My Yakuza Boyfriend

Дом семьи Сарутоби был древним и заполненным якудза. Какаши был не лишним: он был одет так же, как и все остальные, он выглядел как убийца, и вёл себя, как послушный телохранитель красивого босса якудза. Однако, в отличие от других Сарутоби, он не знал ни этого дома, ни этого места. Когда Котецу и Изумо кивнули ему, показывая, что он один должен сопровождать Ируку внутрь, Какаши пришлось позволить Ируке молча провести его через ворота и сады в последнее массивное деревянное здание. Как обычно, он сосредоточился на своей слепой зоне, пытаясь уловить хоть что-нибудь, что могло бы ускользнуть от его внимания. Убийцы могут быть повсюду. Они могут быть, как Сарутоби, так и Акацуки. Мизуки доказал это. В последние несколько дней Какаши был приклеен к Ируке. Он и раньше думал, что был привязан к своему боссу, но он явно ошибался. Последние сто часов Какаши был прикован к локтю и бедру Ируки всё время: в гараже якудза, прихожей, офисе, душе, кровати. Покинув своё место на футоне, Какаши теперь наблюдал, как Ирука засыпает после секса — почти всегда он ублажал Ируку, в то время, как его босс, знойный и хищный, наблюдал, как он кончает с ним одновременно. Обычно он спал, прислонившись к изголовью кровати, положив один пистолет на колени, а второй в кобуру. Всё было хорошо. О расправе не шло и речи. В качестве извинения Акацуки прислали корзину фруктов. Набитую мускатными дынями. Идиоты. Просьба о присутствии Ируки в доме семьи Сарутоби не была неожиданностью. Были намёки, что Хирузен Сарутоби — истинный босс — хотел видеть Ируку. Несколько незнакомых хорошо одетых мужчин остановились и смешались с людьми Ируки, к большому дискомфорту и беспокойству Какаши. Тихое молчание со стороны Изумо дало ему понять, что это люди Асумы Сарутоби: они помогли Ируке занять его нынешнее положение несколько лет назад. Они проверяли старых друзей и своего бывшего босса. Только один якудза беспокоил Какаши, исключительно молодой на вид мужчина, чьи тёмные волосы были стянуты сзади так туго, что казалось, он изо всех сил пытается сдержать рассыпающийся хвост. Котецу намеренно хлопнул мальчика по спине, приветствуя его радостным: — Шикамару! Я так рад видеть тебя здесь. Я тебе ничего не должен. Изумо взял на себя мой долг. Шикамару было не больше шестнадцати. Полицейский, всё ещё живущий в Какаши, заставил его подумать о том, чтобы потребовать возвращения Шикамару в школу: он прогуливал занятия среди этих якудза. Однако, учитывая, как другие мужчины вели себя почтительно с ним, Шикамару не был случайным мальчиком, забредшим с улицы в преступный синдикат. В отличие от него, он выглядел скучающим из-за всего происходящего, хмурился, закатывал глаза, скрещивал руки на груди. Они с Какаши уставились друг на друга, прежде чем Ирука вышел из своего офиса. — О, Шикамару, — воскликнул его молодой босс с такой нежностью, которую Какаши не мог вынести. В мгновение ока Ирука оказался на другом конце комнаты и обнял Шикамару, как будто они были кровными братьями. Сначала мальчик выглядел недовольным, но потом коротко улыбнулся. Ирука отвёл Шикамару в свой офис, обняв другого якудза за плечи. Он стукнул своей головой о его, улыбаясь с нескрываемой нежностью, говоря что-то быстро и тихо на ухо Шикамару. С их тёмными волосами, туго затянутыми сзади с помощью средства для укладки, было трудно вспомнить, что на самом деле они не родственники. А через два дня им позвонили. Ируку Умино попросили явиться в резиденцию Сарутоби. Там их ждал Шикамару. Он стоял у больших парадных дверей главного дома после того, как они прошли мимо сада для медитаций, бесчисленных прудов с рыбками кои и небольших зданий. В отличие от их предыдущей встречи, молодой человек не казался равнодушным: сегодня он казался особенно проницательным и внимательным. Этот взгляд не был привлекательным для мальчика, и что-то в нём заставило Какаши ощетиниться, инстинктивно дёрнувшись вперёд, чтобы оттащить Ируку от него. Как всегда, Ирука заметил его беспокойство, и его рука в перчатке намеренно успокаивала, когда якудза сжал плечо Какаши. Эта улыбка — та, которую Ирука показал ему перед тем, как отправиться к своему боссу, — эта улыбка должна была утешить его, снять стресс, удержать от насилия. Это сработало. Какаши немного отодвинулся назад, давая якудза достаточно места, чтобы оставить его в покое. Шикамару внимательно изучал их взаимодействие пронзительными чёрными глазами, но Какаши не выдал ничего, кроме самого ленивого и пренебрежительного образа для мальчика. Они оставили его одного на лужайке между главным домом и обширной церемониальной площадкой, предназначенной для больших собраний. Это его не устраивало, поэтому Какаши пошёл в патруль, обходя границы поместья. Как телохранитель Ируки, его единственный телохранитель, его ближайший подчинённый, Какаши считал, что у его есть определённые обязанности. Обладая фотографической памятью, он мог изучить комплекс Сарутоби и защитить его от любых своенравных дураков, пытающихся вторгнуться в священное семейное место. Он шёл по дощатым дорожкам вокруг старых зданий, когда услышал их. Два якудза Сарутоби. Он не знал никого из них. Они были не из тех, кто навещал Ируку. Это были новые люди. Это были люди Хирузена. Они стояли за углом в дальнем западном углу комплекса. Здание было закрыто; оно выглядело любимым когда-то, но теперь заброшенным. Вокруг небольшого строения в ярко-зелёных кустах тяжело висели розовые гортензии, похожие на сладко-пахнущие романтические фестивальные фонарики. Быстрый взгляд показал Какаши, что в остальном он был один: даже с его повязкой на глазу и незнанием расположения комплекса, он мог легко оценить ситуацию во всей её полноте. Эти двое якудза сплетничали. И было легко сказать, о ком. — Ты не смотрел видео, где он отсасывает Мизуки? Это было безумие. Неожиданный яростный жар поднялся по шее Какаши, окрасив щёки в красный цвет. Он слишком хорошо помнил о своих пистолетах в кобурах под пиджаком: он уже представлял себе, где находятся эти двое, судя по их голосам, и как лучше всего выстрелить им обоим в лица в ближайшие несколько секунд. Но они не знали, что он рядом, и поэтому продолжали, невежественные и оскорбительные. — Он на коленях, да? Смотрит на Мизуки так, будто любит его, Мизуки полный мудак ухмыляется во весь рот, а Ирука всё ещё продолжает, будто даже не замечает. Дерьмово, правда? — Меня это не удивляет. Это был второй якудза. Низкий голос. Старше. Пожизненный курильщик. Он продолжал говорить, второй мужчина. В его голосе звучало ещё большее отвращение, полное снисходительного недоверия. — Он просто шлюха, которую Хирузен подобрал из жалости. Мне не нужно видео, чтобы знать это. Я видел его, когда он только начинал, его лицо находилось между бёдер какой-то сучки, и он занимался этим в подсобке. Что за якудза будет лизать киску? Это всё, на что он годен — ублажать других. Он по-прежнему грязный уличный бродяга. Какаши даже не заметил, что его рука оказалась под пиджаком, крепко сжимая пистолет, пока хорошо сидящая ткань не сдвинулась таким образом, чтобы привлечь его внимание к низу. Он посмотрел на частично обнажённое оружие одним широко раскрытым глазом. Неужели он действительно… собирался убить их? — Я знаю, — снова заговорил молодой якудза. Нетерпеливо. Желая одобрения. — Ты видел его нового телохранителя? Слепой бывший полицейский? Какаши замер. Жар в его теле сменился холодом. — Хах. Да. Идиот. Кто приглашает полицию в свой ближний круг? — Точно! Не может быть, чтобы они не трахались. Это опять будет, как с Мизуки, Котецу и Изумо, снова и снова, он будет стоять на коленях, публично принимая в рот, я точно знаю. — Он позорит Хирузена. Всю семью Сарутоби на самом деле. Мыслей в голове Какаши больше не было. Пистолет был у него в руке. Он поворачивал за угол, целясь в старшего, более опытного, но потом он убьёт молодого якудза, обезглавит их голыми руками, и покажет их трупы Ируке в знак своей преданности и любви, и он удостоверится, что они не будут похоронены должным образом, он сорвёт их похороны, он сотрет высеченные имена на их семейных надгробиях своими кровоточащими, обломанными ногтями… Звук удара по лицу — тревожный, восхитительный, злобный звук — прервал бегущий поток опьянённых яростью мыслей Какаши. Пройдя мимо розовых гортензий, он завернул за угол старого заброшенного здания. Огромный черноволосый мужчина разбил лицо молодого якудза о деревянную дорожку. Своим армейским ботинком с металлической набойкой. Очевидно, за мгновение до этого другой мужчина появился из ниоткуда и отправил старшего якудза в полёт после его последнего заявления о семье Сарутоби. Оскорбляющий был неподвижен и без сознания, наполовину погруженный в близлежащий стоячий пруд без рыбы. В односторонней драке другой подлец упал в позу догэдза [1], лбом и ладонями прижавшись к дереву. Он даже не успел извиниться, как крупный мужчина, который яростно курил, зажал горящую ярко-красным сигарету между губ и ударил его ботинком по затылку, вдавив нос в дорожку, расплющив всё лицо, как библиотечные книги, сложенные в стопку. — Тебе повезёт, если Умино хоть плюнет в твою сторону. Оставшийся в живых якудза попытался ответить, даже когда его толкнули на землю, но затем мужчина выдернул сигарету изо рта, наклонился и повернул зажжённый конец к обнажённому затылку идиота. Последовавшее за этим шипение боли было таким приятным. Новая фигура отшвырнула потухшую сигарету; она идеально приземлилась на спину потерявшего сознание якудза. Будучи незажжённой, она не жгла, к неудовольствию Какаши, но его спаситель снова вмешался, небрежно комментируя, как будто кто-то мог сказать хоть что-то против. — Тебе понадобится новый напарник. Твой, оказывается, умер сегодня утром. Какаши решил, что этот человек ему нравится и убрал пистолет. Окровавленного якудза схватили за волосы и швырнули к бывшему напарнику, а грузный мужчина в военных ботинках бесцеремонно продолжал: — Ты нашёл его мёртвое тело в постели, правда? С вынутым членом? Дрочившего на детское порно? Отвратительный человек. Жаль, что он был твоим напарником. В следующий раз будет лучше. Незнакомец достал ещё одну сигарету и закурил, когда молодой слабый якудза, пошатываясь, поднялся на ноги, белый как полотно, с мокрыми от крови и слёз щеками. Затем мужчина пожал плечами и добавил с широкой, многообещающей улыбкой: — Или я убью тебя. Не обращая ни малейшего внимания на хнычущего молодого мерзавца позади, мужчина обернулся к Какаши и оглядел его с ног до головы, что-то среднее между тем, как полицейский оценивает потенциального преступника или непрезентабельно выглядевшего клиента, рассматривающего девушку на улице. Его улыбка услужливо перешла от смертельной к дружелюбной с той же скоростью и интенсивностью, с которой Какаши так удивительно познакомился… с Ирукой. Либо Ирука научился ей от этого человека, либо… — Я Асума Сарутоби. Ты охраняешь моего младшего брата. Спасибо за это. Итак, это был второй в семье Сарутоби. И снова Какаши пожалел, что не проявлял интереса к якудза, когда служил в полиции: он должен был сразу же узнать Асуму. Тем не менее, видя сейчас важного якудза, он знал, что никогда не забудет его. В этом человеке чувствовалась внушительная уверенность. Его, казалось, не беспокоили жёсткие действия, а личность Какаши интересовала больше, чем статус скромного телохранителя. Тяжело затягиваясь сигаретой, Асума не удостоил двоих непочтительных якудза вторым взглядом. Вместо этого он подошёл к Какаши и прошёл мимо. Невозможно было не последовать за ним, хотя бы потому что Какаши хотел узнать больше об Ируке. Он старался не обращать внимания на непристойную болтовню подчинённых, но… Значит, Ирука спал с Котецу и Изумо. Какаши боролся с нарастающей ревностью: он чувствовал, как она поднимается по его коже, как мерзкие щупальца жадно тянутся к светлым чувствам, которые он испытывал к своему боссу. Он не позволит им жить. Не станет их кормить. Он спал и с другими мужчинами. Это было очевидно каждый раз, когда они с Ирукой были вместе. Несмотря на то, что Ирука мог бы допросить его о прошлых партнёрах, его замечательный босс только расслабился и наслаждался результатами предыдущих опытов Какаши. Не нужно ревновать. Хотя… в Асуме было что-то интригующее. Человек Сарутоби безмятежно вёл Какаши через весь комплекс ближе к главному дому. Время от времени он кивал и ухмылялся своим людям, но в основном держался особняком, хотя прекрасно осознавал, что Какаши следует за ним. Они молча стояли, пока Асума не обогнул пруд с кои, где рыбки были удивительно яркими и крупными. Какаши узнал их рисунок — он провёл несколько минут, листая руководство по рыболовству кои, когда был в пятом классе — это были красные хи уцури [2], взрослые и впечатляюще ухоженные. — Ты собирался их убить? Он поднял свой единственный открытый глаз и увидел, что на лицо Асумы набежала тень. Какаши это не касалось. Его голос был ровным, когда он правдиво ответил: — Они плохо отзывались о моём боссе. Тёмные глаза Асумы были похожи на глаза Ируки: они видели его насквозь. Но это было прекрасно, в Какаши не было ничего особенного, кроме обожания Ируки, его преданности своему боссу. Его верность покрывала всю его вооружённую суть; он был предан улыбке Ируки, слезам, поцелуям, татуировкам. Даже здесь и сейчас он видел врата Конохи, нарисованную чернилами, глубоко въевшимися в кожу Ируки. В детстве, когда он посещал храм вместе с отцом, это значило для него целый мир. И по-прежнему значило всё сегодня. — Вы хотите, чтобы я их убил? — спросил Какаши холодным тоном. В ответ глаза Асумы расширились от удивления, но затем он громко рассмеялся, и ему пришлось вынуть сигарету, чтобы она не упала на землю. Не зная, как в свою очередь ответить, Какаши только наблюдал за якудза… боссом Ируки… братом Ируки — не торопясь, он собрался с мыслями, прежде чем энергично кивнуть. Он всё ещё излучал настоящее удовольствие, когда заметил, одновременно забавляясь и понимая: — Он всегда хотел тебя. Теперь я понимаю. Я рад, что вы вместе. Прежде чем Какаши смог правильно отреагировать, лицо Асумы слегка изменилось. Якудза посмотрел вверх и лениво созерцал проплывающие облака, когда он продолжил тем же жизнерадостным тоном: — Я мучил парня перед тобой в течение трёх дней. Вырвал ему все ногти, потом волосы, зубы. Морозное чувство, которое он испытывал раньше, когда услышал, что его приплели к отвратительным слухам, было таким бесконечно мягким по сравнению с ужасным холодом, который заморозил Какаши на месте возле пруда с кои. Асума, казалось, не заметил этого, снова сделав длинную затяжку. — Когда человек достаточно обезвожен, он не может плакать, но его лицо становится совершенно безобразным. Сразу видно, что ему хочется рыдать. Он выглядит странно без ресниц и бровей, и так много синяков, но всё равно видно. Да. Да, Какаши никогда никого не пытал. Он вдруг понял, что его инстинкт, когда он в режиме насилия, был настолько стремительным, что он предпочёл бы, чтобы его цель была убита моментально. Но это не было целью Асумы. Не настолько. Проницательный взгляд босса якудза скосился на Какаши. — Ты не стал бы плакать, я знаю. Ты бы плюнул кровью мне в лицо, я уверен. Всё в его жизни заставляло Какаши реагировать одним способом — контролировать каждую частичку своего тела. Сдерживать смятение, отвращение и страх, не показывая их, чтобы не поставить себя в уязвимое положение. Для стороннего наблюдателя он не изменился за весь разговор: он выглядел апатичным и отстранённым. Выражение его лица было пустым. Руки были лениво засунуты в карманы брюк. Его поза была расслабленной, его не тревожила ни угроза, ни покровительственный тон. Асума, конечно, заметил. Его голос стал ниже, когда он снова заговорил. — Если ты предашь его, я разорву тебя на куски. Ответ Какаши был мгновенным и неосознанным. Голос был ровным, как пульс у мертвеца. — Если я когда-нибудь рассержу его, то сам себя убью. Они смотрели друг на друга целую вечность, не меняя ни единой мелочи, прежде чем Асума, наконец, собрался что-то ему сказать, но потом… — Гончая-сан. Это был Ирука Умино, и Какаши стало наплевать на Асуму Сарутоби. Он отринул его, как множество ружейных гильз, брошенных в сторону. Его тело ответило охотно и серьёзно: он перешёл из режима беспечности в режим сторожевого пса. Он уже вычислил всех якудза во дворе, но теперь думал о том, как прикрыть Ируку и уничтожить каждого, кто встанет на пути. Но Ирука не был сосредоточен ни на нём, ни на окружении. Он выглядел совершенно потерянным, как будто его бросили на незнакомой территории, оставив из вооружения только собственный ум. Хотя молодой якудза вошёл в главный дом совершенно нетронутым, с безупречно уложенными волосами и одеждой, теперь он был взволнован, а запутанный узел тонкого чёрного галстука был развязан. В то время как Ирука почти всегда разглядывал Какаши, улыбаясь ему, убеждаясь, что они близко, он уже двигался, увеличивая расстояние между ними, направляясь к частной дороге перед комплексом Сарутоби. Какаши пришлось идти быстрым шагом, чтобы следовать за ним, что он делал только после смерти киллера Акацуки, и его желудок реагировал так же, скручиваясь, признавая неправоту. — Босс-сама? — с тревогой спросил он, когда они сошли на гладкую мощёную дорогу. Красиво облепленная костюмом спина Ируки была повёрнута к нему, когда якудза обьявил голосом твёрже стали: — Ты уволен. Всё кончено. Иди домой. Земля ушла из-под ног, ничто не могло его удержать. Мир вокруг спины Ируки расплылся. Какаши потерял самообладание: он услышал свою мольбу, слабую, жалкую, единственный маленький вопрос. — Почему? Ладони Ируки в перчатках сжались в кулаки. Мышцы челюсти напряглись. Его шрам двигался под пиджаком вместе с божественными татуировками. — Держись подальше от меня. Какаши вдруг заметил, что возле машины Ируки стоит такси. Она была вызвана для него. Он уже почти добрался до своей квартиры, когда понял, что ушёл от дома Сарутоби, отказавшись от предложенного автомобиля. Вместо… Вместо этого он прошёл пешком тридцать две мили. В своём костюме. Была почти полночь, когда он вошёл в свою пустую студию. Он стоял в ванной, стягивая обувь, и замечая, как вздуваются волдыри на распухших ногах. Его пальцы потянулись к повязке на глазу — подарку Ируки — сминая мягкую вещь в руке.