"Что скажешь теперь? Вспять историю повернёшь Или в бой пойдет Тень?"
( "Поэма о синоби". А. Россов)
Вдалеке уже брезжил рассвет, на улицах стали появляться люди. Редкие прохожие, чаще нищие и ремесленники, скользили по моему лицу равнодушными взглядами и проходили мимо, погруженные в свои заботы. Им не было никакого дела, куда так торопился пожилой мужчина, такого же убогого вида, как и они. Но я понимал, что, очарованный неведьмой, я был близок к провалу задуманного, ведь проникнуть в охраняемый дом без привычной темноты почти невозможно: вокруг становилось слишком много свидетелей. Дом городского судьи я нашел почти без проблем, заручившись поддержкой одного пьянчуги, валявшегося возле кучи мусора. Пришлось потратить еще пару минут драгоценного времени, чтобы его разговорить на тему ненависти к власти и несправедливости мира. Хорошо, что он был достаточно невменяем, что даже не задался вопросом, почему обычному прохожему с утра вздумалось пообщаться на подобные темы. С трудом поднявшись на ноги не без моей помощи, местное отребье, ругая на чем стоит свет богачей, показал мне дорогу и взял с меня обещание когда-нибудь отблагодарить его выпивкой. Таидзо Хори и вправду окружил себя достойной охраной. Возле его дома, видимо, после участившихся в городе убийств прогуливался, сонно зевая, стражник. Опасности для меня он никакой не представлял, но оглушить его прямо на центральной улице было бы слишком глупо. Значит, придется рисковать, попытаться пройти напрямую, представившись слугой господина Ямагути. Недолго раздумывая, я вышел из-за угла соседнего дома и, натянув подобострастную улыбку, по-старчески зашаркал в сторону дома судьи. Если бы меня видел кто-нибудь из моих учителей, однозначно похвалил бы за правдоподобность: я даже скрючился так, будто у меня спина болела. Заметив движение в свою сторону, охранник напрягся и посмотрел на меня, на всякий случай положив руку на ножны: — Стой, кто идет? Откашлявшись, чтобы голос стал скрипучим и старым, я пробубнил: — Это же я, Хэчиро, слуга помощника господина Хори, — грим у меня был отменный, так что никакой внимательный воин не должен заподозрить подмену, но стражник, похоже, знал моего предшественника в лицо куда лучше, чем я надеялся. — А что у тебя с голосом, лицом?.. — мужчина в доспехах прищурился, недоверчиво изучая меня. Если догадается, придется его убить. А не хотелось бы привлекать к себе лишнее внимание. Напрягая свои голосовые связки и все навыки перевоплощения, я постарался рассмеяться по-стариковски: — «Что-что», молодую жену завел — сам помолодел. — Какое бездарное вранье. Сам бы себе не поверил. Но воину, казалось, мой ответ пришелся по душе, потому что он, все еще не спуская с меня внимательного взгляда, вдруг заулыбался. Однако, на всякий случай, попросил документы от господина Ямагути. Что ж, этот стражник хотя бы честно выполняет свою работу, в отличие от тех, что дежурят на дозорной вышке. Хвалю. Пока охранник судьи с напряженным лицом перечитывал, явно плохо владея этим навыком, официальные бумаги, внезапно из-за поворота появилась юная девушка, по виду служанка. Она несла два огромных ведра воды со стороны колодца, еле справляясь с весом своей ноши. — Здравствуй, Йоко, — забыв про меня напрочь, воин сунул мне документы обратно в руки и полностью увлекся хорошенькой служанкой. — Давай помогу. Быстро сообразив, что к чему, я ловко опередил влюбленного мужчину: — Йоко, я как раз иду к дому, я помогу тебе сам, — девушка удивленно уставилась на меня, как и стражник. Пришлось снова приврать. — Я стар, но еще вполне силен, чтобы помогать таким красавицам. Удивительно, как мне в других образах удавалось не разговаривать привычным образом, делая речь более образной и продолжительной. В привычной жизни я крайне скуп на слова, но не на работе: если нужно, я становлюсь таким же болтливым, как Сатоши. Служанка лукаво вдруг заулыбалась, явно питавшая чувства к морщинистому взрослому мужчине в доспехах, и вручила мне свою ношу: — Несите на кухню, Хэчиро, а то хозяин скоро проснется и попросит воды, я сейчас приду. Не знаю, какие на самом деле были взаимоотношения между слугами этого дома, - мне было это безразлично. Гораздо важнее было то, что я уже придумал, как умрет Таидзо Хори. Не дойдя до помещения, оборудованного для приготовления пищи, и пары шагов, я осмотрелся по сторонам в саду перед домом и вытащил из поясной сумки крохотную колбу с ядом, который искусно приготовил Чонган. Прости, нежная, что он не захлебнется кровью, но перед смертью он будет так страдать, что вспомнит все свои грехи.Не колеблясь даже мгновения, я легко растворил капли жуткого варева в воде. Даже такой концентрации будет достаточно, когда городской судья решит освежиться после сна холодной водичкой. Вначале он почувствует жуткое головокружение, решит, что заболел. Ляжет на свою постель, позовет лекаря. К его приходу господин Хори начнет покрываться пятнами, появятся неуемные судороги по всему телу. А дальше — два — три часа, и, если мудрый знаток трав не подберет противоядия, что вряд ли, гнилая душа Таидзо покинет бренное тело. К этому моменту мы уже будем за границами города. По моему лицу расплылась коварная улыбка, но долго радоваться я себе позволить не мог и, поставив у входа в кухню ведра, принялся растерянно бить себя по лбу, делая вид, что забыл те самые бумаги, которые должен был передать для судьи от помощника. Охая и ахая на ходу, поковылял к выходу, где мило ворковали стражник со служанкой. Они заметили мое появление и, слегка отстранившись друг от друга, удивленно на меня посмотрели: — Я старый болван, оставил дома важные документы, — пояснил я уже на ходу, чтобы не привлекать к себе дополнительного внимания. Нужно побыстрее покидать город. — Видно, мало тебе одной молодухи, старик! — ехидно рассмеялся охранник под веселый смех Йоко, и я, уже удаляясь, покивал им, будто мне понравилась его глупая шутка.***
Умело заметая следы, я воспользовался тайником, находящемся в одном из сараев нижнего квартала, переоделся в привычное чистое темное кимоно, спрятал одежду Хэчиро в мешок и направился в сторону дома, арендованного Масамунэ. Я успевал вернуться к рассвету, так что важно было вернуться незаметно, чтобы никто и не подумал, что я всю ночь не спал. Однако, приблизившись к зданию, на мое удивление, я увидел, что в общей комнате разожжен огонь, возле которого сидели две тени, распивающие чай. В этих силуэтах легко угадывались фигуры Мэй и потомственного синоби. Стало интересно узнать, о чем они говорят. У них не так много общих тем, чтобы вести непринужденную беседу за завтраком. Приблизившись к тонким стенам так, чтобы не появилась моя собственная тень, я прислушался. — … Расскажи мне о нем, — как-то обыденно спокойно попросила гейша. Обо мне? Сатоши шумно отпил из чаши и явно язвительно произнес: — Ты что, хочешь моей смерти? — Нет, — судя по голосу, неведьма улыбнулась. — Просто сам он не слишком разговорчивый. — А ты наблюдательная… — внук Чонгана легко рассмеялся. — Да и рассказывать особо нечего. Грубый, мнительный, нелюдимый… Я тебе покажу, какой я людимый при встрече. Аж захотелось треснуть ему чем-нибудь потяжелее, но следующие слова меня остановили и заставили, затаив дыхание, дождаться конца разговора: — Но, кажется, ты его околдовала, я почти вижу в нем человека. Мэй выдержала ужасно долгую паузу, от которой все внутри переворачивалось. Неужели после тех мгновений в смотровой башне она еще не поняла, что я сильно влюблен? — Я такое не умею, только огонь, и то не всегда… — робко и тихо проговорил ее нежный голос. Уверен: она сейчас снова отвела смущенный взгляд от собеседника в сторону. — А я так и сказал, — весело произнес Сатоши, умудряясь успевать даже что-то жевать в такой ответственный момент. — Лед тает от огня, Мэй. В ответ лишь короткое придыхание со стеснительной улыбкой. — Только, знаешь… — мне кажется, в этот момент мы с девушкой оба замерли. Я смотрел на своего приятеля через сёдзи и буквально умолял не тянуть с продолжением, прекрасно понимая, что любое зерно, упавшее на почву, даст свои всходы. Каждый плод сомнения, выросший в ее тонкой душе, сделает нас с гейшей все дальше и дальше друг от друга. — Тающий лед опасен: можно провалиться и захлебнуться в холодной воде… Сомневаюсь, что Чонган обсуждал меня и свою гостью с внуком. Скорее всего, это было даже не роковое совпадение, а обычная банальная правда, которую я и сам прекрасно понимал. Только слышать ее, особенно после страстного порыва, было все равно больно. Не представляю, каково было в те минуты Мэй, которая ничего не ответила Сатоши, погруженная в размышления над его словами. Я злой и опасный — истина, от которой никуда не деться. Какой еще человек способен целовать любимую девушку, а уже через пару часов хладнокровно подмешивать яд мужчине, который прикоснулся к ней первым, убеждая себя, что делает это исключительно ради ее безопасности? Вдруг створка двери открылась, и на улицу вышел ронин. Он тоже наверняка слышал утреннюю беседу Сатоши и Мэй и, судя по спокойному взгляду, окидывающему улицу, был вполне согласен с внуком лекаря. По крайней мере, столкнувшись со мной лицом к лицу, Масамунэ не стал уточнять, как долго я подслушивал. Более того, он даже прикрыл за собой дверь, не давая завтракающим увидеть меня. Это было не благородство, а торжество над побежденным: ему удалось заручиться поддержкой даже моего приятеля, и он явно чувствовал свое превосходство. — Тебя не было всю ночь, — безэмоционально произнес бывший самурай, бросив на меня взгляд, как на мебель, и отправился на задний двор, где была привязана его серая лошадь, мерно похрапывающая рядом с конем лже-помощника судьи. — У тебя были дела? — Считаешь, я стану отчитываться? — копируя его тон, ответил я, следя за ним безразличным взглядом. Нет, ему не просто любопытно: он подозревает меня, держит, как и полагается, своего врага на коротком расстоянии и не упускает из вида. Ронин пожал плечами и принялся седлать кобылу: — Где твоя лошадь? — Возьмем за городом, — парировал я, явно чувствуя, что между нами с ним лежит огромная пропасть. Не только финансовая и классовая: разговаривая, мы все еще будто обмениваемся ударами мечей, пробуя стойкость противника. — И для Мэй? — аккуратно поддел опасную тему Масамунэ, делая совершенно равнодушный вид. Казалось, его ничего, кроме привязывания седла, вообще не интересует. Но это было обманом, уловкой для меня. Ясно же как белый день: проверяет мою реакцию на то, что он возьмет ее к себе на лошадь. Хотя что тут проверять? Я тебя к ней на расстоянии ниндзя-то не подпущу. — И для Мэй. Ронин как-то странно хмыкнул, но больше ничего не сказал. Полагая, что разговор, сравнимый с напряженной схваткой, окончен, я отправился в дом. Девушка скользнула по мне озадаченным взглядом, как и Сатоши, однако я не стал даже останавливаться и, сказав на ходу, что нужно собираться, отправился мимо них в комнату вновь наряжаться в Хэчиро и наносить этот ужасный грим, от которого уже все лицо чесалось. К городским воротам выдвинулись довольно скоро. Важный «господин Ямагути» сидел в седле, обводя улицы презрительным взглядом и периодически ругая меня, ведущего под уздцы его лошадь. Чуть поодаль держались Масамунэ и Мэй, которые шли пешком и изображали путешествующих брата и сестру. На подобных образах никто не настаивал, но ронин убедил девушку, что так будет убедительнее для стражи. Когда дозор у выезда из города уже был близок, Сатоши начал свой спектакль. Терпеть не могу такие его выступления, но деваться было некуда, пришлось подыгрывать. Он очень громко, так, что на него оборачивались встречные прохожие, ругал меня за забывчивость какой-то несуществующей в природе печати, а затем и вовсе, поравнявшись со стражниками у ворот, которые было хотели поинтересоваться у него о документах, свесившись вниз с седла, выдал: — А еду, бестолковый, ты не забыл хотя бы? — Бестолковый?! Я даже обернулся. На меня посмотрели веселые глаза приятеля, который буквально удовольствие получал от того, что может оставаться безнаказанным даже за употребление моих же собственных слов. — Нет, господин, — процедил сквозь улыбку я, стараясь не выходить из образа. — В мешке курица, свежая, я понюхал — проверил. Кажется, я ясно давал понять своим взглядом, что злюсь, но Сатоши, отчаянный, внезапно ударил мне снова по голове веером: — «Нюхал»?! Ах ты мерзавец! Как ты посмел нюхать мою еду?.. Стражники — невольные свидетели нашей сценки, вернее, ее единственные зрители, сочувственно на меня посмотрели и, предпочитая не связываться с гневливым господином, поторопили нас проехать быстрее. Следующие позади ронин и гейша явно весело переглядывались. Прекрасно.***
Уже планируя в голове, сколько всего выскажу несносному внуку Чонгана за эти дни моего безмерного терпения в роли слуги, я вдруг увидел, обернувшись в очередной раз на пару, идущую в нескольких десятков метров от нас, как девушка и бывший самурай что-то бурно обсуждают. Оказалось, когда мы наконец вновь объединились, отойдя от городской стены на небольшое расстояние, — посещение кладбища. Мэй хотелось попрощаться с теми, чьи жизни унес рейки, охотившийся на нее, и попросить у них прощения. Я было предложил свою кандидатуру, чтобы сопроводить ее, но бывшая майко почему-то попросила Масамунэ прогуляться вместе. Сатоши, не влезавший в беседу, только ехидно посмотрел на меня, провожающего ее лишь взглядом. — Может, он хорошо ориентируется среди могил, — будто с самим собой произнес он, тоже следя за удаляющимися фигурами. — Может. Даже не желая задумываться, почему она выбрала его, а не меня в свои спутники, я ушел в сторону ближайшего разъезда, на котором, с трудом набрав нужную сумму, выкупил гнедого коня и белоснежную кобылу. Не лучшие представители своего племени, но дорогу выдержать должны были. Говоря откровенно, путь туда и обратно я постоянно возвращался мыслями к поступку Мэй. Как его понять? Что он означал для наших отношений? И были ли вообще у нас отношения, кроме как два страстных поцелуя уставших от постоянных происшествий людей? Чуть снова не задумался о колдовстве: вдруг кицунэ — ловкая обманщица, которая заманивает в сети всех окружающих мужчин? Не знаю, как она, но я зарежусь тогда точно от тоски. Но вспоминая мгновения ночи, отогнал эти страшные мысли от себя подальше. Не хотелось верить, что Мэй на такое способна. Кто еще из нас наивный, да, красивая?.. Масамунэ и неведьма вместе с внуком лекаря ждали меня уже, как выяснилось, давно. Значит, и правда лишь попрощались с усопшими, не задерживаясь на разговоры наедине, что не могло меня не порадовать и не приободрить. Увидев в моих руках уздечки двух лошадей, бывший самурай удивленно изогнул бровь: — Все же? Она ведь гейша, их не учат держаться в седле. — Тогда для первого раза лучше кобыла, — спокойно произнес я, подводя к девушке животное с длинной белой гривой. — Жеребцы строптивее. Юная уже не майко с сомнением окинула взглядом лошадь, явно не чувствуя в себе уверенности для совершения подобного подвига. Она нерешительно погладила мохнатую мордочку, но не торопилась садиться верхом. — На незнакомой лошади?.. — ронин, заметив ее раздумья, сурово сдвинул брови к переносице. — Незнакомым не стоит доверять: не известно, как себя поведут, в любой момент могут предать, скинуть с себя… — я невольно полосонул по его лицу злым взглядом. Понятно: это про меня, я ненадежный. — Лучше пусть едет со мной. Сатоши буквально сиял от радости, наблюдая за нами с высоты всадника. В отличие от задумчивой гейши он прекрасно видел, что происходит между нами. Пожалуй, никогда еще у него не было столько материала для дальнейших издевок надо мной. Надо было все же идти одному. — Решай сама, — чувствуя, как противостояние вот-вот готово вылиться в настоящую войну, произнес я, стараясь даже не смотреть в ее глаза. Лишенной моей зрительной поддержки девушке пришлось нелегко с выбором. Она какое-то время еще подумала, пытаясь подружиться с предложенной кобылой, которая ее старательно обнюхивала, а затем неожиданно для меня призналась, что хотела бы попробовать самостоятельную верховую езду. Мудрая. Особенно мудрая от того, что не стала спрашивать, почему я, в отличие от ронина, не приглашаю к себе в седло. Конечно, это была бы лучшая на свете дорога, если бы меня обхватывали ее руки. Но я действительно злой и опасный, о чем мне едва ли не каждый пытался напомнить, и живу одним днем. Если вдруг в один прекрасный момент меня не станет и бывший самурай завершит наконец-то свой путь мести, Мэй останется совсем одна и даже не сможет убежать от опасности. И, умирая, я должен быть спокоен, что кицунэ с магией или без сможет выжить в этом страшном мире. А пока я жив, буду учить всему, что знаю сам. Учитель, как мы уже выяснили ранее, из меня никакой, но лучшего у нее точно не будет. Поняв, что в этот раз взяла моя, ронин благородно наморщил лоб, но промолчал, уважая сделанный Мэй выбор. И лишь когда она стала пытаться забраться в седло, рванулся было к ней, едва ли не скользнув своими аристократическими руками по ее тонкой талии: — Позволь тебе помочь… Еще раз — и у тебя рук не будет. Я открытой ладонью остановил его, проглатывая свою мысль, чтобы не озвучить: — Пусть сама пробует. Девушка как-то странно на меня взглянула, кажется, удивившись моей жестокости. Наверняка, сильно обижалась: мало того, что не предложил ехать вместе, так еще и как галантный мужчина не кидаюсь ей на помощь в такой трудный момент. Однако вдруг неведьма, вместо того, чтобы высказать свое недовольство, нахмурилась серьезно и спросила у меня, стоящего рядом: — А ты уверен, что у меня вообще получится? — ее сомневающийся взгляд указал на кобылу, которая нетерпеливо перебирала копытами, постоянно пятясь назад и явно не желая пускать на спину седока, даже такого очаровательного. На душе даже стало теплее в такой холодный снежный день, что мое мнение ей, пусть на толику, но важнее, чем ронина, хоть она и не рискнула со мной поделиться моментом прощания на кладбище. Я невольно улыбнулся краями губ: — Захочешь — получится, — в ответ мне последовал взгляд, в котором зародилась легкая искра решительности, скользнувший затем снова на морду лошади. — Не бойся: буду рядом, не дам упасть. Коварная кицунэ подняла на меня глаза, слегка прищурившись. Не знаю, поняла ли она, что эти слова предназначались не только езде верхом, но и всей жизни, но, кажется, догадалась, судя по тому, как тихо, почти бесшумно, одними ласковыми губами произнесла: — Знаю. Не без усилий ей удалось забраться в седло и даже обойтись без моей прямой поддержки. В одно мгновение она, схватившись, как я показал, покрепче за гриву, резко взмахнула вверх и чуть не перелетела через спину животного, отчего ронин даже метнулся было к ней снова, но, вовремя услышав мою подсказку, сумела удержаться на лошади. Не без гордости за саму себя, она посмотрела на нас с Масамунэ уже из седла и победно заулыбалась. — Смелая, — скупо похвалил я ее успехи, с трудом сдерживая расползающуюся по лицу улыбку. — Молодец. — Держись крепче, Мэй, — оставалось только добавить заботливому мстительному сопернику, тоже улыбающемуся от переполняющего чувства гордости за девушку. Пожалуй, не будь он таким заносчивым и не засматривайся он на мою неведьму, мы бы могли поладить. Его молчаливость и отрешенность куда лучше, чем болтливость и любопытство Сатоши, который, заметив, что наконец-то все готовы трогаться в путь, стал нас, ворча, подгонять: — До ближайшего постоялого двора день езды, а я не хочу спать в лесу, мне по статусу не положено…***
Всю дорогу он не унимался, испытывая мое терпение: припоминал какие-то веселые истории из своей жизни, иногда приплетая ни к селу ни к городу свои комментарии насчет моей угрюмости. Ронин равнодушно кивал, слушая его, поскольку был слишком хорошо воспитан, чтобы попросить его замолчать, а вот гейша, кажется, наоборот, получала удовольствие от подобного времяпрепровождения. У них даже завязался какой-то странный диалог о местных легендах, и девушка, чувствуя в этой теме явное превосходство, скрашивала наш путь в лесу различными преданиями. Ее я и бывший самурай слушали с куда большим интересом. Сатоши это заметил и даже наигранно обиженно заявил, что его истории были бы куда привлекательнее для наших ушей, если бы он тоже был красивой девушкой. Мэй, уже почти уверенно сидевшая в седле, смущенно засмеялась, украдкой бросив на меня взгляд. Поймав его, я лишь ухмыльнулся. Прав противный внук Чонгана. У одной из деревушек с тракта, ведущего в сторону юга, решили свернуть, чтобы на местном рынке купить еды. Проезжая верхом по одной из улиц, мы заметили, как народ со всех концов поселения стягивается куда-то в центр. Заглянув на неброскую площадь, увидели наспех сколоченный помост. — Это ярмарка? — удивленно спросила девушка, чье наивное сознание, похоже, рисовало лишь радужные перспективы. — Нет, госпожа, — произнес невесть откуда взявшийся парнишка, путавшийся под ногами ее кобылы. Одет он был как простой крестьянин. — Это для казни. Недавно отряд сёгуна нашел на тракте связанных разбойников, один наш, из деревни. Вот будут рубить голову за его злодейства. Гейшу всю передернуло, и она посмотрела на Масамунэ, который лишь нахмурился: — Это справедливый суд, Мэй. Но, кажется, она так не считала, потому что перевела взгляд на меня, словно ища у меня поддержки. Я не был согласен с ронином, потому что эти негодяи, напавшие на беззащитную девушку на дороге, заслужили самую жуткую смерть там же, у тракта, но и критиковать такой вид казни я не стал: — Хочешь посмотреть, как умирает твой враг? — хладнокровно поинтересовался я, не щадя ее чувства, и она тут же отрицательно замотала головой. Лошадь под ней нервно затанцевала, почувствовав ослабленную хватку всадницы. Пришлось даже уздечку придержать и повести ее кобылу ближе к площади самому. — Тогда пойдем, я покажу тебе, что бывает с преступниками. Мэй, ужаснувшись, нахмурилась, с трудом удерживаясь на ходу: — Это обязательно? — по моему лицу бывшая майко прекрасно видела, что я не уступлю, но все равно задала этот вопрос, ответа на который не последовало. Масамунэ и Сатоши нехотя последовали за нами. Поравнявшись со мной, ронин, крайне недовольный, посмотрел на меня своими холодными глазами и, пожалуй, впервые позволил себе звенящую злость в голосе: — Зачем ты хочешь ее напугать? — Чтобы, подписывая контракт, знала, на что идет, — не моргнув глазом, спокойно произнес я. — Это же справедливо, так? Он чуть не подавился от моих слов и больше не стал разговаривать, лишь сообщив, что займется лучше покупкой еды, чем будет смотреть на это. «На это», видимо, — это на то, как нежная натура будущей актрисы в очередной раз сломается при виде крови. Я и сам не хотел этого видеть, разумеется. Но, в отличие от него, прекрасно понимал, что доходчивее не смогу объяснить всю степень опасности заключения сделки с кланом, чем показать сейчас все наглядно. Возможно, увидев, что может случиться с ее тонкой шеей и умной головкой, Мэй одумается, и мы придумаем какой-нибудь другой выход из сложившейся ситуации. Я нарочно выбрал места для зрелища в первом ряду, протиснувшись между шумящими зеваками и ведя за собой за руку безвольную девушку. В какой-то момент мне даже показалось, что она даже не понимает, что происходит вокруг, потому что водила по сторонам каким-то пустым взглядом. Лишь в тот момент, когда на эшафоте появился палач и преступник, гейша оживилась, вздрогнула и сосредоточенно посмотрела на лицо будущей жертвы. Красная, злая морда разбойника при виде наточенного топора грозно зарычала, напугав собравшихся зрителей. Мэй тоже машинально в испуге отступила назад, но, повинуясь толпе, затем вновь вернулась на свое место, словно заставляя саму себя взглянуть на это жестокое представление. Она не просилась назад, не сопротивлялась, но в глазах ее явно стояли слезы в мгновение, когда рука смерти нависла над шеей приговоренного человека. Как мне ни было жаль ее, я стоял рядом и никуда не уводил, убеждая, что ей необходим этот страшный урок. Но, заметив, как ее губы задрожали от страха и глаза напряженно всматривались в лицо будущего покойника, я не выдержал и взял ее ладонь. Сильная моя неведьма лишь крепко стиснула мои пальцы в мгновение блеснувшего топора. Ни крика, ни отведенного в сторону взгляда, ни вздоха при виде текущей по помосту крови и покатившейся на край отрубленной головы. Только ком в горле, который она молча проглотила, оставив страх внутри себя. Но сдержанно моргнув, один глаз все же испустил предательскую слезу, покатившуюся по нежной коже щеки, которую я недавно так жадно целовал. В этом вся суть меня: я то обжигаю страстью, то наношу сердечные раны. Едва успев перехватить слезинку у порыва холодного ветра, я осторожно смахнул ее с лица моей храброй кицунэ. — Прости, хорошая, но ты должна была это увидеть перед встречей с Такао… — Эти мгновения слабости ее останутся лишь между нами. Хорошо, что Сатоши ушел вместе с ронином. Я такой болван, жестокий, грубый, как и говорили… Красивая, нежная девушка лишь молча кивнула в ответ и растерянно побрела к привязанным за площадью лошадям. Походка у нее была слабая, и лишь так я понял, что колени у нее дрожали. Но, гордая, она всем видом старалась показать, что совершенно не напугана. Я даже невольно ею загордился: эта тонкая артистическая натура еще фору даст любому в своей выносливости и решимости. Не знаю, чтобы было бы со мной, если бы я увидел сегодня впервые смерть человека и не имел за плечами страшный опыт синоби. Может, даже сорвался бы, сошел с ума от ужаса. Такое зрелище не для слабонервных. Однако к моменту воссоединения нашей компании у местного рынка Мэй почти даже не пошатывалась в седле и не перебирала нервно уздечку в тонких пальцах. Сатоши не преминул поддеть ее, поинтересовавшись, понравилось ли ей увиденное. Глупый и бестактный, куда ты лезешь? Я уже хотел было его осадить, как вдруг гейша на удивление спокойным голосом произнесла: — Я благодарна Кадзу, словами такое не описать, нужно было самой прочувствовать, — она даже холодно и коротко мне улыбнулась. — Что ж, — Масамунэ явно не верил ее словам, умело читая ее истинные эмоции. — По крайней мере, ты видела, как поступает с преступниками власть и каким может быть справедливое наказание… Девушка сдержанно кивнула. Однако внезапно вновь возник внук Чонгана, как и я, явно задетый уже вторым нелепым упоминанием о справедливости: — Справедливо было бы, если бы их убил там, на тракте, — Сатоши даже жевать свою рисовую лепешку перестал. — А сейчас было мерзкое развлечение для недалеких. Ронин недовольно нахмурился: — Убийство на дороге — это кровавая расправа, не достойная для самурая. Зря он поднял эту тему в присутствии двух синоби. Судя по его лицу, он это понимал, но не мог остановиться, тоже заведенный. А языкастый внук лекаря, похоже, не меньше моего уставший от его высокого общества, только и ждал, чтобы сцепиться с ним: — А, значит, кровавая расправа над детьми и женщинами — это в самый раз для благородных мужей? — от одного упоминания этих слов у меня кровь закипела. Сатоши бил не только по открытым ранам бывшего самурая, но и по моим. К чему сейчас? Я ведь и так еле держусь. — Что ты имеешь в виду? — удивленно приподнял бровь Масамунэ, уже предчувствуя, какой пожар разгорается. Они оба сделали шаг навстречу друг другу, будто соединяясь в настоящем поединке. Изучая друг друга взглядами, соперники были готовы вот-вот схватиться за оружие. Признаться честно, я был бы не против такого исхода. Нам всем нужно было спустить пар. Правда, Мэй ужасно неловко себя чувствовала и жалась ближе ко мне, похоже, ощущая себя в безопасности лишь рядом со мной. — Как тебя, господин..? — прошипел Сатоши, уже готовый выдать очередную едкую фразу. — Араи, — не без гордости за свою фамилию ответил бывший самурай, выжидающе смотря на своего противника. — Так вот, господин Араи, знаешь ли ты деревню Аогавара?.. У меня в ушах резко возник звон. Нет, я не ослышался. — Господин Араи, — кричит воин, преследующий меня, и оборачивается вдруг на своего командира, — мальчишка уползает в сторону реки, его поймать? Самурай, стоя у дверей в моего дома, смотрит на то, как я стараюсь по земле быстро перебирать ногами и руками, чтобы спасти себе жизнь в зарослях, и дает отмашку, чтобы меня оставили в покое. Я уже почти ничего не вижу: текущая со лба кровь застилает глаза. Но зато я хорошо слышу и твердо, на всю жизнь, запоминаю его фамилию.