4 подруги Лукаса

Утро следующего дня. 8:23       Во всем доме было тихо. Лишь звук настенных часов прерывал эту гробовую тишину. Все обитатели дома еще мирно спали, как вдруг режущий уши скрип резко прорвал тишину утреннего очарования. Метт буквально вскочила на своей кровати и пулей ринулась вниз.       — Чёрт знает, что учудил Лукас, — недовольно пробубнила она, на ходу завязывая пояс халата.       Спустившись на первый этаж, датчанка застыла в изумлении — на потрепанном деревянном полу сидел Лукас, вырисовывая пентаграмму. Мел мерзко скрипел, а норвежец словно не обращал на это внимания.       — Лукас! Лукас, что ты творишь, придурок?! Спят все, а ты тут порисушками занимаешься! — приглушенно зашипела Кёллер. Бондевик поднял голову и внимательно посмотрел на Данию.       — Просто я подумал, чем раньше, тем лучше, вот и засел с утра.       — Вот у меня нет детей, а почему ты заставляешь меня бояться, что они у меня есть?! Заканчивай этот кружок самовольного рисования, иди спать!       — Я просто хочу чтобы это прекратилось как можно скорее. Тем более, я почти закончил.       Ступеньки сдавленно скрипнули, и в гостиной появились остальные девушки. Что странно, они уже были одеты и выглядели бодро.       — Лукас, ты весьма предусмотрителен. Я уже собиралась идти будить тебя, — задумчиво сказала Эми.       — Раз уж ты такая добрая с утра, то принеси из кладовки двенадцать свечей, — не отвлекаясь от своего занятия, попросил Бондевик.       — А какого ты тут раскомандовался?! — возмутилась Кёллер. Норвежец не ответил ей, а лишь глубоко и с сожалением вздохнул.       — Ты так быстро все устроил… Я даже не успела распрощаться с женским телом… — протянула Тина.       — Все равно вы без дела стоите. Переоденьтесь в свою старую одежду и приходите. К этому времени я закончу.       — Так, секунду. Лукас, можно я оторву тебя от твоего кружка? Мне нужно поговорить с тобой, — требовательно заявила Метт. Норвегия поднялся с пола и последовал за датчанкой в дальний коридор. Краем глаза он заметил, что Швеция и Финляндия тоже отошли куда-то в сторону.       — Так и что ты хотела сказать? — еще посматривая вслед Тине и Берлинде, спросил Лукас.       — Понимаешь, Норге… Мы знакомы с тобой очень давно… Мх, даже очень. Настолько, что у меня есть основания говорить, что я знаю тебя как облупленного, — Дания взволнованно покусывала ногти, не скрывая красного от румянца лица. — И вот… знаешь, когда люди знают друг друга очень давно… они начинают жить вместе, как друзья, потом это уже отношения, а потом они женятся. И… если ты убежденный в себе натурал, то твоя маленькая оплошность могла бы решить эту проблему. В этом теле мы могли бы быть вместе на более… э-эм… традиционной основе, а? Понимаешь… Я люблю тебя, Лукас. Ты не знаешь, как давно я хотел это сказать тебе. Столько лет прошло. Мы многое пережили вместе и… думаю для этих слов есть основание.       Лукас молчал, он боялся что-то говорить. Сердце выбивало свой ритм, точно намереваясь выбить ребра и вырваться наружу, а звуки его биения глухо отдавались в мозг. Лукас не понимал, чувствует ли то же самое по отношению к Матиасу. Хотя, последние события давали однозначный ответ «да», но Норвегия колебался, он был очень нерешителен. Лукас боялся, что влюбился лишь в Метт Линден, веселую и немного дерзкую девчонку, и думал, что Матиас Кёллер — совсем другой человек. Наверное, он даже забыл, как выглядит Матиас.       — Стой… это… это неправильно… — вдруг заговорил он. Голос его едва не срывался, а сам Лукас чуть ли не рыдал. — Может быть… я и мог быть с тобой, но… даже если Метт Линден способна заменить Матиаса, то мы все равно будем братьями в какой-то мере… но нет! Нет! Это глупо! Я не люблю тебя, Матиас. Нет, чёрт побери! Нет! Я не люблю никого! — по лицу норвежца потекли слезы — он врал себе, нагло врал. Женщина от любви умнеет, а мужчина теряет голову. Он любил Метт и мысленно был готов даже жениться на ней, но его останавливало лишь одно, точнее, один — Матиас. Он бы мог забыть о нем, но с трудом.       Спиной Лукас съехал по стене, а в маленьком коридорчике были слышны лишь жалкие всхлипы. Дания стояла и просто смотрела.       — Никого не любишь… — задумчиво сказала она. Метт казалось, что ей выстрелили в живот, в сердце и в голову. Боль медленно заполняла тело. Обида брала верх над здравым смыслом. Ей было обидно и больно. Мало с кем она была так искренна как с Лукасом. А какой был смысл любить, если тебе не отвечают взаимностью?       — Нет. Я не люблю тебя. Я не хочу этого, — тихо сказал норвежец, закрывая лицо руками.       — Я вижу, — холодно сказала Дания.       Швеция вела бедняжку Финляндию в противоположный коридор. Наконец она остановилась и глубоко вздохнула.       — Знаешь… Я тут поразмыслила на досуге и хотела поговорить, — неожиданно заговорила Берлинда. — Может быть… если бы я приняла решение остаться в таком обличии, то может… наши отношения могли бы быть другими. В конце концов… я же вижу, как тебе неловко, когда мы куда-то ходим вместе. Тебя смущают косые взгляды, и, может, если бы я поменялся, ты… тебе было бы комфортней… Тем более, если ты согласишься, то вполне вероятно, у нас могут быть дети. И… все зависит от твоего решения, — она говорила отрывисто, видно, что эти слова даются Оксеншерне очень тяжело. Вид у нее был будто виноватый. Она понимала, чем жертвует, что стоит на кону, но ради любимого была готова и на такую жертву.       Тина стояла в немом изумлении. Такое предложение её очаровало, но от судьбоносного «да» её отделяло лишь очень странное чувство, схожее с чувством вины. Она мило улыбнулась и погладила Берлинду по длинным волосам.       — Ох, Су. Нам с тобой больше тысячи лет, но ты все равно ведешь себя глупо. Как же ты не понимаешь, что ты нравишься мне таким, какой ты есть. Мне нравится Бервальд Оксеншерна с его устрашающей людей аурой и суровым, но по своему милым лицом. Бервальд мне нравится его, не похожей ни на чью, заботой. Я не хочу, чтобы ты жертвовал собой ради меня. Тем более, зачем нам дети, если у нас и так есть двое милых мальчиков? Я не боюсь косых взглядов, мне плевать на то, что подумают о нас остальные, я думаю лишь о том, что обо мне будешь думать ты, когда в очередной раз укладываешь меня пьяным спать. Я любил тебя, люблю, и буду любить таким, какой ты есть, Бервальд.       — Да? — удивленно спросила Швеция.       — Ну конечно, глупенький! Пойдем, а то я ужасно устал находиться в этом теле. Теперь я даже понимаю Украину с её больной спиной… — задумчиво сказала финка, но замолчала, ощущая, как её быстро поднимают в воздух. — Швеция! Пусти, а то я пинаться буду! — резко вскрикнула Финляндия, но её требование не было выполнено, и вот так они дошли до своих комнат.       Прошло десять минут, прежде, чем все снова собрались внизу. Мужская одежда сейчас была неудобной, везде висела, а где-то ужасно сжимала. Хотя рисунок Норвегии выглядел внушающе. В каждом из четырех углов было зажжено по три свечи, а в центре лежала большая книга.       — Вставайте по одному в каждый из углов, — равнодушно скомандовал норвежец. Однако он быстро оправился от небольшой истерики, что он пережил недавно. Девушки послушно выполнили его требование, а сам Лукас прошел по комнатам, выключая свет и занавешивая окна. Теперь первый этаж небольшого домика погрузился в царственный полумрак.       — Вот… Вам в идеале надо молчать, но… это собственно неважно. Еще немного, и это закончится, — сказал Лукас, снова заходя в центр своей пентаграммы. Конечно, он волновался, но что пойдет не так? Хуже уже не будет.       Норвежец глубоко вздохнул и посмотрел в текст.       — Oh, ego sum defessus scriptum hoc, sed bene, illic es pauci magis pages, sic. Bene, ibi erit alia capitula. Quod suus omnes. Whoosh, ut ita dicam.       Свечи потухли, а комнату наполнила легкая голубая дымка. Бондевик закрыл глаза, не желая видеть результата, прежде чем рассеется дым, но тишина была неимоверной. «Неужели я их убил?» — пронеслось в голове бедного колдуна. Легкий кашель заставил его облегченно выдохнуть.       Дым рассеялся быстро и Норвегия решился открыть глаза.       — Лукас, у тебя получилось! — радостно воскликнул финн. — Чёрт побери, наконец-то я это я!       — Получилось? — удивленно спросил Лукас, осматривая плоды своего труда. Все вышло как нельзя удачно. — Наконец-то… — тихо прошептал он. Неожиданно, норвежец заметил возле себя Данию. Он поймал себя на мысли, что скучал по его идиотской прическе.       — Дания, я… — Бондевик хотел было дотронуться до Кёллера, но тот резко отстранился от него — оно и понятно.       — Всё? Все закончилось? Я предлагаю всем порадоваться за себя в своих комнатах, — неожиданно сказал датчанин и пошел наверх, своей неизменной, слегка пляшущей походкой. Со временем разошлись и все остальные.       Прошло несколько недель, и всё вернулось в привычное русло.       Норвегия извинился перед Данией, хотя Матиас был сильно зол на него. Кёллер пообещал не давить больше на бедного Лукаса.       Исландия, что странно, стал теплее относиться к Норвегии, и даже начал называть его старшим братом, но при этом ужасно краснея.       Некоторые говорят, что Швеция сделал Финляндии предложение, но об этом никто не должен знать.       А в это же время близилось Рождество, и славная пятерка скандинавов постепенно начала готовиться к этому празднику, но это совсем другая история.       И к слову, Дания все-таки отдал деньги Норвегии, так как проспорил, но всего пятьдесят евро, а не сто.       Такой была эта история о «маленьких» ошибках и о принятии себя, о неразделенной и взаимной любви. У каждой истории много имен, называйте как хотите.