Молись о счастливых днях! На зимнее дерево сливы Будь сердцем своим похож (Мацуо Басё)
Несмотря на то что в убежище, созданном для безопасности, можно было расслабиться и как следует выспаться перед предстоящей дорогой, я не рискнул уснуть раньше ронина. Они с Мэй еще какое-то время попытали мое терпение беседами о мифических существах, которые преследовали девушку, воспоминаниями о жизни в городе, когда они еще не были заложниками нелегкой судьбы, а затем все же решились готовиться ко сну. Масамунэ проверил лошадей, явно беспокоясь о верном своем животном ничуть не меньше, чем о себе, а затем расположился справа от очага, укрывшись теплой накидкой. Пояс с ножнами благоразумно не снял — опасался меня: без слов понятно. Я тоже оружие убирать не стал, продолжая видимость напряжённого дружелюбного соседства. Очаровательная не неведьма все замечала, но не стала возражать, видя, как и без того накалена обстановка. Не от тебя защищаюсь, разрушившая мою броню, а от тех, кто может тебе принести боль. В конце концов, бывший самурай контракта не заключал, его не удерживает от предательства ничего. Не мог я избавиться от таких темных подозрений: в моем мире, отличном от мира гейши, было много зла и притворства, в том числе и с моей стороны. Кто знает, о чем он говорил, на что намекал? Вдруг ведет какую-то свою игру? Не заглушить в себе голос многолетнего опыта. — Не спишь, — рука Мэй внезапно дотронулась до моей спины. От неожиданности даже невольно вздрогнул, уверенный, что девушка, раскладывавшая себе постель позади сидящего меня, уже уснула. — Думаешь? Не конкретизируя, вокруг чего крутятся мои мысли, кивнул. Подобрав под себя ноги, я подбрасывал в костер поленья, чтобы хватило хотя бы на несколько часов тепла. — Я тоже, — будущая актриса тихо приблизилась и присела настолько рядом, что касалась своим предплечьем моего. — Так странно это все… Я вопросительно изогнул бровь, скользнув по ее лицу теплым взглядом. Такая она была домашняя, уютная среди сурового зимнего леса и накануне опасных событий. Об нее саму, казалось, можно согреть замерзшие ладони, прикоснувшись, оттаять сердцем окончательно. — Ёкаи нас преследовали в прошлые разы, а в этот раз никого не видно и не слышно, — судя по тревожному взору, и вправду, ей было не до сна от таких дум. — Почему? — Я не колдун: не знаю, — честно ответил я и сам задумался. Действительно, подозрительно свободно прошла часть пути, исключая растерзанное тело ворона Такао. Кисло. Девушка тяжело вздохнула полной грудью и отвела глаза, видимо, поняв, что я не смогу помочь ей разрешить тягостное беспокойство. Думал, уйдет, но она осталась и как-то взволнованно мучая свои пальцы, несколько мгновений помолчала, будто не могла договориться сама с собой, стоит ли продолжать со мной, бесполезным, разговор. — Иногда мне кажется, что все не спроста, — наконец вдруг выдала прекрасная гейша так резко и почти скороговоркой, что я даже не сразу отреагировал, подняв на нее удивленный взгляд. Не давая мне и слова вставить, быстро продолжила. — У меня странное чувство, что тот ёкай, что привел тебя ко мне в лесу, оберегает нас и хочет о чем-то со мной поговорить. Ее заметно стало потрясывать то ли от страха после встречи с странным существом, то ли от холода, хотя в нашей убогой времянке было довольно сносно. Машинально взял ее маленькую ладонь в свою широкую, покрепче стиснув. Дрожь ее тела если не исчезла, то стала гораздо слабее, за что Мэй подарила мне свою короткую улыбку. — Она приходила к твоему дому, когда тебя не было, пыталась со мной начать разговор, но я…испугалась, — откровенно произнесла бывшая майко и, ожидая моей скользнувшей вверх изумленной брови, ничуть не смутилась, пальчиками сжала мои. — Да, я была у твоего дома… Наивная по-детски, но такая привлекательная молодая девушка с каждым днем открывалась для меня все больше, как бутон сладко пахнущего цветка весной. Если после смерти мне, как героине из рассказанной ею легенды, суждено стать белой бабочкой, я бы вечно кружил над ее лепестками. — Во истину: все странно, — я не выдержал и по-доброму ухмыльнулся. — И что ты делала около моего дома, красивая? Словно пойманная с поличным на чем-то неприличном, она стыдливо отвела взгляд в сторону, на лице белоснежном вспыхнул робкий румянец. Не удержался, осторожно коснулся ее подбородка и повернул очаровательную головку в свою сторону. Ну неужели после всего пожара, что случился между нами, есть смысл смущаться друг друга, даже если рядом спит совершенно посторонний человек? — Скучала, — когда наши взгляды столкнулись, Мэй, будто вынужденно приободренная, тихо вымолвила признание. — Очень скучала и хотела быть ближе хотя бы к твоему жилищу… Мерное дыхание ронина где-то позади сдержало от жаркого поцелуя страсти. Он просился, рвался из меня, когда так опасно близко к моим были ее мягкие губы. Не мог оторвать от них глаз, жадно поглощая хотя бы взором, от чего невольно выступили на скулах желваки. Волевая выдержка синоби заставляла соблюдать приличия, хотя жуть как не хотелось. Когда уже этот любитель сэппуку совершит задуманное?.. — Единственное, что она успела мне сказать: «Люди меняют не обличье, а свои души, в отличие от нас», — осторожно уводя разговор в сторону, произнесла девушка. — Не понимаю, к чему это она… Кого бояться? — вопрос был не из легких, и от того казалось особо приятным, что за ответом на него обратилась именно ко мне, показывая абсолютное доверие. — Ёкаев или людей? В темных глазах с чарующей поволокой закрались боль и сдавленный страх. — Не бойся, людям не дам тебя в обиду, — сдавленно и глухо сумел проговорить я, боясь, что потеряю контроль над собой, видя нежные черты любимого лица, которые, хоть и рядом, а тронуть губами нельзя. — А злее ёкая, чем я, тебе уже не грозит встретить. Мэй ухмыльнулась и удрученно покачала головой: — Если ты и ёкай, то оками… Белый волк, который охраняет людской покой в лесу, понимает человеческую речь и умеет заглядывать в сердца, ненавидит несправедливость и оберегает храмы от пожаров и воровства? Пожалуй. Я улыбнулся ее сравнению: — Тогда тем более тебе нечего бояться, пока мы в лесу, ложись, отдыхай… Моя заботливость, кажется, была ей по вкусу, потому что девушка согласно кивнула и, нехотя отпустив мою руку, отправилась в импровизированную постель из худой подстилки, совершенно недостойной изящного и нежного тела танцовщицы. Придется приложить немало усилий, чтобы больше ее глаза не видели подобных сцен, а бледная кожа не покрывалась мурашками от ужаса и мороза, но тогда мне казалось, что в моих силах подарить ей покой, когда наконец будет покончено с Привратником. Да, возможно, это будет бедное существование, но непременно счастливое. Хотел еще посидеть у костра, подумать, но после такого разговора потянуло прилечь рядом с Мэй, пусть и на непредрассудительном для не жениха и не невесты расстоянии при чужих людях. Мне не нашлось в убежище постели, так что лежал на своей накидке, стойко перенося отсутствие покрывала, и, чтобы не смущать, старался смотреть только в потолок, пока девушка готовилась ко сну. Скоро рядом шелест ткани затих, и я повернул голову в сторону гейши. Темные с янтарным отблеском глаза, совсем лисьи, уже смотрели на меня с нежностью: она явно ждала, когда я направлю на нее свой взгляд. Пламя за моей спиной как раз хорошо освещало ее прекрасное лицо, в которое я, наверное, и влюбился при первой встрече, в то же время скрывая мои черты в тени. Все как в жизни: ей свет и внимание, мне сумрак и безызвестность. Тонкая рука не неведьмы вдруг по полу проскользила вверх, чтобы я ее заметил, и замерла в странном ожидании, не разрывая со мной цепкого зрительного контакта чарующих глаз. Я вопросительно приподнял бровь, и тогда маленькие пальчики ее под игривую улыбку перебором призывно поманили. Немало удивленный такой решимостью, я взял ее руку в свою. Ах ты коварная лисица… И даже не успел закончить мысль, как вдруг девушка ловко подтянулась за мою руку и в мгновение оказалась рядом со мной, притянутая к моему боку. Я тут же подвинулся со своей накидки, чтобы она тоже лежала на теплом. — Эй, не неведьма, — даже широко заулыбался, довольный до жути, что Мэй становится куда смелее, чем я даже мог рассчитывать, — а как же приличия? — Мерзнуть вместе будем, как и в прошлые ночи в лесу, — пристроив свою головку на моей груди, тихо прошептала она, вызывая во мне такой прилив нежности, что даже зубы стиснул, чтобы не сорваться. Удивительно: не я один это помню… — Вместе — не будем, — я покрепче обнял ее, чувствуя себя, наверное, самым счастливым человеком на этом свете, и даже Масамунэ, спящий поодаль, перестал меня раздражать. Ёкай с ним, пусть живет, пусть интриги даже плетет, если хочет, мне ничего не страшно, пока эти нежные руки обхватывают меня. Отец учит меня плавать, бросая с лодки на середине реки, тянущейся с самой деревни Окугами. Уже два раза чуть не пошел ко дну, но в этот раз, третий, я, продрогший насквозь, отчаянно пытаюсь не даться холодной смерти в руки. Барахтаюсь в воде руками и ногами, кажется, даже остаюсь на плаву из-за судорожных движений, суетливо тяну подбородок все выше и выше, боясь захлебнуться. Отец криком призывает меня бороться за свою жизнь, не сдаваться. Я слышу его и изо всех своих скромных сил веду неравный бой со стихией, пропахшей тухлятиной. Мне только исполнилось четыре, я еще мал и плохо развит, но в рыбацкой деревне свои законы: каждый должен уметь плавать, иначе умрешь с голоду. Умирать ужасно не хочется ни от голода, ни от утягивающей в пучину силы воды. Я делаю еще усилие над собой и пытаюсь развернуться в сторону родного берега. Встречаюсь взглядом с мамой, красивой, как цвет вишни, она плачет от страха за меня, прикладывая ко рту ладони, но не вмешивается в обучение. Увидев маму, я вдруг ощущаю, как больно защемило сердце. А вдруг я больше никогда ее не увижу?.. Соленые слезы появляются в моих глазах, делая и без того невыносимой мою борьбу. Утираю лицо рукой, шмыгаю носом и …неожиданно понимаю, что задумался и опять тону, отвлекшись на маму: не справляются слабые руки и ноги. Мама в истерике выкрикивает мое имя и бросается в воду, как и отец… Еще чуть-чуть, и меня спасут, бояться нечего… Вода попадает в уши, в нос, я начинаю закашливаться, нечаянно захлебываюсь, пытаюсь выплюнуть из себя мерзкую жидкость, но в очередной вздох только еще больше набираю воды в рот… Медленно, как будто во сне, я проваливаюсь в темное, почти черное пространство. Движения у меня какие-то странные, неловкие, словно моими конечностями управляет кто-то другой. Я глупо таращусь на свои пальцы и не узнаю их в мутном окружении. На мгновение вообще начинает казаться, что это уже и вовсе не я, какой-то другой мальчик. В груди все захолодело от этого ощущения. Не осознавая толком ничего, я вдруг начинаю активно биться ногами, словно убегая от самого себя, нового и чужого, почти мертвого. Какие-то пару секунд, и я сдвигаюсь с места, срываюсь ввысь, к солнечному свету, который кажется таким недостижимым из воды. И почти сразу меня за волосы хватает твердая рука, которая не дает даже шанса мне сопротивляться. Тьма воды досадливо расползалась от меня волнами, нехотя отпуская своего пленника на поверхность. Жадная утроба мощной стихии который раз осталась без добычи: я все-таки снова остался жив. Отец на руках вынес меня на берег и положил перед ревущей навзрыд матерью мое судорожно откашливающееся тело. Меня рвало этой мутью, от чего во рту еще долго сохранялся мерзкий привкус. Мать же, увидев, что опасность миновала, стала ругать отца на чем свет стоит — никогда в жизни не видел ее такой сердитой, как в тот день: — Оставь мальчика в покое! Да, он не умеет плавать, он маленький и слабый! — ее рука ласково гладит меня по голове, поддерживая в такой трудный момент. — Ты угробишь его! Она целует меня в лоб, даже не брезгуя моим состоянием, но отец только хмурится, сурово скрестив руки на груди: — Не оскорбляй нашего сына. Кадзу ни разу не сдался, боролся до конца. Он сильнее, чем ты думаешь. Рано или поздно он будет плавать лучше всех в деревне! Меня снова вывернуло наизнанку. Не был я в те мгновения уверен в словах отца. Мне так было плохо, что хотелось согласиться с мамой и попросить меня больше никогда не трогать. Хватило мне трех побегов из лап смерти. Стоя на локтях и коленях, чуть не упал, почувствовав слабость в руках, но мама заботливо подхватила меня, не дав окончательно опозориться в глазах отца. И в эту секунду мой взгляд скользнул по ближним камышам, зацепившись за какой-то странный блеск откуда-то из глубины зарослей. Желтые лисьи глаза сияли как два драгоценных камня в лучах солнца, похожие на глаза тех животных, которых как-то видел пойманными на ярмарке. Поняв, что я пристально и удивленно смотрю прямо на них, темные глаза с янтарным отблеском моргнули, будто весело, а затем вдруг исчезли, словно мне примерещилось. А может и примерещилось, я ведь и вправду тогда плохо что понимал… Дорога тянулась к столичному городу унылым узким белым полотном. Иногда встречались по пути вороватого вида люди, которые периодически бросали на гейшу сальные взгляды, но, заметив рядом с ней меня или Масамунэ, благоразумно отводили взоры в сторону. Один, правда, несмышленый попался, пришлось намекнуть, пристально посмотрев своими злыми глазами. Перед въездом в город разделились. Не без сожаления отпустил Мэй под покровительство бывшего самурая, который должен был представить, при необходимости, свою прекрасную спутницу как сестру. Невольно вспомнил настоящую госпожу Араи, с которой познакомился, когда пришел убить их отца. Они были похожи с будущей актрисой: обе хрупкие и приятной внешности, так что, если встретится не близкий знакомый, может и не распознать подмены. Для стражников же появление представителей очередной аристократической семьи в период празднования Сэцубуна не должно было казаться подозрительным. Главное не выдать себя чем-нибудь, например, сопровождением подозрительной личности, подобной мне. Проводив их, спокойно проходящих в ворота, я отправился в обход городской стены. Не существует такого поселения, в которое не попадет синоби без документов, и столица в этом деле не исключение. Вынужден был, правда, сначала дождаться темноты, переоделся в кимоно белой стороной внутрь, а затем, присмотрев участок поудобнее, под покровом ночи прицепил к ногам приспособления для лазания, смастерил из подручных средств трамплин, благодаря которому ходят слухи о том, что «крадущиеся» умеют летать, разбежался, посильнее оттолкнулся и ловко прыгнул вверх, зацепился за шероховатый выступ стены, подтянулся и еще через пару мгновений оказался на тихой улочке города. Неудобно, конечно, зато ни одна гнилая душонка в доспехах не узнала о моем появлении. Столица жила в преддверие праздника. Совсем скоро, буквально через пару дней, сойдет снег, будет приподнятое настроение отражаться в улыбках местных жителей, поселение охватит общее предвкушение прихода нежной весны, и к храмам потянется благодарный народ, чтобы попросить обильный урожай на будущий год. Но пока только веселые флажки — скоромное украшение городских улиц — напоминали о грядущих событиях на фоне плохо выметенных заснеженных дорожек между домами, куч зловонного мусора и мрачных лиц горожан. С Масамунэ перед разлукой условились, что он найдет какой-нибудь неприметный домик и арендует его, а затем подождет меня в заранее оговоренном месте: около здания, куда я поспешил в первую очередь. За весомое вознаграждение и обещания защиты от нашего клана человек, чье имя вполне можно оставить в тайне, выдал мне новые документы. Добро пожаловать в столицу, господин Мацуо — знаток красоты строений, один из множества художников, которые приехали искать вдохновения в такой светлый праздник. Мацуо, красивая, понимаешь? (*прим: «Мацуо — сосна и хвост) — «Изаму» (*прим: «храбрый, воин»)? — ронин, чуть склонив голову, заглянул в пергамент в моих руках и растянул губы в улыбке. — Скромно. — У тебя тоже, Масамунэ (*прим: «справедливый предок» — значение имени Масамунэ). Господин Араи в ответ лишь усмехнулся, но больше поддевать меня не рискнул, проводив к снятому на окраине столицы дому. Повезло, что приехали заранее, еще бы день-два, и пришлось бы ютиться в гостинице у всех на виду, где наша разношерстная компания сразу выдала бы себя. К моему приятному удивлению, обнаружилось, что у нашего временного жилища оказался небольшой внутренний двор, на котором можно было продолжать тренировки и держать лошадей без опасений. Мог ронин, когда хотел, постараться. Я даже буркнул ему что-то вроде подобного комплимента, на что он только удивленно приподнял бровь. Весь следующий день я потратил на то, чтобы присмотреться к художникам, которые обитали в более бедной части города. Притворившись страстным поклонником искусства, набивался двум из попавшихся в друзья по выпивке, пытался понять, как говорят, как двигаются, словом, «срисовывал» их образы, внимательно наблюдая. К вечеру настолько втерся к одному творцу в доверие, что оказался у него в гостях. Алкоголь, кто бы что ни говорил, — верный друг синоби, особенно если умеешь пить так, чтобы не проглатывать, и сам не пьянеешь. В доме художника на правах гостя осмотрел рабочее место хозяина, поохал и повздыхал над незаконченным городским пейзажем, где уже вырисовывался облик замка сёгуна на заднем плане. Очень удачно, что изображение этого роскошного здания оставалось лишь начатым. Тихим движением ребром ладони оглушил художника, аккуратно положил его в постель, создал в доме творческий беспорядок, правдоподобно разбросав опустошенные сосуды и одежду, и знатно поживился, разжившись необходимой утварью и уже готовым наброском для будущего шедевра Изаму Мацуо. Мэй ожидаемо не одобрила мои методы, но не спорила, только хмурилась и была задумчивее обычного. Бывший самурай тоже не выражал особого удовольствия от моих поступков, однако, по крайней мере, не пытался учить меня делать мою работу.***
На другой день, в канун Сэцубуна, проснувшись утром, мы обнаружили, что на улице стало заметно теплее, и снег начал таять под лучами яркого солнца. Гейше, у которой пока еще не нашлось подходящей роли, пришлось снова остаться дома, в то время пока мы с младшим господином Араи отправились на очередную разведку. Не доверяя ему до конца, о чем всегда напоминала записка, спрятанная в нагрудном кармане, я поинтересовался, чем ронин планирует заняться, и в ответ услышал, что он собирается посетить один знаменитый чайный дом, чтобы послушать местные сплетни. Поскольку это совпадало с моими собственными намерениями, идти решили вместе. От чайного домика в веселом квартале, конечно, осталось только название да церемонная встреча с хозяйкой заведения сразу у входа, где нам, прилично одетым молодым мужчинам, предложили выпить сакэ и попробовать с десяток соблазнительных сладостей. Когда-то, очевидно, там проводили положенные мероприятия, однако обилие неженатых самураев среди гостей превратили этот дом в место для развлечений тела и духа. Услужливый персонал поинтересовался, стоит ли позвать гейш или музыкантов, однако мы наотрез отказались от обоих вариантов и прошли в общий зал. По обычно непроницаемому холодному лицу Масамунэ было понятно, что ему тут неуютно. Он как-то суетливо осматривался, словно ожидал какой-то подвох со стороны, периодически расправлял плечи и взволнованно хмурился. Забавно было наблюдать за ним, являющим собой олицетворение порядка и чистоты, в таком мерзком помещении. Представляю, как ему, должно быть, хотелось после посещения подобного злачного места хорошенько отмыться в офуро. Впрочем, благородный воин терпеливо сносил свое испытание и лишь при появлении девушек легкого поведения заметно задергался и слишком громко отказался от их услуг. Я в рукав усмехнулся, чтобы совсем не втаптывать его в грязь, но мой пренебрежительный взгляд сказал ему все без слов. — Видишь, взбудораженный, а пошла бы вместо меня Азуми, не увидел бы такие места, — насмешливо произнес я, поняв, что он выжидающе смотрит на меня, сведя брови к переносице. При упоминании куноити бывший самурай почему-то хмыкнул и сказал нарочито твердым голосом: — Не была бы она вместо тебя, — то ли от злости закипела кровь, то ли от выпитого, но его щеки полыхнули. — Хотя мне не понятно, как можно прятаться за спиной хрупкой девушки. Как глупо было тратить время на такие бесполезные перепалки и объяснения наших традиций: стоило сосредоточиться на изучении местного контингента, но слова ронина, как меткие стрелы, попадали в меня, задевая за живое. Рано или поздно это должно было выплеснуться: — На трусость синоби намекаешь, нерешительный? — ответил ему хлестким взглядом прямо в глаза. Знал: он не выносит подобное мое поведение, чувствует, что это открытый вызов. Я с тобой и так справлюсь, даже без хитростей. Голос у меня низкий, приглушенный, но, когда начинаю заводиться, он становится звучнее. Трое сидящих неподалеку мужчин в звонких латах невольно обернулись на мою фразу, чуть ли не спинами ощущая нарастающее в воздухе напряжение. Глаза, такие же, как те, что я видел в прорези шлема, злобно сощурились, рассматривая мое лицо медленно, как крадется хищник за добычей. Выдерживая зрительный бой, я отвел глаза лишь в тот момент, когда услышал, как рука его легла на рукоять катаны. Некоторые соседи за столами тоже заметили это движение и повторили его на своих мечах. Запахло нехилой дракой, что привлечет ненужное внимание, но и как предотвратить ее, не прослыв боязливым? — Масамунэ? — я даже не сразу понял, откуда раздался этот громкий бас. Судя по вздрогнувшему лицу бывшего самурая, он тоже растерялся и стал смотреть по сторонам в поисках источника звука. — Господин Араи! В следующее же мгновение один из посетителей заведения, которые отреагировали на наш конфликт, поднялся со своего места и решительно двинулся к нам, приветливо улыбаясь. Широкоплечий и толстый, сильно хромающий на левую ногу, с отвратительным шрамом через все лицо, он все равно выглядел не отталкивающе, светясь дружелюбием. — Господин Тинэн?! — удивленно воскликнул ронин, а я невольно перевел взгляд на него и увидел перед собой лишь его бледное подобие. Обычно собранный и серьезный, суровый благородный воин сейчас выглядел растерянным и испуганным, будто призрака увидел. Собственно, как оказалось, он его действительно увидел: призрака из своего прошлого... В паре-тройке фраз, которыми они обменялись, быстро стало понятно, что господин Тинэн и господин Араи - это некогда друзья, служившие у одного богатого чиновника. Масамунэ, правда, ошибочно считал своего приятеля погибшим после схватки с рейки и даже оплакивал его, когда сам восстановился у знакомого лекаря. Разумеется, наш конфликт был отложен ради такой счастливой встречи, и ронин даже покинул мой стол, пересев к господину Тинэну. Впрочем, это было даже к лучшему. Им есть, что обсудить. Как и мне с Сатоши, с которым тоже не известно, что случилось. С стороны радостных, вновь обретших единение, друзей то и дело доносились обоюдные восклицания в ходе обсуждения, видимо, тех самых мгновений, когда их жизни разделились на до и после. Судя по обрывкам реплик выходило, что во время той самой битвы они потеряли друг друга из вида, стараясь защитить своего господина. В какое-то мгновение я, поняв, что дружеская беседа за очередной порцией сакэ не касается интересных мне событий, заставил себя перенастроить слух на разговоры, которые шли вокруг меня за другими столами. Особенно привлекли мое внимание странные перешептывания где-то справа, где находились те самые трое людей в доспехах, что напряглись при накаливании обстановки. - … Поймали синоби… Меня всего, от головы до пят, передернуло. Хорошо, что они видели моих чуть расширившихся глаз, иначе бы поняли, что я, если не напуган, то не на шутку встревожен. Поймали. Сатоши… Но как узнали, кто он?! Хоть внук Чонгана и болтлив, с трудом верилось, что удалось местной страже заставить его признаться в своем происхождении: это ведь верная смерть. Сварят в кипятке, голову отсекут или что еще поизящнее придумают… - …После праздника, да… Его казнят после Сэцубуна?! Ёкай… Если синоби попадает в плен, последнее, что он делает, - это рассказывает о себе правду, проще назваться простым разбойником или мелким преступником-одиночкой, которым грозят куда меньшие наказания и мучения. Что нужно было сделать с ним, чтобы вынудить сознаться в истинной принадлежности?.. - Ты уверен, что это был он?! - голос Масамунэ, сорвавшийся в нервное восклицание, заставил меня невольно обернуться. Взгляд темных привычно холодных глаз его, почему-то направленный на меня, впервые показался дрогнувшим. Я? Кажется, я даже и бровь вопросительно приподнял. - Уверен, конечно, я его видел, - спокойно ответил господин Тинэн, заметно удивившись реакции своего друга. - Это невозможно… - одними губами прошептал ронин, все не отводя от меня растерянный взгляд.