Первый снег

Хотя в этот вечер Я в гости не жду никого, Но дрогнуло в сердце, Когда всколыхнулась под ветром Бамбуковая занавеска. (Одзава Роан)

Обратно я шел не спеша. Торопиться больше было некуда. Удивительно это состояние сдержанности данного слова: вроде должен ощутить свободу во всем теле, но меня всего ломало, будто ожили все старые раны. Я чувствовал себя выпотрошенным. У реки снова навестил паромщика, чтобы напомнить, что, если придет человек от девушки, он должен принести мне платок незамедлительно. Если вдруг придет. Хотел отправиться домой, но, сам не знаю, почему, задержался у него на ужин. Я, не привыкший с кем-то делить кров, последнее время крайне болезненно переносил одиночество. Это плохо. Он налил саке, думая, что мой развязанный язык наконец объяснит, откуда в наших краях появилась нарядно одетая майко, но я отказался от выпивки. Не хватало еще совсем потерять над собой контроль. Так что просто сидел у очага с чашкой плохо заваренного чая и думал. Тепло ли ей сейчас, есть ли крыша над головой? Непозволительно нагло лег там, где сидел, даже не спросив разрешения молчаливого хозяина и закрыл глаза. Это были самые лучшие дни в моей жизни. Синоби живут так мало, что для меня эти недели казались целым годом, насыщенным и ярким: я за все свое существование не испытывал столько эмоций, как в то время. Не знаю, что теперь Мэй думает о жестоком убийце, но ее появление среди моего темного мира навсегда останется светлым пятном. Я никогда не забуду тебя, красивая. Я был благодарен юной гейше за все: за улыбки, колкие взгляды, недоуменное молчание и губы, которые теперь не скоро оставят меня холодным. И даже был благодарен тому, что она оказалась кицунэ. Если бы не пушистая шерстка и очаровательный хвост, мы бы и вовсе вряд ли когда-нибудь еще после «Белой цапли» пересеклись: не входило в мои планы после побега из тюрьмы вновь появляться в ее городе. Впрочем, как знать. Вдруг какой-нибудь заказ привел бы меня в чайный дом, где наши взгляды бы встретились. Уверен, я бы заметил ее черные с поволокой глаза среди сотен других. Ни одна гейша и майко не очаровала бы меня так, как она. Исключительно ее чай я бы готов был пить без остановки, лишь бы касаться с ней рукавами кимоно… Но что бы это изменило в наших жизнях? В один прекрасный момент Мэй бы тоже увидела в моих руках окровавленное оружие и поняла, что такой образ существования не для актрис, и точно так же без оглядки сбежала бы. Сколько ни представлял вариантов развития наших отношений, исход всегда был один: наши пути расходятся. И это такая простая истина, что даже казалось удивительным, как я вообще на что-то мог надеяться, выдумывая небылицы о любви без преград. Но я и есть та самая преграда. Я – корень всех моих проблем, а от себя не убежать. Я синоби до мозга костей, выкованный как идеальное оружие в кузне деревни. А раз так, надо заставить себя, как уже делал сотни раз, думать, что все, что со мной происходит, - это часть моей профессии, страшной, но поглотившей все сознание. Тогда выходило, что Мэй - лишь заказчик, который нанял меня, чтобы проводить до безопасного места. Ее плата – моя свобода из-за решетки. Сделка завершена. Надо забыть и жить дальше. Иди домой, чудовище в крови, забейся в углу своего пустого дома и жди следующего удобного случая взглянуть в глаза смерти, перевернув очередную страницу своей прославленной жизни знаменитого «крадущегося». Просто нужно приказать себе перестать вспоминать и просто как следует выспаться. Чувствуя некоторое облегчение, я наконец провалился в сон. Мое нехитрое оружие было, разумеется, сразу отобрано резким сильным движением руки в доспехах. Второй свободной рукой самурай схватил меня за горло и приподнял вверх, на уровень своих глаз, от чего я едва ли не задохнулся, бестолково брыкаясь ногами в воздухе. Злой взгляд волка в прорези шлема отпечатывается во мне навсегда. Только так смотрят убийцы, только таких взоров боятся: они означают власть и абсолютную силу. Он может легко придушить меня, но отчего-то передумывает и швыряет на пол. Я было дергаюсь, чтобы отползти в сторону матери, но тут же чувствую удар тяжелой ноги в спину, который придавливает меня к земле. Никакие мои нелепые попытки вырваться не спасают. Я слаб, беспомощен, как щенок перед огромным тигром. Без тени благородства господина самурай приказывает с усмешкой на лице своему воину завершить задуманное прямо у меня на глазах... Им, воину и самураю, весело, смешно от того, как страдает несчастная невинная женщина прямо на полу, залитом кровью ее дочери, рожденной от прошлого нападения таких же мерзавцев. Их забавляют и мои дикие вопли, и мои ничтожные мольбы остановиться и пощадить ее. Негодяй мучает мою мать так долго, что у меня нет сил больше рыдать, кусая кулак, и я вновь начинаю сопротивляться, бесполезно стуча руками и ногами по земле. Похоже, самураю надоедает такое мое поведение, и он выхватывает катану. Последнее, что вижу перед тем, как от страха зажмуриться, - рассекающий блеск меча по шее матери, лицо которой почему-то вдруг превращается в очаровательное личико Мэй … Проснулся снова посреди ночи в холодном поту, напугав хозяина криками. С трудом успокоил учащенное дыхание и сел у потухшего очага, уже не в состоянии снова погрузиться в тягостный бред. Похоже, теперь спать я буду ненавидеть еще больше, чем прежде: прошлое снова протянуло к моей шее свою костлявую руку и нащупало свежую болезненную точку на теле. Мне стоило нечеловеческих усилий, чтобы удержаться от желания броситься за неведьмой вдогонку, добраться до Окугами и там ее подкараулить. А после, быть может, обнять и больше никогда от себя не отпускать. От соблазнительной мысли по уставшему от ночного ужаса телу разлилось тепло, будто девушка вновь предложила мне свое колдовское зелье в виде чая. Нет, так дело не пойдет. Если сейчас сорвусь, то уже только смерть заставит отказаться от нее. А Мэй очень красноречиво своим побегом дала понять, что хочет забыть меня. В конце концов, нужно уважать ее желания, не только свои. Не дождавшись утра, я попросил Горо переправить меня на родной берег. Старик недовольно поморщился, беззвучно прошлепав губами, очевидно, какие-то ругательства в мой адрес, но просьбу исполнил. Сойдя с парома на скользкие камни, едва не упал. Да, цена эмоций снова давала о себе знать: опять задумался о нежной лисице и перестал смотреть под ноги, анализировать, отключив рассудок синоби. Впрочем, соприкосновение с холодной водой меня даже отрезвило, и я неожиданно уловил шаги по горной дороге, недалеко от себя. В этой местности мало, кто шатается в такое время суток, да и недавние встречи с ёкаями расшатали нервы, так что осторожно вышел на сушу и положил руку на рукоять ниндзя-то, прислушиваясь точнее к приближающимся тихим звукам. Уже приготовился к встрече с невидимым врагом, поудобнее расставив ноги, как вдруг буквально через мгновение из предрассветного тумана возникла Азуми. Лицо у нее было бледное, уставшее, словно не спала несколько дней. Такое ощущение, что она постоянно тут бродила в ожидании моего возвращения. Встретившись со мной взглядами, куноити улыбнулась покрасневшими глазами. - Чего пугаешь, тихая? – сдержавшись от брани, я убрал руку от меча и пошел в направлении дома. Азуми, не отставая, последовала рядом, пытаясь подстроиться под темп моих шагов. - Ты снова заговорил со мной милыми прилагательными, - девушка даже не скрывала своего ликования. – Я рада. Я смерил ее недоуменным взглядом: - Непонятливая, я, кажется, все тебе сказал несколько лет назад. – Это надо же было так умудриться вернуться, чтобы вновь столкнуться с ней и опять затеять один и тот же неприятный разговор. Не жизнь, а какой-то вечный повтор тоски и боли. И разговариваю я так криво всегда, будто не знала? Однако Азуми даже не расстроилась и, как данность, приняла мою реакцию с истинным спокойствием синоби, так же поворачивая в сторону деревни: - Я хорошо помню. Но теперь, когда ты от нее избавился, тебе нужен друг. - Что ты несешь, бредовая? - я чуть ее словами не подавился. – Будем пить саке и обсуждать женщин? Возьмем Сатоши третьим? Я, правда, не понимал, о какой дружбе между мужчиной и женщиной, когда-то делившими постель, может идти речь. В лучшем случае – мирное соседство, редкие случайные встречи на рынке или на улице. В худшем – ненависть и желание убить. Я разумно склонялся к первому варианту, вполне меня устраивающему. - Ты не пьешь, не обсуждаешь женщин и не водишься с Сатоши, - безапелляционно заявила Азуми так, будто знала меня с детства. И, что самое противное, была во всем права. Заметив в моих глазах невольное удивление, она улыбнулась. – Вся твоя жизнь – это тренировки и заказы. Я готова просто быть рядом и помогать тебе. Ее глаза предательски красиво блеснули. - Будем вместе яды замешивать, в одну мишень метать сюрикены и периодически в паре выполнять заказы? – усмехнулся я. – Мы уже это проходили: не получилось. Под ногами неожиданно оказалась та самая тропинка к дому Чонгана, которая стала такой особенной теперь для меня. Скрепя сердце, я резко развернулся и пошел по главной улице к своему одиноко стоящему дому. Нечего мне теперь там делать. - Да, но теперь мы оба повзрослели, Кадзу, - не унималась черноволосая куноити, не отставая даже на шаг. – Я увидела, какая тебе нужна рядом женщина. И я готова ею стать. Она имеет в виду Мэй? Я удивленно приподнял бровь, с трудом представляя, чтобы Азуми стала вдруг сильной духом, но в то же время и слабой физически девушкой, которую хочется защищать. - Не выйдет, друг, - я насмешливо улыбнулся. – Ты синоби и не сможешь стать другой, как и я. А жаль. Мы все привязаны к этому месту намертво кровью и плотью. Но что было бы, если бы нам позволено было уходить из клана, менять свою жизнь на более мирную, навсегда оставлять в ножнах холодное лезвие меча? Почему у нас нет возможности на простое человеческое счастье? Почему необходимо умерщвлять каждого синоби, который дерзнет сбежать отсюда? Я хорошо знал ответы на все эти вопросы, но все равно их крутил внутри себя, нанося дополнительные душевные раны. А если бы представился случай, я бы бросил эту жизнь и стал жить рядом с Мэй? И чем бы я кормил свою семью? Ничего, кроме как убивать и красть, я не умею. Рано или поздно меня бы лишили головы за какое-нибудь преступление, и моя прекрасная неведьма страдала бы от горя утраты. Любой расклад выходил паршивым. Но к чему это все, когда мы уже каждый на своем месте? Только напрасные терзания. В этих тяжелых мыслях я наконец добрел до своего дома. Такого же пустого и безжизненного, как и я сам, прячущегося в тени деревьев вдалеке от других людей. - Дай мне шанс, Кадзу, - тихо, почти не тая надежды, проговорила девушка у меня за спиной, пока я возился со своим тайным затвором двери. – Дай нам шанс. Я лишь отрицательно помотал головой и даже не позволил ей войти. Больше я не дам ударить себя в сердце. Вскоре вновь с неба посыпались мелкие крупицы снега, украшая деревню белой пеленой. Невольно вспомнилась Мэй, стонущая от лихорадки у разведенного костра, на нежное лицо которой упали первые в этом году снежинки. Теперь, видимо, всегда, увидев снег, я буду думать о ней. Я вышел подышать свежим воздухом гор, прихватив с собой палку для тренировки: нужно было куда-то выплеснуть свои эмоции. И пусть лучше отхватит Хонг или Сатоши, чем Азуми. На мое счастье, на площадке вдалеке уже послышались голоса. Пусть только попробуют в этот раз меня прогнать: я здоров и зол, как бык. Заметив, еще не приближаясь, постаревшего Шина, который о чем-то разговаривал с сыном перед началом занятия, я уверенно прибавил шаг. Очень хорошо, что именно он сегодня проведет тренировку: он меня терпеть не может, так что будет заставлять работать на износ. Это сейчас было моим спасением: заглушить внутреннюю боль физической. Однако внезапно краем глаза я увидел идущего по дороге к моему дому Такао. Принесла же нелегкая с самого утра. Судя по выражению его синих глаз и плотно сжатых челюстей, он еле сдерживал ярость, которая, очевидно, предназначалась для моих ушей. Нехотя свернул ему навстречу, чтобы выслушать очередные недовольства моим поведением. Наверняка получу выволочку за длительную отлучку из деревни без его ведома – к гадалке не ходи. - Кадзу… - злобно прошипел он, подойдя ближе. Ему стоило больших усилий, чтобы не закричать на меня и не привлечь внимание собирающихся неподалеку на тренировку людей. Борясь с желанием, видимо, меня ударить, он крепко схватил меня за рукав кимоно и процедил сквозь зубы, всматриваясь прямо мне в глаза. – Почему ты ушел с ней? А я, видимо, сам начинаю становиться колдуном: уже мысли других читаю. - Я был нужен? – заставляя себя не реагировать на грубое поведение дзёнина, спокойно произнес я, отвечая на злой взгляд хладнокровием. – Ты меня искал? - Она одна должна была пройти этот путь и стать сильнее, - давил Такао. Ему какой интерес? - Здесь полно всякой нечисти, я не мог бросить ее, - умолчав о встрече с несколькими ёкаями и о том, что Мэй сама попросила у меня помощи, ответил я, стараясь не раздражаться. - В любом случае, теперь, когда она на территории людей, она может становиться сильнее сколько угодно. Как видишь, я оставил ее в покое. Хотел было добавить «как и просили», но сдержался, сомкнув плотно губы. - И, надеюсь, - явно удовлетворенный моей реакцией, колдун слегка даже плечи расправил, успокоился. – Не станешь ей мешать расти над собой и никогда больше не появишься в ее жизни? Отогнал от себя мысли о подозрительности поведения дзёнина и кивнул в ответ. Пока будущая актриса сама не позовет – я не буду ее преследовать. Но если вдруг однажды Горо принесет платок, Такао меня не удержит в деревне даже кандалами и решеткой. - Это мудро, я тобой горжусь, - он наконец расслабленно улыбается и даже будто рад мне. Лицо его белое и приятное снова стало светлым и спокойным.- У нее свой путь в этой жизни. Такао выглядит ненамного старше меня, а на деле проживает не одну человеческую жизнь. Не зря он, сколько себя помню, возглавляет клан: он умудрен опытом, строг с подчиненными, требователен к ученикам, но справедлив в конечном итоге. Глядя в его глаза, совсем чуждого для жителей нашей Империи цвета, мне иногда казалось, что я вижу в них глубокого старца, хотя на его лице нет ни морщинки. Именно ему я должен быть обязан всем: он нашел меня после смерти родителей в тех зарослях у реки и дал новую жизнь. Сначала я, хоть и был благодарен за спасение, всей душой его ненавидел за те мучения, на которые он меня обрек в деревне, и лишь со временем понял, что Такао сделал для меня больше, чем просто подарил возможность быть сытым и одетым: клан обучил меня своим тайнам, сделав частью большой семьи. - А какой у меня путь? – грустно усмехнулся я, взглянув на то, как Сатоши и Хонг отрабатывают упражнения друг на друге. Мое место там, рядом с ними. - Ты знаешь ответ, - даже не выдержав паузы, произнес Такао и тоже посмотрел на тренировочное поле. Конечно, знал. Дни потянулись чередой однообразных событий. По ночам я мучался от кошмаров, утром изматывал несчастного Сатоши на площадке, нанося резкие и хлесткие удары палкой и порой знатно перегибая в агрессии, а в обед появлялась Азуми с каким-нибудь съедобным варевом. Первый раз я попытался выставить ее за дверь вместе с корзиной еды, но она так убедительно пообещала не издавать ни звука, что в итоге я сдался. Готовила девушка вполне сносно, но, кажется, секрет вкусного блюда не только в ингредиентах, но и в том, с кем делишь его. Мои плохо прожаренные мидии на берегу реки были куда приятнее. Однако, к заслуге куноити надо отметить, что она сдержала свое слово: молчала и следила за тем, как я тщательно пережевываю пищу, а, когда я заканчивал, так же без слов убирала все и уходила. Не знаю, что думали о нас соседи, но мне было никакого дела до их мыслей. Я не видел в упор Азуми, сидящую передо мной. Почему тогда не прогонял? Понятия не имею. Кажется, я впадал в какое-то абсолютно равнодушное состояние. Не приди она вовсе, я бы и не заметил. Почувствовав, что я, похоже, совсем расклеиваюсь, я в один прекрасный вечер ушел подальше от деревни в лес. Нашел два массивных дерева и натянул между ними веревку, по которой нас учили ходить в детстве. Забрался на сук, подтянувшись, и затем осторожно поставил ногу на крепкую бечеву. И по одному только этому первому шагу я сразу понял, что дело дрянь: веревка подо мной ходуном ходит. И точно: не дойдя даже до середины, я рухнул вниз. Упрямо влез заново. И снова упал. Снова и снова, будто никогда и не умел легко пробегать по такой веревке. Злой, взъерошенный, я в очередной раз приземлился неудачно: шлепнулся прямо как пыльный мешок, и тело сразу отозвалось стонущей болью. Поделом. Придя домой, зашвырнул веревку в дальний угол. На следующий день взялся за сюрикены. Проклятье настигло меня и здесь: руки словно были чужими, «звездочки» чаще обычного неумело улетали мимо мишени. Спрятал и их до лучших времен в поясной сумке. Сдерживаться становилось все сложнее. На утро другого дня Шин меня выгнал с тренировки. Сатоши сумел-таки, несносный, выбить у меня из рук палку, после чего я должен был признать поражение, но продолжил драку врукопашную. Помню только, как Хонг оттащил меня от него уже в тот момент, когда я наносил опасный удар по шее. Позже учитель пришел ко мне домой выяснить, что со мной происходит, и я, как обычно, угрюмо молчал. Не рассказывать же ему, что перед поединком внук лекаря, не желая даже обидеть, поинтересовался, нет ли вестей от Мэй. Сатоши не был ни в чем виноват, и в другой ситуации я бы лишь отправил его к ёкаям, но сейчас мне физически необходимо было выместить на ком-то зло. Друг детства просто попал под горячую руку. Да и к чему было останавливать себя, если я действительно и есть жестокий убийца, личину которого неожиданно увидела юная гейша? Вечером я уже собрался поупражняться в одиночестве на мешке с песком, как вдруг пришел Чонган. Шин, видимо, не стал сдерживаться и поделился с ним произошедшим на занятии. Заметив в моих руках ниндзя-то, старик, не дожидаясь приглашения, зашел в дом, перегораживая мне путь к выходу: - Я ненадолго. - Успокоительными травами опаивать станешь? – невольно усмехнулся я, увидев в его руках небольшой холщовый мешочек. Ни за что на свете просто так не стану пить его снадобья. Чонган смерил мне недовольным взглядом, но ничего не ответил, устраиваясь на циновке у очага. Мое занятие явно откладывалось на неопределенный срок: - Чаем угостишь? После того раза, когда Мэй провела для меня чайную церемонию, а затем исчезла из моей жизни, я от упоминания этого напитка машинально морщусь, будто от удара. - Нет. – Пожилой синоби было уставился на меня с удивлением, услышав такую невоспитанность, но не стал высказывать своих мыслей на мой счет. Вместо этого он спокойно продолжил: - Тогда поговорим так. Понимая, что уйти мне теперь не удастся, я закатил глаза от раздражения, но сел рядом. В моем детстве такие воспитательные беседы проводились регулярно, особенно в подростковый период, когда так и тянуло что-нибудь натворить. - Ты, конечно, помнишь, что я тебе говорил насчет Мэй? – осторожно начал Чонган, но я уже завелся с полуоборота при звуке ее имени. Игнорируя мои раздувающиеся от злости ноздри , старик пошевелил угли в очаге и продолжил. – Вы совершенно из разных миров. С трудом сдерживаясь, чтобы не сорваться, как с утра, я сначала глубоко выдохнул, а затем ответил раздраженным голосом: - Мы уже вернулись каждый в свой мир. – И это было истиной: при удачных обстоятельствах девушка уже давно должна была добраться до отца, начать новую жизнь, а я вновь был в клане. - Что еще нужно? Чонган почему-то улыбнулся, будто своим мыслям, и задумчиво кивнул: - Она – да, а ты еще нет, - он смотрел на огонь с таким интересом, будто меня и не было. Я недоуменно приподнял бровь. – Ты не стал прежним, Кадзу. Конечно, ёкай вас всех подери, я же сломался. Я только увидел совсем другую жизнь, вздохнул полной грудью свежего воздуха, как был грубо возвращен в свою темную реальность. Меня никто не поддержал, когда я привел Мэй в деревню, никто. Никто не попробовал объяснить, как быть счастливым человеком, меня научили лишь быть «крадущимся». Я, может, впервые в жизни захотел чего-то другого, чем просто существовать… Но мое лицо было, как и обучено, безэмоционально. Все, что было внутри, я проглатывал и молчал. Нет, учителя у меня были все же первоклассные. - И я тебя понимаю, - вдруг закончил мысль Чонган, все так же не смотря на меня.– Ты полюбил, испытал сильные чувства. Но они не годятся для нашей профессии, сам знаешь. И это я знал. Мы еще какое-то время безмолвно смотрели на огонь. Общество человека, близкого с самого детства, делало меня мягче, успокаивало расшатанные нервы. Я даже отложил тренировку до завтрашнего утра, чувствуя, что мне не хватит сил, чтобы обрушить свой гнев даже на мешок. - Я расскажу тебе одну поучительную историю из своей жизни, - вдруг нарушил приятную тишину, так подходящую для дружеской поддержки, старик. В его абсолютно непроницаемо холодных глазах я вдруг заметил непривычную влагу. – И ты поймешь, что все сделал правильно. От одного его резко изменившегося лица, ставшего будто белым, вытянутым, стало не по себе. Он все еще смотрел на горящие дрова, а, кажется, был уже не со мной. - Я тогда был, как ты: молод, холост, силен и ловок, - Чонган усмехнулся сам себе, поглаживая бороду. Даже не верится, что он решился мне открыться, прежде между нами всегда была почтительная дистанция, как подобает воспитаннику и воспитателю. – В очередной раз отправился на задание, и случайно на улице встретил чудесную девушку. Она была майко. У меня брови сами собой вверх подскочили. Это что, насмешка судьбы? Но лекарь не заметил моего удивления и продолжил: - Я был напорист, добился ее расположения, - будто невзначай, бывший именитый синоби подложил еще пару веток в огонь. – С трудом пережил ее обряд, едва не умерев от ревности. – От воспоминания про мидзуагэ Мэй меня всего передернуло. – И она стала настоящей гейшей, блистающей удивительной игрой в театре и своим мастерством в чайном домике. Вот только денег у меня не было на то, чтобы любоваться в таких заведениях на свою зазнобу… Боясь перебить его, я лишь вопросительно изогнул бровь. – И я стал брать заказы мимо клана, частным порядком, чтобы заработать больше, - Чонган удрученно покачал головой, будто осуждал самого себя в прошлом. – Со временем у нее появился покровитель. Господин Акияма - богатый торговец в столице. Несмотря на то что прошло уже столько лет старик все еще с особым нажимом в голосе произнес фамилию этого человека. Не зная еще продолжения истории, я уже сам испытывал ненависть к данному персонажу. - Он мог купить ей все, что она пожелала, он делал ее дни легче и веселее. Мои же дела стали совсем плохи: клан взял один крупный заказ на выезде, и я вынужден был оставить ее надолго, - не объясняя мне всех тонкостей нашей профессии, Чонган продолжил. - А когда я вернулся, меня уже никто не ждал. Повисла неловкая пауза. - Ты мог бы отравить его, - невольно сорвалось у меня с губ. Рука почему-то сама собой потянулась к оружию. Даже не могу себе представить, что я бы сделал со своим соперником. Пожилой мужчина поднял на меня удивленный взгляд и задержал его на моем лице, внимательно исследуя глаза. - Я так и сделал. - Прозвучал наконец его голос как гром среди ясного неба. - И она умерла от тоски по нему. У меня даже ком в горле появился. Никогда прежде я не слышал об этом страшном эпизоде в жизни своего близкого человека. Думаю, даже Сатоши он эту тайну не доверял. Но ради меня сделал исключение, чтобы преподать, возможно, самый важный урок в жизни. - Я хочу тебе лишь сказать, что нам как синоби даны многие знания и умения, однако одну заповедь «крадущихся» вечно забывают: порой правильнее будет просто уйти, не оставляя в чужой жизни никаких следов, - старик, будто ему в глаз попал дым, протер его морщинистой рукой, а затем поднялся, упираясь на палку. - Вернись в форму и не пытайся ломать свою судьбу. Если суждено, вы еще увидитесь… С того момента я будто почувствовал себя воскрешенным. Судьба Чонгана и его возлюбленной глубоко меня тронула, но куда больше приободрили последние его слова о том, что наша встреча с Мэй все еще возможна. Я возобновил тренировки, но уже без явной агрессии, вновь был признан лучшим. Сатоши косился на меня с недоверием, но, кажется, не дулся. Сюрикены, как и полагается, снова вонзались точно в цель, а ноги уверенно зашагали по натянутой веревке. Но ни одна душа на свете не знала, чего мне стоил каждый такой день, я жил словно от ночи до ночи, подпитывая своей внешнее спокойствие слепой надеждой вновь однажды взглянуть в темные глаза юной гейши. Абсолютно слепой, таящей постепенно от голоса разума. В один из таких трудных дней я, вспомнив заветы Чонгана во время обучения, отправился к водопаду медитировать. Мне было необходимо побыть наедине с природой, попытаться ни о чем думать, чтобы продолжить на следующее утро изображать беззаботного и спокойного Кадзу. Устроившись на мокрых камнях, я уставился тупо на воду, падающую, казалось, с неба. Так и жизнь моя после встречи у «Белой цапли» вся полетела под откос. Вдруг где-то за спиной послышались шаги по камням. Об этом моем тайном месте знают в деревне немногие. Наверняка это Азуми: она последнее время просто одолевала своим, пусть и молчаливым, обществом. Но в следующее мгновение я неожиданно ощутил легкое касание чего-то нежного к своему плечу. Легко соскользнув по нему, упал мне в руку белый платок.