Первый снег

— Не трогайте ее! Не было об этом уговора!       В ушах больно зазвенело. «Уговор». Всё известно было заранее, и я один, видимо, как болван, ничего не понимал и не знал. Непростительная оплошность для синоби: выпустить ситуацию из-под своего контроля, раствориться в чувствах, доверии к другим людям. Молчи, Шин, сам знаю.       Надо было попытаться рвануться к Мэй, помочь, освободить из грязных лап подкупленной стражи, тем более что врагов в итоге оказалось куда больше, чем предполагалось. Темный лес стал будто чернее от обилия людей в темных одеждах, на сверкающих доспехах которых лукавая луна проблескивала из-за туч, роняющих последний в этом году снег.       Однако вдруг Араи обернулся на меня, притесненный почти вплотную в сужающемся кругу из людей в доспехах: — Все из-за тебя! — злобно прошипел бывший самурай и в следующее мгновение решительно выхватил катану из ножен.       Сначала мне показалось, что я сошел с ума. Что «из-за меня»? Мир не просто перевернулся с ног на голову, а крутился с бешеной скоростью, и я не успевал осознавать происходящее. События происходили слишком быстро, мне требовалось хотя бы пару мгновений на осознание и пару глотков свежего воздуха в одиночестве где-нибудь у водопада около деревни клана.       И от этого странного головокружения непривычно для самого себя бездействовал: видел, как пытается сопротивляться Мэй, как Араи бросился ей на выручку, отражал чьи-то удары мечами, видел, как Сатоши умело сражается с одним из стражников голыми руками, пытаясь завладеть оружием. Я осознавал где-то на уровне инстинкта, что каждому из них нужна моя помощь, но я словно стоял в самом центре какого-то спектакля, где должен был играть главную роль, а оставался лишь оторопелым зрителем, которому решительно не нравился разворачивающийся перед глазами сюжет.       Слишком много на меня навалилось последнее время. Когда-нибудь должно срывать, выводить из строя даже идеальное самосознание человека, готовившегося к постоянным стрессам. И меня будто покинули уверенность и решимость, подкосились ноги, не знавшие усталости. Такао. Араи. Кто еще? Мэй? Почему она смотрела на него так, словно ждала именно от него помощи? Не верю… Внутри больно закололо. Не могла обманывать та, что так опасливо посматривала на меня при «Белой цапле», а затем, с течением длительного времени, привыкла ко мне и доверилась моим рукам. Или могла? Я и о многомудром дзёнине не мог прежде подобным образом подумать. Синие глаза колдуна прежде не внушали подозрения.       Что-то сверкнуло прямо перед носом, рассекло воздух и парящие крупные хлопья снега. Тело, натренированное годами, рефлекторно увернулось, и взгляд невольно снова вернулся к Мэй. Девушка отчаянно зарычала и, сверкнув огнем в руке, обожгла руки своего захватчика, который мгновенно отпустил ее. Ронин ее, воинственно сжимающую в руке кандзаси, тут же загородил от нового нападения, умело расправляясь со своими противниками.       Кто-то вдруг сильно толкнул меня, отвлекая от невольного наблюдения за судьбой гейши, и только от этого я как очнулся, почувствовав, что начинаю падать под тяжестью навалившегося на меня мертвого воина в доспехах. — Не стой! — крикнул вдруг Сатоши: это его, похоже, было рук дело. — Убьют же!       Запах крови, ударивший в нос, словно разбудил во мне воина, всегда готового к сражению. Растерянный юноша из Аогавара, а не жестокий синоби беспокойно водил взглядом по окружающим, но руки уже действовали решительно, хорошо зная свое дело.       Я поднял выроненный из рук покойника меч и присоединился к ожесточенной битве. На третьем упавшем рядом со мной считать трупы перестал, только проверял все время взглядом, много ли осталось живых, в порядке ли Мэй, которая применяла магию огня, хотя жгло в сердце, словно иголкой его расковыряли.       Мышцы рук болезненно ныли, но хорошо размятые во время тренировки с Масамунэ утром, выдерживали нагрузку. Разрубающий тела заточенный меч, нож — для верности финального штриха в глотку, удар ноги или руки в особую точку на теле — движения смертельного танца отключали разум, увлекали, затмевая крики и стоны раненых и умирающих, а кровавые следы на коже становились яркими точками в жизни каждого попадавшегося мне в поле зрения. Головная боль унималась в такие моменты, замолкал внутренний голос подозрений и страхов: во время борьбы за жизнь ни о чем другом не думается. Отшвырнул от себя наконец очередного, и, утерев лицо от чужой крови, осознал, что передо мной из врагов остался только один. Зато самый главный на данный момент: не дотянутся сейчас мои руки до Такао.       Младший господин Араи. Сын убийцы родителей. Соперник за сердце любимой девушки. Предатель, водивший меня за нос. Предупреждал: если узнаю, что темнишь, убью. Сколько раз давал себе слово не срываться, держаться, теперь смысла нет. Не ради своих убеждений, ради безопасности Мэй…       Он тоже тяжело дышал и смотрел на меня, явно сжимая еще крепче катану, по лезвию которой стекала кровь убитых врагов, и прекрасно понимая, что ему осталось победить самого опасного противника. Казалось, что только груда тел мешала нам броситься друг на друга как одичавшим зверям. Давно должно было это случиться. Нарастало, нагнетало. И лишь теперь прорвалось. Как гнойник его стоило вырезать, чтобы телу стало свободнее, залечить больное место, приложив к душе исцеляющие чувства гейши.       Раненый в бедро Сатоши приблизился, но, увидев нашу безмолвную дуэль, не рискнул влезать, лишь озабоченно взглянул в мою сторону, а затем приблизился к девушке, взглядом призывая не мешать нам. Однако я даже шагнуть не успел, как вдруг на меня, минуя потомственного синоби, буквально рухнула бывшая майко, обхватив в крепкие объятия, сдерживающие мои руки с мечом: — Нет, Кадзу, нет! Масамунэ ни в чем не виноват!       Я оторопело перевел взгляд на нее. Они точно заодно. Их тайные беседы, обмен взглядами, недомолвки — всё это были симптомы, на которые я просто закрывал глаза.       Слушал внимательно, следил за шевелением любимых губ, но не понимал слов, которые она произносила, словно говорила на незнакомом мне языке. Значение терялось, убегало от меня. Перед глазами была не эта гейша, родная, близкая, делившая со мной общий кров, а какая-то другая, чужая. Черты лица, как в тягостном бреду, искажались, будто проходило колдовство кицунэ. — Мэй, — Масамунэ рванулся было к ней, увидев, как я часто моргаю и отчаянно мотаю головой, чтобы разогнать коварный морок. — Не подходи к нему близко, он опасен сейчас! Я опасен?! Для нее?! Отрезвляющие слова заставили сосредоточить взор на противнике. Змеей зашипел, как от острой боли, стиснув зубы. Вокруг обман, ложь, притворство, а я опасен?! Ужасен открывшийся мне мир, где наёмный убийца имеет честнее помыслы, чем бывший самурай. Как нитку из груди вдруг выдернули от этой мысли: так вот, что имела в виду не неведьма, когда говорила, что у не одного меня темная душа… Все хороши, стоим друг друга. — Мы все из-за него чуть не пострадали, — ронин чуть ли не с силой отдернул ее от меня, и я даже не успел перехватить ее тонкую руку, чтобы удержать, заслонить собой от царящего хаоса. — Эти игры зашли слишком далеко!       Игры — это по моей части: я обычно плету умелые сети обмана, как паук вокруг своей жертвы. Но теперь, похоже, сам трепыхался в чужих хитросплетениях беспомощной мошкой. Мелкой, никчемной, которую все никак не прихлопнет рука смерти. Голос куда-то повалился от растерянности, чего со мной никогда прежде не бывало. — Что происходит?! — глухо, едва слышно выдавил я из себя, с трудом борясь, чтобы не скатиться в жалость к самому себе. — Я ничего не понимаю…       Не неведьма, увлекаемая бывшим самураем куда-то в сторону, вдруг резко обернулась на меня и, высвободившись резким движением, побежала ко мне. В глазах с янтарным отблеском показались крупные слезы, умоляющие о пощаде. — Кадзу, я все тебе объясню… — ласковый нежный голос лил слова слаще меда, но почему-то я чувствовал лишь горечь.       Резко замутило. Я всей душой ненавидел эти слова, не предвещающие ничего хорошего. Сколько раз слышал их, столько раз терял веру в человечество. Бесконтрольно даже отшатнулся от нее, плохо различая окружающий мир смазанным взглядом.       Окончательно стало всё ясно, судя по ее реакции: Мэй знала о планах Масамунэ. Всё знала: и о том, что меня должны были схватить, а не Сатоши, знала, что вряд ли живым оттуда выйду… Но за что?! Зачем?! Эти вопросы последние несколько часов я задавал себе слишком часто.       Лучше бы я умер там, в Аогаваре двадцать лет назад, остался бы в родном доме, рядом с телами матери и сестры. Теперь, когда я, казалось, обрел новый смысл жизни, новые цели, сблизился с людьми, доверился, умирать от удара в спину куда больнее. Но сознание синоби не было согласно с самоуничижающими мыслями: не было последовательности в действиях людей, которые меня предали. Невольно настроился слух, сосредоточился на том, что взахлеб пыталась рассказать гейша: — …мы не знали, не хотели… Я не обманывала тебя, клянусь! — она хваталась за мои рукава, тянула их, будто пытаясь растормошить, но я даже пошевелиться не мог.       Масамунэ вновь возник рядом, убедившись, что девушка не собирается от меня уходить, и заметив мой бессмысленно блуждающий по ее лицу взгляд, привлек внимание к себе: — Такао нанял нас с Мэй, но больше мы не станем в этом участвовать: он нас предал, натравил воинов, — как звонкие бусины, упавшие на пол, застучали у меня в голове слова о том, что дзёнин нанял девушку.       Наемникам платят деньги за сбор информации, за убийство, за спутывание планов, но никак не для того, чтобы сбить с толку другого синоби. Да и разве может быть бывшая майко и ронин наемниками? А почему нет? Я не проверял их биографию, глупо верил… Странное предположение о том, что они могут быть из соседнего клана Тенкай, с которым у нас давняя вражда, вдруг завладело мной, оставив на втором плане чувство боли от предательства. А если и Такао оттуда?! Чонган ведь упоминал, что он пришел из другого клана синоби… — Кто вы? — я выдернул наконец свою одежду из рук чужой совершенно мне девушки, фактически незнакомки. Та сразу заплакала еще сильнее и потянулась ко мне открытыми ладонями. Теми самыми, которыми касалась меня в томительные моменты, а теперь…       Господин Араи, или как его зовут? , взял ее за плечи и постарался отвести от меня хотя бы на пару шагов назад, верно догадываясь, что я теряю самообладание и зверею, морщась от разрушающей здравомыслие боли внутри: — Ты знаешь наши имена, синоби, — оглядываясь на истерику Мэй, постарался выдержать спокойный тон бывший самурай. — Нет здесь никакого обмана. Но, кажется, пора тебе и о своем дзёнине правду узнать. Не похоже, что он доброе затеял.       Самое время. Самое время узнать, что вы все от меня скрывали… Все. Все, включая ту, перед которой душу обнажил, подпустил ближе, чем на расстояние вытянутой с ножом руки.       Мэй рвалась ко мне, хотела обнять, но я выжидающе смотрел только на Масамунэ, не позволял себе даже взглянуть в лживые глаза с янтарным отблеском, пусть и наполненные слезами. Устал быть в дураках. Может и правы люди, что нельзя доверять ёкаям? Околдуют, заманят, погубят, разворотят все сердце и исчезнут, оставив с дырой в груди. — Я не лгала тебе, Кадзу, — прошелестел ее слабый голос, и ронин вынужденно уступил ей право слова. — Я, правда, была майко… Во время обряда превратилась в лису, по лесам скиталась, от страха в нору одну забилась… Там меня Такао и нашел…       В сознании легко нарисовалась картина бегущей пушистой рыжей красавицы, которая, затравленно оглядываясь, несется сквозь заросли, а затем наконец обнаруживает подходящее укрытие и ловко прячется в нем, свернувшись калачиком. Дрожа от непривычного холода и страха, пытается судорожно придумать, как жить дальше. — Он сказал, что ему нужна помощь. Услуга за услугу: он научит меня магии, а я… — Мэй осеклась, подбирая дальнейшие слова и отчаянно хватаясь снова за мою одежду. — Должна буду сыграть роль твоей спасительницы, побег тебе устрою …       Я даже невольно тяжело задышал, словно грудь клещами сдавило. То есть еще с самого первого мгновения знала, кто я?! Тут же припомнился еще один ворон перед моим уходом на задание с Джиро Кривым. Тоже был сигнал?! А я-то голову ломал, откуда самураям стало известно о его местонахождении, да еще в такое неподходящее время… Значит, и в темнице я оказался не случайно, всё шло по определенному сценарию.       Вспомнилось и как у постоялого двора под первые ночные заморозки случились робкое касание фляги к моим губам, настороженный взгляд из-под пушистых ресниц темных, как уголь, глаз юной актрисы. Не испуг то был, а лишь изучение будущей жертвы. Как я сразу не задумался о том, каким образом проникла ко мне в тюрьму хрупкая девушка? Почему слепо доверился, взялся помочь малознакомому человеку в беде? Списал тогда на честную взаимовыручку в безвыходной для обоих ситуации, а на деле просто повелся, как и все мужчины, на красоту и шарм умелой бывшей майко. Обхватила ласковым движением мою шею, затянула на ней веревку, а я, болван, и рад был, легко поддавшись искусным чарам. В дом мой под видом невинной овечки лисица пробралась, обезоружила, сманила, надавила на единственное слабое в душе место, прикинувшись ищущей моей защиты. Кто верит синоби, колдунам, ронинам и гейшам? Только дурак, коим я и являлся. Поделом. — А я потерял своего господина, — заметив, как девушка мрачнеет при виде моей отстраненности, перехватил рассказ Масамунэ, которого и слушать после таких открытий не хотелось: больнее уже не будет. — Спустя какое-то время меня нашел колдун, сказал, что может помочь мне найти того рейки, если я помогу ему… Однако, — ронин как-то странно нахмурился, будто пытался состыковать в своей памяти какие-то упущенные мгновения.—Как выяснилось, Тинэн видел Такао в момент гибели нашего господина… И, судя по всему, ваш дзёнин способствовал его смерти.       Так вот, о чем говорили два старых приятеля, вспоминая последние минуты своей службы. Не обо мне речь шла, а о главе клана. Сначала ронин, видимо, думал рассказать мне, поделиться странной новостью, но решил в конечном итоге довести до ума начатое. Я лишь только смог изумленно поинтересоваться: — С чего ты взял?       Чтобы дзёнин, практиковавший магию исключительно в целях безопасности поселения, убил кого-то? Без видимой причины? Невозможно. Правда, я судил по тому человеку, которого я думал, что знал. Выходит, способен на многое предводитель нашей деревни: не только близкого подставить ради собственной выгоды, но и лишить жизни, если игра стоила свеч.       Понимая, что бессмысленно теперь отпираться, когда я уже в шаге от созерцания истинного облика моего окружения, ронин прямо ответил: — Я знаю, что мой отец убил твою мать, — как безжалостной катаной резануло это откровение. — Думаю, именно поэтому я был интересен Такао, ему нужно было вынудить меня с ним сотрудничать, а это возможно было только при гибели моего господина… Колдун хотел, чтобы встреча со мной тебя вывела из себя…       И ведь почти получилось. Не забуду мгновение, в которое узнал правду о том, с кем вынужден находиться рядом и сохранять мир. День за днем я старался сдерживаться, не вступать в откровенные стычки, полагая, что Масамунэ ничего не знает о прошлом своего отца. Но это всё равно какой-то бред. Зачем меня заставлять взрываться, терять самообладание? Быть может, это какая-то хитромудрая проверка как синоби? Я должен был, возможно, не поддаться ни на какие провокации, остаться непоколебимым, чтобы мне доверили какое-нибудь ответственное задание? Тогда я почти справился. Однако, на всякий случай, меч взял поудобнее: станет ясно, что не зря себя накрутил — обрушу весь гнев, что давно зрел внутри. — Мы все для этого были наняты. И Азуми тоже… — неожиданно добил меня окончательно Масамунэ.       Темноволосая куноити из соседнего клана, с которой я был близок до встречи с истинной любовью, предстала перед моими глазами как мимолетное воспоминание. Девушке-синоби полагалось уметь втираться в доверие не хуже, чем актрисам — коварным проявлениям искусства. Обманчиво влюбленные черные глаза смотрели на меня всегда с обожанием, что я принимал за чистую монету, наивно полагая, что возможно настолько проникнуться чувствами ко мне. Оказалось — всё лишь морок, нехитрая игра на мужской восприимчивости. Я был рад обманываться и, самонадеянный, даже не пытался анализировать складывающиеся вокруг обстоятельства. Два выстрела в мое сердце — и оба в цель: две девушки, неслучайно встретившиеся на пути, — и обе запали в душу. Мне казалось, что я спасал их, лишенных дома и родных, а выяснилось, что на самом деле только глубже погружался в болото чужих выдумок.       Чувствуя, как земля уходит из-под ног, я уставился на Сатоши — человека, с которым вырос. Он был удивлен, похоже, не меньше моего и, увидев, как я смотрю на него, решительно отрицательно замотал головой. Дышать стало чуть легче: хотя бы внук Чонгана — не подкупленная марионетка в театре лжи. — И зачем вам нужно было меня вывести из себя? — с трудом произнес я, понимая, что не избежать уже этого вопроса, скрывавшем в своем ответе суть огромного обмана, в котором мы все тонули.       Принимая заказ, синоби всегда уточняют свою цель. Далеко не всегда приходится душегубствовать или калечить. Иногда достаточно лишь припугнуть, заставить замолчать. Но чем я, простой синоби, помешал Такао, организовавшем целую группу непрофессионалов, чтобы одурачить меня? Для чего нужно было заставить меня впасть в бешенство? — Ради печати, — под всхлипывания Мэй спокойно ответил бывший самурай и, заметив мой озадаченный взгляд на девушку, продолжил. — Печать не у нее, а у тебя…