Первый снег

      Ночь прошла в тревожных мыслях. Мы оба не спали, как я ни уговаривал нас обоих, что от ослабленных наших тел не будет никакой пользы в такой ответственный момент, но никакие разумные доводы не помогали: мы не могли надышаться друг другом, наприкасаться, нацеловаться бесшумно. А вдруг и правда в последний раз… К рассвету у бедной не неведьмы жутко раскалывалась от слез голова, а припухшие глаза ей пришлось припудривать, пока Масамунэ не проснулся и не догадался о том, как болит ее душа.       Ронин утром действительно не заметил в девушке никакой перемены: даже губы, лишенные улыбки, не вызвали вопросы в такой волнительный день. Но, как она ни храбрилась, до конца сохранять веселость и беззаботность истинной гейши ей удавалось с трудом: стала заваривать чай — подала его чуть горячее, чем обычно, чуть крепче, чуть горче, попыталась развлечь беседой, но задумалась о чем-то и потеряла нить повествования, принялась было убирать со стола — едва не разбила чашку.       Чтобы не дать бедной бывшей майко сгореть со стыда от череды неудач, младший господин пригласил меня размять мышцы перед предстоящими событиями.       Вначале я решил, что он шутит. Ему что, мало было той сцены во время нашего знакомства? Однако, заметив, что бывший самурай всерьез намерен провести тренировочный бой, я не без удивления принял приглашение. Мэй почему-то побросала свои занятия и последовала за нами, будто боялась, что мы поубиваем друг друга. Точно не в этот раз, красивая: это было бы слишком просто. — Боккэнов (*прим: деревянные мечи) нет, — лениво произнес Масамунэ, когда мы вышли на пустой двор, в конце которого к дереву были привязаны лошади, при виде нас заинтересованно повернувших свои вытянутые морды. — Не бойся, я буду осторожен, — спокойно ответил я, аккуратно извлекая ниндзя-то, сверкнувшее лезвием на солнце, и занимая удобную позицию для боя, широко расставив ноги.       Ронин хмыкнул, что можно было бы трактовать как удовлетворение моими словами, и в его руках возникла длинная катана — олицетворение своего хозяина: такая же тонкая и изящная, благородного происхождения.       Нападать первым никто не собирался. Медленно кружа, мы следили не за тем, куда было направлено острие противника, а за взглядами друг друга. Глаза его я ненавидел, кажется, больше всего на свете, но сейчас смотрел только в них. Важно было не упустить момент, когда он решит сделать резкий выпад: мой меч уступает его в длине, так что настигнет меня раньше, чем я смогу дотянуться. — Уверен, что справишься сегодня один? — вдруг спросил ронин, и я невольно перевел взор на его губы, отвлекся.       Тут же катана сверкнула у меня над ухом. Где-то в стороне тихо, еле слышно охнула Мэй. Я легко ушел из-под удара, одновременно удивляясь самому себе и коварству Масамунэ, отчего даже не смог сдержать невольной ухмылки. Поймал, мстительный. Зря. Не теряя в лице самообладания, я вывернул руку и замахнулся в сторону бывшего самурая, аккуратно рассчитав, чтобы только расчеркнуть на его плече одежду: — У меня учишься хитростям, — Араи бросил короткий взгляд на прореху на ткани и увернулся, чтобы не задело глубже. — А еще недавно говорил, что не подобает такое благородному воину. Еще пару месяцев в моем обществе, и ты сам в синоби подашься… — Ни за что, — резануло острое лезвие воздух ровно перед моим лицом. Холодные глаза непривычно злобно сверкнули. — Я иду по своему Пути, по Пути чести и мести. Как только я встречу того, кто натравил рейки на моего господина, я убью его и уйду из жизни.       Мы обменялись рваными ожесточенными ударами, разогревая свои тела. Оказавшись нарочно так, чтобы видеть взгляд Мэй, я поинтересовался: — И ничто этого не изменит?       Ронин нервно дернул бровью, будто ощутил на себе болезненное касание ниндзя-то, но в миг собрался и уверенно ответил: — Ничто.       Я хотел, чтобы она это услышала. Несмотря на всю заметную разницу между нами, Масамунэ и я начинали одинаково: потеряли важных в жизни людей и собирались мстить. Изо дня в день я вынашивал план пролития крови. Выйдя на след старшего господина Араи, я чувствовал себя счастливым и окрыленным, пока однажды не узнал, что мой злейший враг мертв. Мир перестал иметь для меня значение, я опустел, растворился в чужой жизни - жизни клана: честно самосовершенствовался ради успешного выполнения заказов, вкладывал в тренировки все силы, глубоко под кожу спрятав душу, цвет которой, кажется, был темнее глубокой ночи. Я не жил, я существовал, перетаскивая туда-сюда свое бренное тело, и его было даже не жаль: меня не огорчали и не заботили ранения, не волновали меня и трудности в исполнении заданий: я брался за любое дело, какое только предлагал Такао. Я не хотел умереть, в отличие от Масамунэ, но и не хотел жить. Нет слова, которое объясняло бы мое состояние до встречи с Ней. Я просто был. А теперь я стал. Даже встреча с сыном ненавистного мне человека, оказавшимся еще и соперником за сердце одной девушки, не заставило меня впасть в безумство. Не изменилось во мне внешне ничего, но я-то знаю, что цвет стал чуть светлее, словно небо перед рассветом.       Для самураев все иначе. Связанные по рукам и ногам высокими понятиями о чести и долге, они вынуждены следовать четким правилам жизни, которые уже кто-то за них определил. Среди благородных воинов немало гнили, способной на предательство. Но господин Араи изо всех сил делал вид, что его кровь чиста, как и помыслы. И, видимо, даже явное неравнодушие к девушке не заставляло чашу весов склониться в сторону нарушения законов кодекса самураев.       Губы гейши при его словах лишь сжались чуть плотнее. Уверен, ей было больно услышать подобное, но, кажется, взгляд ее был все же устремлен на меня. Приятно. Значит, выбор все же сделала. — Я надеюсь, скоро эта история закончится, — отразив еще один сильный удар, парировал я, нанося ответный взмах мечом, — и каждый получит заслуженное.       Бывший самурай глазами согласно моргнул, не отвлекаясь от хода тренировки. Когда собирается умереть, он кажется вполне сносным. Видимо, Масамунэ сам ждал завершения путешествия не меньше моего…       Разминочный бой завершился, говоря по-детски, дружбой. Мы даже в конце церемонно обменялись поклонами, кажется, став даже чуть больше уважать друг друга за стойкость духа и физическую подготовку.       Однако после, как ни хотелось уходить, я отправился одеваться и гримироваться. Вышло, конечно, хуже, чем у мастера Сатоши, но тоже весьма недурно. Добавив взгляду туманности и рукам полуженственных манер, рассмотрел себя в зеркало и убедился, что для ненаблюдательных стражников наверняка сойду за гравера.       Но, выйдя в общую комнату, я вдруг обнаружил, что Мэй и Масамунэ тоже надели верхнюю одежду. Оказалось, девушка уговорила ронина прогуляться по праздничным улицам, а заодно, как бы ненарочно, проводить меня. Никакие мои убеждения в ненужности такого сопровождения и даже увещевания, что их появление рядом со мной может вызвать подозрение, не возымели на нее никакого действия. Упрямая, она, не пытаясь даже возражать, взяла яркий зонтик и направилась к выходу.       Мы шли по украшенным улочкам: я, придерживая под мышкой набросок замка, — впереди, старательно изображая из себя истинного творца, который приехал в столицу за вдохновением, а за мной — в шагах двадцати — следовала пара высокородных аристократов. Все трое были увлечены атмосферой праздника, царящей в городе. Множество стражи, контролирующей порядок на улицах, совершенно не беспокоило людей, у которых с собой были документы, подтверждающие свое особое происхождение и значимое положение в обществе. Да и о чем тревожиться граверу Мацуо и господам Араи (как же неприятно это звучит), которые желают насладиться Сэцубуном?       У храма, что символично располагался неподалеку от замка, встретилась толпа, разбрасывающая бобы, которые, по мысли наших предков почему-то изгоняли злых духов, защищая наш мир. Мэй и Масамунэ охотно разделили традицию, выкрикивая «Демоны вон!», пока я, отойдя за стены божественного дома, как истинный ценитель искусства делал вид, что изучаю архитектуру строения опытным взглядом. На самом же деле, достав из потаенного кармана зеркальце, рассматривал стражу у ворот в замок. Двое. Хорошо вооружены. Доспехи целые. Вокруг много людей, надо постараться, чтобы пропустили без применения силы. — Там óни, — внезапно раздался откуда-то сбоку голос ронина, шаги которого я не услышал из-за шума вокруг. Я удивленно приподнял накладную густую бровь: в отражении моего зеркала не было подобной нечисти. — Стражники у ворот — óни.       Судя по серьезному выражению лица господина Араи, он не шутил. На мой немой вопрос Мэй, обладающая способностями, тоже подтверждающе кивнула. Какая ирония: не боятся демоны бобов. — А ты откуда знаешь? — недоверчиво поинтересовался я у бывшего самурая, который нехотя коротко ответил, стараясь делать вид, что не смотрит на людей в латах: — Опыт.       Интересный у него выходил опыт. Я всю сознательную жизнь провел в деревне, соседствующей с ёкаями, однако в различении истинного облика оборотней настолько не поднаторел. Возможно, после гибели своего господина Масамунэ действительно и потратил много усилий на духовное самосовершенствование, но голос подозрительности не заткнуть. — В конечном счете, неплохо, что здесь встретили óни, — продолжил рассуждать ронин, — значит, мы на верном пути. Нити тянутся к сёгуну не зря. — Неплохо, — я постарался сосредоточиться на отражении в зеркале и разглядеть хоть что-то. — Надо бы взять живьем одного, как Сатоши освободим, допросить. — На живца поймать, — подхватил мою мысль Масамунэ и, взглянув мельком на Мэй, неожиданно произнес. — Ты ему как раз понравишься.       Я не сразу понял, что это была изощренная шутка, решив, что приманкой должна стать кицунэ, за которой ведется охота. Однако после улыбки ронина стало ясно, над чем стоило повеселиться: — Моя темная душа, разумеется, ему по вкусу, — меня ничуть не задело это приправленное забавой оскорбление. Я и сам знал, что, если из этой компании кого-то в качестве нового тела присмотрит злобный ёкай, то только меня.       Однако подобный юмор не по нраву пришелся девушке, которая только удрученно покачала головой и с какой-то особой грустью произнесла: — Мы бы все ему подошли.       Мы с бывшим самураем непонимающе переглянулись. Заметив наше недоумение, Мэй поспешила пояснить, скрасив свою мысль робкой улыбкой: — Масамунэ тоже убивал, а я … Тоже совершала проступки, — гейша задумчиво нахмурилась, очевидно, припоминая свое прошлое, — например, обманывала наставницу, что танцевала, а на самом деле отдыхала.       Младший господин Араи смягченно улыбнулся, разгладив на лбу складки: — Прости, но твои грехи не соизмеримы с синоби, — его утешение слабо помогло девушке, которая совсем помрачнела, словно стыдясь того света души, что озарял наши мрачные жизни. — Да и я стараюсь не причинять зла, не лишать жизни понапрасну.       Бывшая майко не стала с ним спорить, но посмотрела на него долго и пронзительно, продолжая какой-то безмолвный диалог с его вопросительным взглядом. Неприятно было стоять между ними и осознавать, что у них есть какие-то от меня тайны, поэтому я решил привлечь внимание к себе: — Если вдруг эти твари кинутся, как их убить, опытный? — нельзя средь бела дня доставать оружие, но вечером, когда я надеялся вернуться за Сатоши, стоило иметь такую полезную информацию.       Масамунэ нехотя отвлекся от прекрасного лица не неведьмы: — В человеческом теле они уязвимы как обычные люди, — однако вдруг он ткнул мне пальцем в зеркало, — но на поясе сумку видишь? Это маска на самом деле, туда бей, чтобы не переродился.       Сухо поблагодарив его за сведения, я перевел взгляд на Мэй. Дальше нам нельзя было появляться вместе: нужно попрощаться, по крайней мере, до вечера, если судьба будет ко мне благосклонна. Легко, совсем как в один из первых дней нашего знакомства, стоя у реки, я провел ладонью по ее широкому рукаву, не смея коснуться кожи. Для прохожих этот жест остался незамеченным, а гейша улыбнулась кончиками губ, видимо, тоже вспоминая. Столько уже прожито вместе событий, что кажется, будто и не было жизни до нашей встречи…       Мы почти одновременно пошли в противоположные стороны, не оборачиваясь: я — к воротам, а они — на прогулку по празднующему городу.       Стражники, хоть и являющиеся оборотнями, исполняли свой долг с завидным радением: каждого проверяли на наличие документов и старательно рассматривали в лицо гостей замка. Среди знати, которая прибыла на Сэцубун, я выделялся простой одеждой, а потому в очереди на вход постарался примкнуть к группе музыкантов, танцоров и таких же, как Мацуо Изаму, художников. Повезло еще, что настоящий владелец шедевра, что нес под мышкой, не появлялся: не хватало мне скандала.       Мои документы изучали, кажется, дольше остальных, хотя так, наверное, казалось каждому в таком томительном ожидании. Чтобы поторопить, я пустился в долгий рассказ о том, что я прибыл издалека именно для написания своей гравюры, и один из óни, настоящее обличие которого я бы без знаний Масамунэ ни за что не различил, наконец, устав меня выслушивать, пропустил меня внутрь.       Пользуясь относительной свободой передвижения, я побродил по территории замка, старательно фиксируя на оборотной стороне рисунка схему прохода к тюрьме, а заодно, умело втеревшись в доверие какого-то впечатлительного музыканта, который был приглашен услаждать слух самого сёгуна, выведал, что для безопасности праздника синоби («ужасные темные люди», как он выразился), нанятые охранять покои главнокомандующего южных земель, были рассредоточены по всему периметру замка. Приглядевшись, я действительно рассмотрел стоящих на широких крепостных стенах людей в темных кимоно, но без видимых доспехов. Дело дрянь.       Собрав необходимые сведения, а для чужих ушей — набравшись вдохновения, я отправился думать и готовиться к вечеру.       Первое, что стоило решить, — это как вывести из строя такого, как я сам, и при этом не привлечь внимания других синоби. Второе — каким образом проникнуть в темницу замка. И, наконец, третье — что делать с Сатоши, если он не сможет держаться на своих ногах. Решения надо было найти до конца дня. Кое-что уже было готово, исходя из моих вчерашних прогулок, но все равно о многом стоило всерьез поразмыслить.       Проскользнул по одной из главных улиц и издалека увидел Мэй и Масамунэ, которые беззаботно гуляли, мило о чем-то беседуя. Невольно где-то в груди сжалось. Не будь она кицунэ, пересеклись бы наши пути? Нет, все было бы так, как сейчас: она сопровождала бы какого-нибудь самурая, а я лишь пробегал мимо с одного задания на другое, пытаясь обогнать собственную смерть.       Воспользовавшись тем, что дома никого не было, я спокойно переоделся и снарядился, мысленно продолжая искать ответы на свои вопросы. С первым, к слову, определился довольно быстро: нет ничего надежнее в таком деле сюрикена или ножа, если получится забраться на стену беззвучно. Магии природной мне не дано, зато повезло с натренированным телом: при небольшом везении наверняка удастся подобраться к человеку на стене. А если он не человек? Подумал, почесал затылок. Не было у меня опыта Масамунэ в борьбе против нечисти, но зато был богатый опыт в умерщвлении людей. Если даже синоби на стене — óни, как утверждал ронин, пока существо состоит из плоти и крови, мои методы будут не менее успешны.       Само собой решилось и второе: если идти не через ворота, которые точно охраняли ёкаи, а через стену, и при том убить одного из «крадущихся», продемонстрировать свои навыки и особое оружие, то наверняка доставят в тюрьму, чтобы пытать. Тем более, скорее всего, в замке, схватив одного синоби, ждали, что рано или поздно явится на выручку второй представитель клана.       И совсем никаких мыслей не было насчет Сатоши. Если он слаб, мы оба пропали: бежать оттуда нужно будет со всех ног, пока не подоспеет подмога. Бросить его? С таким настроением тогда не имело смысл и планировать проникновение в тюрьму. Если уж идти, то либо вернуться вдвоем, либо не возвращаться никому.       Интересно, что, не будь Мэй, я бы даже на мгновение не задумался над выбором. Сейчас же, как на суде в деревне, в моей голове возникли две чаши, в одну из которых предстояло положить камень. Быть с любимой, но предать друга? Рискнуть ради друга, поставив на кон личное счастье? Наверное, еще ни у одного наемника не возникало подобных нравственно тяжелых решений.       Но камень за меня положила Мэй.       Пока я был занят своими сборами и внутренними терзаниями, не услышал, как дверь открылась и тихо вошла девушка, которая, подойдя ко мне со спины, положила руки мне на плечи. Я было вздрогнул, но, увидев тонкие пальчики, успел успокоиться до того, как рефлекторно перекинул через себя подкравшегося. — Так надо, я знаю… — ощущениям нежных касаний не мешала даже одежда. Гейша, подумав еще пару мгновений, прильнула ко мне всем телом. — Выживи, пожалуйста.       Она не просила меня остаться с ней, не отговаривала от заведомо опасного мероприятия. Любя, не удерживала, давала свободно моим крыльям раскрыться, позволяла держаться на расстоянии, не требуя никаких громких обещаний. Умная, она, видимо, смирилась с моим ремеслом, перестала пугаться моих решений. Разве это можно было не оценить?       Я отложил нож, который в руке крутил в раздумьях, и прикрыл глаза от удовольствия. Странно, но с ней я себя чувствовал защищенным, даже неуязвимым. Казалось, что смерть невозможна, пока тебя любят: ты не можешь кануть в небытие, даже утратив плоть, переродишься во что-нибудь и продолжишь путь своей осветленной души, подобно героям из многочисленных легенд.       Правда, от этого еще страшнее разлучаться. Она, неугомонная, проводила меня до конца улицы и наверняка последовала бы дальше, если бы не Масамунэ, который разумно удержал ее и проводил обратно в дом. Каюсь, я посмотрел ей вслед. Нельзя так, неправильно, но обернулся, прежде чем слиться с тьмой ночи. «Никогда не знаешь, что случится завтра…»       Приготовленный заранее в земле трамплин, незаметный неопытному взору, помог легко взобраться на стену. Правда, карабкаться приходилось непривычно медленно, контролируя свое дыхание, чтобы тонкий слух синоби не уловил в ночной тишине подозрительных звуков. Но, подгоняемый уходящим временем, я старался не затягивать с подъемом.       Подобравшись почти к самой кромке, я замер, дожидаясь особого момента. Где-то вдалеке, с другой стороны замка, наконец что-то (несколько сюрпризов, припасенных еще со вчерашнего дня) громко взорвалось, мгновенно привлекая к себе внимание тех, кто был настороже на стене. Ближний ко мне человек, которого мне было хорошо видно в свете факела в его же руке, насторожился и осмотрелся. Если он и вправду такой же, как я, он уже понял, что неспроста появился такой звук в отдалении и догадывался, что вот-вот случится что-то из ряда вон выходящее.       Мгновение — и этот синоби осторожно приблизился ко мне, освещая себе пространство ночи, и нагнулся. На какие-то доли секунд наши глаза встретились. Он уже было дернулся назад, но моя рука была быстрее: она крепко схватила его за ворот и рванула резко вниз. Не дернулось даже ничего внутри от предвкушения убийства подобного себе: для меня этот воин ночи еще хуже, чем самураи, — он предатель нашего искусства, призванного противостоять произволу власти. А за всеми предателями рано или приходит смерть как торжество справедливости.       Тело полетело вниз, издавая истошные крики, на которые, разумеется, отреагировали его собратья. Готовый к такому исходу, я вдогонку ему метнул сюрикен, удачно попав прямо в лоб, и вновь воцарилась тревожная и опасная тишина, в которой четко стал слышны хлопок упавшего тела и шелест ткани приближающихся опасных воинов. Теперь важно было, чтобы не убили сгоряча. За своего, как и полагается в клане, точно станут мстить, поэтому, повинуясь исходному плану, я ловко сбежал вниз по одной из лестниц и метнулся тенью в сторону ближайшей сторожки. Надо успеть сдаться в руки самураям и их приспешникам: этим выгодно было взять еще одного синоби живым, дабы выслужиться перед сёгуном.       Легко сымитировав, будто я нечаянно наткнулся на одного из самураев, который совершал обход неподалеку от темницы, я выхватил нож и приготовился изображать нападение на представителя порядка, тут же выхватившего катану и закричавшего о тревоге. Однако, на деле, я следил не за ним, а за теми, кто гнался за мной: главное не попасть к ним, ведь у синоби свой суд: без тюрем и долгих рассуждений. Я-то знаю, на что они способны. Достигнув меня, один из «крадущихся», легко вывернул мне запястье, чему я не сопротивлялся, выбил из пальцев нож и поставил на колени перед самураем. Для приличия я попытался отбиться, но не слишком усердствовал, отыгрывая попавшего в нелепую ловушку гордого воина. — Туда же его, к своему, — как на счастье, вглядевшись в мои злые глаза в прорези маски, произнес сурово выглядящий, но непроходимо глупый благородный воин. Кто же двух синоби сажает в одну тюрьму? — Но прежде его как следует осмотреть!       В темнице, разумеется, «крадущимся», состоявшим на страже сёгуна, не доверяли, памятуя о коварстве наемников, а потому на входе меня передали из рук в руки тюремной страже, с которой-то я умел расправляться. Даже оставшись при досмотре без всех своих приспособлений, которых я и не брал с собой почти, с простыми воинами совладать нетрудно: в тюремщиков не берут умных, там нужна сила и принципиальность.       А потому я даже расслабился, позволив себя бесцеремонно протащить вдоль почти всех клеток, и, отдыхая, экономил силы для нового рывка. Урожайный, однако, был у них день: практически все помещения были заполнены людьми, которые при появлении новенького дружно прильнули к железным прутьям своими опухшими, пьяными лицами. И только из-за одной решетки сверкнули знакомые темные глаза. Сатоши! Ни звуком, ни движением я не обозначил своей радости, лишь задержал на нем, сильно избитом, но все же стоявшем на своих двух, свой взгляд. Жив. Даже держится неплохо. Лучшего и придумать было нельзя. Внук Чонгана тоже молча проследил за тем, куда меня уводят, но не подал вида, что мы знакомы. Приятно работать с умелыми напарниками.       Учитывая, что основные силы армии брошены на улицы, по моим дневным подсчетам выходило, что в тюрьме было не больше пяти стражников, двое из которых вели меня под руки, скованные кандалами. Пока трое добегут, будет несколько мгновений, чтобы открыть клетку с Сатоши. Вдвоем справиться будет проще.       Оказавшись перед решеткой, за которой власти планировали сгноить мое бренное тело, подвергая ежедневным пыткам, один воин вынужденно оставил меня, чтобы открыть замок. Этого времени оказалось достаточно, чтобы изловчиться и, посильнее дернув, оттолкнуть от себя второго, а затем набросить на его шею цепь, которая была между моими оковами, и слегка ею придушить, чтобы не дрыгался ногами и не попал мне по коленям. Закрывшись живым щитом, я уберег себя и от нервного взмаха меча другого стражника. Поняв, что я не так прост, он принял единственное правильное в такой момент решение: позвать на помощь, однако я тут же освободил своего пленника и толкнул в сторону своего соратника, который, разумеется, вынужден был опустить оружие.       Ловко выхватив из ножен у своего бывшего заложника меч, я приготовился к бою. Безоружный меня волновал мало ровно до тех пор, пока на его поясе с другой стороны я не увидел связку ключей от клеток и пока он не рванулся за подмогой. Пришлось, отразив пару ударов, догнать беглеца и ударом ноги в живот отобрать звонкие отмычки, которые тут же полетели по дуге в сторону решетки, и из-за нее тут же высунулась рука Сатоши, внимательно следившего за разворачивающимися событиями. Ему, обладающему невероятной ловкостью рук, было достаточно и той минуты, которая была в его распоряжении, чтобы подобрать нужный ключ к своему замку. Оказавшись на свободе, потомственный синоби бросил на меня взгляд, чтобы убедиться, что мне не нужна помощь и, подтаскивая хромающую ногу, принялся открывать другие клетки…       Крепкий сон сменщиков стоил одному человеку жизни — пришлось его, лишенного меча, все-таки убить, чтобы не путался под ногами, — и свободы десятков людей, которые тут же ломанулись прочь из тюрьмы, смяв стражника и тех, что подоспели позже. Не тратя даже слов и переглянувшись, мы с Сатоши последовали за ними, сливаясь с толпой. Раздетые, побитые, без оружия, мы ничем не отличались от других заключенных, которые бросились в рассыпную по территории замка, вызвав нужную нам суету среди стражи.       Благо, внук Чонгана, хоть и выглядел удручающе после многодневных пыток, старался не отставать от меня и бежал чуть позади, ведомый мной по заранее продуманному пути отступления. Пока ловят всех беглецов, наверняка, привлекая к поискам и синоби, важно было затеряться в ночи, а потому я вывел нас к другой, задней части крепостных стен, за которыми начинался глухой лес. На наше везение, на этой стороне оказалось лишь двое «крадущихся»: по одному на каждого. Непросто было справиться без оружия с людьми, подготовленными не хуже нашего, но в эту ночь явно удача была за нас, позволив сначала подкрасться к одному из них незаметно, а затем оглушить второго.       Сплетя из одежды наших противников, пусть и небольшую, но прочную веревку, мы аккуратно стали спускаться вниз по стене, аккурат неподалеку от того места, где прошедшим днем в одних колючих кустарниках спрятал запасную одежду и пару ножей для обороны. Когда ткань закончилась, мы друг за другом, ловко группируясь, оттолкнулись от стены и спрыгнули на землю, мягко приземлившись. Наши учителя нами бы явно гордились: ни звука, ни лишней пыли, ни боли в ступнях. План был исполнен от и до, почти идеально. — Как ты попался? — пользуясь тем, что вокруг было спокойно, шепнул я наконец Сатоши, уводя его в абсолютной тьме к лесу. Этот вопрос давно меня беспокоил: еще с разговора двух стражников в чайном заведении, которые были абсолютно уверены, что в темнице содержится синоби. — Откуда они узнали, кто ты? Неужели язык развязали пытками? — Я сам до сих пор не могу этого понять, — искренне положил руку на сердце внук лекаря. Сатоши — прекрасный актер, но сейчас он явно говорил правду: слишком правдоподобно звучало его недоумение возникшей ситуацией. — Они как будто знали, кто я, как будто ждали…       Я невольно обернулся и нахмурился. Паршиво выходит. Кто-то сдал? Случайность в нашем ремесле мало вероятна. — Я пришел в столицу, купил документы, — пересказывая события последних дней, произнес потомственный синоби, следуя за мной по пятам. — Притворился мелким чиновником, направился на разведку к замку, стал узнавать про пропуск у стражи, и все, скрутили тут же по рукам и ногам. Я даже опомниться не успел…       Действительно, получалось, что не наугад хватали, а знали, что он «крадущийся». То, что грим различили, или Сатоши чем-то себя выдал, я сразу исключил. Значит, была у стражников наводка на него конкретно. — Почему тебя именно? — продолжил мысль я вслух, в темноте черного леса прекрасно ориентируясь и уже приближаясь к своему тайнику. — Я думал об этом много, но не смог найти ответа, — охотно рассуждал внук Чонгана, — я нигде не светился, в городе вообще впервые.       Подозрительно: знали заранее обо всем, организовали хорошую охрану у ворот, ждали человека, который заикнется о проходе в замок…       Как-то непроизвольно вспомнился ворон Такао, который был отправлен за Сатоши, чтобы он вернулся обратно в деревню. Записка на лапке гласила: «Ждать несколько дней». Мозг, пока мы переодевались в спрятанное, ни секунды ни отдыхал. Что случилось бы через несколько дней, если бы птица достигла столицы?.. Одна мысль следовала за другой, выстраивая какую-то пока еще незримую, но уже ощутимую логическую цепочку. Всякий раз, когда я нащупывал нить, я начинал неистово разматывать клубок тайн, до зубовного скрежета ненавидя быть в дураках.       В одно мгновение в меня словно ударила молния, рассеяв тьму вокруг яркой и громкой вспышкой, и меня пробил холодный пот от неожиданной догадки. Такой дерзкой, что сам испугался своему открытию. Не Сатоши ждали. Меня — синоби, который попытается разведать о пропуске в замок. Эта записка Такао была сигналом. Как я не додумался сразу, не связал воедино все факты?       Я сидел спиной к Чонгану, стоявшему с палкой в руках в паре шагов от меня. Предпоследняя ступень становления синоби — познание Пустоты. Надо стать ничем и никем, без имени и судьбы, слиться с окружающей средой, дыхание свое превратить в общее движение воздуха в комнате. Я почти растворился телом, просидев так неподвижно больше получаса, но зоркое предчувствие бодрствовало. Не происходило ничего, вокруг царила абсолютная тишина.       Синоби обязан кожей, нутром чувствовать момент, когда раздастся удар, предугадать, как ляжет оружие. Когда-то такой навык казался чем-то сверхъестественным: удавалось лишь по взгляду противника заранее прочесть замах тренировочным мечом, но теперь я подготовился с большой сознательностью.       Обостряя все инстинкты, я ждал. Ждал. И ждал. И снова ждал, всем телом изнывая от предвкушения. Чонган во истину был терпелив, как и полагается опытному «крадущемуся»: он знал, что лучший удар — это тот удар, который раздастся неожиданно, когда притупится бдительность.       Слева или справа? Показалось на мгновение, что справа: кажется, скользнуло едва уловимое дыхание по правому плечу. Я напрягся. Надо успеть уклониться — иначе испытание будет повторяться до победного. Невольно поморщился от ощущения рези на спине: свежим красноватым следам было приказано умолкнуть, не беспокоить, сосредоточенно ожидая нового удара. Третьего. Два уже пропустил из-за невнимательности. Я не лучший синоби в деревне явно, однако…       Я резко отстранился влево, позволив палке справа от меня рассечь пустоту. …однако я умело исправляю свои ошибки.       «Но ты не боишься однажды сам оказаться обманутым?..» А если это была не угроза, …а подсказка? Но откуда знал Масамунэ?! Неожиданное его появление у «Белой цапли», затем на другом постоялом дворе, а после странная встреча с Мэй, подозрительный опыт в деле с нечистью или скорее просто точное знание о заранее подготовленном сюрпризе, непонятное мне и Сатоши радушие Такао по отношению к ронину — фактически чужаку. Я чувствовал, я предвидел здесь подвох, но даже подумать боялся, что это… Сговор?! Что могло объединить этих людей? Желание выслужиться перед Привратником? Почему Масамунэ тогда сразу не отвел Мэй сюда, в столицу?.. Что-то не сходится, или я еще чего-то не знаю.       Голова закружилась от скорости размышления. Стало душно, будто находился не в лесу, а в каком-то замкнутом пространстве без единого источника воздуха. Такао, появившийся в деревне почти что из ниоткуда, по словам Чонгана, обрел неожиданно колдовские силы после гибели некой ведьмы. Уже одно это должно было меня насторожить… Но даже не это меня, далекого от магии, терзало. Я не мог осознать, что человек, которого я знал с раннего детства, один из немногих, с кем я бывал откровенен, был настолько жестоким и расчетливым. Не раз я видел, как чужими руками он, как и полагается дзенину, выполнял заведомо провальные задания, однако и представить себе не мог, что однажды его умелая игра обернется против меня же, человека, который, что было ему хорошо известно, готов умереть ради безопасности Мэй. За что он так? Почему? Каковы были цели? Что ему обещал Привратник за верную службу? Стать еще сильнее?       Я сделал глубокий вздох, прерывая накатывающийся срыв, для которого здесь было не время и не место, и обернулся на Сатоши, резко схватив его потрясывающимися руками за ворот, от чего он только вытаращил глаза, а затем произнес, глядя прямо в его глубокие зрачки: — Убей меня, если я окажусь клеветником... Колдун! Кто верит синоби и …колдунам?.. Но вдруг я погорячился?..       Потомственный «крадущийся» дернулся было, чтобы освободиться, испугавшись моего бешеного взгляда, но, увидев, что на моем лице происходит какая-то страшная перемена, замер: — Кадзу?..       У меня во рту пересохло так, словно я несколько дней мучился жаждой. Невозможно было физически произнести те слова, которые рвались из меня: губы не слушались, язык не ворочался, а потому звуки, раздавшиеся вдруг в ночной тишине, прозвучали особенно глухо и страшно: — Нас предали, заманить хотели в ловушку, — умение видеть во тьме было сейчас, как никогда, на руку: благодаря ему я различил вопросительно приподнятую бровь друга: — Кто? — его голос ожидаемо был с ярким сомнением.       Я и сам бы ни за что не поверил в то, что собирался произнести, если бы не упрямые факты. Однако дело было не только в нас, живших бок о бок с колдуном. Если я прав, то Мэй теперь находилась в окружении предателя, человека, который точно знал, что нас ждет, если мы придем в замок: óни в столице, меня бы схватили, устранили, она осталась бы один на один с Привратником…который сегун?! Дзёнин под присмотром ронина в качестве подарка Мэй отправлял существу, которое искало печать, чтобы открыть врата и выпустить на свет древнее зло?! — Такао, — почти на бегу уже бросил я Сатоши, понимая, что теперь уже не до личных проблем с человеком, который привел меня в клан, воспитал, считался моим наставником. Сейчас нужно было уводить гейшу из города и как можно скорее, пока не была поднята на уши вся городская стража. — Ты бредишь! — крикнул в ответ внук лекаря, но все же последовал за мной, явно не до конца видя всей картины катастрофы, разворачивающейся вокруг него. Не представляю, что бы ответил я, будь на его месте.       Все теперь казалось перевернутым с ног на голову в одночасье. Кому верить? Кому — нет? Куда бежать? Куда прятать кицунэ? Как уберечь ее, защитить, если в деревне теперь тоже не безопасно?! Куда…пойду я?!       Горло саднило, словно я тяжело болен. Но у этой болезни было известное название — предательство, оно стеклом изнутри резало кожу, выводя на ней причудливые кровоточащие узоры. Меня буквально тошнило, сводя живот: хотелось всего себя вывернуть наизнанку, выполоскать из себя всю гниль, что проникла меня, притворяясь с ранних моих лет добрыми наставлениями и советами мудрого дзенина.       Тогда, в день смерти моей матери, я был совсем мал, чтобы понимать, почему взрослые запрещают детям общаться, а уж тем более уходить куда-то с незнакомцами. Я видел мир в совсем другом цвете и не верил, что существует зло, от которого теперь не отмыться. Но прошло уже двадцать лет, а я, оказывается, все еще не научился ясно видеть картину вокруг себя, я все еще умом был сыном рыбака, а не жестоким синоби: где-то в глубине души я считал, что истинную дружбу нельзя купить или продать. Теперь выяснилось, что цена есть у всего. Не тухло, а отвратительно.       Однако нам не удалось продвинуться в глубь леса, который должен был вывести к окраине столицы. Где-то справа вскоре послышались приближающиеся шаги. Прекрасно понимая, что если все, о чем я догадался, — истина, то за нами началась охота не только среди людей, но и среди нечисти, я покрепче сжал рукоять ножа, остававшегося в этом сумасшедшем времени единственно верным и надежным союзником. Надо было убить как можно больше этих тварей, чтобы не смели даже носа казать рядом с Мэй.       Я уже даже приготовился атаковать первым, переводя инициативу на свою сторону, как вдруг до боли знакомый голос крикнул, разрывая тишину: — Вы живы, слава богам! — и тут же вспыхнул в маленькой ладони огонь, осветивший ночной лес.       Тонкая фигурка не неведьмы, будто луч света, озаряла своим существованием темный и мрачный лес, в котором я открыл для себя ужасную правду о человеке, которому всегда беспрекословно доверял. Но, как я ни был рад встрече, не на нее я теперь смотрел, а на человека, стоявшего рядом и выглядевшего обеспокоенным. Масамунэ… Его род нанес второй удар по мне, и такое прощать нельзя. От него избавиться надо в первую очередь.       Мэй было засеменила аккуратными шажками в нашу сторону, видимо, желая меня обнять, однако почти сразу наткнулась на мой злой взгляд и растерянно замерла, так и не приблизившись, словно обиделась, что я не счастлив нашему неожиданному столкновению в огромном лесу. — Откуда вы узнали, где мы? — опережая меня, насторожился Сатоши, который, видимо, тоже начал догадываться, что слишком много совпадений происходит в последнее время. Вопрос был хороший, правильный. Но бывший самурай отвел холодные глаза куда-то в темноту, слегка прищурившись, будто что-то там высматривал.       Однако гейша тут же приняла удар на себя и обезоруживающе улыбнулась, пытаясь смягчить мой недоверчивый взор, невольно переведенный на ее прекрасное лицо: — Кадзу, прости, я проследила за тобой вчера, видела, что ты сделал тут тайник, думала, встречу, помогу, но мы немного опоздали… — кажется, она даже сделала еще один робкий шаг ко мне, но я не двинулся навстречу. Неугомонная, отчаянная, если бы ты только знала, что происходит…       Я лишь молча взглянул на ронина, чувствуя, как внутри все закипает. И он наверняка знал, дал знак страже, навел на наш след. Не зря подозревал его, надо было слушать свой внутренний голос, поддаться искушению. Страшный привкус крови был на моих губах как предвестник череды необратимых последствий. Вряд ли в нашем распоряжении было много времени, а потому действовать надо было решительно. Мы однозначно не сможем противостоять Привратнику и его армаде нечисти, но вечно убегать и скрываться — это часть моей работы, и я наверняка сумею, по крайней мере, пока жив, прятать Мэй, устраняя при этом как можно большее ее личных и своих врагов.       Я уверенно ринулся к бывшему самураю. Два-три взмаха, и одним предателем станет меньше, свершится заодно и месть за родителей. Пара метров нас разделяла, но он даже не двигался, изумленно приподняв бровь, словно и вправду ни в чем не был виноват. Только теперь я уже ему не верил.

***

      Но не было суждено восторжествовать справедливости. Всей продрогшей кожей я вдруг ощутил на себе множество взглядов. Машинально отвлекся от ронина и оглянулся вокруг себя, словно весь лес сузился на той небольшой полянке, на которой разворачивалась поэма о моей бестолковой доверчивости людям. Что бы я еще хоть раз поверил какому-нибудь человеку…       Откуда-то, почти одновременно, со всех сторон из темноты стали выступать фигуры в доспехах. Я даже невольно усмехнулся своей несвоевременной проницательности. Навёл-таки, успел. Пусты были улицы, оказывается: все стражники находились здесь, в лесу, и только ждали, когда мы сами попадем в ловушку.       Люди, похожие на тех, что видели у ворот, появлялись и появлялись, словно им не было конца, и образовывали около нас с Сатоши плотное кольцо. Потомственный синоби, теперь, похоже, поверивший в мои бредни, хотел было попытаться прорвать окружение, но был грубо откинут обратно ко мне в центр круга. Однако я не тратил силы и сверлил взглядом не удивленного происходящим ронина, который бесстрастно смотрел на меня в упор, даже не пытаясь оправдаться. Зачем тогда предупреждал об обмане? Повеселиться хотел? А как же слова о том, что Мэй тебе дорога? Он явно прочитал все мое презрение в глазах, но на его гладком лице даже мускул не дрогнул. Что ж, оказалось, мы всё это время все жили по заранее подготовленному многомудрым дзёнином плану и при поддержке Масамунэ, который, похоже, даже забыл, что такое честь. Забавно и мерзко.       Но почему-то стража не торопилась нападать и медленно обступала теперь и его с не неведьмой, заметно перепуганной. И, судя по выражению лица бывшего самурая, произошло явно какое-то отклонение от задуманного, потому что благородный воин тут же занервничал и возмутился тому, как и его нагло подталкивают ко мне: — Что вы делаете?.. — вопрос был задан в пустоту, потому что ни один из тех, что окружал, даже не удосужился дать ответ, словно упиваясь и его нарастающей паникой. Я не удержался и съехидничал: — Что, ты и этому господину стал не угоден, убрать тебя решил?       Такао действительно умен: сумел одурачить целый клан, меня, близкого человека, и, конечно, по всем правилам, не станет оставлять в живых исполнителя своего сценария. Странно, что Масамунэ надеялся на что-то другое. Интересно, а вся история его становления ронином — это абсолютная выдумка гениального кукловода или реалии из его прошлого?..       Он полосонул меня острым взглядом глаз, в которых ясно прочелся неподдельный страх, смешанный с искренним недоумением. Впрочем, на него уже было плевать: собаке собачья смерть. Я же протянул руку Мэй, чтобы не боялась: не так уж и много стражи, справимся, не из такой передряги выбирались. Тем более, когда я обязан совершить свое правосудие над предателями.       Однако даже коснуться ее не успел, как один из воинов приблизился к гейше и, грубо схватив ее под локоть, стал угрожать ей ножом, приставив его к горлу. Только не это! Но смертельно бледная, она почему-то с мольбой смотрела не на меня, а на ронина. Повинуясь какому-то смутному сознанию, будто все происходящее — тягостный и мучительный сон, я тоже взглянул на него. Лишь сейчас спокойное и холодное лицо Масамунэ исказилось в гримасе истинного ужаса: — Не трогайте ее! Не было об этом уговора!