My Yakuza Boyfriend

— Да, оябун [1] велел мне следить за Ирукой-сенсеем… что за занудство. Какаши смотрел — просто смотрел — на Шикамару Нара, шестнадцатилетнего Третьего из семьи Сарутоби, пока мальчик объяснил, почему он сидит за столом Ируки, в кресле Ируки. Его усадили туда всего несколько минут назад, Изумо и Котецу поспешно помахали ему на прощание, а Ирука исчез в облаке сигаретного дыма, не сказав ни слова. Его тело болело от прошлого секса, и в нём не было ничего, кроме последних принятых таблеток. Он чувствовал себя потерянным и растерянным, снова увидев Шикамару. Парню было шестнадцать; когда Какаши спросил его мёртвым голосом: «Почему ты не в школе?» Шикамару устало ответил, закатывая глаза и откидываясь на спинку кресла Ируки: «Я закончил школу два года назад, когда мне было четырнадцать. Было скучно.» И озарение, что это был Третий в семье: это произошло, когда тёмный взгляд Шикамару упал на фигуру Какаши, и он сказал медленно и задумчиво: — Асума-сенсей сказал, что ты классный… — он помолчал, а затем заметил вслух. — Если его убьют, я займу его место Второго. Тёмные глаза парня — чёрт, такие похожие на глаза Ируки, задумчивые и важные, но больше похожие на ледяную тундру, а не пылающий огонь — они заглядывали в глаза Какаши, в его шрамы, в его разбитую душу. Голос юноши был таким же, как и в холодное осеннее утро, когда Шикамару заметил, едва ли заботясь об этом: — Он заставил меня пообещать сохранить тебе жизнь, потому что ты сохраняешь жизнь Ируке-сенсею. Хотя Какаши мутило, как в тот раз, когда его рвало в душе и он дёргал себя за волосы, сейчас он оставался неподвижным и смотрел, как Шикамару возится с компьютером Ируки. Он выдержал минуту молчания, ничего не говоря. Но ему не нужно было ничего делать, кроме как стоять на месте потому что примерно через минуту эффективного набора текста и щелчка мышью после… — Оябун, знаешь ли, тоже беспокоится за Ируку-сенсея, потому что он не создан для этого, — потом лениво пожал плечами, как будто Шикамару было не шестнадцать, как будто он был создан для жизни якудза. — Это всегда неприятности, потому что Ирука-сенсей всё время находит мои камеры… как эту. Уже сорвав её со стены, Шикамару снова поднял камеру размером с комара, зажав её между двумя пальцами, будто сигарету. Он небрежно рассматривал её, словно ему было всё равно, но вместо того, чтобы отбросить её в сторону, парень кинул её в хрустальную пепельницу на столе Ируки. Снова пожав плечами, Шикамару встал и вытащил из кармана пиджака настоящую сигарету, похлопав по карманам брюк в поисках спичек. — Мне надо покурить, — рассеянно сказал он. — Когда вернусь, проверю камеру. Посмотри, что произошло за последние две недели. Затем парнишка пронёсся мимо Какаши, даже не взглянув на него. Он закрыл за собой дверь и уже полез в верхний карман за спичечным коробком. Было очевидно, что парень знал, где спички, что ему не хотелось так уж сильно курить, а Какаши… Он впервые сел в кресло Ируки и посмотрел на экран компьютера. Шикамару установил беспроводную связь, чтобы показать, что засекла камера. Дата — когда Какаши был уволен — когда он ушёл домой в своём костюме. Это была хорошая цветная запись высокого качества… Ируки Умино нигде не было видно. Но его кабинет был безупречен: он был точно таким же, каким они покинули его перед тем, как отправиться в дом Сарутоби. Даже в темноте Какаши знал это место, знал его углы, знал, где Ирука пинал Като-сан, где они впервые поцеловались и где ему подарили повязку. Ту, которую он смял в руке, как мягкую певчую птицу, ту, которая исчезла, когда он убирал свою квартиру во время пьянки, накачанный таблетками, пивом и водкой. Он нажал кнопку воспроизведения. Это произошло мгновенно: Шикамару приготовил запись к запуску как раз в нужное время. Дверь распахнулась и ударилась о стену с такой силой, что дорогие свитки эпохи Эдо задрожали на стеллаже. Ирука появился в ярости, захлопнув дверь. Он не терял времени. Его руки были без перчаток, когда он с силой схватился за старинный комод из красного дерева возле двери. Пиджака на нём уже не было, только белая рубашка с воротником. Галстук тоже исчез. Он дёрнул за комод раз, другой, встряхивая гигантский предмет мебели, пока… Огромный комод, использовавшийся для бумаг и костюмов Ируки, не рухнул на пол, расколовшись в нескольких местах и превратившись в баррикаду для двери в кабинет. А после Ирука обернулся. Он неосознанно посмотрел на камеру Шикамару, спрятанную высоко на стене за его столом. Якудза не плакал. Нет… нет, он покраснел, а на лице его читалась чистая ярость. Но… внезапно оставшись в одиночестве… упавшая мебель защищала от вторжения… Ирука подошёл к своему столу. Он отодвинул стул, на котором сейчас сидел Какаши. Он нырнул под стол и тут же сел на пол. Подтянул колени к груди. Упёрся лицом в коленные чашечки. Звук был странным: Какаши услышал первый сдавленный всхлип, потом второй. Видео было таким же высокотехнологичным, запечатлевшим Ируку, когда он начал дрожать, по-прежнему не в силах держать себя в руках. Послышались звуки подчинённых, пытающихся прорваться через дверь, и приглушённые крики: «Босс-сама» и «Босс-сама, пожалуйста, откройте дверь!». Но Ирука уже был в своём собственном мире: он трясся под столом, всхлипывая и захлёбываясь рыданиями, непонятными и наполовину сформировавшимися. Он не показывал своего лица. Но его руки были хорошо видны, когда он протянул ладонь и выдвинул ящик, открывая секретную заднюю панель. У Какаши кружилась голова, и он замер, сидя всё на том же самом месте. Его ботинки стояли там, где когда-то был Ирука. Он видел, как его возлюбленный вытащил пистолет и прижал его к голеням. Крики снаружи стали почти паническими: Какаши узнал Изумо, пытающегося сказать что-то вроде: «Босс, не делайте этого, Вы не можете так поступить», и Котецу, ругающейся столь вульгарно, что сердце Какаши дрогнуло от нецензурной брани экспертного уровня. Но Ирука, казалось, ничего не слышал. Рука, в которой он держал пистолет, дрожала. Его лицо было закрыто, прижатое к коленям. Комод затрясся возле двери кабинета, когда его подчинённые якудза попытались прорваться в комнату. Ирука словно ничего не замечал, останавливая рыдания. Его пальцы замерли на пистолете. Его тёмные глаза показались из-под тонкой ткани. Он смотрел на оружие, а по его щекам текли крупные слёзы. Он сместил хватку на оружии, погладив его по всей длине и… Дверь приоткрылась, Изумо проскользнул внутрь, распахнув её ещё шире, позволяя Котецу зайти следом. Вдвоём им не пришлось долго искать: они, казалось, знали, где будет Ирука. Вместо того, чтобы ворваться внутрь, оба якудза отмахнулись от обеспокоенной толпы за пределами кабинета, а сами остались стоять возле стола. — С ним всё будет в порядке, босс, — пообещал Изумо, а его голос был наполненным, словно до краёв переполненный стакан с водой. — Мы позаботимся об этом, — продолжил Котецу. Его плечи были напряжены. Он оставался ближе к Изумо, очень близко: эти двое явно были любовниками, конечно, были, даже сейчас держась вместе. Ирука всё ещё рассматривал пистолет, как будто не мог слушать пару якудза в двух футах от него. — Он не хотел бы, чтобы Вы… — попытался сказать Котецу, но слова отдавали вкусом пепла во рту, и мужчина не смог закончить фразу, с отчаянием глядя на стол, не видя своего босса. Изумо поморщился и сглотнул тот же привкус. Он почти неслышно умолял от боли: — Пожалуйста, не причиняй себе вреда, Ирука. Обращение по имени вывело Ируку из оцепенения. Он взглянул на стену и снова опустил пистолет к голеням. Он перевёл взгляд прямо на стену — туда, где он бил Като-сан, где они с Какаши впервые коснулись друг друга. Ирука встал, повернувшись спиной к камере. Он положил пистолет на стол, тот самый стол, за которым сейчас сидел Какаши… прежде чем поднести руку к лицу, закрыв глаза и смочив ткань слезами. Его голос был приглушённым, едва слышимым. — Он снова пойдет по кругу, он… убьёт себя. Не в силах остановиться, Какаши ударил по кнопке быстрой перемотки. Он бездумно смотрел, как видео проносится со скоростью. Внезапно Ирука Умино исчез, как и его бывшие любовники, и сломанный комод, созданный несколько столетий назад. Потом появился только что купленный антиквариат, похожий на предыдущий, с тем же лаком и в том же стиле, стоящий на своём месте у двери, будто поломки и не было. Дни проходили при ярком свете над головой, Ирука безостановочно и беззвучно работал за столом, иногда лёжа лицом вниз на дереве, всегда глядя в никуда. Ночи проходили с вечно включённой маленькой настольной лампой, Ируки часто не было, но несколько раз там в темноте босс якудза сидел один в кресле, купаясь в тусклом освещении, курил сигарету, будучи мёртвым изнутри, пил несмешанную водку безо льда из хрустального бокала со сколами. Тогда — здесь — здесь это… Дерьмо. Пришёл человек, у которого Какаши купил опиоиды. Он стоял в кабинете Ируки. Крашеные светлые волосы, тёмные крысиные глаза, коричневая кожаная куртка, рваные синие джинсы и дерьмовые серо-белые кроссовки. Ему не было здесь места, но… Ирука был в одном из своих лучших костюмов. Его блеск затмевал образ наркоторговца всеми возможными способами. Его каштановые волосы были гладко зачёсаны назад и собраны в тугой конский хвост. Он курил, не переставая; это была уже третья сигарета, две другие были раздавлены в хрустальной пепельнице. Они разговаривали, эти двое. Какаши прокрутил запись с уже начавшейся встречей. — … он платит — он получает товар, — сказал человек, которого Какаши нашёл на улицах, когда отчаянно нуждался в помощи и искал преступников не для правосудия, а за сильнодействующими наркотиками, чем-то, что убьёт оставшиеся его внутренности, последние живые части его тела. Дилер, казалось, не был впечатлён Ирукой и в то же время очень заинтересован богатством офиса, подняв брови при виде красивых вещей в комнате. Ирука, напротив, выглядел так, словно обнаружил плохого ученика и готов был взорваться, накричав на него. — Ты меня неправильно понял, — сказал якудза ломким и уже срывающимся голосом. — Это не переговоры. Больше не смей к нему приближаться. Дилер хитро ухмыльнулся: Какаши вспомнил, как тот смотрел на него в тёмном переулке, когда понял, что общается с бывшим полицейским, попавшим в тяжёлые времена, с кем-то, кем он мог бы манипулировать за большие деньги и, возможно, шантажировать позже. — Это ты меня неправильно понял, — сказал в ответ подлый ехидный тип. — Я знаю, кто он для тебя, — он шагнул вперёд, склонил голову набок и показал большую часть зубов, ухмыляясь, как крупная шишка с кучей денег, сорвавшая джек-пот в казино. — Он произнёс твоё имя, когда начал терять сознание. Сказал так грустно, как будто знает тебя лично. Как будто скучает по тебе. Ирука стоял спиной к камере. Какаши не мог определить выражение его лица. Но якудза не двинулся с места. Сигарета неподвижно застыла в его руке, медленно превращаясь в пепел. Тёмные глаза дилера вспыхнули, как золотые монеты, отражающие неоновые огни. — Он трахает тебя, или ты трахаешь его? Прошло мгновение. Один единственный неподвижный миг. Какаши подумал, не сломалась ли камера. Затем Ирука сунул руку в карман пиджака, достал пистолет и выстрелил мужчине прямо в череп, забрызгав недавно купленный антикварный комод мозговым веществом. Дилер упал на пол, обмякнув в своей кожаной куртке, кровь хлестала из огромной дыры на лице, но… Но Ирука выстрелил в него ещё несколько раз почти в одно и то же место, снеся мужчине голову. Котецу и Изумо вместе с двумя другими якудза появились почти мгновенно: они с тревогой смотрели на своего босса с пистолетом в левой руке и догорающей сигаретой в правой, с почти безголовым человеком, казнённым на мягком ковре возле его прекрасных туфель. Какаши перемотал вперёд, не желая видеть последствия. Он не мог угнаться за видением Ируки Умино, который был так жесток во время их разлуки, оставив для него такси… как мог этот мужчина думать о самоубийстве после их расставания… как мог этот мужчина хладнокровно убить кого-то ради Какаши? На экране появился ребёнок. Какаши снова остановил видео, преисполненный замешательства. Ребёнок был младше десяти лет, но Какаши был не в ладах с детьми, поэтому он не мог точно сказать, было ли мальчику шесть, восемь или десять. Это был ребёнок, но не такой, как шестнадцатилетний Шикамару, а настоящий ребёнок… на том самом месте, где был убит дилер. Но никаких пятен крови, оставшихся после смерти наркодилера не было. Никаких следов его трупа или насилия. Вместо этого мальчик был расстроен, нахмурившись глядя на Ируку, который сидел перед ним на корточках, одетый, возможно, в свой лучший великолепный костюм в тонкую чёрную полоску с ярким зелёным галстуком, который напомнил Какаши о Конохе, святыне далеко в горах. — … не здесь? — спросил ребёнок, разочарованно хмыкнув. Ирука слегка пожал плечами, слабо улыбнувшись, но выражение его лица скрывало обиду. — Ему пришлось уйти, Конохамару, — объяснил он тихим, успокаивающим тоном. — Он здесь больше не работает. Мальчик — Конохамару — назван в честь святилища...? — скрестил руки на груди. Он был в полном раздрае, надувшись и бросая действительно расстроенный взгляд на стол Ируки. — Так говорит дедушка, когда кто-то умирает, — пробормотал он, но затем Конохамару внезапно бросил любопытный, но обвиняющий взгляд на всё более удивлённого Ируку. — Гончая-сан мёртв? Он умер? Всё в выражении лица Ируки стало странным, по-другому это не описать. Обычно он довольно хорошо умел сдерживаться, когда это было необходимо, но на этот раз тёмные глаза якудза расширились, и он выглядел так, словно его ударили по лицу прикладом винтовки. Он попытался открыть рот, чтобы заставить себя ответить, но ничего не вышло, и Ирука в конце концов бессмысленно уставился на мальчика. Конохамару заметил, что что-то изменилось. — Ирука-сенсей?.. — пронзительно спросил он. — Ах, нет, Гончая-сан не… — Ирука запнулся в своём ответе, выглядя настолько потрясённым вопросом о смерти Какаши, что не мог оставаться спокойным и безмятежным. Вместо этого якудза посмотрел на свой компьютер, переводя взгляд с клавиатуры на смартфон. Он хотел было встать, но остановился, снова присев на корточки и повернулся к мальчику. — Гончая-сан в полном порядке, Конохамару, — сказал он неуверенно и слабо. Голос его звучал так, словно он пытался убедить в этом самого себя и претерпел неудачу, что ему захотелось провалиться сквозь землю. — Гончей-сан больше не нужно быть с нами… помнишь, я говорил тебе, что он хороший парень, настоящий супергерой? Ну, так как он спас мне жизнь на днях, теперь он помогает другим людям, — Ирука улыбнулся ужасно неубедительно и печально, несколько раз проведя рукой по волосам Конохамару. — Мне жаль, что вы не смогли встретиться. Он самый лучший парень на свете. Надутый Конохамару своими надутыми щеками мог бы уничтожать города. Он смотрел на дыры в ковре и жаловался с детской горечью: — Старший брат сказал, что Гончая-сан был действительно крут. А самый старший брат сказал, что научит меня боевым искусствам, — он нахмурился, на этот раз по-другому, это был уязвимый, подавленный и хмурый взгляд — ребёнок был совершенно не обеспокоен реакцией Ируки на его слабость — что-то очень чуждое Какаши — и он тихо признался. — Я действительно хотел с ним познакомиться. Ирука чуть не расплакался; Какаши знал этот взгляд с тех пор, как увидел его в душе. Но якудза пришёл в себя мгновение спустя. Он был словно шёлк, протягивая руки Конохамару и привлекая внимание мальчика. — Как насчёт того, чтобы я научил тебя нескольким приёмам? Скоро я увижусь со своим старым другом. Я попрошу его показать мне самый потрясающий приём специально для тебя. Тогда ты сможешь покрасоваться перед Асумой — а ещё надрать задницу Шикамару. На лице Конохамару отразилась настоящая борьба: он явно не хотел преодолевать свою печаль по поводу отсутствия Какаши, но с другой стороны… — Да, это будет здорово, Ирука-сэнсей! Мальчик прыгнул в крепкие объятия якудза, абсолютно не обеспокоенный миром, в котором рос. Но Какаши мог видеть выражение лица Ируки через узкое плечико Конохамару. Мужчина снова едва сдерживал слёзы. В дверь вежливо постучали… вот только не на записи! В реальности. В настоящем. Какаши рывком опустил руку к крошечному, размером с клеща, прибору, и ударил по нему кулаком, разбив на куски на столе, и наблюдал, как дрогнуло видео, а затем исчезло с экрана. Беспроводное соединение оборвалось, погибнув вместе с устройством, как и ожидалось, что ранее лениво предположил Шикамару. Тот самый молодой человек скользнул в дверной проём, многозначительно оглянувшись в сторону фойе. В ответ Какаши встал со стула Ируки, отошёл от стола и недвижимо встал в самом центре комнаты. Он намеренно не смотрел на пол, где однажды Ирука хладнокровно казнил человека, а спустя несколько дней прижимал к груди маленького мальчика. Ирука Умино проплыл в кабинет мимо Шикамару с новым ярким синяком на щеке. Когда Какаши инстинктивно напрягся, мужчина пренебрежительной махнул рукой, не в силах подавить по-настоящему глубокую и сияющую улыбку, предназначенную Какаши, так и буквально всем вокруг него. — Нет, нет, я это заслужил, — объявил Ирука, и радость прокатилась по его телу. Он похлопал себя по покрытой шрамом щеке, коснувшись края красно-коричневого синяка у темного глаза. — Я сказал, что лучше буду сосать член Акацуки всю оставшуюся жизнь, чем стану жить без тебя, что, по общему признанию, было весьма грубо, но я думаю, что на самом деле последней каплей было то, что я сказал, что сожгу всё, что у него есть, если он когда-нибудь снова разлучит нас. Шикамару фыркнул возле двери, прикрывая рот, и Ирука одарил его ухмылкой. — Ты можешь идти домой, Шикамару. Асума ждёт тебя для очередной игры в сёги [2]. — Веселись, Ирука-сэнсей, — протянул молодой человек, прежде чем одарить Какаши умным взглядом. Затем Шикамару легко и безмолвно покинул кабинет, снова закрыв за собой дверь, оставив их наедине. Прежде чем Какаши смог совместить то, что он только видел на записи с этой новой самодовольной бунтарской версией Ируки — с его более ранним пониманием этого человека, своего босса якудза… — А теперь, — Ирука подошёл к нему, стянул с него галстук и толкнул Какаши к столу. — Насчёт моего плана… Чёрт бы побрал эти горящие тёмные глаза. Разум Какаши затуманился, когда Ирука навалился на него, дыша ему в ухо и горячо прошептав: — Я собираюсь трахнуть тебя, пока мы обсуждаем детали.