My Yakuza Boyfriend

Какаши видел бесчисленное множество плачущих мужчин. Преступники под арестом, в наручниках, в тюрьме. Офицеры, видящие друзей, убитых в перестрелках. Мужья, отцы, сыновья, которым сообщали о смерти близких. Слёзы горя. Слёзы ярости. Слёзы разочарования. Конечно, якудза тоже были мужчинами. Иногда они плакали. Они либо делали это в одиночку, либо… … либо вместе со своими верными товарищами. Вид Ируки Умино в рубашке, брюках, со слезами, бегущими по его покрытыми шрамом щекам — теперь это было ново для Какаши. Он никогда этого не представлял, и представить не мог. Лицо якудза было сморщено, а глаза крепко зажмурены. Мышцы на его челюсти напряглись, когда он стиснул зубы. Его снова трясло от адреналина и стресса. Хотя, Какаши и не хотел ничего говорить, но заставил себя заговорить. Он предпочёл бы задержаться в дверях, ожидая, когда его примут, но молчание Ируки тревожило. Его слёзы нервировали. Какаши пришлось вмешаться. — Босс, — тихо сказал он. — Он понимал, чем рискует, когда присоединялся к ним. Конечно, Какаши знал, к каким последствиям может привести обращение в полицию. В молодости он совсем не был всесторонне развитым человеком, и полиция только ещё больше обострила его, сделала утончённым и целеустремлённым. Он знал, что работать с семьёй Сарутоби будет почти тем же самым: он всё ещё был оружием в чужих руках, и, конечно, однажды он снова сломается. В этот момент Какаши понял, что Ирука положит его, отшвырнёт, посадит в такси и отправит прочь. Но до того, как это случится он сделает всё, что в его силах, чтобы сделать молодого босса якудза счастливым. Чтобы продолжать защищать его. Чтобы уберечь его тело, чтобы он остался доволен. Но Какаши также был солдатом. Он умрёт за Ируку. Это был лишь вопрос времени. Наверняка наёмник Акацуки думал то же самое о своём собственном существовании. Ему было приказано убить врага своего босса, и он попытался, и умер за это. Его босса не волновала ни его жизнь, ни его смерть. Потому что те, кто служит другим — такие, как Какаши, такие, как киллер, — они просто оружие. Сменное, одноразовое, ломающееся оружие. Очевидно, Ирука не согласился, потому что резко повернулся и уставился на Какаши с силой тысячи пылающих солнц. Он остался в душе, почти полностью одетый, кровь мертвеца исчезала с белой ткани в стоке. Но на его покрытом шрамом лице отражалась вся ярость, которую он сдерживал в ночном клубе, в машине и в общественном месте. — Его послали на смерть, — отрезал Ирука, подчёркивая каждое слово, одно за другим. Выражение его лица стало грозным, а молнии освещали прищуренные чёрные глаза. — Дейдара знал, что ты убьёшь Макото-сан, и он всё равно это сделал. Какаши не слышал этого особого тона в голосе Ируки: он находил его тревожным. Его босс звучал так же, как всё ещё зажжённая сигарета, раздавленная в перчатке Ируки — горящий пепел, горящая кожа, разрушающая не только себя, но и всё, к чему прикасается. Ярость Ируки, казалось, наполняла душ паром. Горячий. Удушающий. Неумолимый. — Он понимал риск, — повторил Какаши, сохраняя нейтралитет. Его не тронул бы этот вопрос. У него была только одна задача, как у телохранителя Ируки: сохранить ему жизнь. Стоя в дверном проёме, Какаши расправил плечи, утратив нарочито ленивую сутулость и обнажав жёсткость. Он заявил с непоколебимой решимостью. — Для меня Вы важнее, чем он. Он и не думал, что Ирука может выглядеть ещё злее. Он ошибался. Очень ошибался. Темнеющий гнев внезапно исказил покрытое шрамом лицо Ируки Умино. Всё ещё находясь под безжалостно горячей водой, он повернулся и посмотрел прямо на Какаши. Он сорвал с себя перчатки и отбросил их в сторону. Они шлёпнули по изящным стенам ванной, как перепуганные птицы, бьющиеся в стеклянные окна. Пока якудза рылся в кармане брюк, двинувшись на Какаши с таким убийственным видом, словно ему потребовалось немало сил, чтобы сдержаться и не выстрелить. Ирука остановился всего в нескольких дюймах от него, поднял скомканную фотографию и сунул её Какаши в лицо. Якудза ужасно дрожал, как будто вот-вот взорвётся. Его волосы блестели от средства для укладки. Выбившиеся пряди волос прилипли ко лбу, завиваясь на скулах. Его потрясающие татуировки были видны сквозь промокшую ткань. Розовые розы цвели на его левом боку, а тёмный гусь летел над снегом на правом, всё на его непокрытой смуглой коже под полупрозрачной белой рубашкой с воротником. Глядя мимо фотографии, Какаши понял, что Ирука снова заплакал. Мужчина был в ярости. Слёзы текли по его красивому, покрытому шрамом лицу. Без маскировки душа, омрачающей его внешность, было мучительно ясно, что Ирука был бесконтрольно расстроен. Он терял всё своё самообладание, когда дрожал перед Какаши, изображение размерами 3х5 тряслось у него в руке. Это была фотография старика перед небольшим домом в традиционном стиле. Пожилой мужчина улыбался, глядя в камеру. Его глаза были прикрыты от счастья. — Это, — кипятился Ирука, практически плюясь, не в силах сдержаться. — Отец Макото-сан. Макото-сан каждый месяц присылает половину зарплаты, чтобы содержать его — а теперь этому человеку позвонят и скажут, что его любимый сын убит, и он будет плакать сегодня вечером, и завтра он умрёт с голоду, и всё потому что я… Неожиданно яростная сила Ируки мгновенно рассеялась. Всё его тело обмякло, он выронил фотографию и закрыл лицо голыми руками. Он слегка наклонился вперёд и пробормотал в ладони, приглушая слова: — Я не создан для этого, я не могу поверить, что делаю всё это. Несмотря на то, что Какаши хотел утешить Ируку, он обнаружил, что спрашивает гораздо более отстранённым и смущённым голосом: — Откуда Вы так много знаете о нём? Вопрос сработал иначе, чем он предполагал: Ирука открыл своё лицо, чтобы посмотреть на Какаши с таким отвращением, что ему было трудно не рассматривать всю свою жизнь как длинную серию неудач, ведущих к этому ужасному моменту. И всё же следующие слова Ируки были удивительны. Они были столь же озаряющими, сколь и озадачивающими. — Я не выбирал эту профессию, — сказал он жёстким голосом. Какаши быстро ухватился за это заявление. Глядя на Ируку сверху вниз, он спросил: — Тогда что произошло? — он больше не мог сдерживаться: босс сделал его слабым, таким слабым. Говоря это, он касался мокрых от воды плеч Ируки. Его длинные пальцы скользнули вниз и расстегнули рубашку якудза, отчаянно желая очистить его от неприятностей и ужаса. Его руки отвлекали. Тёмные глаза Ируки опустились, наблюдая за работой пальцев Какаши. Отвращение с его лица исчезло, оставив после себя смесь печали и усталости. — Я… — попытался ответить Ирука, но слова не шли у него с языка, и он выглядел несчастным. Не желая будоражить вихрь гнева, Какаши продолжал молча раздевать своего босса. Он отбросил мокрую рубашку в сторону и инстинктивно широко раскинул руки над татуировками якудза. Он проследил резкие линии гусиных перьев справа и провёл кончиками пальцев по изгибам роз. Он знал, что был немного увлечён своим поклонением, но, честно говоря, боялся снова посмотреть Ируке в глаза. Ирука за несколько секунд перешёл от ярости к отвращению и депрессии. Он вздрогнул от прикосновения Какаши. Задрожал. Это было так приятно, что Какаши почувствовал, как желудок сжался, а в паху разгорался жар. Под блуждающими ладонями Какаши Ирука задышал тяжелее. Он закрыл глаза; казалось, его охватил внутренний конфликт. Подъём и опадание его татуированной груди свидетельствовали о растущем возбуждении. Он выглядел всё мягче, слабый румянец сменил более тёмный жар его лица. Увидев такую многообещающую перемену, Какаши настойчиво усилил своё внимание: он хотел избавить Ируку от ярости и разочарования. — Я… я должен был это сделать, — тихо признался Ирука, его голос дрожал. Какаши вдруг заметил, что он перестал плакать. После рыданий босс выглядел поразительно уязвимым. Это было так привлекательно, что Какаши едва расслышал последующие слова Ируки. — Я был обязан человеку жизнью, он пришёл ко мне, и вот что я делаю сейчас. По какой-то причине инстинкты Какаши заставили его придвинуться и нежно поцеловать Ируку в ключицу. Его губы прижались к изящным розам, тем, что распускаются на весенней части, а Ирука продолжал страдальчески шептать в серебряные волосы Какаши: — Раньше я следил за успехами своих учеников… теперь я изучаю людей и использую то, что узнаю, чтобы сохранить им жизнь. Прежде чем информация успела проникнуть в сознание Какаши, его босс быстро двинулся к нему. Внезапно руки Ируки схватили Какаши за талию под пиджаком. Его пальцы были грубыми и требовательными; они оставляли красные следы на белой коже Какаши. Не раскаиваясь и не сдерживаясь, Ирука ещё сильнее прижал их друг к другу, его губы неуклюже нашли ухо Какаши. — Каждый раз, когда ты называешь меня боссом, я теряю свой чёртов разум и схожу с ума. Я уступаю тебе во всех отношениях. Каждый. Чёртов. Раз. Перенапрягшийся мозг Какаши не мог справиться со зловещим жаром, исходящим сейчас от Ируки — и возмутительным предположением, что Ирука уступает ему во всём. Он действовал исходя из прошлого опыта, поворачивая голову якудза к себе, а затем целуя его возбуждающе сильно, не заботясь ни в малейшей степени, что их зубы столкнулись. Его руки были безжалостны, когда он провёл ими по татуировкам Ируки, наслаждаясь ощущением краёв чернил, наслаждаясь тем, как рисунок создавал в его сознании прекрасную сказочную страну. Он чувствовал себя не столько телохранителем, сколько мужчиной. Может быть, иррациональное смирение Ируки возбудило его. Может быть, честность Ируки свела его с ума. Потому что Какаши удивил даже самого себя, когда он повернулся к своему боссу и сорвал с Ируки галстук, запустив пальцы в густые мокрые волосы. Он переместил их обоих под душ, целуя Ируку так тщательно, что другой мужчина задыхался под ним. Какаши расчёсывал волосы Ируки, когда наклонил своего босса назад, держа его прямо одной рукой, обёрнутой вокруг его талии. Он был грубее, чем когда-либо в своей жизни, когда прикусил мочку уха Ируки, а затем сказал ему на ухо, обжигающе горячо и резко: — Скажите мне убить, и я сделаю это. Скажите мне совершить самоубийство, и я сделаю это. Скажите мне послушать, как Вы ненавидите себя… Он отстранился и сорвал с глаза повязку, не глядя отшвыривая её. Ирука уставился на него широко раскрытыми от удивления глазами. Его покрытое шрамом лицо раскраснелось. Казалось, он увидел тёмную сторону Луны. Какаши наклонился к Ируке так, что их губы почти соприкоснулись. Он был непримирим в своём напряжении; он чувствовал бушующую силу, исходящую от него волнами цунами. — Я не подчинюсь этому приказу. Я восстану против Вас. Пока его глаза горели чёрным огнём и смотрели в душу Какаши, Ирука сказал в жарком душе: — Я хочу, чтобы ты трахнул меня.