***
Мой дом поджидал моего возвращения, окруженный заснеженными деревьями, которые смотрелись в стеклянную гладь озера, заснувшего у подножья гор. Дорожка, ведущая к жилищу, была занесена без хозяйского присмотра многочисленными снегопадами, так что идти по ней было нелегко. Без Азуми, как оказалось, помогавшей в быту, и меня это место выглядело совсем необитаемым, как в те годы, что я еще жил у Чонгана. Очаровательная неведьма не задавала никаких вопросов, словно обреченно дожидаясь, пока я открою заметенную дверь, а затем разведу в напрочь выстывшем доме очаг. Холодный воздух был что снаружи, что внутри помещения, не отличаясь температурой абсолютно. Когда-то, кажется, и я сам был такой же непроницаемой льдиной. Но появился в жизни огонь, и, похоже, все стало теплее. Однако даже пламя очага согревало не так, как осознание, что Мэй все же не сбежала от меня, когда поняла, что станет моей гостьей. Она действительно не произнесла и слова возражения за весь путь до дома. И теперь, сидя на футоне, служившем мне постелью, лишь скромно смотрела из-под ресниц за тем, как я под бурление закипающей воды медленно разминаю в ступе особые травы. Чонган много лет назад научил готовить отвар, который заставляет боль притупляться: не уберет ужасные страдания девушки, но хотя бы облегчит на время зашивания раны. Не без труда, но припомнил рецепт, собрав в своих запасах нужные ингредиенты. Не знаю, о чем думала гейша, следя за моими уверенными движениями, но я бы на ее месте здорово напрягался, находясь в доме синоби, который готовит какое-то снадобье. Из рук «крадущихся» вообще лучше ничего не брать, а тут — напиток с непонятными свойствами. Это, наверное, и называется безусловным доверием, которому мне еще учиться и учиться. Неожиданно, словно прочтя мои мысли, девушка в отсвете костра робко произнесла: — Почему ёкай сказал, что синоби верить нельзя? Я ее впервые встретила, и она позаботилась обо мне, решила предупредить… Я немного помедлил перед ответом, понимая, что, по сути, оборотень был прав. Я сам-то подобным себе не верю, если они из чужого клана. Исключение было лишь однажды, по глупости и юности, с Азуми. Нужно быть нездоровым человеком, чтобы доверять всему, что делает и говорит наёмник, для которого нет ничего дороже денег. Я знал, что ёкаев в округе деревни полно, но никогда не видел, чтобы кто-то из существ пересекал границы поселения, а уж тем более заходил в дом синоби. Но существо с ужасающей улыбкой явно было недовольно моим появлением. По инерции схватился за ножик, выдернув его из рукава. Нечисть сузила светящиеся глаза и зашипела странным ломаным голосом: — Не с-синоби! Уходи! Я невольно отпрянул назад, но совсем не ушел, держась за открытую створку. Ёкай, передвигаясь в полусогнутом состоянии, как паук, подобрался ближе, от чего даже внутри все затряслось от страха. Не все существа из потустороннего мира боятся оружие — это я знал точно и судорожно обдумывал, как обороняться, если все же кинется. Однако у жуткого создания были явно свои планы: — Глупый и с-слабый, уходи! Из-с деревни уходи! — оно пыталось напугать, но я только нахмурился. Куда мне идти? Здесь мой новый дом, родственники какие-никакие, мне не за что больше цепляться в этом мире. -Не с-стать тебе с-синоби! — Дзёнин считает иначе, — произнес я, хотя не был уверен, что ёкаю понравится мое упрямство и желание поспорить. И, судя по тому, как существо вдруг сдвинуло треугольные брови, оно было возмущено: — «Дз-сёнин!» Бес-столковый ты, не с-синоби, — я хотел было возразить, как паукообразное создание подпрыгнуло ловко и исчезло в дырке, образованной на одной из сёдзи, противоположной от меня. Задетый оскорблением, я еще несколько раз приходил позже в этот дом, но больше существо не появлялось, и даже спустя годы, когда я все же поселился там сам, таинственного гостя после не видел никогда. — Это даже дети знают, — я все же не рискнул изворачиваться и ответил честно, добавляя к смеси кипяток. — С «крадущимися» связываться нельзя. Сказал и пожалел: лицо Мэй дрогнуло, резко нахмурившись, будто она и сама знала эту неприятную истину, но не хотела ее услышать именно от меня. Глупый и бестолковый, я должен был утешить, а не пугать еще больше. Однако я не был в состоянии ее обманывать. Гейше нужно понимать и осознавать, рядом с кем находится: здесь, в деревне, в моем доме, ей ничего не угрожает снаружи, но опасность поджидает внутри. Я мог защитить ее от любого живого существа, но не от самого себя, за чувства к которому ее непременно ждут страдания. Девушка хотела обнять себя за плечи, но тут же осеклась, прочувствовав, как все тело пронзает боль от раны, и вместо тепла от моей души я протянул ей мешочек, плотно набитый снегом. Как и обычно: холод вместо страсти. Неведьма благодарно взглянула на меня и приложила к тревожащему месту на теле. На мгновение брови, тонкие, как нити, расслабленно вернулись на свое место, перестав хмуриться, с губ слетел облегченный выдох. Повисла неловкая пауза: неведьма отдыхала, облокотившись на одну из опор, поддерживающих крышу, а я тупо смотрел в чашу в своих руках, собираясь с духом. Обезболивающее средство, состоявшее из крайне опасных ингредиентов, уже было готово. Действие у него недолгое, нужно успевать зашивать рану. Конечно, Чонган справился бы лучше, но мне хотелось помочь самому, показать Мэй, что от моего присутствия в ее жизни не только беды, хотя с минуты нашей первой встречи, кажется, я для нее лишь источник дополнительных проблем. Понимая, что рано или поздно момент настанет, я решил больше не оттягивать болезненную процедуру, тем более пока действует холод. Развернул перед ее ногами тряпочку, на которой она, слабо повернувшись ко мне окровавленным плечом, увидела иголку и нить из шелка. Во взгляде явно прочелся испуг перед предстоящей операцией. — Боишься?.. — хотел уверить, что не впервые провожу подобное мероприятие, но вспомнил, что после зашивания ран в полевых условиях отец Сатоши все же умер, промолчал. Но гейша вдруг приподняла на меня взгляд, полный невероятной решимости, и твердым голосом произнесла: — Тебя — нет, за тебя — да. Я даже удивленно приподнял бровь, хотя услышать такое было сродни приятному попаданию в жаркий день под освежающий дождь. Но к чему это было сказано? Девушка будто не поняла моего вопроса, ответив на какие-то свои размышления. Списав ее поведение на крайнее волнение, я вручил ей чашу с напитком: — Противная дрянь, пей залпом, — неведьма невольно опустила глаза и увиденная ею болотная жидкость, пахнущая соответственно, не внушила ей доверия. Будущая актриса забавно сморщила аккуратный носик, явно брезгуя даже касаться губами этого сосуда.—Пей, несговорчивая, раз уж решила синоби доверять. Если сначала голова кругом пойдет — это нормально. Боль немного утихнет, буду шить. Мэй еще неуверенно какое-то время посмотрела в мои глаза, словно черпая из них уверенности, а затем, зажмурившись, одним глотком выпила все содержимое. Правда, потом долго кашляла и морщилась, от чего я не удержался и заулыбался: — Знаешь, какое дерево самое крепкое? — неожиданно пришедшее мне в голову сравнение настолько меня тронуло, что я даже не смог промолчать. Гейша, пытаясь подавлять в себе приступы кашля, отрицательно замотала головой. — Ива. Гнется на ветру, но не ломается. Как ты. Ты сильнее, чем думаешь. Это было правдой. Неожиданно открывшаяся в самый ответственный момент тайна жизни, потери близких, побег с опасным преступником, болезни, тяготы пути, обучение магии, охота за рейки в компании мало известного ронина, поиски некого Привратника — и это все лежало на одних хрупких плечах бывшей майко, которую с ранних лет учили лишь танцевать и заваривать чай. Не обладай она таким мощным духом, давно сошла бы с ума от череды событий. Мэй ничего не ответила, лишь тепло посмотрела на меня, благодарная за поддержку. Слова, верно подобранные в такой тревожный момент, как ключик, помогли открыть дорогу к ее бесконечному доверию. Приблизившись, я на коленях устроился перед инструментами рядом с гейшей, оказавшись вплотную к ней, чтобы не загораживать свет от огня, падающий желтоватым пятном на оголенное прекрасное плечико. Тихое дыхание девушки, усмиренное снадобьем, волнующе касалось моей шеи. Это ужасно отвлекало, но я старался сосредоточиться на ответственном задании, осторожно касаясь грубыми холодными пальцами ее теплой нежной кожи. Смола, обладающая целебными свойствами, сделала свое дело: не позволила ране загноиться и распространиться воспалению. Оставалось только зашить и наложить сдавливающую повязку, как учил лекарь нашей деревни. Взявшись за иголку, я продел нить и явно ощутил встревоженный взгляд Мэй, направленный на мою руку. Но на самом деле, она буквально глаз не сводила с острого предмета, предчувствуя, как он вот-вот проткнет ее кожу. Мгновение отделяло ее успокоенное состояние от новых страданий. Я невольно обернулся, понимая, что не смогу причинить ей боль. Ни тогда, занеся меч на Араи, ни сейчас. Никогда. Даже во имя ее блага. И очаровательная неведьма прочла это в моих глазах. А затем молча опустила веки, всем своим видом давая понять, что готова, поудобнее пристроив свою спину на балку и коснувшись ее затылком слегка запрокинутой головы. Тело девушки будто все обмякло, стараясь облегчить мои тревоги. То ли наконец подействовал отвар, то ли сама кицунэ сумела взять себя в руки. Какая же она красивая была… Сотни, кажется, женщин я встречал на своем пути, сотни их лиц промелькивало передо мной. Но ни одно отзывалось во мне так, как ее. В нем была слита нежная женственность мягких черт и невероятная сила движения губ и глаз. Мэй не шла ни в какое сравнение с другими девушками, даже обладающими привлекательной внешностью, но секрет ее очарования был не снаружи, а внутри… Прав я был насчет ивы: тонкая, изящная, но такая крепкая, что не справиться даже ветру: — Говори, пока шить буду, — я тщательно еще раз вымыл руки, памятуя о наставлениях Чонгана, и, приловчившись, коснулся кончиком иглы белой кожи актрисы. Та заметно вздрогнула, закусив губу, но, справившись со страхом, затем лишь спросила слабым голосом: — Что? — Что угодно, — раз глаза у нее закрыты, мне нужно ориентироваться хотя бы на слух, что с ней все в порядке, поскольку у обезболивающего напитка были неприятные побочные действия, при которых человек может навсегда провалиться в расслабленное состояние. — Я должен знать, что ты в сознании. Мэй свела в раздумьях брови. Явно ничего ей на ум не шло, когда вот-вот нахлынет волна боли: все мысли были заняты этим предвкушением. — И еще мне нравится слышать твой голос, — она не видела, что я улыбнулся, но, кажется, поняла это по голосу, и на ее лице тоже появилась мягкая улыбка счастья. Такая странная в подобный волнительный момент, но такая нужная. — Ты про иву говорил, — произнесла девушка, все так же сидя с закрытыми глазами, — я легенду про нее вспомнила. Можно?.. Я, подцепив иглой, осторожно снял слой липкой смолы, защищавшей рану, и девушка вздрогнула, тихо ойкнув. Понимая, что необходимо ее все время подбадривать, отвлекать от неприятных и болезненных ощущений, я ответил, еще раз положив на открывшееся ранение снег: — Можно, Мэй. Я слушаю. Рассказывай. Холод успокоил появившуюся было боль, и гейша шумно выдохнула, прислушиваясь к моим движениям. — Не хитри, коварная, сначала начинай, потом я приступлю, — произнес я, понимая, что, если воткну иглу, уже не сумею ее, сбившуюся на свои переживания, заставить заговорить. Собравшись с духом, неведьма, осознавая, что я не отступлю, неуверенно заговорила, делая между словами длинные паузы, словно пытаясь поймать момент, в который острие ее пронзит: — В одной деревне у реки росла большая ива… — и остановилась, приоткрыв один глаз, словно решила, что я вообще ушел, раз ничего не делаю и молчу. Но столкнувшись с моим улыбчивым взглядом, устремленным на нее, тяжело вздохнула и снова обреченно закрыла веки, продолжив рассказ. Так и знал, что попытается меня обмануть, лисица. — Жители очень любили и берегли, особенно юноша по имени Токитаро… В это мгновение ее голос сорвался в сдавленный стон. Игла поддела кожу и сделала первый аккуратный стежок. Швея из меня никакая, но раны зашиваю я неплохо, особенно когда стараюсь. Себя не жалел, когда латал дыры на теле, но здесь речь шла о нетронутой прежде оружием красоте. — Продолжай, Мэй, что там с Токитаро? — спокойным тоном, будто мы сидим за чаем, поинтересовался я, занося инструмент для нового захода. Мне было невыносимо жаль ее, но я не давал словам волю, ведь жалость — удел слабых, а эта гейша проявляла такую стойкость, что иная куноити позавидует. Но вдруг вместо слов моей шеи коснулось рваное дыхание. Я машинально посмотрел на губы бывшей майко, которые, слегка приоткрытые, дрожали. По бледной щеке, тронутой болезненным румянцем, прокатилась одинокая слеза. — Говори, красивая, — я не удержался и коснулся большим пальцем скулы, растерев подушечкой блестящую каплю, и нежно ее погладил. Гейша ответила мне тихим вздохом, похожим на облегченный всхлип, когда случается долгожданное касание. — Нельзя молчать. Закусив еще раз, побольнее, нижнюю губу, девушка продолжила: — Он любил сидеть у ее подножия, — неуверенно, опасливо ожидая следующей боли, говорила Мэй. — Но однажды император пожелал новую спальню и приказал найти подходящее дерево… Еще стежок. Снова вымученный выдох, но в этот раз уже не майко храбро заговорила сама без моего приглашения: — Жители деревни захотели угодить императору и срубить иву, которая так подходила под описание, — опять боль, от которой сбилось дыхание. — Но Токитаро отдал все деревья в своем саду, чтобы не тронули иву… — новое движение иглы. Мэй начинала будто злиться на боль, на себя саму и, нахмурившись, продолжила. — В один день юноша пришел к своему дереву и увидел под ним сидящую девушку… Я старался шить мелко, чтобы будущий шрам был еле заметным. Не смог допустить, чтобы его вовсе не было, так хотя бы прилагал все усилия к тому, чтобы не бросался в глаза на коже актрисы. Люди профессии Мэй крайне ревниво следят за своей внешностью, но, похоже, моя знакомая гейша уже об этом не думала, сосредоточенно ведя свой рассказ: — У нее были светлые длинные волосы, а глаза напоминали речной жемчуг, — выносливо переживая раз за разом боль, едва ли не сквозь зубы цедила девушка, всеми силами стараясь отвлекаться на историю любви. — Токитаро влюбился в нее сразу же и спросил, кто она. Когда мы познакомились, у меня не было такого вопроса. По красному воротнику и манерам сразу прочел, что Мэй майко, хотя потом и узнал, что у ученицы есть свои секреты. Но скажи мне тогда, что мимолетное увлечение, чтобы не думалось об аресте, станет чем-то большим в моей судьбе — не поверил бы. Откуда у синоби могут быть мысли о будущем? Наёмник живет здесь и сейчас, особенно потеряв единственную цель — отомстить за родных. — Девушка ответила, что не может рассказать ему своей тайны, — слыша, как голос ее слабеет, я остановился и приложил снег к ране. Пушистые ресницы задрожали от спасительного холода. Помолчав с минуту, словно накопив сил, очаровательная неведьма вновь заговорила сухими обескровленными губами. — Но пообещала, что раскроет ее перед смертью. Они стали мужем и женой… Как люди приходят к такому решению? Что происходит между ними в момент единения перед лицом общества и империи? Каково это — иметь возможность пообещать быть вечно вместе? В среде синоби нет подобной практики: каждый знает, что любой день может стать последним и не дает клятв, ведь задание может увести из дома на долгие годы, не месяцы даже. Брак возможен между счастливыми людьми, а не когда один постоянно страдает и ждет, порой напрасно. — Семья их жила долгие годы. Однако в один день император явился в деревню и заявил о желании построить на берегу реки храм, — длительные муки совсем измотали гейшу, но она изо всех сил держалась за свое сознание, боролась со своей слабостью, и паузы между словами становились все длиннее, а речь — медленнее. — Солдаты решили срубить иву для постройки, и Токитаро, увидев это, пришел к жене, чтобы сообщить печальную весть. Я протянул к губам Мэй чашу с отваром, надеясь, что его сила поможет девушке выстоять, и она жадно отпила. В таком состоянии ей редкой гадости вкус даже не показался противным. — Потерпи еще немного, — все бы отдал, чтобы вместо нее вынести боль, но я, увы, не был волшебником, чтобы сотворить подобное чудо. Не отозвавшись на мою просьбу, гейша лишь слабо кивнула и снова принялась повествовать, хотя я уже предчувствовал всю трагичность будущего сюжета. Легенды о любви почти всегда печальны, заставляя ценить в реальном мире мгновения счастья единения с близкими: — Девушка выслушала своего супруга и произнесла: «Любимый мой, ты помнишь мое обещание? Так вот: я душа той ивы. Я полюбила тебя и приняла облик земной женщины, чтобы быть с тобой. Но сейчас я умираю» … Я сделал в полной тишине еще пару стежков, иногда поднимая глаза на Мэй, тело которое совсем ослабло и держалось в сидячем положении лишь благодаря опоре за спиной. Головка, хорошенькая, умная склонилась набок к раненому плечу, а лицо выглядело изнуренным постоянной болью. Огонь, который она несла в своей душе, будто дотлевал, погружаясь в вечный сон. Заметив, как девушка и вправду засыпает, я слегка коснулся ее подбородка, приподняв его. Темные глубокие глаза, влажные от слез, посмотрели на меня, почти не узнавая, и у меня внутри все сжалось от страха: — Они встретились после смерти? — я нарочно задал ей вопрос, вырывая из плена опасной дремоты. Снадобье было ужасно коварным, основанным на ядовитых ингредиентах, однажды унесших жизнь сестры Сатоши, так что нельзя было ей дать уснуть. Мэй, почувствовав мое теплое касание, моргнула и провела языком по губам, помогая им зашевелиться: — Спустя много лет после смерти Токитаро императору приснился сон, в котором девушка попросила о счастье, — будущая актриса с усилием нахмурилась, чтобы закончить историю. - И он повелел посадить на месте срубленного дерева две ивы, которые переплелись стволами и росли вместе столетия. Пока она говорила, я успел, наконец, закончить. Оставалось лишь быстро сделать сдавливающую повязку, которая ускорит процесс заживления. Намазав шов смолой для надежности, я обвел плечо Мэй чистой тряпкой, и бедняга, словно дождавшись этого финального аккорда, расслабленно буквально сползла мне в руки, которые заботливо уложили ее на футон возле теплого очага: — Отдыхай, сильная, но не спи, иначе уснешь навсегда, — не удержался, провел рукой по ее волосам, зная, что от такой откровенности девушка мгновенно взбодрится. И точно: едва отвел пальцы, как меня коснулся теплый взгляд из-под ресниц. — Расскажи еще что-нибудь… До самого полудня бывшая майко делилась со мной воспоминаниями о беззаботной жизни в окия, где ее обучали игре на сямисэне и танцам. Особенное место в ее памяти занимал дебют в чайном домике накануне поворотного в жизни события. Не без тени скромности Мэй упомянула, что ее наставница была довольна изяществом своей ученицы. Впрочем, кто бы сомневался. Я видел однажды, как она танцует, и был заворожен. Видел ли Такао?.. — Я только жалею, что почти не помню детства в Окугами, — постепенно силы возвращались к моей гостье, особенно после, пусть и невкусного, но сытного обеда, который я сумел раздобыть у соседей. — Не помню матери, оказывается, не знала отца… Странная эта штука — жизнь. Свела две схожих судьбы, оголила их нервы, переплела, словно две ивы в легенде. — Я тоже плохо помню себя в Аогаваре, а то, что помню, лучше давно забыть, — наведенный девушкой на задушевную беседу, признался и я, ножом разрезая жареную рыбу. Уже прошло почти двадцать лет с тех событий, которые возвращались ко мне кошмарами, покидавшими мое сознание только последнее время, посвященное мыслям о Мэй. Сосредоточенный на своем занятии, я даже не сразу понял, что уже не майко смотрит на меня, почти не мигая. Лишь когда наши взгляды встретились, она с ужасом проговорила, даже перестав жевать: — Ты из Аогавара?.. Не понимая, чем так удивлена, я кивнул. — Сатоши говорил о страшном там … — ее глаза становились все шире от неожиданной догадки о моей жизни. Несносный внук Чонгана с длинным языком который раз портил все.- Ты видел что случилось своими глазами?!.. Я думала, это было давно… Так вот в чем дело. Не входило в мои планы делиться подобным. О моей истории появления в деревне знают немногие: семья лекаря и сам дзёнин, который на тот момент еще не был главой клана, а простым синоби, спустя некоторое время обнаружившим у себя волшебный дар, благодаря которому установилось уверенное перемирие между ёкаями и жителями поселения. И не было никакого желания добавлять в этот печальный список добавлять еще будущую актрису, которой и без меня хватало проблем: — Видел, — спокойно ответил я и, понимая, что девушка станет мучить расспросами, протянул ей кусочек рыбы. Не хватало еще, чтобы начала сострадать и жалеть. Нечему тут сочувствовать: даже не сумел отомстить. — Забудь, это лишь моя боль. — Ты ловко зашиваешь чужие раны, но не свои, — будто не мне, произнесла неведьма и вернулась к еде. Разговор был закончен.***
Действие отвара прошло ближе к середине дня, и девушка, утомленная болезненными ощущениями, наконец погрузилась в глубокий сон, дарящий скорое выздоровление. А я все время сидел рядом и бесцельно смотрел на нее. Любовался? Пожалуй. Где-то за стенами пела метель, но в доме было тепло, словно весь солнечный свет сосредоточился в моем жилище. Удивительно, как появление одного человека меняет целый мир. К вечеру, когда уже стемнело, а снегопад утих, и на улицах появились волшебные фонари, секрет которых ведом только Такао, я решил расчистить дорожку перед домом, чтобы занять свои мысли и руки чем-нибудь полезным, пока Мэй отдыхает, и так увлекся работой, что не сразу услышал, как ко мне приближаются уверенные шаги по скрипучему снегу. Местные так не передвигаются — чужак. Я остановился и приподнял голову, рассматривая в тусклом уличном свете лицо своего гостя. Масамунэ: злой, как ёкай. Что ж, я тоже не в настроении. — Она здесь? — опуская церемониальные приветствия и отвешивания поклонов, прямо спросил ронин, когда понял, что я его заметил. — Что с ней? Холодные глаза смотрели остро, почти как у меня. Им бы только злой колючести до образца. — Теперь она в порядке, своевременный, — ехидно усмехнулся я, перегораживая ему расчищенный путь к дому. — Ты синоби, а не лекарь, — что-то новое было в бывшем самурае, прежде сдержанном и молчаливом. Беспокойство — вот что. Настоящее, не этикетное. — Ей помощь нужна. Он, поняв, что я не собираюсь пропустить его, невольно посмотрел вокруг и убедился, что снега ему будет по колено. — Чонган тоже синоби, забывчивый, — ощущая себя уверенно в таком положении, насмешливо произнес я, наблюдая за тем, как благородный господин не решается лезть в глубокие сугробы. — Я обучался медицине, — решительно заявил Араи, сделав шаг навстречу, видимо, думая, что это меня смутит. Ничуть. Я даже не подвинулся с места, хотя его дыхание почти касалось моего лица. — Я могу помочь, дай пройти. Хочешь что-то сделать для нее — хотя бы промокни насквозь. — У тебя был шанс, но ты его упустил, — спокойно, но твердо ответил я, сведя брови к переносице. — В доме тебе нечего делать. Крыть ему было нечем: действительно, у него была возможность быть рядом, пока я пытался добыть информацию у даймё, но если судьба распорядилась так, что Мэй все же очутилась у меня в доме, то не ронину ее оттуда забирать. Не стану держать, если решит уйти сама, но заниматься сводничеством было бы крайне глупо в моем положении. Однако все-таки, видимо, счастье было не совсем на моей стороне, потому что в следующее мгновение, пока господин бестолково раздувал ноздри от злости, приоткрылась створка и на пороге появилась сонная гейша, придерживая здоровой рукой свое раненое плечо. — Масамунэ, здравствуй, — к сожалению, довольно приветливо она улыбнулась ему, и мне пришлось подвинуться, чтобы не разыгрывать при ней глупые ревнивые сцены. Ни секунды не теряя, ронин бодро зашагал ей навстречу: — Мэй, я только услышал, что случилось… Переговариваясь о состоянии ее здоровья, они зашли в дом. А я так и остался на улице, чувствуя себя ужасно нелепо. Хотел было сразу последовать за ними, но подумал, что это будет выглядеть совсем странно, а потому все же сначала закончил чистить дорожку. Какая ирония: чтобы тому же Араи удобнее было передвигаться. Нарочно еще в итоге круг в обход дома сделал, будто проверяя свои владения, чтобы растянуть время до своего появления, а затем все же решил, что имею право прийти в свое собственное жилье. Чуть тронул сёдзи и, тонким слухом поймав льющуюся речь Мэй, невольно замер, прислушиваясь. В прошлый раз их разговор не принес мне никого удовольствия, но, как истинный «крадущийся» понимал, что нет более ценной информации, кроме как из первоисточника: — … Он хороший, правда, — тихо, почти шепотом произнесла девушка с тяжелым вздохом. — Заботится… Не знаю… Боюсь… Это она обо мне? Я хороший, красивая? — И я уже жалею, что ввязалась во все это. — Надо закончить начатое, — спокойно ответил бывший самурай. — Держись. Прав: нельзя пускать дело на самотек, если замешан аж сам сёгун. Не знаю, что еще интересного бы услышал, если бы не довольно громкий выкрик моего имени, раздавшийся где-то темноте, куда не дотягивались светом уличные фонарики. Но даже без зрительного образа я без труда определил своего очередного гостя. Несносный Сатоши вспугнул не только меня, но и разговаривающих, которые тут же умолкли. Оказывается, он пришел сообщить, что Такао ждет всех на серьезный разговор, и только эта новость уберегла его от того, чтобы оказаться по пояс в сугробе.***
В общей комнате, где обычно принимал дзёнин просителей и гостей, собрались лишь те, кто был в курсе сложившейся вокруг кицунэ обстановки. Сатоши, который косо на меня посматривал от самого дома, ожидая моей мести, устроился рядом с ронином, расположившимся по правую руку от гейши. Я сел слева от нее. Оказавшись между нами, девушка, кажется, чувствовала себя гораздо увереннее, распрямляя спину. Последней явилась Азуми, скользнувшая по мне и бывшей майко внимательным взглядом, и опустилась на колени перед столом около Такао, возглавлявшим скромный совет. Когда куноити села, дзёнин серьезно произнес, глядя прямо в глаза гейше, находившейся напротив: — Мэй, не стану томить. В твоем деле замешаны высокие люди, сам сёгун… — его перебинтованные ладони спокойно лежали на бумаге, испещренной мелким почерком. Судя по всему, это был будущий контракт, которому не хватало лишь кровавой печати заказчицы для подтверждения силы договора. — Следы Привратника, очевидно, стоит искать там. Надо было, наверное, самому сообщить такую новость, но было все время не до этого, сосредоточен был исключительно на беспокоившей ране. Однако храбрая девушка, которая раз за разом поражала меня своей стойкостью, даже не дрогнула, лишь тонкие пальцы на коленях слегка пошевелились. Я невольно взглянул на ее лицо и встретился с взглядом испуганных глубоких глаз, который буквально уцепился за мой взор как за спасительно протянутую руку. Внутри нее явно происходила борьба силы духа и природы женственной актрисы. Отважная, но все же гейша, на которую свалилось столько бед… — Учитывая наше к тебе расположение, — не замечая состояния гостьи нашей деревни, сухо продолжал Такао, как и подобает настоящему главе синоби, — и учитывая риск, с которым может столкнуться клан, я могу выделить тебе лишь одного человека. Внук Чонгана слышно хмыкнул, явно не удивленный словам, но не одобрявший их. Как никто другой, умевший плести интриги, он понимал, что слишком мало участников в непростом деле, но не смел перечить дзёнину. Темноволосая синоби ударила по мне острым взглядом, предчувствуя, видимо, опасность, и тоже промолчала. Однако, не оттягивая ответственный момент, синие глаза устремили свой ледяной взор на мое лицо: — Кадзу? Ни секунды не раздумывая, я уверенно кивнул. Несмотря на то что официально буду участвовать от клана лишь я, на самом деле, такое решение дзёнина означало, что я смогу использовать силы соратников по своему разумению, приглашая их на помощь не по долгу контракта, а по зову дружбы. Сатоши не самый сообразительный среди нас, но в его верности я уже не сомневался, пригодится наверняка. Возможно, даже сможем уговорить и тщеславного Хонга, который хочет стать известнее своего отца. Словом, могло быть и хуже. Своим мыслям и вмиг помрачневшей прекрасной неведьме я улыбнулся краем губ. Не бойся, уже не майко, рядом буду, одолеем твоего врага. — Если так, то я хочу выбрать этого человека, — неожиданно твердо, сверкнув огнем в глазах, сказала Мэй. — Пусть идет Азуми, Кадзу останется здесь…