Первый снег

***

      Лишь отойдя на достаточное расстояние, когда мой силуэт почти скроют темные ветки кустарников и деревьев, я позволил себе обернуться. Но у тайника уже никого не было. И тем лучше: ни к чему бередить сердце. Уже жалеешь, что сочла мою душу светлой, неведьма?       Убедившись, что меня не удастся разговорить, Сатоши какое-то время еще порассуждал о погоде и о том, как было бы здорово, чтобы вновь отстроили мост, путь до дома по которому короче, а затем увлекся едой. Всегда поражался тому, как он умудрялся есть на ходу и никогда не давиться. Зато, воспользовавшись долгожданной тишиной леса, я невольно вспомнил разговор гейши и Масамунэ.       Она сказала, что не знает, как относиться к той информации, которая ей открылась обо мне в таком неприглядном свете. Конечно, не одобряла мой поступок, но, судя по словам, сомневалась, что правильно поступила, не дав мне оправдаться. Только почему она это обсуждала не со мной, к которому было столько вопросов, а с человеком едва знакомым? Кто они друг другу? Кто мы с Мэй друг другу?.. Почему она доверяет ему больше, чем мне? Только потому, что он бывший самурай, а я синоби? Или есть другие, глубокие причины, на которые я не смогу повлиять?       Я пытаюсь отбиться, вырваться, когда сильные молодые руки в бинтах крепко сжимают меня и держат перед собой на весу так, как обычно держат куклы. Я даже похоже безвольно в воздухе болтаю ногами, умоляю отпустить меня. Но холодные синие глаза только прищуриваются: - Ты пойдешь со мной, - спокойно говорит высокий человек в длинном богатом кимоно. Он явный чужак: никогда его прежде не видел в деревне. - Пожалуйста, отпустите меня, - я с силой, какая только есть, стараюсь разжать его руки у себя на груди, но мне не хватает усилий даже чтобы ослабить его хватку. От напряжения лицо у меня краснеет до слез беспомощности в глазах. Не понимаю, кто он, что ему нужно. Внезапная догадка о появившихся в деревне самураях, собиравших подать, вдруг озарила мое сознание. - У меня ничего нет, отпустите!.. - Твоя мать мертва, тебе теперь некуда идти, - бесстрастно возражает мужчина и, схватив меня за шкирку, тащит за собой вдоль реки. Я еще какое-то время безрезультатно отбиваюсь, но довольно быстро смиряюсь и полностью расслабляю тело, чтобы ему хотя бы стало тяжело меня волочить по земле, и нарочно цепляюсь за все ногами и руками, раскинутыми в стороны. Почувствовав, видимо, мой безмолвный протест, отдающий лишним грузом в руке, сжимающей мой ворот, человек недовольно морщится и снова приподнимает меня на уровень своих ледяных глаз: - А ты характерный, - губы дрогнули усмешкой. - Куда вы меня тащите? Мой дом здесь, - я даже радуюсь, что он наконец снова заговорил. Появляется шанс выяснить главное. - Я не хочу никуда! Синие глаза снова хитро прищуриваются: - Мы идем в горы, в деревню синоби. Там теперь будет твой дом. Я пробую на вкус новое слово. Раньше никогда не слышал подобного от родителей, а в нашей рыбацкой деревне не было людей подобной профессии. - «Синоби»? Кто это? - Сильные люди, - лишь такой ответ я слышу. «Сильные»? Я невольно вспоминаю глаза в прорези шлема, руки воина, сдавливающего тело моей матери: - У них есть оружие? Явно благородного происхождения мужчина останавливается и резко меня отпускает, от чего я сразу падаю в песок плашмя. Он безразлично смотрит на то, как я с трудом справляюсь с падением, отряхиваюсь и лишь затем смотрю на него снизу вверх. - Ты сам станешь страшным оружием, - человек вдруг коротко улыбается и снова продолжает путь, уходя все дальше от Аогавара. Я больше ничего не спрашиваю и иду за ним, сам того не замечая, как выхожу на дорогу мести длиной в жизнь.       Вспоминая себя в те времена, когда я еще плохо понимал, с каким образом существования связываюсь, я начинал осознавать, что мне тоже потребовалось много дней, чтобы принять себя новым. Возможно, и Мэй лишь нужно время, чтобы смириться и не осуждать мои поступки, каждому из которых есть оправдание. Если конечно, у нее вообще есть желание понять меня.       В лабиринте пещеры шли быстро, игнорируя Бэто-Бэто, вновь давшим о себе знать далекими и глухими звуками. Сатоши, на удивление, даже не ворчал, что устал, хотя в ногах, даже натренированных годами, уже чувствовалась слабость. Но уже у подъемного механизма, ожидая, пока я опущу к нам вниз корзину при помощи рулевого устройства, он вдруг произнес, задумчиво вглядываясь в темноту шахты: - А ты бы хотел жить где-нибудь в городе, без всех этих радостей жизни синоби? Я смерил его непонимающим взглядом, продолжая работу. - Ну, без тайных ходов, секретных мест, жить просто в доме с выходом на улицу, где, напротив, например, лавка ювелира, а чуть дальше - чайный домик, где по вечерам танцуют гейши? - будто невзначай, пояснил внук лекаря. - А из рукавов не сюрикены сыплются, а монеты? - Ты что, сбежать надумал? - маловероятно, чтобы такие мысли могли быть у потомственного синоби, вся семья которого положила свое существование на процветание клана, но я все же поинтересовался. Сатоши приподнял бровь, посмотрев на меня, как на глупца: - Я про тебя. Меня моя жизнь устраивает. - Меня моя - тоже, - не солгал я, помогая корзине опуститься еще ниже. Да и как я мог иначе ответить? Я не помнил другого образа жизни. Вколоченные в меня насмерть устои и нравы «крадущихся» его же отцом и дедом давно впитались в мою кровь и плоть.       Встреча с гейшей, конечно, внесла в мой быт изменения, заставила взглянуть на мир под другим углом, но даже она не отменяла упрямого факта, что я связан навсегда с кланом. Иногда, безусловно, я задумывался о том, что могло бы быть, если бы Мэй пришла жить в нашу деревню или если бы я попытался изменить свою жизнь, но умом прекрасно понимал, что это невозможно. По крайней мере, сейчас. - Просто знай: если надумаешь, я буду голосовать против того, чтобы тебя убить, - совершенно обыденно произнес Сатоши, и мы начали подниматься вверх. Удивительный день: меня спас от смерти злейший враг, сын убийцы родителей, а казавшийся всегда дурачком веселый приятель детства оказался одним из самых простых, но открытых людей.       Нас, юных синоби, Акайо ведет к дому дзёнина по тропинке через роскошный цветущий сад. Сатоши, как самый любопытный и языкастый, интересуется у учителя, зачем мы идем к предводителю клана, и тот вдруг, повернувшись, окруженный нами, мальчишками, которым раньше даже не позволялось открыто смотреть на главу деревни, холодно произносит: - Вам покажут суд.       Мы перешептываемся между собой. «Суд» - это что-то о справедливости, о наказании. Сначала возникает идея, что кто-то из нас сильно нашкодил, но учитель пресекает праздную болтовню и велит нам смолкнуть, отодвигая створку дома дзёнина.       Я, гуськом следуя за Хонгом, идущим впереди, почтительно склонив голову, иду вдоль стены и, как и другие ученики клана, сажусь на колени, стараясь не поднимать головы, хотя ужасно интересно рассмотреть собравшихся. Ведь это первая такая уникальная возможность увидеть вблизи всех и сразу взрослых членов клана.       Рискнув дерзнуть, я осторожно, пока Акайо отвернулся поприветствовать других, чуть выпрямляю шею и исподлобья осматриваюсь. Рядом со мной, выстроившись в линию, на коленях сидят остальные мальчишки. Судя по лицам, всем тоже безумно интересно, но страшно ослушаться, чтобы посмотреть на большой зал, в котором будет вершиться суд клана. Сатоши борется с обуревающим любопытством, и наконец наши взгляды встречаются.       Не сговариваясь, как по команде, мы еще чуть выше поднимаем головы, и видим перед собой чуть ли не сплошную стену из гордых сильных спин мужчин и женщин-синоби, которые лицом повернуты к Такао - нашему предводителю, который о чем-то тихо переговаривается с Чонганом, одним из самых пожилых среди пришедших. Лекарь не спорит с дзёнином, но неприятно хмурится, сдвинув большие брови. Холодный взгляд синих глаз скользнул по его морщинистому лицу, и Чонган, поклонившись, отходит в сторону, а затем кому-то, сидящему у дальней стены, бессильно пожимает плечами. В общем шуме тихих перешептываний не слышно, ответил ли ему что-то человек.       Такао тоже смотрит в ту сторону, но в следующее же мгновение поворачивается к собравшимся: - Сегодня мы будем решать судьбу Ючи, - перебинтованная рука указала на поднявшегося с колен молодого парня, того самого, которому, видимо, не смог помочь лекарь.       Ючи я прежде видел на тренировках. Он занимался с другими взрослыми и удивлял поразительной ловкостью рук и пластичностью тела. Казалось, что никакое оружие не способно нанести ему вред. Правда, последний месяц он где-то пропадал. Я думал, что ушел на задание, оказалось - нет. - Все мы знаем его семью, прославившую наш клан, - безэмоционально говорит дзёнин. - Выслушаем его отца, Ясуо.       Из первого ряда старших поднимается суровый на вид старик, опирающийся на палку. Он явно старше Чонгана, его голова вся покрыта непроходимой сединой. - Ты не так давно в нашем клане, дзёнин, - в тон Такао холодно, но с почтением отвечает старый Ясуо, даже не глядя на вмиг погрустневшего собственного сына, чьи руки, как я уже разглядел сквозь толпу, были крепко связаны веревкой. - Но порядки наши хорошо знаешь. Он предатель.       Под робкий ропот, пронесшийся, будто сквозняк, над собравшимися, мужчина подходит к столу перед главой деревни и бросает камень в черную миску. Я не верю своим глазам. Такао, кажется, тоже несколько смущен, но молчит и переводит взгляд на сидевшую рядом с Ясуо женщину. - Куноити Мидори, что скажешь ты?       Мидори с убеленной головой печально смотрит на виновника собрания, а затем говорит, обернувшись к другим членам клана: - Мой муж справедлив. Но я прошу пощадить этого глупого влюбленного мальчишку. Девушка вскружила ему голову, он просто увлекся… - она отчаянно искала в глазах соседей поддержку. Синоби сурово молчали в ответ. - Он мой сын, дзёнин, и я не могу проголосовать иначе.       Ее камень звонко опустился в окрашенную в белый цвет миску. - Акира, твое слово, - Такао никак не прокомментировал поступок матери, отведя холодные глаза в сторону еще одного члена семьи Ючи.       Услышав это имя, я невольно, забывшись о приличиях, поднял голову и уставился на одного из учеников. Другие мальчишки уже смотрели на Акиру, одного из самых младших среди нас, который стал бледнее смерти. - Дзёнин, ребенок же еще… - вдруг подал голос Чонган, привстав со своего почетного места. - Какое взвешенное решение он может принять?..       Но предводитель даже ухом не повел и смотрел прямо на бедного Акиру, стальным тоном произнеся: - Он не ребенок, а будущий синоби и должен знать с детства, как и все другие учащиеся, что может случиться с тем, кто решит самовольно покинуть клан.       Лекарь удручённо покачал головой, но спорить не стал. Может быть, в душе был согласен с ним. Но я был потрясен до глубины жестокостью мира, в котором оказался. Моего почти ровесника, едва научившегося азам грамоты, вынуждают решать судьбу собственного родного брата. Раз за разом я убеждался в том, что о кровожадности «крадущихся» не зря слагают легенды.       Под пристальным взглядом Такао Акира на подгибающихся ногах подошел к его столу и трясущейся рукой проголосовал за спасение Ючи, который тут же слабо улыбнулся. Однако радость его была преждевременной.       Учитель заставил нас досмотреть жуткое зрелище до конца, выслушать обвинения и редкие оправдания преступника. Подсчитывать камни в конце дзёнин даже не стал, поскольку перевес был слишком очевидным: черная миска была полна с горкой. - Ючи, ты видел все сам, - звучит вместо вердикта. Я думал, он заплачет. Но нет: гордо поднялся с колен и приблизился к Такао. Единственное - закрыл глаза, тяжело, в последний раз, вздохнул. Блеск меча - и суд закончился. Страшный и кровавый суд.       К Такао решили идти вместе. Я вообще-то собирался посетить его один, поговорить наедине, но прогонять Сатоши после его неожиданного откровения было как-то невежливо. Тем более что он, казалось, по какой-то причине проникся к истории неведьмы, хоть и умело маскировал свое истинное отношение под груду шуток и колкостей.       Несмотря на то что уже над головой было ночное небо, блестевшее, совсем как недавней прекрасной ночью, тысячами звезд, в доме главы клана горел свет. Может, колдовал, как обычно, а может, занимался делами деревни. В другое время не стал бы его беспокоить, зная, что он, как и я, предпочитает проводить время в одиночестве, но сейчас я вынужден был нарушить его покой.       Перебором пальцев постучал по дереву сёдзи, ожидая разрешения войти. Тень в длинном кимоно, склонившаяся над столом, в мгновение дернулась, взмахнула широким рукавом, и какие-то листы под руками дзёнина превратились в пепел. Видимо, помешал все же волшебству. Через несколько минут Такао отодвинул створку и тут же встретился со мной взглядом. - Кадзу… - без удивления, скорее с раздражением произнес колдун, а затем посмотрел мне за спину, где стоял внук Чонгана. - Сатоши… - он зло хмыкнул и добавил. - Явились. - Прости, дзёнин, - спокойно пожал плечами потомственный синоби. Ни тени раскаяния о содеянном не было на его лице. - Не успели предупредить, что надо уйти. Нас не искали?       В свете, льющемся из открытой двери, он окинул нас брезгливым взглядом и без труда заметил наш помятый после схватки вид. И это мы еще снегом кровь почти оттерли с одежды и кожи, лишь разводы остались. Несколько часов назад мы выглядели куда печальнее, особенно если вспомнить Араи. - Заходите, - ему явно не хотелось принимать посетителей в столь поздний час, тем более таких несносных гостей, доставлявших головную боль, но все равно пригласил внутрь широким жестом.       Было не до церемоний, так что я сразу ухватился за возможность решить вопрос, не откладывая его на утро, и прошел к его рабочему месту, без особого приглашения устроившись на подушке у стола, где он обычно принимал просителей. Сатоши устало опустился рядом.       Такао устроился напротив меня и, сложив перебинтованные руки в недовольную позу на груди, вопросительно приподнял бровь. Холодные синие глаза выжидающе смотрели прямо в душу. Что-то подсказывало, что он уже знает, о чем я стану просить, имея в союзниках вездесущих ёкаев, но я все равно решительно произнес: - Дзёнин, Мэй хочет заключить контракт.       Мне самому это желание не нравилось, а уж как отреагирует Такао - страшно представить, однако бровь колдуна стала еще чуть выше - и только. Я, хоть и смутился такой реакцией, счел это предложением продолжить, поэтому деловито, как полагается обсуждать подобные вещи, добавил: - Клан должен будет найти и помочь убить некого Привратника, которому понадобилась печать на ладони кицунэ.       Тонкие пальцы правой руки недовольно заперебирали какой-то нервный ритм по противоположному предплечью. Не согласится, прогонит, как только подберет грамотный отказ. - Ее цена: служба на клан, - цепляясь чуть ли не за последнюю надежду, проговорил я. - Частично оплатит некий ронин.       Внимательный и серьезный взгляд отвлекся от моего лица и устремился к зажженному очагу, словно устав выслушивать мой бред. Я невольно бессильно повернул голову в сторону Сатоши, предчувствуя близкий провал переговоров. Никогда не думал, что когда-нибудь буду принимать от него помощь в таком количестве, как за последние дни. - Дзёнин, я могу поговорить с дедом, а он - с другими, поможем, - без слов понял меня внук Чонгана и тоже взялся уговаривать. - Не бросать же теперь лисицу, тем более что она спасла одного из нас. Ай да Сатоши. Беру свои слова, не бестолковый: хитрый. - Я тоже возьму на себя ее долг, - подхватил я прекрасную идею, поданную приятелем. - Помогу выплатить.       Колдун как-то удивленно посмотрел на нас, будто не поверил, что это говорили именно мы, последнее время расстраивающие абсолютным непослушанием и безответственностью. Невозможно было понять по его бесстрастному выражению лица, о чем он думал в те мгновения, однако, испытывая наше терпение, наконец он выдал, прищурив ледяные глаза: - Я буду думать.       Уже неплохо. По крайней мере, не сразу отказал. Еще не согласился, конечно, но раз собрался поразмыслить над рисками связи деревни с опасной нечистью, значит шанс есть. Не в моих правилах кого-то убеждать, но приложу все усилия, чтобы ответ стал положительным. - Долго? Они в лесу ждут, - уточнил я, прекрасно понимая, что запасов в тайнике не так много, да и сыро там, холодно. Араи как-нибудь переживет, а вот Мэй может заболеть. Хоть она на меня и обижалась, я не мог допустить ее плохого самочувствия. - Веди их сюда, гейша пусть живет у Чонгана, а ронина оставь в гостевом доме, - последнее, что сказал глава клана, прежде чем выставить нас с Сатоши за дверь, который, будто читая моя мысли, удивленно произнес, оказавшись на улице: - Он разрешил прийти и ронину?..       Чужаки действительно были крайне редки в наших землях. Бережно охраняя тайну «крадущихся», мы не приводили никого в деревню без особой необходимости. И даже когда она возникала, проверяли тщательно биографию будущего гостя. Последним исключением из этого правила была очаровательная неведьма, которой я был обязан жизнью за свое спасение.       Тоже поразившись решению дзёнина, я не рискнул возразить или даже оспорить его, боясь, что он разозлится и откажется помогать вовсе. Хотя в тайне я лелеял надежду, что смогу избавиться от общества бывшего самурая и своего врага, ведь, если клан возьмется за заказ, необходимость в младшем господине Араи отпадет вовсе: у колдуна имеется свой опыт в обращении с нечистью. Однако, видимо, нужно было терпеть его присутствие еще и на своей территории. Красивая, ты уже не веревки, а нитки из меня вьешь.