камня у бывшего самурая, но за такое образцовое рассечение точно бы похвалил. Приятели разбойника, увидев, как его тело падает на колени, а затем вовсе заваливается на бок без признаков жизни, закричали. То ли от испуга, то ли от неожиданности. Тоже мне преступники. Они что, кровь впервые видят? Я ногой откатил побежденное туловище за ствол и недовольно обернулся на них, уже мысленно пересекая их глотки, чтобы не шумели… и вдруг краем глаза увидел женскую фигуру у самого поворота. Мэй… Мне кажется, я даже от отчаяния вслух произнес ее имя. Когда успела вернуться? Ну как же так, почему ослушалась? Она стояла там, похоже, с самого начала моего представления. Ее взгляд выражал такую бешеную смесь ужаса и отвращения, что и передать невозможно. В одно мгновение я, кажется, перестал для нее существовать как человек. Не зная никаких моих истинных намерений, девушка видела перед собой теперь исключительно чудовище, которое готово убивать всех, кого вздумается, ведь для нее те трое были обычными невинными людьми. Объяснить мою жестокость будет теперь невероятно сложно, но необходимо, хотя она и мыслила, как бывшая майко, не осознавая, насколько опасен мир вокруг. Она поймет, что я стараюсь ради нее, она оценит и будет благодарна, позволит проводить до конца. Я почти себя в этом убедил и перевел взгляд на оставшихся в живых двоих разбойников, которые, выйдя из оцепенения, выхватили оружие: серп с веревкой, похожий на кусаригаму, только сделанную кривыми руками, и небольшой меч воина из армии сёгуна, видимо, трофейный. По тому, как они между собой хитро переглянулись, я догадался, что будут пробовать напасть одновременно, заходя с обеих сторон. Детский лепет какой-то: уже же поняли по ниндзя-то, кто я, к чему эти парные танцы? Ясно ведь, как белый день, как закончится схватка: где такое видно, чтобы два оборванца с тракта одолели синоби? Но, похоже, мне везло на дураков. Еще раз кинув взгляд на гейшу, которая, судорожно глотая холодный воздух, — не заболела бы — ужасающимся взглядом следила за мной, я обхватил покрепче рукоять меча обеими руками, и мое тело мягко приняло боевую стойку, будто единственно естественную для меня. Один разбойник, злорадно усмехаясь, вдруг сделал выпад и замахнулся веревкой, надеясь спутать мои ноги, — подлый прием из арсенала «крадущихся». Интересно: меня моими же методами? Я легко подпрыгнул, пропуская ее под собой, перекатился через себя, а затем ловко и резко схватился за ее конец и с силой дернул на себя. Глупый, не ожидав, сам, по инерции, насадился на выставленный вперед меч, запачкав меня окончательно своей кровью. Хорошо, что выпал снег, — отстираюсь. Второй, увидев, что остался теперь со мной один на один, сразу растерялся, напрочь забыв, что должен был тоже атаковать. Не стал растягивать удовольствие, поскольку нужно было еще до появления ронина успеть спрятать трупы, и, как и учил Шин, поняв, что передо мной трус, я превратился в настоящий Огонь: одной рукой стал наносить быстрые, резкие рассекающие удары, которые разбойник еле успевал отражать. Он был настолько жалким, что даже не хотелось его убивать, даруя красивую смерть, но оставлять его было тоже нельзя, так что, помучив его еще немного перед гибелью, я в один момент, вместо привычного замаха, мгновенно рухнул на колени и рассек его голени напополам. Когда безвольное туловище упало к моим ногам, я добил его колющим глубоким ударом в сердце. Пусть будет благодарен за мою доброту. Проследив за тем, как закатываются глаза моего противника, я облегченно глубоко выдохнул, успокаиваясь. Осталось дело за малым — убрать за собой, хотя впереди предстоял такой трудный разговор с Мэй, что лучше бы трупов было сотни. Подумав о ней, я машинально обернулся. Поворот был пуст. Понадеявшись, что она лишь в ужасе убегает от меня вперед по тракту, я оттащил за шиворот два тела подальше от дороги и прикрыл их наломанными широкими еловыми ветками. То же проделал и с первым разбойником. Не самый лучший был способ скрыть следы, но я почти не думал об этом, торопясь догнать девушку. Все мои мысли были исключительно о ней. Как оправдаться? Рассказать, откуда взял камень, что хотел защитить? Объяснить, что чем больше я убиваю негодяев, тем чище становится вокруг нее, светлой, этот грязный мир? Лишь бы поняла и приняла мою помощь. Эх, красивая, я же предупреждал: таких не зря возят в кандалах и в клетке, как зверей… Понимал ведь, что нельзя таким нежным душам встречаться с чудовищами, подобными мне: от таких встреч у одних наступает ужасающее осознание жестокости, творящейся за пределами окия, а вторые готовы умереть ради одного взгляда коварных глаз и совершают ошибку за ошибкой. Я шел вперед и вперед по заметенной дороге. Невесть откуда взявшийся сильный ветер бил по щекам острыми снежинками, лез в глаза, слепил. Но я не сдавался, я хотел увидеть следы моей прекрасной неведьмы, которые безжалостно уничтожала сама природа, будто желая, как и Чонган, чтобы я наконец оставил ее в покое. Буквально через час пелена сплошной снежной стены растворила мир вокруг меня, сделав его одинаково белым: и деревья, и дорога, и небо слились в неразделимое единство. Я стоял, кажется, в самом эпицентре этой бури, но не чувствовал ничего, будто то сердце, которое я обнаружил в себе несколько недель назад, снова умолкло. И даже не вздрогнул, когда мимо меня пронеслась понукаемая ездоком лошадь, от которой оставались в этом белоснежном пространстве лишь приглушенные звуки копыт. Вот и закончилась история о гейше и синоби. Каждый из нас вернулся на страницы своей сказки: кто-то — о красавице- кицунэ, а кто- то — о живущих во мраке чудовищах, чьи тела замараны кровью неисчислимых врагов. Шин был прав: путь «крадущегося» — это Пустота.