Первый снег

      Как мы на пару с ронином ни убеждали Мэй, что с ней должен идти я, бывшая майко стояла на своем, требуя дать ей возможность показать, что она не беспомощна. И лишь когда девушка припомнила, что я сам постоянно настаивал на ее самостоятельности, я сдался, не подобрав более весомого аргумента. — Просьбу выполни, — произнес я, наблюдая за тем, как гейша решительно двинулась в сторону улицы через запасной выход. Сильная, смелая. Тонкая ее бровь в ответ вопросительно изогнулась. — Выживи.       Не только сейчас: всегда. Не знаю, как ей удавалось справляться каждый раз со своими страхами, но будущая актриса лишь кивнула, не выдав своих чувств даже дрожанием ресниц, и с силой толкнула дверь.       Мучаясь желанием последовать за ней, я с тревогой стал прислушиваться к тому, что происходит за стенами тайника. Вначале дикий вой вдруг оборвался, а затем усилился и стал будто отходить в сторону от убежища, увлекаемый, видимо, появлением Мэй. В груди все сжималось от ужаса, словно это я, а не кицунэ отвлекал внимание призрака. — Я не могу это спокойно слушать! — еле сдерживая себя от крика, злобно произнес Масамунэ и уже собрался было воинственно рвануться вслед за девушкой, как я остановил его, схватив за рукав. Как будто один ты беспокоишься! Он с силой выдернул его из моих пальцев и, сузив глаза, уже приоткрыл рот, чтобы процедить сквозь зубы какую-нибудь колкость, скользя по моему лицу взглядом холодных глаз, как я опередил его, отразив не менее злым взором: — Хуже сделаешь: разозлишь духа. Я пойду. — Как по мне, так иди ты на все четыре стороны: от твоей смерти мне только дышать легче станет, но я пообещал себе, что Мэй не будет рыдать над твоим хладным трупом.       Не уверен, что бывший самурай поверил моим словам о том, что ситуация от его появления только накалится и от этого может пострадать, в первую очередь, неопытная колдунья, но, во всяком случае, пыл поумерил. Даже поделился каким-то мешочком, снятым с пояса, где, по его словам, была особенная смесь трав и алмазной пыли, которая может отгонять нечисть. Вряд ли младший господин Араи действительно переживал за меня, скорее тоже не хотел, чтобы девушка оплакивала мое разорванное тело. Потрясающе высокие отношения между двумя злейшими врагами: так и до дружбы недалеко. Нехотя я принял его помощь снова и вышел на улицу.       Вокруг было сплошное белое полотно, в котором с трудом различались черные стволы деревьев, за одним из которых вдруг мелькнуло зеленоватое кимоно. За ним, словно по пятам, скользило в воздухе нечто, окутанное снежным вихрем. Юки-онна не пыталась явно убить, лишь пугая страшными звуками и взмахами когтистых рук, однако почему-то девушка, вместо того, чтобы собраться с силами и вызывать огонь, как было в случае с пауком, убегала все дальше в лес.       И вдруг меня осенила чудовищная мысль от наблюдения за этой сценой: вдруг у Мэй ничего не вышло, и призрак теперь преследует ее, не оставляя в покое, ведь у юной гейши бывали провалы в магических опытах. Тогда, если не вмешаться, Юки-онна замучает холодом отчаянную девушку, превратив в ледышку.       Свою жизнь, особенно в противовес жизни Мэй, я не ставил ни во что, тем более что мое сердце уже давно было вырвано из груди и хранилось в нежных руках очаровательной неведьмы, которая истязала меня своим недоверием. Поразмыслив на ходу, я вытряс себе на ладонь содержимое мешочка Араи, крепко сжал его, чтобы не просыпать, и стал передвигаться перебежками в сторону гейши, которая пряталась за очередным стволом и бледнела от страха, озираясь на жуткую полупрозрачную женщину. Мэй напрасно взмахивала замерзшими руками: огня все не было. Вот поэтому я и верю оружию и своему телу больше, чем колдовству: никогда не знаешь, когда подведет.       Подкравшись ближе, я уверенно метнул в спину нечисти волшебную смесь, которая едва коснулась контуров почти невидимого тела, сметенная почти полностью порывами ветра. Однако, как оказалось, этого было достаточно, чтобы отвлечь призрака на себя. Шипя, словно змея, которую я уже однажды убил, Юки-онна медленно повернулась в мою сторону и издала, раскрыв неестественно огромный зубастый рот, такой визг, что я невольно закрыл уши, чтобы не оглохнуть. Заметив, что я безоружен, призрак замахнулась тонкой, будто палка, рукой, и я едва успел увернуться, чтобы не стать рассеченным.       Неведьма испуганно вскрикнула, видимо, решив, что от моего сердца остались лишь воспоминания, а затем невольно выдохнула, увидев, как я ловко вынырнул из-под очередного удара острых когтей. Говорил же, красивая: я ужасно живучий. Никогда бы не подумал, что мои навыки синоби пригодятся не только на заданиях, но, кажется, с появлением Мэй в жизни все сильно изменилось.       Однако, как бы я ни был вынослив, я понимал, что долго не протяну, уходя от рассекающих воздух невероятно длинных ногтей. Как настоящий «крадущийся», начал обдумывать пути отхода, не отвлекаясь внешне от атак, но быстро пришел к выводу, что без сил кицунэ не справиться. А та совсем поникла, охваченная переживанием за меня, и из этого состояния вывести ее мог только сильный испуг, побуждающий действовать. В прошлый раз мне моя методика обучения боком вышла, но зато помогла девушке обрести силу от отчаяния. Прости, нежная, что снова сейчас заставлю нервничать. Только не оборачивайся лисой.       Прием, когда-то отработанный на Цутому, был безотказным: будто случайно споткнувшись, я мягко упал в снег, словно враз обессилев. Полупрозрачная фигура Юки нависла надо мной, невесомо касаясь почти бесплотной рукой моей груди, перебирая по ней остроконечными пальцами. Я старался не смотреть в эти жуткие, на половину лица, глаза, надеясь, что моя хитрость сработала. В противном случае у меня, правда, больше не будет сердца, даже жестокого и злого.       Однако Мэй почему-то не торопилась мне на выручку. Страшная мысль, что она и вовсе не решится меня спасать, ударила в голову такой острой иглой, что вправду стало страшно. Неужели настолько обижена? Нет, быть не может: у нее доброе сердце. Заметив, как она бежит в мою сторону, тщетно пытаясь взмахом ладоней вызвать хоть искру, я, как хороший актер, закатил глаза и намеренно громко застонал, когда призрак вновь замахнулся, чтобы нанести удар, сверкая хищной улыбкой.       Признаться, я даже в итоге веки прикрыл, и не только потому что так полагалось по роли раненого. Если все же не выгорит, лучше не видеть это чудовищно прекрасное лицо Юки-онны, когда она вскроет мне грудную клетку. Раз доверился Мэй, значит, пусть она и решает мою судьбу. В конце концов, хоть какая-то от меня польза будет: научится вызывать огонь быстрее. Но судьба была ко мне крайне благосклонна: — Кадзу!.. — услышал я наконец отчаянный крик, которого так долго ждал.       В следующее же мгновение хрупкая уже не майко буквально упала мне на грудь, заслоняя своим телом от призрака. Вспышка яркого огня, который было видно даже через опущенные веки, озарила всю округу, словно приход летнего полуденного солнца. Приоткрыв один глаз, я увидел, как когтистая рука Юки-онны ударилась о живой горящий щит, укрывающий нас с Мэй, и полупрозрачное существо, от ужаса истошно завизжав, перекосилось, задрожало от злости и бросилось метаться от дерева к дереву, словно ее конечности действительно были обожжены и оно пыталось остудить их.       Спустя минуту призрак буквально растаял в воздухе, оставив после себя лишь пепел на снегу. За чем бы оно ни приходило, оно ушло в свой страшный мир, по крайней мере, на какое-то время.       Разрумяненная от бега и волнения девушка еще долго смотрела в ту сторону, видимо, опасаясь, что нечисть может вернуться, а затем, успокоив дыхание, перевела на меня встревоженный взгляд, осматривая мое тело. Не найдя на нем даже царапины, гейша взглянула на мое лицо, которое, как бы я ни старался, расплывалось в хитрой улыбке: — Ты… не ранен? — строго сведя брови к переносице, догадалась наконец будущая актриса. — А ты бы хотела? — Юки-онна мое сердце не забрала, в отличие от тебя.       Удивительно прекрасный был момент: очаровательная неведьма была так соблазнительно близка, облокотившись на мою грудь, что я легко мог бы, приподнявшись, поцеловать ее. Но вот только, кажется, девушка была к этому не расположена. — Я же видела, — отстранившись от меня, она села на колени, явно начиная злиться не на шутку. — Видела, как ты стонал и даже потерял сознание.       Мое и без того шаткое положение в ее жизни, похоже, начинало совсем рушиться. И как мне это удается? Раз за разом я стараюсь сделать лучше, но в итоге только порчу. — Если бы я не притворился, красивая, огонь ты бы так и не вызвала, — я сел рядом с ней, заглядывая в ее темные глаза, которые мрачнели все сильнее. Казалось, хуже уже быть не может, чем такой суровый взор из-под ресниц, но ей удалось буквально нож к моему горлу приставить одним вопросом: — И как часто ты притворяешься?       Ясно: речь не об игре в раненого, ей интересно, как часто я вру ей в жизни.       Невольно тяжело вздохнув, я понял, что лучшего мгновения уже и не представится сказать то, что внутри: ронина нет поблизости, мы сидим рядом в заснеженном лесу, еще разгоряченные недавней опасностью и взволнованные постоянными недомолвками. Если бы она только знала, как мне было трудно заставить себя коснуться своими холодными пальцами ее нежной кожи щеки… — Часто, Мэй, я ведь синоби, — звуки шли будто из самой глубины души, заставляя меня физически буквально ощущать, как они рождаются во мне. — Но не с тобой, с тобой я честен.       Одни слова без поступков — лишь слова. Но и не одной кровью врагов, которых я готов был и дальше убивать ради нее, нужно доказывать свои чувства девушке, особенно гейше, — я понимал. Решив подкрепить признание поцелуем, я потянулся было к ней в надежде, что холод зимнего леса будет растоплен моим горящим сердцем, но… девушка вдруг отпрянула назад.       Не передать, какую режущую боль я ощутил в тот момент. Я словно во второй раз увидел их с ронином в одном доме. — Кадзу, — немного смягчив серьезный тон, произнесла моя коварная кицунэ. — Я понимаю, что у тебя … — я обескураженно наблюдал за тем, как она с трудом подбирает слова. — У тебя очень тяжелая судьба, профессия… Я только молча сглотнул, ощущая, как замерзаю. Всё? Это черта, за которой начинается «дружба» между мужчиной и женщиной? Я стану как Азуми? Давно меня так не колотило от холода. И только ли от холода?       Замечала мое состояние или нет Мэй, но она выглядела далекой, почти недосягаемой, однако будто собранной для каких-то важных душевных признаний. Похоже, не один я рискнул высказать то, что пряталось внутри сердца. — Понимаю, что ты действуешь так, как тебя научили, — я почти ее не слышал, будто у меня уши заложило. Она старалась избегать со мной прямого обмена взглядами и пересыпала хлопья снега из ладони в ладонь. Не верю, что ей был так интересен этот процесс, скорее просто не знала, куда еще себя деть от нарастающего между нами напряжения. — Но мне сложно.       Не понимая, что делать и как успокоить ее, я кивнул, хотя к горлу подкатывал какой-то странный комок. Девушка наконец посмотрела на меня, видимо, проверяя, жив я еще или нет, буквально сраженный наповал ее откровением. Я живой мертвец, прекрасная кицунэ. Видимо, мое состояние ей показалось удовлетворительным, и она решила меня добить: — Мне сложно мириться с тем, как ты себя ведешь, — почти шепотом, будто кто-то мог еще услышать, произнесла гейша, смущенно отводя взгляд. — Пойми и ты меня: еще недавно я и представления не имела обо всем этом…       И хотя бывшая майко изъяснялась полузагадками, я понимал, о чем речь. Это было правдой: буквально несколько недель назад она жила размеренной жизнью ученицы в окия, совершенствовала свои навыки женских чар, училась правильно заваривать чай для гостей, а теперь жизнь словно пошла кувырком: колдовство, злые духи, злой и жестокий синоби, благородный бывший самурай под боком. Немудрено устать от свалившегося на хрупкие женские плечи, даже если внутри гордый и сильный дух. Первый день в клане я провел в доме у старого лекаря, который показался мне ужасно вредным и строгим. Он сначала долго ворчал, когда меня привел человек с перебинтованными руками, а потом сокрушался, что не знает, что со мной, глупым, делать.       Сначала я не понимал, почему старик меня счел глупым, раньше меня родители так не называли, но буквально к наступлению ночи я и сам стал себя таким осознавать: он засыпал меня разными вопросами по образу жизни синоби, проверяя мои познания, а я, как и подобает сыну рыбака, только молчал и бессмысленно часто моргал.       Чонган, так звали этого лекаря, закончив с допросом, назвал меня еще раз дурачком, махнул рукой и ушел спать, даже не удосужившись дать ответы на свои вопросы. Я остался сидеть в общей комнате у очага, так и не понимая, кто я теперь, что я должен делать…       Но спасение пришло неожиданно в виде лопоухого паренька, который все время, что старик меня опрашивал, выглядывал из-за ширмы, ведущей, видимо, в его комнату, и бесшумно смеялся над моей глупостью, прикрывая рот ладонью. Он вышел ко мне и сел рядом. — Откуда ты такой странный? — мальчик, казалось, был моим ровесником, но, видимо, куда сильнее меня, судя по тонким и жилистым рукам и ногам. — Где твои родители? — Я из Аогавара, — с трудом произнес я, уже предчувствуя, как слезы подступят к глазам от воспоминаний о семье. — Мама и папа мертвы… Паренек не стал меня жалеть и даже улыбнулся: — Смерть — это не страшно, — я удивленно на него посмотрел, и он пояснил. — Здесь все так говорят. Я Сатоши, кстати. Я тоже назвал свое имя. Оказавшийся внуком вредного старика, мальчишка рассказал о своих родственниках, которые ведут историю от какого-то именитого синоби. Наверное, на меня это должно было произвести неизгладимое впечатление, но я в конце только спросил: — Кто такие синоби? Сатоши тоже смерил меня презрительным взглядом, как и его дед: — Как этого можно не знать? — я пожал плечами, собираясь рассказать, что в нашей далекой от бед деревушке никогда не слышал о таких людях, как потомственный «крадущийся» взялся мне рассказать самую суть моей будущей жизни: — В груди у нас лёд, в голове — четкий план, а в руках — оружие. Никто не знает наших имен и не помнит наших свершений. Мы живем и умираем в тени и в крови других. Ходим бесшумно, тихо устраняем тех, кто мешается. Всегда злые и холодные, как сама смерть… Спустя десятки дней я произносил эти слова на присяге верности клану.       Вспоминая, как я долго мирился с новым образом жизни, я грустно улыбнулся Мэй, совсем притихшую: — Я тебя понимаю, неведьма, — кажется, мы даны были друг другу, чтобы научиться тому, что не хватает каждому из нас: ей — уверенности в себе, твердости в решениях, а я — мягкости и милосердию. Осознавая, что девушке сейчас еще тяжелее, чем мне, я поднялся и подал ей руку, помогая встать с земли.       Это как следить за летящим мимо цели сюрикеном: от твоего решения уже ничего не зависит, но ты не можешь отвести взгляда от его полета, хотя уже знаешь, чем все закончится. Я пошел ради тебя на многое: сбегаю из клана, рискую собой, не убиваю Араи… Но, если нужно, я пожертвую большим: стану ждать, когда ты будешь готова стать моей.       Оставалось только дать себе ответ на самый сложный вопрос. Насколько я готов еще сломать себя и нарушить данную клану клятву, чтобы стать её? — … Я всегда зол и холоден, как сама смерть. Мои кровь и плоть принадлежат клану, я — его часть, он — моя семья. За предательство его — смерть. Дав слово отомстить, сдержу его. Занеся меч — ударю. Решив умереть — умру, забрав с собой души своих врагов. Моя лучшая награда — монета, цель моей жизни — служить клану. Я нарекаю себя синоби — человеком без лица и сердца, чтущим лишь один закон: закон крови.

***

      В деревню шли в обход пещеры, потому что бывший самурай наотрез отказался расставаться с лошадью. Лучше бы ее сожрали ночью ёкаи. Мэй ни на шаг не отходила от своего верного спутника, чьи поступки, в отличие от моих, ей были понятны и, видимо, приятны, и это неудивительно: они же из одного мира.       Я молча снес все лишние хлопоты, общество Масамунэ и кажущееся равнодушие гейши с истинной выносливостью «крадущегося»: ни словом, ни делом не дал понять, что я глубоко задет и переживаю. Каменное лицо мое не выражало абсолютное ничего, прямо как на занятиях по выдержке. Какое-то время пути девушку это устраивало, будто именно этого и добивалась, но затем завела разговор о нечисти в здешних местах, которая странным образом реагирует на появление кицунэ. Вопрос вроде был как задан всем, но разговор поддержал лишь младший господин Араи. Даже когда она, словно невзначай, поинтересовалась моим мнением, я лишь отметил, что, скорее всего, местным жителям не нравятся чужаки. Ронин неодобрительно на меня покосился, но ничего не сказал.       Выйдя на путь к деревне, я завязал глаза неведьме, а Масамунэ нашел себе повязку сам. Думал, что придется заставлять его, но нет: он беспрекословно подчинился нашим правилам. Вот что значит дисциплинированность самурая. Хотя бы чему-то их там научили. Без особого желания я подсказывал ему, лишенному зрения, дорогу, а Мэй на всякий случай еще придерживал за локоть. Она как-то один раз оступилась о мелкий камешек, но я удержал ее. Хотел прижать к себе, чтобы будто случайно услышала биение моего сердца, но ограничился лишь строгим советом быть аккуратнее: не буду больше пугать ее своей напористостью.       На окраине поселения, где прошли мои юные годы, я вернул им возможность видеть. Девушка не без труда различила вдалеке шумящий водопад и даже заулыбалась. Забавно, что мы оба, не сговариваясь, любили это место. — Такао сказал тебе жить у Чонгана, — произнес я, невольно любуясь, как она прислушивается к мелодии воды и будто в ней растворяется. Здесь, в горах, не было такой метели, и лишь легкий ветер кружил снежинки, щекочущие ей лицо, от чего ее улыбка становилась все шире. — Помнишь дорогу? Мне нужно проводить Масамунэ в гостевой дом.       Будущая актриса, словно пробудившись, сонно посмотрела на меня и кивнула. Убедившись, что она действительно не заблудится, я повел за собой ронина в здание, стоящее в отдалении от других, почти на входе в деревню. Только там разрешалось жить чужакам, если не брать в пример такие исключения, как прекрасная неведьма.       Возиться с Араи не было никакого желания, так что, открыв ему дверь нажатием на секретный засов, я без слов прощания пошел к себе. Не маленький, сумеет себя обогреть и накормить, тем более что дом явно приготовили к его прибытию, обставив минимальным набором мебели и подготовив у очага лохань с рисом. Однако вдруг бывший самурай меня окликнул. — Что, думаешь тебя здесь зарежут или отравят? — я ехидно обернулся. — Не бойся. Зря, что ли, я ради тебя в обход шел: проще было бы еще у тайника от тебя избавиться. Нет, правильно, бойся меня, ронин. Как бы ни было, я помню, кто ты и как ты шаг за шагом делаешь мою жизнь невыносимой.       Он посмотрел на меня с некоторым удивлением, но никак не прокомментировал мои слова, удерживая на своем лице благородную снисходительность. Вряд ли действительно опасался со мной связываться на моей территории: он же не глуп и понимал, что я действительно не стану просто так приводить его в свои земли. — Ты говорил со своим предводителем, — произнес Масамунэ, так и оставаясь на пороге гостевого дома. — Он согласен помочь? — Дзёнин озвучит свое решение сам, — не желая делиться подробностями встречи, ответил я, тем более что я не знал сам, как поступит Такао. Надеялся, что одобрит, но морально готовился и к другому исходу. — Если он откажет, ты будешь продолжать помогать Мэй?       Я даже бровью от изумления дернул: оказывается, мы думали об одном и том же. Холодные темные глаза посмотрели на меня с вызовом. Конечно, он хотел бы, чтобы я отказался, отошел в сторону, дав возможность завладеть вниманием девушки безмерно. Но я не мог доставить ему такой радости, прекрасно понимая, что и он не уступит: — Как и ты, — спокойно сказал я и отправился домой, где впервые заметил присутствие Азуми: на полках, где стояли яды, не было пыли, мое кимоно, тщательно выстиранное, сушилось на ширме, а у очага в чане была приготовлена еда.       Уставший до изнеможения, я проспал весь день. Благо, солнце так и не появилось, скрываясь за тучами, и его свет не мешал мне восстанавливаться, сжавшись в комок на футоне. Кошмары из детства сменялись каким-то тягостным бредом, связанным с Мэй, но я его не запомнил. Проснулся лишь от стука в сёдзи совершенно разбитый, и с удивлением заметил, когда она отодвинулась, что на улице уже почти ночь. — Дзёнин назначил совет, — произнес Сатоши, которого, видимо, отправили за мной. — Все уже на месте, ждут тебя.       Я, пораженный услышанным, быстро собрался под его пристальным взглядом, и мы отправились к дому Такао. Пока шли, внук лекаря успел мне рассказать, что вся деревня стоит на ушах от расползшихся сплетен о грядущем контракте с кицунэ и возмущается, потому что клану явно грозит столкнуться с высоко стоящими людьми — покровителями Такумы Годо. Тихо уладить дело не удастся, придется голосовать. Услышав об этом, я только вопросительно приподнял брови. Дело дрянь: меня не любят, никто не поддержит. — Я сделал все, что мог, — положа руку на грудь, сказал потомственный синоби. — Думаю, шанс есть.       Мнение — одна из самых сложных и в то же время изменчивых вещей в мире. Научись управлять мыслями других — и тебе цены не будет. Сатоши в этом был непревзойденным мастером благодаря длинному языку: он умел найти подход к каждому, влезая порой в самую закрытую душу, вроде моей.       В зале, том самом, где мы когда-то наблюдали суд над Ючи, снова происходило собрание. Не все из тех, что в тот день были здесь, еще были живы, но большинство членов клана, особенно бывших учеников, ставших уже взрослыми мужчинами и женщинами, присутствовало. На месте преступника сидела Мэй, с опаской разглядывающая окружающих, а рядом был ронин, что-то подбадривающее ей шепчущий, от чего она как-то кривовато улыбалась, будто не верила его словам, но не смела спорить.       При моем появлении девушка тут же подняла темные с поволокой глаза и будто обрадовалась единственно хорошо знакомому лицу. Я, церемонно поклонившись собравшимся, прошел мимо почтенных представителей клана, сидевших в первом ряду, и устроился рядом с гейшей, по другую сторону от бывшего самурая. Прекрасная неведьма одними губами прошелестела тихое «спасибо».       Заметив, что я явился, Такао начал совет клана. Он не говорил долго, как и подобает мудрому правителю, не выказывал личного отношения к ситуации, а лишь сухо констатировал поступившее предложение заключить контракт: — Это касается каждого. Никто не знает, на кого может выйти след. Это может быть рискованно, поэтому прошу проголосовать.       Потянулась вереница людей к мискам. Камни падали то в белую, то в черную. Иногда казалось, что перевес на одной стороне, но буквально тут же кто-то сравнивал счеты. Когда подошла очередь семьи Чонгана, они единогласно проголосовали за помощь девушке, за что я был им безумно благодарен. Даже не представляю, насколько я у них в долгу за все, что сделали для меня. Однако в следующее же мгновение появились представители семьи того самого Ючи. Почтенная куноити Мидори была еще жива, и ее голос был против. Окинув взглядом своих многочисленных потомков, она скрипучим голосом произнесла: — Голосуя, помните, как жестоко в прошлый раз осудили юношу из-за легкомысленной девицы, — злой взгляд ее обжег мои глаза.       Разумеется, камни от ее семьи заполнили черную чашу. Я в тот страшный для Ючи день ничего не решал, но это была слепая месть клану в моем лице. Справедливость — незнакомое для оскорбленной матери слово.       Когда подошла моя очередь, я без колебания отдал свой голос за Мэй, хотя понимал, что правильнее отказаться от тяжелых условий контракта и попытаться справиться самим. Зато заслужил своим действием ее благодарную улыбку и приветливый из-под пушистых ресниц взгляд. Ладно, красивая, как еще я иначе мог поступить?       Я, казалось, был последним, но Такао вдруг позвал Азуми: я совсем про нее забыл. И, прекрасно понимая, каким будет ее выбор, решил даже не смотреть, как черноволосая куноити бросит свой камень в черную миску. Чего еще ждать от ревнующей и отверженной женщины? Однако каким же было мое удивление, когда я вдруг заметил, что рука девушки оказалась над белой чашей. Легко, без раздумий, Азуми сказала свое «да». Возвращаясь на свое место, она лишь скользнула по мне ехидным взглядом, словно довольная тем, какой эффект произвела. — Что ж, — Такао посчитал камни и вынес общее мнение клана. — Голосов поровну. Я только рот приоткрыл от удивления: казалось, что теперь явно удача на нашей стороне. Мэй, кажется, тоже была поражена. Но дзёнин, не обращая внимания, продолжил: — Остался лишь мой камень, — из длинных рукавов в перебинтованной ладони показался камешек. Мы, ожидающие решения, похоже, даже дышать перестали, смотря на чаши и гадая, в какую он упадет. — И я проголосую, когда буду знать, во что мы впутываемся.       По залу прокатилось всеобщее тихое изумление. Не давая ему перерастать в шум, глава клана пояснил, усмирительно махнув рукой: — Нужно выяснить, кто стоит за Такумой Годо, и оценить риски для нас, — я напряженно не сводил с него глаз, даже не представляя, что будет дальше. Внезапно взгляд ледяных глаз коснулся моего лица. — Кадзу, ты, кажется, хотел помочь? Я только дернулся, моргнув, не ожидая такого поворота. — Отправляйся на сбор информации. Вернешься — решу с контрактом, — и не позволив мне даже слова сказать, дзёнин объявил собрание законченным.       Не думал, что Такао именно меня отправит на разведку, особенно учитывая, что явно придется лезть на уровень дайме, а может и куда выше, а там могли храниться ориентировки на меня как на члена банды Джиро Кривого. Впрочем, спорить с мнением мудрого предводителя было нелепо: ему виднее. Значит, понимал, что я справлюсь, тем более что сам заинтересован в благополучном исходе вопроса. Хитрый, а не мудрый дзёнин.       После совета Мэй, зябко потирая руки, ждала меня у выхода на улице. Явно хотела отблагодарить: в глазах читалось. Возможно, между нами бы и состоялся задушевный разговор, но рядом с ней, как и всегда, был верный ронин. — Ты снова ради меня рисковать будешь, — тихо произнесла она, робко смотря на меня снизу вверх. — Прости. — Ерунда, неведьма, мне не привыкать, — без рисовки ухмыльнулся я. Младший господин Араи лишь закатил глаза от моих слов, явно недовольный, что мне, а не ему поручили помощь девушке. — Это обычная работа для синоби. Это тебе не катаной махать, мстительный. — Все равно неловко выходит, что все мои проблемы на тебя падают. Если бы я тоже могла чем-то помочь… Я только улыбнулся, невольно умиляясь ее стремлению искать неприятности на свою хорошенькую головку: — Отдыхай после очередного моего спасения, набирайся сил. Я скоро вернусь.       Ужасно хотелось хотя бы прикоснуться напоследок, перед новой разлукой, но под строгим присмотром бывшего самурая любой прекрасный момент потерял бы свой особый интимный шарм. Собравшись с духом, я попрощался и решительно отправился в сторону дома, уже в голове продумывая, что нужно взять в путь. Лишь спустя десяток шагов мне в спину долетело нежное: — Выполни просьбу!.. — долетело и обдало теплом, разлившимся по всему телу. Я только голову повернул назад и, улыбнувшись одними глазами, кивнул. Выживу, никуда не денешься от меня.       Ближайшие часы я провел в сборах. Заглянула Азуми, которая даже прервала меня, когда я начал как-то неумело ее благодарить за помощь, и вместо традиционной перепалки помогла уложить вещи компактнее. На всякий случай, хоть и выходило ужасно громоздко, решил взять с собой костюм самурая: если придется входить в круги знати, надо соответствовать, хотя от одного вида этой одежды меня тошнило.       Когда с приготовлениями было покончено, она проводила меня до перекрестка, на котором стоял ее дом и, даже не пытаясь обнять, попрощалась, пожелав удачи. Прямо чудеса творятся. Будь Азуми такой с самого начала, может, и не было бы в моем сердце места для Мэй. Но теперь что было, то было. Вспомнив об очаровательной своей неведьме, я все же не сдержался и решил ее навестить перед уходом. Вдруг без ронина и после моей помощи она будет ко мне чуть снисходительнее?       Свернув к дому Чонгана, как на удачу, я встретил его самого, семенящего к дому Сатоши. Он меня не заметил, к счастью, и я быстро прошмыгнул к его жилью, предвкушая встречу с гейшей. В прошлый раз, когда лекаря не было, случился наш первый поцелуй. Повторим, красивая? Однако, уже собираясь обогнуть угол здания, я вдруг услышал шаги по тропинке к дому. Не Мэй. Так легко и уверенно ходит только дзёнин.       Внутри почему-то поднялось волнение. Зачем он тут? Только что же виделись. Я не рискнул выйти и обозначить себя, словно предчувствуя что-то, а потому притаился, прислушиваясь к каждому звуку. Такао — опытный синоби, так что любой мой шорох мог выдать, и я старался даже дышать тише, сдерживая биение взволнованного сердца. — Дедушка Чонган только ушёл, — произнес голос неведьмы, когда сёдзи отодвинулась в ответ на стук. — Я знаю, Мэй, я к тебе, — спокойно, без напускной важности, привычной главе клана, сказал дзёнин. — Угостишь чаем?       Как и полагается воспитанной девушке, бывшая майко пригласила своего ночного гостя внутрь. Меня аж всего передернуло от злости. Неслыханная наглость: явиться в пустой дом к юной гейше, напроситься на чаепитие. Меня-то она не должна была пускать, хотя знала чуть дольше, да и, кажется, между нами были чувства. А тут что, ёкай возьми, что вообще происходит?!       Надо было бы уйти, не слушать, чтобы не заводиться, успокаивая себя тем, что у Такао и Мэй могут быть свои колдовские тайны, но у меня ноги словно примерзли к земле возле дома лекаря.       Я весь обратился в слух, буквально спиной прижавшись к деревянной балке, удерживающей крышу дома. Хорошо, что она была широкая, и меня за ней не было видно изнутри.       Сначала разговор действительно зашел о магии. Девушка не преминула пожаловаться, что окружающая наши земли нечисть как-то странно на нее реагирует, а дзёнин ответил, как я и думал, что, скорее всего, такое поведение обусловлено исключительно вниманием к ней как кицунэ и к ронину — чужаку. Затем они обсудили успехи Мэй в умении управлять огнем и превращениями, и та честно призналась, что пока не может похвастаться особыми достижениями. Я думал, что скажет про мои методы побуждения к решимости, но она умолчала, видимо, не желая впутывать еще и меня в их дела.       И когда моя бдительность была почти усыплена бесконечным, казалось, и утомительным обсуждением магических возможностей и вообще природой волшебства, я уже решил отойти, как вдруг уловил робкий вопрос: — Господин, чем я могу отблагодарить тебя за твою доброту ко мне, за помощь в обучении?       Сердце сжалось в комок. — Мэй, я редко бываю в городах и имею возможность наслаждаться обществом женщин, в частности гейш… — ответил слишком мягкий голос Такао.       Я даже горло нащупал, потому что мне показалось, будто воздух застрял где-то на пути от легких. — Буду признателен, если ты станцуешь для меня, а затем развлечешь беседой… Я не видел, как она танцевала, и не слышал, как лилась ее приятная речь. Я шел вперед все дальше и дальше от дома Чонгана. Главное — не сойти с ума.