***
Шастун справляется на отлично: не звонит, не пишет, лишний раз о себе никак не напоминает. Проверяет инстаграм, правда, очень часто. И излишне тщательно всматривается во все хэштеги. О чём он там думает, этот ваш Арсений? #тоскаобъяснений — радует. Значит, мучительно тоскливо не только Шасту, а это уже обнадëживает. Антон даже пытается сыграть в арсеньевскую игру. Он бы определенно менял («А, так вот зачем ты все это затеял? «Меняй», серьезно?») свои чувства — сейчас вся эта горчащая субстанция была ему не нужна и даром — на чувства Арса просто чтобы убедиться, что тому не легче. Пост-наоборот Шаст понимает сильно не с первого раза. Но тут виноват только Арсений: Антон настолько привык к его причудам, что абсолютно спокойно отнёсся бы и к просто набору букв в описании. «Не грустите», «День будет хорош», — Шаст искренне (шкодливо-ехидно) надеется, что Арс пытается убедить в этом не только подписчиков, но и самого себя. «Ответ на все вопросы» Антона и вовсе заставляет улыбнуться. «Ну дурак же ты, Попов. Нет у тебя ответа ни на какие вопросы, обманщик». «А дальше что? И что всё это значит?» Шаст и вовсе игнорирует, потому что даже и думать не хочет о том, что этими вопросами Арс задаётся по поводу их отношений. Так в бесконечном обновлении ленты инстаграма и проходит неделя. Или даже чуть больше. Шасту в целом всё равно: время как будто остановилось в этом карантинном мире. Даже Стас и Ира временно прекратили свои бомбардировки. Бесконечное пребывание в постели прерывает домофонный звонок. Антон медленно сползает с кровати и идёт к двери.***
Арсению стыдно. Честно. Первые пару раз. На третий день он понимает, что своей фантазии и просмотра уже до дыр затëртых выпусков «Импровизации» ему недостаточно и идёт туда. В чистилище чистой воды. Обитель грязных мыслей. «В то, что я никогда никому не должен называть». «И о чём никто и никогда не узнает». «Это же, по сути, просто порно». «Просто. Порно». «Все смотрят порно». «Все смотрят порно, но мало кто читает порно с собой в главной роли». «Ой, блять, ебучее подсознание, иди-ка ты в жопу». Арс открывает фикбук. Не то чтобы он не делал этого раньше — первые пару раз просто из любопытства, с тогда ещё нескрываемо испытываемым отвращением и возмущением. Потом, спустя пару (нет) месяцев (лет), когда сумел разглядеть и хотя бы признать в себе весьма интересные чувства — с любопытством с примесью смущения. Спустя ещё пару (на этот раз на самом деле пару) месяцев — с желанием, которое нужно было хоть как-то притупить. После того, как они с Антоном всё-таки разобрались в происходящем, необходимость в интересном сайте отпала. Однако сейчас проблема снова нарисовалась и не собиралась самостоятельно решаться, даже несмотря на весьма спутанные чувства Арсения. «Попов, тебе тридцать семь лет, ты серьёзно называешь свой член проблемой, да?» Долго ли, коротко ли, так или иначе, невзирая на все обстоятельства... Арс всё же откидывается на спинку кресла и сжимает свой член сквозь ткань домашних штанов, продолжая искать что-нибудь подходящее. «Не попробуем… — Не попробуем», — в конце концов (Арс пошло улыбается) решает Арс и открывает первый попавшийся фик с многообещающим описанием. Арс легко проводит рукой по своей шее, имитируя чужие прикосновения и практически невесомо сдавливает себе горло. Второй рукой продолжает оглаживать свой член. Его тело требует более интенсивных прикосновений, но он знает, что настолько возбуждëн и эмоционально измотан, что кончит за пару минут, если поддастся искушению. Но в быстром завершении не будет настоящего удовлетворения, в котором он так нуждается. Поэтому Арс никуда не торопится. Он продолжает читать строчку за строчкой. Он практически перестаёт прикасаться к себе, только сжимает до боли бёдра и прикусывает уже измученную губу. Он раззадоривает себя так сильно, что осознаёт: просто кончить ему будет недостаточно. Он мучительно хочет почувствовать что-то — хотя бы пальцы — внутри себя. В состоянии лёгкой потерянности он нашаривает смазку в верхнем ящике стола и вместе с ней падает на кровать. Штаны вместе с нижним бельём комком летят с постели. Арс встаёт на колени и выдавливает смазку себе на ладонь. С хлюпающим звуком размазывает её по промежности и пальцам. Возбуждение доходит до опасного предела: Арсений понимает, что только на коленках он себя долго не удержит, и ложится, опираясь на локти и приподнимая задницу. Он так долго обходился без секса и без любого проникновения, что даже один палец, приставленный ко входу, ощущается немного болезненно. «Прямо как в первый раз», — мелькает мысль. «Нет-нет-нет! Не представлять!» — но уже поздно. Арс вспоминает, как это произошло в первый раз. Как после неловкого «Ты мне, кажется, правда нравишься, Арс» Антон решил использовать свой рот действительно по назначению и прижал Арсения к стенке. Образно и физически. Арс тогда потерялся между восторгом и паникой. Шаст тогда не дал выбрать панику: поцеловал. Сначала робко, нежно почти, как будто спрашивая: «Можно?». Проникал языком все глубже, так же, как и в Арсову жизнь: медленно, осторожно, но неотвратимо. Арсений до сих пор помнит ту первую, невероятно пошлую мысль, которая вернула его в чувства: «Какой же чертовски огромный у него рот… Господи, что же ты им сможешь со мной сделать». Арс начал отвечать на поцелуй, прекратив притворяться статуей: получилось мокро, громко, так сладко и так глубоко. Антон своим языком как будто пытался показать, как долго он всего этого ждал, насколько сильно ему хотелось. Его язык настолько по-хозяйски чувствовал себя во рту у Арса, что у того не было ни единого шанса воспротивиться. Кажется, они тогда не могли оторваться друг от друга минут двадцать, как будто не могли друг другом напиться, пока руки Шаста не начали беспомощно шарить по всему телу Арса, пытаясь вжать, впитать его в себя полностью. Арсений, кажется, тогда впервые осознал, насколько сильно он влип. Он вдруг понял, что готов отдаться и отдать всего себя. Антон всë понял по взгляду (у них всегда так было: они и вправду говорили, читали друг друга, любили — глазами). Подхватил Арса на руки и усадил на реквизит. Дальше Арсений практически ничего не помнит. Помнит только касания. Их было бесконечно много, и они были везде. Помнит, как Шаст несмело, на пробу лизнул его член своим огромным, бесконечным просто языком. Как сам от неожиданности вскрикнул. Как опустил свои руки на голову Антона и легко взял за пряди, насаживая на себя. Мягко, медленно. Но и этого ему тогда было более чем достаточно, чтобы оказаться на грани. Помнит, как Шаст погладил его по промежности: сначала пальцами, а потом и языком. Как легонько прикоснулся кончиком пальца ко входу, параллельно поднимаясь поцелуями от промежности к груди, а затем и к губам. «У меня ни смазки, ни презервативов. Тебе будет больно, а я ни за что не хочу у тебя ассоциироваться с болью, Арс». Голос Шаста — «того влюблëнного до безумия мальчишки» — вышвыривает Арса из воспоминаний. «Кто бы тогда знал, да, Шаст?» Арс уже на пике. Погрузившись в воспоминания, он проник внутрь себя уже двумя пальцами и ритмично двигает ими внутри, при каждом толчке членом тыкаясь в покрывало. Ощущения контрастные, но яркие, поэтому ему хватает нескольких прикосновений к простате, чтобы кончить и наконец-то почувствовать себя правильно опустошëнным. Наступило девятнадцатое апреля.