***
Какаши с глубоким вздохом разлепил глаза. Под левым ухом надрывно звенел будильник, под правым — плакал Наруто. Сонный мозг агрессивно отказывался воспринимать реальность и все, что с ней каким-либо образом связано. Какаши снова вздохнул, прикрывая глаза, и на выдохе сел, не глядя провел пальцем по экрану (не попал, конечно с первого раза, но какая разница сейчас, правда?). Будильник наконец-то замолчал. Цифры на электронных часах лениво переползли на 08:01. Наруто сам как-то замолчал, удивленно разглядывая черный дисплей телефона, и случайно улыбнулся, растягивая неровные маленькие губы в улыбке. Розовые десна и язык забавно выглянули наружу, и Какаши сам улыбнулся следом. Совершенно случайно. Просто по инерции. Какаши потянулся до болезненного хруста в плечах и облегченно выдохнул. Осталось дождаться Ируку.***
Ирука зевнул, провел грубоватыми ладонями по лицу, сгоняя остатки сна, потер пальцами глаза. Маленький чайник тихо булькал на плите, а запах сублимированного кофе, кажется, уже въелся настолько, что ничем не отмоешь. “Какая же гадость, господи”, — Ирука фыркнул, прокручивая в ладони полупустую банку с порошком. О голую ногу потерся пушистый толстый кот, что-то громко мурлыкая. Ирука расслабленно улыбнулся, подбирая его с пола и осторожно почесывая за большим плоским ухом. Кот, кажется, замурчал еще громче. — Что, Неко, уже есть хочешь? — усмехнулся Ирука, тыкая лопаткой в немного подгоревший омлет. — А вчерашнее? съел небось, обжора? Кот мявкнул в ответ, удобнее устраиваясь на теплой руке Ируки, и широко облизнулся. Сестра часто злилась на Ируку за то, что ее животные (“блин, Матсу, да какие, нафиг, животные, у тебя дома сраный зоопарк!”) любили его больше, намного больше нее. Неко (“боже, Матсу, оригинальнее не придумаешь, правда?”) все время ластился к нему, а ее кусал за пальцы на ногах и руках, поэтому царапины и розовые точки от клычков не проходили вместе с невымывающимися пятнами акрила и темперы; Айбо [прим. авт.: "Айбо" —любящий, привязанный] — ее любимый щенок-дворняжка — мало того, что не ладил с хозяйкой, совершенно не оправдывая свое имя, так еще и постоянно цапался с Неко, что доставляло Матсу немало хлопот, но под ласковыми пальцами Ируки щенок быстро утихомиривался и разрешал почесать себе пушистое пузо. А еще у Матсу были пауки — единственные, кого Ирука обходил стороной и ни под каким предлогом не брался присматривать за ними, пока сестра отлучалась в командировку или на какую-то свою выставку, — и целый огород (для города, наверное, огородище) на подоконнике. В общем, жизнь у Матсу, а, следовательно, и у Ируки тоже, была красочная, богатая на ссоры и рыки и ужасно клыкастая, но девушка не жаловалась. Ирука спрятал широкий зевок в приятно-колюче шерсти кота и снял чайник с огня, неосторожно плеская вскипевшую воду в кружку. С Матсу вообще жизнь не была сказкой и уж тем более — спокойной сказкой. По сравнению с высоким, уравновешенным с детства Ирукой она была такой же высокой, но, черт возьми, вертлявой ехидной, которая в шесть лет, смешно переставляя ноги, как цапля или журавль, улепетывала от злых мальчишек через заборы и песочно-цементные кучи на какой-нибудь старой остановившейся стройке. Сколько Ирука помнил, мать — живая, громкая женщина, — все время таскала ее за ухо, когда малявка попадала в какую-то переделку, и причитала-причитала-причитала, безвольно всплескивая руками — понимала, что ничего не сделает со взбалмошным характером девчонки, но для приличия и для виду все-таки воспитывала. Из школы Матсу ушла после среднего отделения. А потом внезапно сбежала. Мать повздыхала-повздыхала, прочесала весь город (опять же, для виду, потому что знала, что Матсу — девочка взрослая, сама вернется, когда натерпится, а вот когда вернется — тогда можно будет и поговорить) и осталась нянчиться с двумя до одури капризными двойняшками. Матсу, конечно, вернулась. Через полтора дня. С остриженными волосами, проколом в нижней губе и разорванными колготками. Сказала “Ма! Я теперь художница!”, получила по уху (серьги забавно звякнули, и Джису — старший из двойняшек — дернул Чису за рукав, что-то прогигикав на ухо) и осталась на домашнем аресте на целых две недели. Матсу все равно сбегала (мать об этом знала) через окно, перевязываясь простынями и всем, что только находила в своей комнате, но никто ее не палил и не собирался, потому что иначе можно и схлопатать от нее подзатыльник, а еще она перестанет подсовывать мелочь и остатки жвачки или еще чего-то вкусного. Немного остепенилась она уже ближе к двадцати годам, но все равно осталась взбалмошной девчонкой, прущей напролом в любой ситуации. Может, поэтому Ирука, чрезмерно волнующийся о младших братьях, был уверен в Матсу как в самом себе. Ирука мельком скользнул взглядом по матовому циферблату маленьких часов на кухонном столе, подмечая, что ему через двадцать минут надо выходить.***
*** Какаши сплюнул пену, с недовольством отмечая розоватое расползающееся пятно в пузырях, пожал плечами. “Уже? — глянул зачем-то на дверной косяк, прислушиваясь к звукам снаружи, снова пожал плечами. — Хотя ремиссия уже достаточно долгая… кто знает. Может, просто десну содрал, пока зубы чистил”. Какаши, осторожно оттягивая губы, внимательно осмотрел зубы и язык, но ничего не обнаружил, из-за чего нахмурился еще больше, но тут же поспешил себя успокоить: “Значит, слюна уже все смыла, незачем беспокоиться, Какаши”. А ты действительно так думаешь, Ка-ка-ши? Стараясь не обращать внимания на назойливый внутренний голос, который почему-то стал проявлять забыто-привычные нотки Сакумо, Какаши тихо вышел из ванной, прикрывая поскрипывающую дверь. Наруто, бултыхая ногами в воздухе, тихо укал, вертя головой из стороны в сторону. Какаши облокотился плечом на стену, прикрывая сухие глаза, и шумно вздохнул. Это сейчас с Наруто было, вроде как, легко, — поменяй подгузник, сделай смесь, одень в чистое и сухое, поговори немножко, обложи подушками, чтобы не упал, убаюкай несколько раз в день, — а что потом? Потом он ведь станет больше. Взрослее. Живее (на этом моменте Какаши удрученно вздохнул, понимая, во что может вырасти живость ребенка, если он уже сейчас громкоголосый и активнодрыгающийся в любой ситуации). Будет стаскивать вещи отовсюду, откуда достанет. Будет капризничать? Какаши уверен, что еще как будет. “Так, стоять, солдат, — Какаши мысленно похлопал себя по щекам. — Сейчас ведь все в порядке? Все в порядке. Он буйный? Нет, не буйный. Капризничает? Нет, не капризничает. Не считая недосыпания, тебе с ним легко? Ну, более-менее. Вот и все, солдат, вот и все”. Конечно, самомотивация не произвела должного эффекта (да и когда она производила, да?), но легче, совсем немного, вроде бы стало. И мысль о заканчивающейся ремиссии загасла где-то далеко-далеко, когда Наруто глянул на Какаши и широко (уверенно!) улыбнулся, дергая руками. “Как же, все-таки, хорошо, что он научился улыбаться”, — мельком подумал Какаши, облегченно присаживаясь рядом с Наруто на диван и проводя рукой по его светлым-светлым волосикам. И как же, все-таки, жаль, что это видят не Минато с Кушиной, а всего лишь он — вроде старший брат, а вроде и его отец (с трудом повернулся язык сказать такое, Какаши неприятно зажмурился). Но он должен радоваться втрое —за самого себя, за Минато и за Кушину, которые этого сделать уже не могут. Цифры на часах как-то медленно и очень-очень нехотя переползли с 8:59 на 9:00.***
Ирука медленно, наслаждаясь морозным воздухом, шел по улице к автобусной остановке, и со сладким ожиданием представлял скорый снег. Он не любил сверяться с прогнозами погоды, никогда в жизни так не делал, потому что в какой-то степени ему нравились внезапные сюрпризы природы (если, конечно, они не угрожали его жизни). А снега уже, если честно хотелось. Был только конец октября, а морозило — будь здоров. Ирука поглубже засунул руки в карманы плотного пальто, легкий свитер под ним и клетчатый огромный шарф приятно кололи горло, в наушниках тихо играла какая-то инструментальная мелодия с джазовой сеткой. Автобус, немного хрустя камешками асфальта и промерзшими лужицами, подъехал к остановке через три минуты, отставая от расписания, но расслабленный больше обычного Ирука не обратил на это внимания и размеренно зашел в теплый, прогретый салон. Он ничуть не волновался перед встречей с Наруто (ну, может только совсем капельку — все-таки новорожденный, маленький ребенок), а вот про встречу с Какаши предпочитал не думать лишний раз, чтобы не натереть себе на носу дырку. Какаши он побаивался, потому что не знал, что делать и как себя вести рядом с этой каменной глыбой. Но, хлопнув себя по ушам перед выходом из дома и получив сердитый укус в пятку от раздраженного Неко, решил, что все обязательно пройдет хорошо, ведь Какаши не позвал его на свидание, или выпить, или в гости. Он всего лишь попросил помочь посидеть с Наруто. Всего лишь. Ирука же этим всю жизнь занимался — приглядывал за младшими. Значит, сможет и сейчас. Тем более, ему это нравится. Автобус мерно плыл по промерзшей дороге от остановки к остановке, и Ирука решил немного подремать, облокачиваясь лбом о прохладное толстое стекло и кутаясь сильнее в пальто.***
Для Какаши звонок в дверь почему-то звякнул ну очень громко, даже если он его с нетерпением ждал после сообщения от Ируки с просьбой прислать ему код от домофона. Наруто тихо посапывал на руках, и Какаши даже растерялся, не зная, куда ему деваться: с одной стороны ждущий за дверью Ирука, с другой — спящий ребенок, и Какаши не придумал на нервничающий мозг ничего лучше, чем вылететь в коридор вместе с Наруто. Ирука, немного удивленно бросив взгляд на Какаши, тут же смущенно, спешно и неуклюже поклонился. Какаши же в свою очередь уже хотел было его остановить, мол, никаких формальностей не надо, но что-то в горле мешало нормально говорить, поэтому он просто кивнул в ответ. Ирука замялся на пороге, скручивая указательные пальцы за спиной, Какаши тоже неуверенно переступил с ноги на ногу. — Здравствуй? — Какаши тихо неловко улыбнулся, закусывая губы. Ирука даже смутился — как это так, Какаши, оказывается, может испытывать эмоции? — Мы уже поздоровались? — так же неловко продолжил Ирука, скользнул ногтем большого пальца по носу и, спохватившись, дернул эту же руку к торчащему на затылке хвосту. — А, ой, господи, да, — Какаши, кажется, вздрогнул? и будто бы резко отпрыгнул от проема, приглашая Ируку в дом. Ирука потеребил пальцами кончики прядей и неуверенно, тихо шагнул внутрь. Какаши, покачивая Наруто на руках, осторожно закрыл дверь и провернул щеколду. — Может, чаю? Ирука заторможенно моргнул, отрывая взгляд от своих черных носков, и кивнул. — Может, чаю. Какаши кивнул в ответ, прошмыгивая к дивану и осторожно укладывая на него Наруто. Ирука медленно проследил за ним, и, когда Какаши так же прошмыгнул на кухню, осторожно подошел к спящему ребенку, вглядываясь в лицо. “Совсем не похож... — Ирука чуть нахмурился, задумчиво поджимая губы. — Может просто в мать? Хотя, от отца все же должно быть что-то,нет? Нужно было внимательнее профессора слушать, вашу ж… — Ирука тихо цокнул, отворачиваясь и подходя к окну. — А с какого перепуга меня это вообще волнует?” Умино пожал плечами, с небольшим недовольством отмечая смятую пожелтевшую пачку сигарет, брошенную на подоконнике. “А может это и не его ребенок вовсе… Так, все, хватит”, — Ирука решительно нахмурился, сжимая кулаки, и направился к кухне. — Можно? Предварительно постучавшись о косяк, Ирука осторожно заглянул на кухню, цепляясь взглядом за чуть ссутуленную спину Какаши. Тот вздрогнул и, отвернувшись от электрического чайника, кивнул, махнул рукой на свободный табурет возле стола. Ирука, медленно прошагав на негнущихся ногах, сел, оперся локтями на темную поверхность с красноватыми прожилками и синими пятнами ручки, усмехнулся, почему-то вспоминая, что у Матсу почти такая же замызганная столешница (но у Какаши было хотя бы чисто вытерто, за что привыкший к порядку Ирука проникся к нему небольшой симпатией). Странную идиллию нарушил глухой стук чашек по столу, и Ирука (и Какаши тоже) вздрогнул, поднимая глаза на желтую ручку. Какаши смущенно поджал губы, неопределенно взмахивая ладонью. На стол через секунду опустилась пластмассовая коробка с пятью овсяными печеньями. — Приятного аппетита! — Приятного аппетита. Какаши и Ирука сухо жевали, стараясь не смотреть друг на друга, и шумно серпали чай. Первым сдался, как ни странно, Какаши: — Что нового? — он неловко стрельнул взглядом в сторону задумчивого Ируки и опять уткнулся в чай. — Где? — непонятливо поморщился Умино, а потом неловко встрепенулся: — А. Господи. Да ничего такого, в принципе. Все немного удивляются, почему вы не ходите, но не особо громко, — Ирука отхлебнул из кружки. — А у вас что нового, Какаши-сенпай? — он моргнул, а потом внезапно понял, что это прозвучало очень глупо и наверняка некультурно, и тихо ойкнул. Какаши тихо дружелюбно хмыкнул и качнул головой — “ничего страшного, Ирука, я сам еще не привык к этому”. — Мне нужно смотаться по-быстрому кое-куда, я постараюсь недолго, — Какаши промычал это куда-то в кружку, но Ирука его понял и не просил повторить. — В принципе, смесь я ему приготовил, если что, но — вдруг понадобится — коробка еще не кончилась и стоит возле плиты, вот, — не оборачиваясь, махнул за спину, и Ирука медленно скользнул взглядом по ярко-зеленой упаковке. — Потом, памперсы и сменная одежда лежат в тумбе возле дивана, в верхнем ящике. Что там еще… — Какаши озадаченно нахмурился потирая пальцами лоб. — А, да! игрушки по всей квартире разбросаны, извини, что так, — неловко рассмеялся, цепляясь пальцами за край остро торчащего уха. — Да все в порядке, Какаши-сенпай, не переживайте так, — Ирука добродушно хмыкнул, склоняя голову к правому плечу. — Все будет в порядке. Думаю, мы с Наруто подружимся. Какаши взволнованно, нервно вздохнул, дерганно прикрывая глаза, провел ладонями по лицу и тихо встал. — Спасибо тебе большое, Ирука, правда. — Да не за что пока, сенпай.