Не нужен

      Второй съёмочный день только начинается, а Шастун уже готов прийти в отчаяние. С Арсением всё очень сильно не в порядке. И если сначала Антон надеялся, что привычная съёмочная атмосфера сможет приободрить его и «вернуть к жизни», то теперь он вынужден признать, что это работает весьма условно. Пока камеры включены, Арсений действительно будто бы возвращается к своему обычному состоянию: шутит и смеётся, таскает бобра из декораций и пытается накормить его. Но стоит только операторам закрыть затвор — Арс уходит в себя ещё глубже.       Плюс ко всему, вчера Арсений вёл очередной эфир для Ленты, где снова прибухивал. Так что, возможно, на сегодняшнее «не в духе» влияет ещё и похмелье.       В любом случае, Антон не дурак и видит, что всё становится только хуже. Арса из состояния этой бесконечной апатии нужно выводить, но идей у Шаста — ноль.       Пока на мотор не приходит Губерниев. Хороший в целом мужик, но невероятно громкий — его всегда много. И, кажется, психика Арса на это реагирует: его шуточки становятся всё острее. И в какой-то момент он посылает Дмитрия прямым текстом: «Пошёл нахуй из нашей передачи», — говорит он и толкает Губерниева, пока тот стоит на скейтборде.       И Антон цепляется за это. Он не сможет вызвать у Арса положительных эмоций, но, может, это сейчас не так и важно? Важно только в принципе растормошить его. Злость — тоже эмоция. Арсений, судя по всему, намеренно отказался от всех — и его можно понять, — но теперь у Шастуна есть план.       Антон специально неправильно подсказывает Арсу в «Новостях», путая «эмоцию» и «настроение», хватает его за коленку. Губерниев тоже не отстаёт: по какой-то неизвестной Антону причине пытается облапать Арсову задницу, говорит ему, что он слишком грубый и «особое пренебрежение испытывает к Шастуну». И тут Шаст снимает шляпу: вот это наблюдательность.       Нужно продолжать, но у Антона заканчиваются возможности.       — Шаст, а мне показалось, или ты вроде хотел Арса оставить в покое? Что это было в «Новостях»? — интересуется Дима в перерыве.       — Планы изменились. Если он не хочет меня любить, пусть хотя бы ненавидит, — Шастун выдыхает. — Он должен перестать отрицать свои эмоции. Злость тоже подойдёт… — Антон в подробности вдаваться не жаждет, но Диме, кажется, и этого достаточно.       — Я тебя понял. Могу помочь?       — Было бы очень кстати, а то у меня заканчиваются идеи.       Дима кивает и уходит в свою локацию. Дальше — «Колл-центр».       Позов справляется «на отлично». Он умудряется усомниться в интеллекте Арсения, который неверно предполагает, что «товаром» является ракетка для большого тенниса, а не для настольного.       — У меня у самого точно такие же ракетки, — Арсений не сдаётся.       — Вот вряд ли у вас такие же. У вас же со струнами, наверное, — издевается Дима.       — Слышь ты, умник, блять! На теннисных ракетках бывают струны! А то, что они для маленького тенниса, а не для большого, да откуда ж я знал!       Шаст не уверен, что до этого слышал, чтобы Арс так много матерился на съёмках. Значит, они на правильном пути. Пусть ему и самому уже херово от того, что они делают с Поповым.       — У меня телефон, он не то, что без экрана, он у меня даже никуда не подключëн! Я просто, блять, сижу в комнате с человеком, который повторяет за другим человеком! И знаете, что я вам скажу?! Я хотел вам помочь, а теперь идите нахуй! Арсений пытается разбить телефонный аппарат, и никто в зале не понимает: отыгрывает он агрессию или действительно психует.       Попов, наконец, отгадывает предмет, и тут бы уже и закончить, но Позов не был бы Позом, если бы не воспользовался возможностью «добить»:       — Я натяну туда струны, «Павел».       — Да натяни туда хоть жопу свою, мне насрать!       Антон впервые с тех пор, как Арс сказал ему, что всё кончено, видит его в действительно эмоциональном состоянии. И останавливаться не собирается. У него ещё есть «Без чувств». Было бы неплохо Антону и самому на минуту стать «без чувств», иначе он рискует сойти с дистанции на полпути: смотреть на Арса уже физически больно. Но останавливаться нельзя.       — Арсений, мальчик мой, мой любимый официант, — начинает Шаст и ловит парочку колючих взглядов в свою сторону. Ничего-ничего, оно того стоит. По крайней мере, Антон надеется.       Надеется и кидается в Арса огурцами. Ребячество, конечно, но обидное.       Мотор, наконец, заканчивается. Антон знает, что следующим гостем у них Шепелев. Антон с Димой лично не знаком и не знает, насколько приятным человеком того можно назвать, но всё равно перед мотором подходит к нему с просьбой не стесняться подсказывать в «Новостях», если тому захочется.       Шепелеву хочется. И он подсказывает, зля этим Арса до зубовного скрежета.       Антон в курсе, что Арсений терпеть не может длинных объяснений в играх, и намеренно зачитывает половину трека «Касты», отыгрывая роль человека, который «слушал русский рэп десять часов подряд». По итогу все — даже те, кто понятия не имеет о плане, — так или иначе ловят волну «застебать Попова». И Антон искренне надеется, что этого будет достаточно, чтобы Арса наконец прорвало, и он перестал держать всё в себе. Но Попов тот ещё крепкий орешек и так просто из себя не выходит. «Терпеливчик», — вспоминает Шаст один из старых хэштегов Арса. Вот уж действительно.       Более ощутимая надежда на то, что для них с Арсением ещё не всё кончено, у Антона появляется внезапно. У них с Арсом одни на двоих «Шокеры», и Шаст случайно бьётся ногой об угол стола. Бьётся-то он, а психует — Арс. Больно сейчас Антону, а перестаёт шутить Арсений. Шастун буквально видит, как шестерёнки в голове Попова агрессивно работают, пытаясь понять, чего же «нельзя». Арс вообще забывает, что они тут играют. Он весь превращается в статую, пока, наконец, не понимает, что всё дело в злосчастной букве «е». Шаст, конечно, мог всё себе надумать, но, как будто бы Арсений хотел, чтобы Антон перестал страдать? Серьёзно, Арс, после всего?..       Начинается последний на сегодня мотор. Гость — Щербаков. И вот тут Шастун уверен: о помощи просить не придётся. У Лёхи режим «застеби Попова» стоит где-то в настройках по умолчанию.       — А, то есть в ютубе вы не шарите, да? Вы больше по мемам? — интересуется Щербаков, когда после цитаты из какого-то древнего видео никто не реагирует.       — Да, — отвечает Паша. — Арсений больше по бабам, а остальные ребята — по мемам.       — Арсений по бабам? — сарказм Лёхи сейчас затопит студию.       — Это наш внутренний мем, — парирует Воля.       У Арсения уже дёргается глаз. И, видимо, поэтому следующую лопату земли для своей ямы он организовывает самостоятельно.       — Закрой рот, петушара! — записывает на диктофон Щербаков.       Арсений сначала неловко пытается запихнуть фразу в диалог с посылом Путина — и даже не жалко, что это точно не пойдёт в эфир, — а потом начинает себя закапывать:       — Ну, раз вам про Путина не страшно, давайте вот! Алло, Лёха, это Слава Дусмухаметов!       — Закрой рот, петушара! — надрывается проигрыватель в руке Арса.       — Я тебя услышал, Лёха, — доигрывает Попов.       — А я услышал тебя, Арсений, — доносится голос «сверху».       — Да я же просто реплику отыгрывал! — оправдывается Арсений.       — Закрой рот, петушара, — Дусмухаметов добивает смешно, и вот тут Шасту жаль, что это тоже вырежут. Ещё жаль ментальное здоровье Арсения, но тут он даже не причастен.       Второй съёмочный день заканчивается «отвратительно» — для Арса, «с надеждой на лучшее будущее» — для Антона.       Арсений за секунду собирается и выходит из гримёрки в одиночестве. Антон видит все его злобные взгляды в свою сторону, но он им рад: Арсений больше не шарахается от него.

***

      Арсений пытается не думать о том, с какого перепуга все решили начать выводить его из себя. Проанализирует всё потом. Сейчас ему просто нужно пережить последний съёмочный день. И он сможет уехать за тридевять земель и, наконец, настрадаться вволю там, где его никто не тронет.       Арс держится уже только на добром слове. Все его мысли направлены только на то, чтобы не показать своих истинных эмоций. Сегодня не такие задиристые гости, как до этого: Седокова, Бузова и Смирнов. Должно быть проще, никаких подъёбов не ожидается. Аня милая. Записывает для телефонного разговора забавную глупость: «Пусик. Я люблю тебя, мой бусик». У Арса небольшие флешбеки. У них с Шастом никогда не было прозвищ друг для друга, но иногда Антон мог начать прикалываться, и «пусик» был не самым худшим, что Арсений о себе слышал.       — Шаст, давай без этой фигни.       — «Пусик. Я люблю тебя, мой бусик».       — У меня съёмка идёт, приезжай, — вроде Попов тогда именно так и ответил.       — Арс, там нужно что-то придумывать, понимаешь? — о чём это Паша?       — Просто «из жизни» недостаточно, — и о чём это Антон?!       До Арсения медленно доходит происходящее. Он только что пошутил эту «шутку» вслух?..       — Ой, — фантазии Арса сейчас хватает только на это.       Он накидывает сверху ещё пару шуток: будто ему звонит Паша, перепутав с Лясей, будто это Матвиенко… В общем, делает хорошую мину при плохой игре. И подвисает. Это уже ни в какие ворота. Он не может контролировать даже, блять, самого себя. И что дальше? У Арсения начинается истерика.       — Арсений, хватит расстраиваться, что мы всё про тебя знаем, давай уже, — от того, что его состояние очевидно даже Паше, Попову становится ещё хуже. А это только начало мотора. Впереди ещё четыре игры. Четыре игры. Нужно отключить себя всего на четыре игры.       Арс не помнит, как они доигрывают. Если его сейчас спросят, он даже не вспомнит, какие после были импровизации. Кажется, «Без чувств» была последней — Арсений всё ещё чувствует следы скотча на коже. Наконец, они отпускают гостя. Он может идти. Попов сдерживает себя ещё ровно пять шагов, пока не оказывается за ширмой. И срывается с места, чтобы оказаться в отдельной гримёрке. Он не знает, что сейчас будет делать, но ему жизненно важно что-нибудь разрушить. Ему необходимо почувствовать свою силу. Понять, что хотя бы на что-то в этом мире он ещё способен влиять.       Антон всё понимает правильно: ведь он следил за Арсом всё время после его «срыва». А это был именно срыв, не иначе. У Арсения были такие потерянные глаза, когда он понял, что всё это происходит не в его голове. Блять. Всё снова зашло слишком далеко. Должно было быть не так. Шастун бросается вслед за Поповым и успевает заскочить в гримёрку до того, как тот запирает дверь.       — Арс! Я…       Арсений всё-таки закрывает дверь, стоит Антону войти. Он буквально впечатывает её в стену вместе с Шастом. Арсения в этой комнате больше нет, вместо него — ярость. Он хотел побыть один и всего лишь разбить пару кружек. Но, если Шастун хочет, чтобы сломали его — он может ему это обеспечить. Он берёт его за горло и заставляет встать на носочки, несмотря на то, что Антон выше.       — Я предоставлю тебе выбор в последний раз. Либо ты сейчас же выйдешь за эту дверь и больше никогда не попытаешься заговорить со мной вне работы, либо ты остаёшься здесь и позволяешь сделать с тобой всё, что я захочу, — Арс смотрит Шасту в глаза не отрываясь. Он ищет испуг, страх, ужас. Он хочет поставить точку. Если Антон сейчас засомневается хотя бы на секунду, то Арсений вышвырнет его из этой комнаты и из своей жизни — навсегда. Но Шастун, пусть и с жадностью ловит каждый вздох, даже не отводит взгляда.       Арсений ослабляет хватку.       — Я не уйду, Арс, — это было понятно и без слов. Антон болезненно сглатывает, и Арсений чувствует это всей своей ладонью. Его прошибает током, и, честное слово, Антону не стоило здесь быть.       Попов убирает руку и резко хватает Шаста за предплечье, кидая на стол напротив. Антон даже не успевает развернуться, как Арс снова прижимает его к поверхности. Стаскивает рубашку через голову, оставляя на запястьях и выше, фактически заблокировав руки. И снова перехватывает за холку: он не хочет смотреть Антону в глаза. Не сейчас.       Арсений всё ещё не создан для спонтанного секса и не таскает с собой презервативы. Проблема ли это? Возможно, частично. Но, с другой стороны, Антон же согласился на всё? И, кажется, как минимум один раз он считал, что секс без смазки — отличная идея. Но один шанс он ему всё-таки готов предоставить:       — Презервативы?       — Можешь без них, — Антон, вообще-то, будет рад, если будет больно. Его чувство вины за всё случившееся и неслучившееся съедает живьём. А так, может, станет чуть легче? — Но, вообще, они есть, в кармане, — для Антона способ Арса решения проблем со злостью не является неожиданностью.       — Если ты так пытаешься сублимировать чувство вины, не напрягайся: неприятно будет и с презервативами, и со смазкой, — Арс тянется к вышеуказанному карману и достаёт упаковку из трёх штук. — Объяснишь? — «удавка» на шее сжимается. Арсений готов перейти на новый уровень ярости только при мысли, что Антон рассчитывал на секс. И плевать, с ним или нет.       — У тебя… довольно однообразные… способы борьбы… с потерей контроля, — Антону не хватает воздуха, поэтому он говорит отрывисто. — Я… Я не надеялся на секс, Арс, — тот позволяет вдохнуть полной грудью. — Я просто хотел быть готов.       — М-м-м, как хорошо ты меня знаешь, — Попов заставляет Антона подняться, прижимает его к себе и вцепляется в нежную кожу шеи. Это не поцелуй, это — просто больно. — Интересно, почему тебе эти знания никак не помогали последние полгода? — это риторический вопрос, так что Арсений не дожидается ответа и снова кусает, вонзаясь в уже повреждённую кожу. Шаст от боли начинает шипеть, но Арса сейчас это только распаляет.       Попов вновь укладывает Шастуна на стол, придерживая, пока тот не находит опору: его руки всё ещё «связаны» его же рубашкой. Арс приспускает с него брюки и касается промежности. Антону будет больно: он не растянут, да и смазки с презерватива для габаритов Арсения хватит едва ли. Попов уверен: Антон сбежит, стоит им начать. И он, наконец, успокоится и закроет для себя эту историю. А Шаст больше не будет к нему приближаться.       — Если начнёшь вырываться — будет больнее: я не смогу остановиться за секунду, постарайся остановить меня словами.       — Я не начну вырываться, — Антон в этом уверен. Он с Арсом сотворил столько всякого дерьма, что счастлив любой возможности «отработать».       — Проверим? — Арсений вскрывает презерватив и надевает на себя, тут же пристраиваясь сзади. Растягивать пальцами, смазанными в слюне — смысла примерно ноль, так что… Он толкается, продолжая прижимать Антона к столешнице.       Шастун старается расслабиться. Это сложно с учётом того, что ему фактически пообещали, что будет хреново. Сложно, но возможно. Антон старается вдыхать глубоко, насколько это получается. И выдыхать как можно медленнее. Стол холодный, местами, кажется, необработанный, поэтому царапается, когда при первом толчке Арс прижимает его к поверхности. Антон бы приподнялся на руках, но и руки, и ноги скованы его же одеждой и, что-то подсказывает Шастуну, что это не случайность. Арсений пока не жестит, только обещает, но, по сути, до сих пор даже не попытался войти. Всё же переживает. Антон собирает силу воли в кулак и позволяет мышцам расслабиться.       Арсений всё-таки помогает себе рукой. Шаста прошивает острой болью, но он даже не дёргается, только болезненно стонет. Арс игнорирует и продолжает двигаться. Ещё толчок. И ещё. Снова. Шастун шипит в стол и жалеет, что не может прикусить себе руку: это бы помогло. Арсений, наконец, убирает руку с его горла и зажимает руки. Кажется, ему так проще держать опору. Шаст понимает, что Арс в очередной раз остановился, давая ему возможность привыкнуть, но, честно говоря, так только хуже: привыкнуть к размеру Арса у него без смазки точно не получится, поэтому так они растягивают не задницу, а мучения. Так что Шаст резко подаётся назад, насаживаясь самостоятельно. И кричит в голос, потому что в мыслях только: «Больно пиздец, господи, Арсений, зачем тебе такой член, ëб твою мать».       — Тшшшшш, ты что творишь, совсем с ума сошёл?! — Арсений прижимает его бёдра к себе и не даёт двинуться: так будет только хуже. А затем начинает медленно выходить самостоятельно. — Ты, блять, согласился, Шаст, сука! Ты здесь на условиях, что всё — по-моему. Если ты тут решил себя мной порвать, думая, что я останусь в восторге, то, прикинь, нет! — Попов взбешён, но понемногу успокаивается, видя, что Антон перестаёт болезненно дëргаться.       — Всё нормально… — выдыхает он. — Я просто… не подумал. Да как обычно, можешь не продолжать.       На этот раз Арс входит пальцами, пытаясь убедиться, что этот долбоёб не добился кровотечения. Но всё чисто. Попов находит простату и начинает мягко массировать её, расслабляя Антона. Тот вновь начинает стонать, но на этот раз не от боли. Арс склоняется к нему и несколько раз успокаивающе проходится языком по хребту: он хочет контроля, а не изнасилования. Шастун размякает и прогибается, стараясь получить больше прикосновений. Арсений к такому не готов, так что вновь возвращает руку на горло, лишая свободы движений.       Арс пристраивается к Шастовой заднице и снова начинает постепенно входить. В этот раз Антон почти не шипит, немного даже подмахивает, правда, не совершая прошлых ошибок. Наконец, Арсений полностью внутри. Тесно до безумия, и ему очень хочется сорваться. Начать вдалбливаться в это тело со всей возможной скоростью, чтобы Шастун кричал до срыва голоса или попросил отпустить его, чтобы ушёл окончательно, чтобы больше никогда не приближался. Арсений сдерживает себя ещё несколько секунд, а затем начинает ритмичные толчки. Он здесь не для того, чтобы нежничать.       «Прости, Шаст, ты сам напросился».       Арс срывается на беспорядочный ритм спустя всего минуту. Антон его не разочаровывает и действительно начинает стонать в голос. Попов пока не очень понимает: это крики боли или наслаждения, но, опустив руку на пах Шаста, осознаёт, что тот вряд ли всерьёз страдает. У Шастуна стоит колом, и от одного прикосновения Арса он начинает искать только больше касаний. Тычется в ладонь, но Арсений снова жёстко прижимает его к столу: никакого самовольства. Лежи и наслаждайся, если уж получается.       Шаст и сам с себя немного в шоке: он не мазохист, и ему правда больно, но в голове бьётся мысль о том, что Арс сейчас наконец выплëскивает всю накопленную боль и злобу. И то, что он даже в таком состоянии при незапланированной боли об Антоне позаботился, Шаста да, возбуждает, и с этим ничего не поделать. Кажется, у него стоит на веру, надежду и любовь. И на Арса. На Арса стоит так, что просто пиздец. Тот вбивается в него с какой-то дикой силой и скоростью: у Антона точно останутся занозы по всей груди от того, как его мотает по всему столу, а сесть на пуфик на следующем моторе будет практически подвигом. В какой-то момент Шасту даже начинает казаться, что он может кончить, но рука Попова жёстко пережимает его член у основания, а затем острые зубы вновь вонзаются в шею. Арс раз за разом кусает в одно и то же место, видимо, считая, что это наиболее болезненно. И он прав.       Арсений на пределе своих физических возможностей, но кончить он не сможет, хотя ему бы явно полегчало. Всё не так: Антон действительно умудряется не сопротивляться, не просит остановиться, не начинает его проклинать. И что с этим делать — пока непонятно. До тех пор, пока Шаст не начинает подмахивать, явно пытаясь изменить угол проникновения. Паршивец действительно планирует получить сегодня оргазм? Что ж, у Арса есть пара идей.       Попов замедляется на мгновение перед очередным толчком и позволяет своему члену выскользнуть из растраханного тела практически полностью, а затем медленно входит вновь, приставляя ко входу ещё и палец.       Шасту хватает одного твёрдого прикосновения, чтобы понять, что задумал Попов. И первой появляется мысль о том, что… Да ничего! Нет никаких мыслей, есть только ебучая паника. Антон еле привык к размерам Арса, перестав испытывать боль при каждом толчке, ещё большего давления он просто не выдержит. Шаст с огромным трудом сдерживается, чтобы не заорать и не начать вырываться.       Это. Очень. Больно.       Антон настолько уходит внутрь себя и своей боли, что не сразу замечает, что Арсений пытается изменить его положение в пространстве, подкладывая вторую руку под его торс. Он приподнимает его и подтягивает к себе, не прекращая свою пытку ниже пояса.       — Кусай, — Арсений «отдаёт» Шасту свою руку на растерзание, проходясь пальцами по губам. — Если так будет проще — кусай.       Антону очень хочется воспользоваться столь щедрым предложением, но сегодня больно должно быть ему, а не Арсу. Поэтому он мягко впускает пальцы себе в рот и начинает их посасывать. В целом, это неплохо помогает отвлечься до того момента, как Арсений не оказывается, наконец, внутри, вместе со своим шаловливым, блять, пальцем. Который, кажется, действительно нащупал простату.       Шастун не знает, как описать свои чувства. Его будто обжигает огнём, но послевкусие приносит не боль, а волны удовольствия. Это странно. Это непривычно. Он снова испытывает желание начать подмахивать и насаживаться на член, потому что Арс перестал двигаться. И Шаст бы сказал ему: «Давай, пожалуйста, ты можешь, я справлюсь», но Арсений явно дал понять, что чужих советов и просьб он сегодня слышать не хочет.       Тем временем, Попов, осознав, что Шасту уже нормально, вынимает свою руку из его рта и оглаживает его пресс, размазывая длинную нить слюны по всему телу. Антон в его руках мягкий. Слишком податливый, слишком доверчивый. Арсений хотел им обоим доказать, что между ними больше нет вообще ничего, но пока только Шаст доказывает ему, что между ними есть, как минимум, доверие. Потому что без доверия такие вещи невозможны. Арс толкается и снова набирает ритм, продолжая пальцем подстраиваться и каждый раз надавливать на простату. И сколько бы ни старался Шастун, он больше не может оставаться недвижимым: его колбасит, он в руках Арса бьётся крупной дрожью. Если ему не дать кончить, это будет чёртова агония. Это понимают они оба. И Арсений обещал, что будет плохо. Поэтому Шастов оргазм отодвигают снова и снова, пока он не начинает хныкать в голос:       — Пожалуйста, Арс…       Арсений не выдерживает. Он хочет его видеть. Он не может больше делать вид, что ему всё равно, когда ему — нет. Арс полностью выходит из тела и поворачивает Антона лицом к себе, раскладывая на столе, перед этим сорвав рубашку, распутав руки Антона. Он хочет, чтобы тот понимал, что сейчас у него есть возможность сопротивляться. И, возможно, только она и может его спасти.       А затем входит — резко — не переставая смотреть в глаза. И видит там только доверие, просьбу, мольбу и, кажется, чувство вины?       У Арса срывает крышу. Он опять вставляет палец вместе с членом. Но в этот раз он не ищет приятных прикосновений, он просто хочет надавить на мышцы входа и принести дискомфорт. После этого он опускает вторую руку Шасту на горло и сдавливает сильнее, чем когда-либо до. Антон, кажется, на мгновение пугается, но будто больше от неожиданности, чем от осознания того, что с ним могут сделать.       Арсений набирает какую-то бешеную скорость, врываясь в чужое тело. Антон хрипит и даже кладёт одну из рук поверх Арсовой. Тот сначала даже радуется, считая, что — «Вот сейчас!» — Шастун не выдержит и запросит пощады. Но Шаст лишь усиливает нажим: «Я не буду сопротивляться», говорит его жест.       — Ты понимаешь, что я могу тебя убить, долбоёб?! Сопротивляйся! Вырывайся, чёртов придурок! — у Арса уже истерика. Его эта покорность сейчас вышвырнет за пределы сознания.       «Так нельзя! Почему сейчас ты доверяешь мне свою жизнь, а месяц назад не мог доверить наши же отношения?!»       Арсений понимает, что гортань под его рукой начинает ходить ходуном: Антон ищет воздуха и не находит его. И продолжает давить своей же рукой на своё горло. Попов не выдерживает и, наконец, останавливается. Он убирает свою руку с горла, позволяя Антону вдохнуть, а затем выходит из него.       — Какого хуя, Шастун?! Какого хуя?! — Арса бьёт в приступе: он не понимает, что он чувствует и в каких количествах. — Я мог тебя убить! Я ненавижу тебя, ты хотя бы понимаешь это?! — Арсений падает на колени и забивается в пространство под столом.       — …Арс, — Антон хрипит, его дыхание ещё не пришло в норму, а голова продолжает кружиться, но он падает на колени рядом с Поповым. — Арс! — Шастун хватает Арсения и прижимает к себе. — Тише-тише! Всё хорошо, видишь?! Видишь, со мной всё в порядке, — Антон сдавливает бьющееся в судорогах тело в своих руках.       — Зато со мной не в порядке! Со мной ничего не в порядке! И я не уверен, что когда-то будет, — Арс вырывается и садится к Антону лицом. Его трясёт, а по щекам градом стекают слёзы. — Я любил тебя, Антон! Я так сильно тебя любил. Ты бил по мне наотмашь, а я всё равно к тебе тянулся. Я каждый раз думал, что сейчас ты поймёшь, что я того стою. Что я стою каких-то жертв с твоей стороны.       Арсения, наконец, прорывает, и Антон старается поймать каждое его слово. Ему больно это слышать, но он обязан запомнить всё.       — Я так хотел с тобой быть… Я просто не понимаю… Что я тебе сделал? Я никогда не предавал тебя, я всегда тебя поддерживал, я верил в тебя, — Арс захлёбывается в своих слезах и останавливается, чтобы отдышаться. — Почему ты не вернулся тогда, Антон? Почему тебе было всё равно, если ты любишь меня, если ты доверяешь мне, почему? Я был там один, Шаст. Мне было так страшно. И я не мог… Я не мог потом тебе «дать», я хотел, и я пытался расслабиться, успокоиться, но мне было так плохо, Шаст… Шаст, я так тебя любил, — Арсений зачем-то раскрывает ладонь и показывает зажившую, но глубокую царапину. — Я посмотрел тогда наш выпуск в «Где логике?», где ты просил себе хомячка. И это было так мило, что я готов был простить тебе всё. И я принёс, я нашёл дурацкий брелок, пушистый такой... — Арсений от собственных воспоминаний не ревёт уже — воет: — И сломал его, когда услышал, что ты говоришь, — Шаст берёт ладонь Арса в свои руки и начинает выцеловывать ранку. Он поднимает голову и смотрит глаза в глаза Попову. Тот отнимает свою руку и начинает вытирать Антону лицо. И только теперь Шастун понимает, что у него по щекам тоже давно текут слёзы.       — Я люблю тебя, Арс, я такой дурак, — Шаст шепчет, у него нет сил и права говорить об этом громко.       — И я… Я никогда не хотел делать наши отношения достоянием общественности, я просто хотел знать, что ты не стесняешься меня, что я для тебя больше, чем просто интересный эксперимент. Я пытался найти доказательства того, что между нами не просто хороший секс, — Арс знает, что обязан сказать это. Это важно. Это то, что он хотел сказать так долго. Это то, зачем он дожидался Антона в гримёрках и студиях. — Я не знаю, откуда ты взял это, но я бы никогда не поступил так с тобой.       — Я знаю, Арс, слышишь? — Антон берёт его лицо в свои руки и смотрит в глаза: — Я запутался тогда, я дурак, понимаешь? Ты никогда не был ни в чём виноват. Ты вообще лучшее, что могло со мной случиться.       Арс прижимается к его губам своими и целует. Это горький поцелуй, со вкусом солёных слёз и боли потери. Арсений целует настойчиво, а Шаст отвечает неистово. Это самый мокрый поцелуй в жизни каждого из них. Антон долго думает, стоит ли делать дальнейшие шаги, но потом чувствует, как робко жмётся к нему Арс и прижимает его к себе, что есть сил, затаскивая к себе на колени. Арсений, наконец, прерывает поцелуй, и Антон уже хочет повалить его на спину и спуститься ниже, но Попов отстраняется и снова уходит в приступ.       — Я не могу, Антон, я больше этого не чувствую. Я так долго тебя ждал, — Арсений вспоминает, как сидел в студии каждый раз после окончания их общих сборов в надежде, что Шаст тоже захотел помириться. — Я сидел там и ждал тебя раз за разом. И не понимал, за что. Я просто хотел рассказать тебе, что нет ничего страшного в том, что моя семья о нас знает, — Арсений пытается унять свои слёзы и вытирает щёки снова и снова, но это не помогает. — Я не дождался тебя ни разу, Антон… Я не смогу так больше… Может быть, где-то глубоко внутри, я всё ещё люблю тебя, но, когда я думаю о тебе, когда я вижу тебя, когда я слышу твой голос, у меня внутри только боль.       — Арс, господи, прости меня… — Антону очень плохо, но это ничего не значит. — Пожалуйста, я даже не представляю, насколько глубоко я ранил тебя, но я клянусь тебе, я сделаю всё, чтобы тебе помочь. Если без меня тебе будет лучше, значит, я отойду в сторону.       — Я просто не смогу так дальше жить, если я прощу тебя, понимаешь? — у Арсения нет больше сил даже рыдать, глаза болят, уголки жгутся. — Я опрометчиво отдал тебе всё, что у меня было, и теперь мне самому ничего не осталось… У меня остался только я сам, моя глупая оболочка, и я… я просто не смогу, Антон. Если я прощу тебя, я предам себя, и у меня не останется уже ничего, — Арсений в отчаянии. Так не должно было быть. Они разрушили до основания всё то прекрасное, что между ними было. Но ему, наконец, становится легче: он понимает, что этот кошмар не только для него. Это их общий ад, который они выстроили по кирпичику собственными руками. Но когда-нибудь это же закончится? Когда-нибудь станет легче… Арс старается глубоко дышать, чтобы успокоиться. Дышится, внезапно, без боли, а такого не было уже давно. Арсений ищет глаза Шаста в надежде на поддержку.       — Я отпускаю тебя, слышишь? — тихо шепчет Антон одними губами. — Пока я буду видеть, что тебе без меня лучше, я не влезу больше в твою жизнь.       И у Арсения наконец-то получается сделать полноценный вдох.       Он тянется к губам Антона, чтобы поцеловать в последний раз. И этот поцелуй будет самым горьким в их жизни.       — Пожалуйста, уйди отсюда, ладно? — Попов все же справляется: он вытирает слёзы, и новых — нет. — У нас, кажется, совсем не осталось времени до второго мотора, а мне нужно хотя бы немного привести себя в порядок.       — Пока ты не будешь готов, тебя никто не тронет, — Антон встаёт с пола и помогает подняться Арсу. Он выправляет его рубашку и застёгивает её на все пуговицы и заправляет в брюки, поправляет волосы и оставляет невесомый поцелуй на виске. А затем направляется к двери хромающей походкой — нужно закинуться обезболом, чтобы его проблема не была всем так очевидна — и, в последний раз повернувшись, мягко улыбается и тихо произносит: — Всё будет хорошо, Арс. У тебя всё будет хорошо.       Антон, наконец, выходит.       Арсений остаётся в одиночестве и идёт к зеркалу: он даже не может представить себе, сколько времени понадобится ему и гримёрам, чтобы подготовить его к мотору. Стены в павильоне, конечно, говно. И Арсений слышит, как Стас добирается до Антона.       — Шастун, вы не ахуели?! У нас Бузова через десять минут приедет, где Арс?!       — Арс собирается. И любой, кто попытается к нему попасть без его желания, получит от меня по ебалу. Мы будем как только, так сразу, Стас. Но торопить нас я бы не рекомендовал.       Арсению тепло.