демонические художества

встречи этих двоих не продолжали прекращаться. Ставрогин продолжал бросать горящие спички на предметы, а Верховенский — бояться и даже давить слезы. когда Николай заметил неестественность в этих слезах, — словно это были не слезы, а вода, — то приступил к чему-то действительно ненормальному. раньше он протил только свои вещи, но теперь, чуть ли не со злости, поджег тыльную сторону ладони Петра. теперь-то это были настоящии слезы, но не печали, не страха, а безудержной агонии и боли. самое трудное для Верховенского было следующее: художник устраивал свои сеансы ночью, без понятия для чего. и вот тогда, когда творец поджигал свою натуру, то нужно было практически не кричать. тогда приходилось на время поджога затыкать ему рот яблоком или тряпкой. каждый день мучения, каждый день повиновение. теперь Верховенский заботился не о распространении прокламаций и убийствах, а о том, как бы закрывать ожоги на руках, кроме изъеденных огнем перчаток. Пьер понимал, что он добровольно согласился быть натурой и уже ничего не изменит. оставалось только потакать капризам мастера. //иногда, проходя мимо дома Филиппова, Верховенский часто слышал радостные голоса пьяных Шатова и Кириллова. от одного только мельчайшего звука, и уже пробуждалась какая-то ненависть и зависть. "почему? — звучал в голове один вопрос, — почему я додумался избрать себе в... черт знает кого именно его? почему он предписан мне?"/ и вот, после долгих недель мучений, картина была закончена, не без недочетов, конечно же. практически копия, Верховенского-младшего нынешнего. нет, не того молодого парнишку, готового вселять в людские умы революционные замыслы. это был портрет высохшего, истощенного, с мокрыми глазами человека, от которого "Верховенский" была лишь фамилия. наконец-то, эта картина увидела свет. но каждый, кто проходил мимо, ужасался. нет, это точно не тот Пьер, которого все знали! его будто подменили! — Верховенский, будьте добры, очнитесь и послушайте, — вывел из облаков размышлений Петра Nicolas, — вы меня слушаете вообще? — что? простите, я немного не в себе. — лучше бы не приходили, раз держите свое тщедушное тельце на соплях. — но вы же сами сказали... — молчать. я здесь распоряжаюсь вашей жизнью. Верховенскому, как и любому в этом мире человеку, не хотелось принимать то, что если кто-то обладает громким голосом, то тот сразу ставит себя на императорское место. — дело в том, что всем настолько понравилась эта картина, что я решил написать триптих. — простите, я не увлекаюсь искусством, и вы это знаете. я понятия не имею, что такое этот триптих. — трилогия картин, если кратко, — прикусил губу и несколько безнадежно отвел взгляд Ставрогин. — и все со мной? — ну, Дарья больна и чуть ли не при смерти, а с этими пьяницами никакого дела иметь не хочется. — вы про Шатова и Кириллова? — именно. — а Варвара Петровна? — нет, с ней будет отдельная работа. получается, триптих будет посвящен вам. вы же не против? только бы Петр Степанович хотел сказать "нет", как язык окаменел и не мог повернуться. он открывал рот, как рыба, но ни звука до художника не доносил.тот смотрел с недоумением. — кривляния будете устраивать перед зеркалом или в своем гнусном обществе. я вас спрашиваю: вы согласны на триптих? хотелось так и выкрикнуть: "нет!", но будто ком в горле встал. — д-да... — сам не понимая как, еле выдавил из себя Верховенский, — согласен... — вот и отлично, дайте мне два дня, и я все придумаю. — не торопитесь, я ведь тоже не тороплюсь. наконец-то! наконец-то! эти два дня были для Пьера райскими днями, когда не надо было ничего терпеть, давить, кривлять и изображать! не надо было постоянно слушать фразочки этого словоохотливого маньяка! Петр успел побывать в обществе и у знатных семей в те два дня. конечно, все заметили его скуднеющее лицо, в то время как у его ровесников оно только обрюзгало. — представляю, как долго вам надо было позировать, — заметил кто-то за трапезой, от чего у Верховенского чуть сердце не разорвалось от обиды. в вечер второго "выходного" дня Петр получил записку, подписанную все теми же инициалами. Н.В.С. "возрадуйтесь, милый Петр Степанович. завтра я не буду вас мучать. возможно. идейка есть, потому приходите завтра к двенадцати". что-то подозрительное было в этой записке. недобрым от нее веяло. так или иначе, Верховенскому приходится повиноваться. — что же за идея, Николай Всеволодович? — Петр старался скрыть страх перед неизвестностью новых мучений, зубы его стучали не то от страха, не то от холода, потому и челюсть его была в напряжении. Николай, измотанный бессонными ночами, казался Петру кем-то вроде святомученника. сидя на стуле, повернувшись к окну, сын Варвары Петровны был бледен, а в глазах его читался полубред. — идея следующая, — Ставрогин говорил с хладнокровием, но каким-то сдержанным, — что чувствует нигилист? Верховенский недоумевал, к чему был задан этому вопрос, поэтому немного замялся, даже побоялся сказать что-то невпопад. — ну же, Верховенский, — резал тоном Николай, будто ножом, — я вас спрашиваю. что вы обыкновенно чувствуете? — ну-у.. азарт.. — бессмысленно просить вас изобразить азарт. дальше. — превосходство над кучкой... — чего-чего вы там бормочете? это со мной разговаривает революционер или пьяный Виргинский? громче. — превосходство над кучкой! — Верховенский так сильно сжал челюсть, что прикусил себе язык. он пискнул, будто мышь, прикрыл рот рукой и зажмурился. — дальше. — молчание. — что вы молчите? от боли Петр не шевелился. на секунду ему почудился вкус крови. Николай поднялся со стула и легко двинулся к Верховенскому. на лице его промелькнула злоба. — должен ли я лезть за палкой? может, не будете меня утруждать и хоть что-то вякните? на Ставрогина посмотрели два молящих глаза. Петр дрожал и пытался создать кивки, но не было понятно, что он пытался ими донести. Николай без слов и даже будто без сожалений открыл шкаф с одеждой. оттуда, будто живая, из кучи различного белья вынырнула палка. моментально был совершен быстрый удар по спине Верховенского. — ай! яс-зык.. — прошепелявил бедняга. — не надо мне объясняться, — дробил слова Ставрогин, — я знаю, что вы мастерски умеете его прикусывать в нужных случаях. поверьте, сейчас — точно не из таковых. — мне больно! — сто-сто? — передразнивал Nicolas. — больно? стос, тогда я долзен вас-с отпус-стить. вы с-слис-ском бес-сполес-сный, мон Петрус-са. — прекратите! — внезапно даже для самого себя крикнул Петр. в один момент он даже испугался тишины, но резко с ней свыкся. — удивительно. у детеныша нигилиста прорезался голосок. жалко, прорезался он у вас поздновато, но к черту. идейка есть, пока что будем воплощать. завтра в то же время здесь, не то язычок отрублю. Петр боязливо покивал и пулей вырвался из комнаты Ставрогина. пока он бежал, он ненароком столкнулся с Варварой Петровной. — доброго дня, Варвара Петровна, — будто бы виновато поздоровался он. — и вам не хворать.. — простите, мне нужно бежать, не могу у вас задержаться. Петр спешно поцеловал женщине руку и ринулся к выходу. генеральша недоумевала. в чем-то она подозревала своего сына, но все же считала его святым. святость — параметр, присущей всем идолам. идолы — худшее, что придумывало человечество.