My Yakuza Boyfriend

Он заснул на полу. Он проснулся и снял свой костюм с покрытой шрамами кожи. Сквозь жалюзи пробивался солнечный свет. Кровь покрывала пол следуя за ним. Холодильник всё ещё был включён, свет тоже: он заплатил за электричество и за воду. На полках не было ничего кроме заплесневелых фруктов и старой еды на вынос. Полупустые пузырьки с приправами стояли на полке сбоку. На нижней полке в глубине, стояло баночное пиво, оставшееся с тех пор, как к нему заглядывал Гай и пытался приободрить, но это не помогло, и алкоголь был задвинут подальше, как и его старый друг. Теперь он привык к этому. Сначала одно, потом другое. Он был истощён, голоден. Но это не имело значения. Нет. Ничего не имело значения. Ничего. Его ноги кровоточили: он уставился на лопнувшие волдыри, увидел, что оторвал один ноготь. Кровавые следы на полу печально тянулись за Ирукой Умино после того, как он перерезал горло человеку. Его собственные были крупнее и тоньше на дешёвом линолеуме. Он не чувствовал боли, по крайней мере физической. Он пошёл в ванную, нашёл лекарство, которое принимал после последней травмы, полученной в полиции. Ещё одна колотая рана, на этот раз в живот, а не лицо от наркомана, как раньше. Вместо этого женщина, избивающая своего мужа, набросилась на полицейского. Нож был маленький: наверняка кухонный, воткнувшийся между рёбер и отправивший его в больницу на операцию. У него всё ещё оставались таблетки. Он взял их, не все, только три штуки. А потом выпил банку пива. Он посмотрел на стол, понимая, что прошло уже много времени. Он спал. Оделся. Не уверен, в каком порядке, но он сделал и то и другое. Надел футболку «благотворительный пожарно-полицейский забег». Она была старой, в серых крапинках, выцветшая от стирки. Каким-то образом он обнаружил, что спортивные шорты всё ещё пахнут потом. Ни носков, ни ботинок, на ногах ничего, кроме запёкшейся крови и воспалённой кожи. Каждый пистолет в его доме лежал на столе. Он узнал их, все до единого. Сам удивился, увидев снайперскую винтовку, но пистолеты, все восемь, они были на месте, лежали ближе всего к нему. Дробовик возвышался над всем оружием, затем полуавтоматическая винтовка, снайперская. Он разобрал их на части, разложил на мельчайшие кусочки. Это были уже не пистолеты, а просто набор металлических и пластиковых деталей. Пули от них были идеально расположены внизу на полу длинными ровными рядами. Он оглядел их, увидев себя. Кусочки человека. Сломанного. Разобранного на части. Он потянулся за пивом и обнаружил, что уже выпил всё остальное. Зашёл в ванную, воспользовавшись ею, и увидел возле раковины три бутылки дешёвой водки. Одна была пуста. Как и пузырёк с таблетками. На полу ванной рядом с его окровавленными ногами находилась рвота. В ванной бледный пластик был испачкан желчью и серебристыми волосами, которые, казалось, были выдраны клоками. Он выпил немного водки из второй бутылки, рассчитывая безо всяких усилий. 59,2 унции ликёра. 24 унции пива. Шесть таблеток сульфата морфия. Понятия не имея, сколько времени прошло. Очевидно, больше суток. Он пошёл на кухню и увидел, что на выщербленных столешницах разбросана еда на вынос, разогретая в микроволновке. Выпил ещё водки, занимаясь расчётами. Прошло около четырёх дней, больше или меньше. Его руки автоматически прошли через процесс приготовления быстрорастворимого рамена. Его кости отдавались болью, пульсируя, как яркие неоновые огни, неисправные в темноте. Он сидел на полу, поедая рамен прямо руками, выпивая бульон, как если бы пил алкоголь. Желудок скрутило, хотелось сблевать. Он с силой пропихнул остатки еды в горло. Вспоминая привычки Ируки в еде, как он любил рамен, как та женщина, чей сын был в долгу у якудза, сказала ему, что Ирука позволяет платить ему раменом, а Ирука всегда хвалил её стряпню. Желчь обожгла его язык. Он использовал водку, чтобы запить всё это, позволяя огню изуродовать его внутренности, чтобы они соответствовали его изуродованной коже. Он лежал в ванне, полной холодной воды. Большим пальцем он потирал то место, где раньше на мизинце был ноготь, отчего по нервам пробежали молнии. Он посмотрел вниз в поисках рвоты, но она исчезла. В ванной пахло чистящими средствами, хлоркой. Его ноздри дёрнулись от резкого запаха, измученные и переутомлённые. Взгляд упал на пол в ванной, где раньше стояла водка. Ещё там лежал пластиковый пакет с лекарствами без надписей. Его брови взлетели высоко к линии волос. Он наклонился, вывалившись из ванной, и всё ещё придерживая сумку на молнии, уставился на неё. Шеф полиции заставлял его запоминать лекарства, отпускаемые по рецепту, в течение первого года: это были опиоиды в больших дозах, предназначенные для пациентов в кризисных ситуациях. Не зная, сколько их было, но сейчас их было двадцать. Потом девятнадцать, когда он принял ещё одну, глотая таблетку пересохшим горлом. Он лежал на кровати в одних трусах. Его рубашка была мокрой от пота, вся в рвоте, валяясь на полу. Его полуслепой глаз болел, он чувствовал, как нож врезается в глазное яблоко и искажает его мягкий влажный изгиб. Он пил пиво, изредка ставя банку на тазовую косточку, а тёплая жидкость стекала по пищеводу. Ирука любил хайболы, ему нравился виски с содовой, он был таким утончённым, его глаза были тёмными и наблюдательными, а язык таким талантливым. Он мог видеть Ируку Умино, вплоть до чернил татуировок, мелькающих между Котецу и Изумо. Первый ухмылялся, хватая Ируку за распущенные волосы, притягивая рот босса к тёмным лобковым волосам. Последний же глубоко вошёл в покрытого татуировками якудза, толчки мешались с потом и стонами. Наполняя воздух, эти стоны, бессвязные и жаждущие, эхом отдававшиеся в пространстве, исходили от Ируки, пока его трахали, трахали, трахали. Его рука лежала на члене, боксеры были сдвинуты в сторону. Глаза его были закрыты, а голова прислонена к стене. Он трогал себя, а ненависть к себе мотивировала движения. Он заставил себя думать об Ируке, стоящем на коленях в вип-комнате стрип-клуба, отчаянном и преданном, опускающемся на член Мизуки, всё это. Маленький кусок дерьма и его самодовольная ухмылка, его жестокие и извивающиеся пальцы, дёргающие волосы Ируки, царапающие его виски и оставляющие красные полосы на мягкой смуглой коже. Он заставил себя оставаться твёрдым, заставил себя думать об Ируке, обнимающим женщину в короткой юбке. Якудза был полностью одет в свои прекрасные итальянские туфли и гладкий чёрный галстук. Его язык был влажным, розовым, быстро скользящим по ней. Его пальцы были в ней, извиваясь, тянулись к её удовольствию. Она будет приглушённо стонать, её колени будут подкашиваться, а кожа краснеть. Её груди голые и вспотевшие, соски тёмные и острые от возбуждения. Он не имел этого в виду, но потом поднял ноги, он мог представить себе Ируку там, подталкивающего его, чтобы раздвинуть их больше. Его пальцы спустились вниз по покрытому шрамами торсу и вошли внутрь насухую, болезненно, но стало лучше, когда его ноющее тело покрыл пот, а с члена закапал предэякулят. Он трахал себя с мыслями о том, что это Ирука Умино. Он хотел этого. Хотел всё это время. Он взял Ируку только раз, и это сломало его разум, сделав всё слишком значимым, а потом отняв всё. Он хотел, чтобы этот мужчина трахнул его, но теперь не осталось ничего, совсем ничего, ничего, ничего. Он проснулся в душе, заикаясь и дрожа от холода. Он был обнажён. Его ноги были в порядке, а в ванной почти не пахло хлоркой. Прошло ещё несколько дней. Никаких новых таблеток или спиртного в ванной комнате. Он потрогал живот, обнаружив, что тот немного ввалился. Язык прошёлся по полости рта, почувствовав что-то существеннее рамена. Он был щедр к самому себе, сам не зная почему. Он всё ещё бродил мокрый по квартире. Убрал пули и оружие. Выбросил мусор. Нашёл пакетик с обезболивающими — осталось четыре. Включил сотовый. Наверняка тот был отключён несколько дней. Он уставился в пустоту, пока телефон заряжался. К тому времени его кожа высохла, а когда он посмотрел вниз, то увидел четырнадцать пропущенных от бывшего подчинённого Тензо. Никто никогда не писал ему. Он прослушал голосовые сообщения. Два от Гая. Первое старое и сохранённое несколько месяцев назад, он желал ему добра и хотел, чтобы тот зашёл в спортзал. Второе на этой неделе, взволнованное, гадающий, смогут ли они когда-нибудь встретиться. Три от Тензо. Коротко и по-существу. Позвоните мне, семпай. Позвоните мне, семпай. Позвоните мне, семпай. Он позвонил своему кохаю. Голос не переставал дрожать. Но всё равно продолжил тихо говорить. — Пожалуйста, зайдите ко мне в кафе, семпай. Это очень важно. — Хорошо. На нём были майка и джинсы, которые он нашёл сваленными в углу. Он принял одну из таблеток, выходя за дверь, и остаток пути до кафе проделал на общественном транспорте. Он как раз находился напротив спортзала Гая «Весна Юности», куда его друг перенёс бизнес в последние полгода. Он пил здесь кофе с Гаем перед тем, как устроиться к якудза: разглядывая в мутном окне автобуса большие сияющие пальцы Гая, призывающие его вернуться к жизни и сделать с собой хоть что-то. Как будто он мог сделать что-то с собой. Нет. Нет, он был ничем, никем. Ирука хитростью заставлял его думать иначе. Этот мужчина был лжецом, называя его Гончей-сан, говоря, что он идеален, что он хочет быть с ним. Нет, конечно, нет. Он ни на что не годился. Ирука Умино всегда составлял списки, всегда делал заметки. Он слишком много знал. Он знал всё обо всех. Курьер-сан было просто вежливым обращением: он знал имена каждого из мальчиков-курьеров и всю их проклятую подноготную, их матерей, надежды и мечты. Он знал таксистов, полицейских, проходящим под его окном. Он знал девушек в стрип-клубах, как Мизуки, так и Дейдары, он знал их самих, их телохранителей, таких неприметных и незначительных мужчин, которых использовали как пешек на войне, их тела были окровавлены в танцующих стробоскопах. У него были списки. У него были исследования. Он… Ирука так много знал о нём. Всё его прошлое. Его шрамы. Не только шрам от ножа. Нет, кровь на его руках, почти чёрные пятна от кровоточащей шеи Рин, её обмякшая рука, её потускневшие глаза. Его кошмары. Его желание служить. Его самая сокровенная мечта сделать больше, сделать что-то лучше, хоть что-то, что-то. Ирука пригладил галстук Итачи. Он так тщательно всё продумал. Трахал глазами копа под прикрытием. Произошло так много всего, так много с пульсирующими огнями, блеском тела, сладкими изгибами, неизвестными переменными, смертельной ловушкой, в которую они попались. Он смотрел на Тензо в кафе. Волосы прикрывали глаз, как и до повязки. Его кохай говорил уже некоторое время, пытаясь заставить его сосредоточиться на одностороннем монологе. Он не обращал внимания на молодого человека, смотря в окно, и наблюдал за гимнастическим залом Гая, хотя и не знал почему. Ирука… Он наклонил голову, взгляд скользнул по парковке. Котецу и Изумо, стоя у роскошного автомобиля, дружелюбно болтали друг с другом. Он резко повернулся к Тензо и, наконец, услышал его. — Семпай, — снова выдавил Тензо, ещё глубже впиваясь ногтями в руку Какаши. — Вы должны меня выслушать. Умино связался с этими людьми. Его опечатанное досье в колонии для несовершеннолетних показывает, что после того, как его родители были убиты, он начал действовать по всему городу. До того, как ему исполнилось шестнадцать, у него было две дюжины проникновений со взломом; он совершил поджог в доме Сарутоби. А потом он просто внезапно пропал с радаров. Он работал в группировке Сарутоби только последние два года. Мы думаем, что он… Какаши снова уставился на Котецу и Изумо: их взгляды то и дело метались к спортзалу Гая. Ирука был там. Он был внутри «Весны Юности» Гая. Он встал, крепко сжав плечо Тензо, затем обошёл его сзади и скрылся от глаз двух отвлечённых якудза. Гай прятал запасной ключ в дурацком месте. Ни под ковриком возле двери, ни над дверным косяком, ни под растением в горшке. Нет, он был спрятан под шестидесятифунтовым мусорным баком справа от двери. Кожа Какаши покрылась мурашками под кондиционером. Его полуслепой глаз инстинктивно закрылся. Он не был в этом спортзале, но знал своего друга, и Гай всегда делал боксёрские ринги по центру, кабинеты и душевые — слева, а помещения для боевых искусств — справа. Чёрный ход был возле кабинетов, все они были закрыты, а в душевых не слышался шум воды. Рабочий день был окончен. Больше здесь никого не было. Но там на боксёрском ринге был Майто Гай и… Ирука Умино. Какаши остановился в конце коридора. Гай и Ирука… они практиковались в боевых действиях… на них были чёрные спортивные шорты, зелёные майки из спандекса и чёрные кроссовки с белыми носками. Волосы Ируки были убраны в высокий хвост, его красивое, покрытое шрамом смуглое лицо было полностью открыто, выражая яростную решимость. Он защищался, блокируя удары Гая, но Какаши знал своего школьного друга даже спустя столько лет, когда их карьерные пути разошлись. Гай атаковал не в полную силу, совсем нет, скорее в половину его возможностей, но Ирука сильно вспотел, явно отдавая этому всё своё внимание, пытаясь защититься от другого мужчины. Но всё было бесполезно: Ирука снова сделал ложный выпад вправо, и тогда Гай толкнул его на канаты ринга. Повинуясь инстинкту, Какаши шагнул вперёд, желая вмешаться. Силой воли он заставил себя остановиться. Сплюнув и покраснев до кончиков ушей, Ирука боролся с Гаем, но владелец спортзала только удерживал его руки и прижимал бедро, очевидно, заставляя правую ногу Ируки полностью онеметь. С расстояния всего в двадцать футов Какаши прекрасно видел, как тёмные глаза Ируки что-то просчитывают… а потом он крепко поцеловал Гая в губы. Его охватило такое удивление, что Какаши не понял, что видит, но Ирука безжалостно рванул вверх, углубляя поцелуй, и в ответ Гай, казалось бы, весьма смущённый, попытался отодвинуться от него. Новое появившееся расстояние превратилось в воздух, когда Ирука снова опустил голову на пол ринга… прежде чем без малейшей сдержанности ударил Гая лбом в нос. Когда Гай приглушил звуки шока, Ирука использовал другую ногу, чтобы… Ударить Гая коленом прямо в пах. Схватка закончилась: его старый друг встал, одной рукой дотрагиваясь до сломанного носа, а другой рассматривая помятую ракушку под шортами. Чего и следовало ожидать от него, Майто Гай ответил менее чем через секунду довольным, неистовым смехом, и он потянулся, чтобы поднять Ируку, и тогда… — О, мой дражайший соперник! — прокричал Гай, всё его широкое лицо внезапно осветилось при виде Какаши. Он совершенно не подозревал о повороте головы Ируки от ужаса, когда он тоже увидел Какаши, стоящего в коридоре. Вместо этого мужчина продолжил, совершенно безжалостно и полный энтузиазма. — Какой удивительный сегодня выдался день — снова увидеть тебя и Ируку-сенсея!