Охотник и демон

История мондштадского охотника уже успела позабыться в памяти людей. Но в бессмертной памяти нечисти гибель одного из сильнейших господ была свежа как вчерашний день. Волки, духи деревьев Вольфендома и сорок легионов других его прислужников, потеряв хозяина, разбрелись по свету, распространяя весть. Последовавшие за этим хаос и борьба за освободившийся престол не были чем-то новым для прислужников зла, однако в этот раз было кое-что еще, что до сей поры было незнакомо нечисти. И то был страх пред человеком, что сразил великого Аамона*. Прошло уже больше десяти лет, как Дилюк оставил родные земли и отправился в свое скитание длинною в жизнь. Теперь походная сумка и меч были его домом. Годы добавили седины в его волосы и морщин на лицо, пусть он и был еще относительно молод, но ремесло охотника на нечисть никогда не было простым. На этот раз случай привел его в небольшую деревню в Фонтейне под названием Бокер. До него дошли слухи, что здесь неподалеку обитала колдунья-прорицательница, которая иногда, как шептались, баловалась наведением порчи. Сам Бокер был ничем не примечателен – обычное для Фонтейна селение со скромной церковью и малообразованным людом, который всю свою жизнь занимался всего двумя вещами: днем работал в поле, а вечером пил в таверне. В последнюю Дилюк и направился. Если нужна информация – иди в таверну. — Комнату на две ночи, — сказал Дилюк, снимая пологую шляпу и кладя ее на барную стойку. Мужчина по другой стороне бара, являющийся, судя по всему, хозяином таверны или старшим сыном оного, окинул охотника подозрительным взглядом. — Деньги вперед, — безапелляционно сказал он. — Восемьсот мора за ночь. — На входе было написано о четырехстах, — поднял бровь Дилюк. — Это для местных. С каких пор местным нужна комната в таверне, подумал охотник, но не стал продолжать спор и достал из кошеля требуемую сумму. — У вас есть виноградный сок? — спросил он, кладя монеты на стойку. — Здесь тебе не Мондштадт. Дилюк, которому порядком надоели одни и те же сценарии в каждой деревне, в которой ему доводилось останавливаться, устало выдохнул. Конечно, бывали исключения, но это касалось поселений, которые находились на пути торговых маршрутов; Дилюка нечасто забрасывало туда. — Тогда чашку черного кофе. С этим проблем нет? С этим проблем не было – кофе в Фонтейне было сродни вину в Мондштадте. Когда Дилюк получил свой обещанный напиток, он добавил в него сахара и размешал. — Ну и извращенец, — раздраженно фыркнул хозяин таверны и добавил, поймав вопросительный взгляд Дилюка: — Кофе с сахаром – отрава для вкуса. — Возможно. Но сахар дает дополнительную энергию, что мне необходимо для работы, — вступил в разговор Дилюк. — Что за работа такая у странника? — Я ищу кое-кого. — Далеко тебя занесло, — отметил хозяин таверны, без труда определивший по акценту и желанию виноградного сока происхождение охотника. — Сомневаюсь, что ты найдешь здесь кого-то примечательного, за кем стоило идти на другой берег Тейвата. — Вообще-то как раз наоборот, — сказал Дилюк, стараясь сохранять нейтральность тона. — В Локирке мне сказали, что здесь недалеко живет женщина, способная читать судьбу. Мрачная тень легла на лицо хозяина таверны, однако он попытался скрыть это изменение в настроении, взяв в руки бокал и принявшись протирать его. — Глупости, никогда о подобном не слышал. Дилюк знал, что все не будет настолько легко. — Ты уверен? Потому что я уже очень давно ищу кого-нибудь, способного предсказать судьбу. Мой господин в Мондштадте отправил меня с этим заданием, и уже как второй год я слоняюсь по Тейвату вдали от своей семьи в поисках человека с такими способностями. — Тебе стоило спрашивать об этом в Сумеру, — невозмутимо ответил на это хозяин таверны. — Я уже был там. К сожалению, это не принесло никаких плодов, — Дилюк немного склонился к мужчине и, понизив голос, добавил: — Их оракулы слишком религиозны и не признают праздное предсказание будущего. С этими словами он вновь выпрямился и непринужденно поднес чашку кофе к губам для глотка, словно только что и не говорил вещи на грани с ересью. Хозяин таверны беспокойно сжал губы, смотря куда-то в пустоту. Было очевидно, что он знал, о какой предсказательнице говорил Дилюк, в противном случае он бы мгновенно среагировал на его неблаговидные слова. Даже если он так в итоге и отреагирует, момент был упущен – его секундное молчание дало больше, чем его слова. Однако хозяин таверны не стал нагонять на себя напускное раздражение и, воровато оглядевшись, сказал полушепотом: — Я ничего не знаю, странник. Как и любой другой местный. Но есть один человек, кто может ответить на твой вопрос. Дилюк понял, что тот имел в виду между строк – вполне вероятно, что предсказательница, ведающая также и в порче, заклинала своих клиентов хранить молчание о ее личности. Дилюк осторожно кивнул хозяину таверны. — Обратись к пастору. На этом хозяин таверны замолчал и больше не произнес ни слова, как будто боялся, что ненароком навлечет на себя гнев колдуньи дальнейшим разговором с охотником. Дилюк был только доволен, он никогда не был любителем пустой болтовни и использовал всю эту клоунаду лишь для того, чтобы добыть информацию. Идти к пастору было уже поздно, так как он прибыл в деревню под вечер, поэтому он решил отложить поход на завтра. К тому же, он устал после дня дороги, и немного отдыха ему бы не помешало, потому что грядущий день обещал быть непростым. Без спешки допив кофе, он оставил несколько монет и, забрав со стойки свою пологую шляпу, поднялся наверх к комнатам. *** Проснувшись с восходом солнца, Дилюк обулся, накинул черное потрепанное за годы пути пальто и, на мгновение задумавшись, взял с собой походную сумку – он не был уверен, что вернется сюда на вторую ночь. Закрепив меч с бока сумки, он кинул короткий взгляд на поддернутое рассветом небо за окном и после спустился вниз. За стойкой стояла немолодая женщина – возможно, жена хозяина – и за несколько монет подала охотнику ячменную кашу с яйцом и чашку черного кофе со сладкой булочкой из слоеного теста. Когда с завтраком было покончено, он покинул таверну и, надев шляпу, направился к церкви, что располагалась в самом центре деревни. Уже у входа охотник окинул ее хмурым взглядом, пребывая в мрачных мыслях. С того самого дня, как Дилюк убил демона, вид церквей вызывал у него только привкус пепла во рту. От подчеркнутой величественности сооружения, будь то даже самая простая деревенская церковь, его воротило и хотелось поскорее отвести взгляд. А распятие – символ жертвенности и праведности – казалось ему тягостным и грозным напоминанием о безнадежности его существования. Спустя какое-то время, когда у него выдалась возможность серьезно поразмыслить о том, что открыл ему демон в своем последнем откровении, охотник навсегда снял свое распятие с груди, которое носил с рождения, и теперь хранил то в кармане пальто, пользуясь им исключительно в качестве оружия против нечисти. Несмотря на то, что сила распятия, как и любых освященных предметов, напрямую зависела от силы веры ее владельца, его распятие продолжало работать. Это было похоже на очень неудачную шутку, считал Дилюк. Ведь это было знамением того, что боги не отвернулись от него, невзирая на его грехи и на его самоотречение, и иногда, в особо темные дни, это разрывало охотнику сердце. Дилюк выдохнул, смиряясь с необходимостью зайти в церковь, и открыл тяжелую дверь. Еще было рано, но одинокий старик-пастор уже был на ногах и неторопливо зажигал свечи у алтаря. Заслышав звук открывающихся дверей, он на мгновение остановился и посмотрел на посетителя, а затем вновь вернулся к свечам. — Здравствуй, странник, — сразу понял он, что Дилюк был не из местных, что не было удивительно, учитывая, насколько маленькой была деревня, и что за спиной у Дилюка висел двуручный меч, подобный которому едва ли кому здесь довелось держать в руках за всю их жизнь. — Пришел получить благословление в дорогу? Дилюк прошел меж скудного ряда скамеек и остановился у ближайшей из них к алтарю, положив руку на деревянную спинку. — Нет, я здесь по поводу колдуньи. Пастор нахмурился, отчего его морщинистое лицо стало еще старше. Прекратив возиться со свечами, он повернулся всем телом к Дилюку. — То, зачем ты ее ищешь, есть зло и грех, и всякий будет проклят после встречи с ней, — с осуждением сказал пастор. — Если бы я искал ее ради бесполезного предсказания, то я бы не заявился сюда. Пастор, казалось, немного смягчился, но не потерял бдительности. — Никто здесь тебе ничего не сказал, ибо все они под ее заклятием. Вот ты и пришел ко мне от безысходности. — Это правда, — согласился Дилюк. — Но вовсе не потому, что мне нужны ее услуги. Я охотник на нечисть и охочусь за тем, кому прислуживает эта колдунья. Пастор трижды перекрестился: один раз за себя, второй раз за церковь, а третий раз против охотника. Дилюку был знаком этот жест – так некоторые особо боязливые служители богов огораживали «замаранных» скверной охотников от храма и себя. — Ее хозяин должен быть силен, раз колдунья лишь толикой его силы способна держать под контролем весь Бокер. Это может стать смертельным испытанием для тебя, охотник, — уже более спокойно сказал пастор. — Не беспокойтесь за меня, пастор. Лучше побеспокойтесь о праведности ваших прихожан, — не без осуждения сказал Дилюк. — Да… — печально выдохнул пастор, признавая свою провинность. — Я здесь один и слишком стар, чтобы бороться с влиянием злых сил на души людей. Дилюк оставил его слова без внимания. — Где живет колдунья? — К северу от деревни, там, где начинается лес, — с печальным вздохом сказал пастор. — Иди вдоль дубов и рано или поздно выйдешь к ее дому. Постарайся не оставаться в этом лесу ночью. В темное время суток там просыпаются нимфы, что огоньками увлекают случайных путников, и те уже не возвращаются. — Понял. Спасибо за информацию, пастор, — кивнул Дилюк и развернулся, чтобы покинуть церковь. — Подожди, охотник. Дай мне задать тебе один вопрос. Дилюк остановился. — Ты случаем не тот самый охотник? Дилюк повернул голову, и острый взгляд алых глаз пронзил пастора. — Для обычного пастора ты слишком много знаешь и слишком много болтаешь, — пригрозил ему Дилюк, который сразу понял что к чему. Пастор боязливо отступил на шаг назад, но охотник ничего ему не сделал и только возобновил свой путь к выходу. *** Уже на северной окраине Бокера Дилюк нашел упомянутые дубы, которые грядой уходили вглубь леса. Он поднял один из дубовых листьев с земли и потер его в руках, отмечая не типичную для такого времени года свежесть листьев. Видимо нимфы, о которых говорил пастор, жили в этих деревьях, тем самым питая их магией и поддерживая свежесть зелени. Для пущей убежденности, он достал из кармана свое распятие и приложил его к листу. Очищенный от магии лист мгновенно усох, принимая свою истинную форму. Впрочем, нимфы волновали его сейчас не так сильно – он сможет разобраться с ними, как только найдет их хозяина. И им была явно не колдунья, о которой спрашивал Дилюк. Людям не дано управлять нечистью, и если колдунья действительно была человеком, то значит этими нимфами повелевал кто-то другой. Вероятнее всего тот, кто также являлся и хозяином колдуньи. Через пару миль дубы вывели его к узкому ручью, по другую сторону которого была небольшая поляна, и на самой поляне стоял крохотный деревянный дом. Вокруг дома пышно росли цветы и фруктовые деревья, очевидно, тоже подпитываемые магией. Дилюк принюхался, пытаясь идентифицировать, чем пахла эта магия. Нарцисс и альбедо. Догадываясь, что его присутствие уже могли заметить еще даже на подходе к лесу, он пересек ручей, не жалея кожаных сапог, и направился к дому, только на всякий случай взяв в руки меч. Оказавшись у дверей, он постучал в них. Как ни странно, двери почти тут же открылись, и охотник увидел стоящую в проходе девушку с темными волосами, уложенным в два длинных хвоста, и в синем платье, юбка которого была задрана спереди выше колен и фиксировалась в таком положении парой ремешков. — Ну, здравствуй, возлюбленный демона, — с радостной улыбкой поприветствовала она его. — А я все гадала, когда же ты придешь ко мне. Ты так неуверенно топтался у ручья, что я уже думала, что ты не решишься зайти ко мне. Дилюк вздрогнул от ее обращения к нему, которое мгновенно принесло за собой ворох воспоминаний, о которых Дилюк старался не думать без нужды. Их многочисленные поцелуи и прикосновения, раскаяния и благодарности, единственную ночь, что они разделили вдвоем, сострадание охотника и любовь демона. Все это тяжелым камнем лежало где-то глубоко в душе Дилюка, как напоминание о его наивности. Никак не ответив на ее слова, охотник бесцеремонно вошел в дом, толкнув плечом колдунью, и осмотрел комнаты, убеждаясь, что они были одни. По крайней мере, никого в человеческом или животном обличие. — Эй! Это вообще-то некультурно! — возмутилась колдунья. — Нельзя так вламываться к девушке. Тебя совсем манерам не учили? Дилюк проверил окна, что выходили на заднюю часть поляны – тоже никого – и только потом обратил внимание на колдунью. — Если тебя так заботят манеры, то стоило подумать о своей юбке, — сухо сказал он, опуская меч. — Что, нравится? — игриво хихикнув, пококетничала она ногами. — Где твой хозяин? — вместо ответа спросил Дилюк. — Подожди-подожди, не так быстро, — прикрыв за охотником двери, сказала колдунья. — Я Мона. Дилюк холодно посмотрел на протянутую ему для поцелуя руку. Колдунья по имени Мона выждала какое-то время, но после все же опустила руку, однако она никак не смутилась полученному отказу и все продолжала приветливо улыбаться. Дилюк не мог понять, было ли ее поведение наигранным, или она действительно была рада его увидеть. Наверное, оба варианта сразу, заключил он. Охотник успел привыкнуть к тому, что многая нечисть и ее прислужники часто любопытствовали посмотреть на него, убийцу демона; правда, немногим после такой встречи удавалось выбраться живым. — Может, все-таки скажешь, как тебя зовут? Или тебе больше нравится обращение «возлюбленный демона»? — Мне все равно, — выдавил Дилюк, не желая поддаваться на провокации. — Ну, хорошо, возлюбленный демона, — подразнила она его и уселась за обеденный стол. — Прошу, присаживайся. Охотник помешкал, но в конце концов сел за противоположную сторону стола, оперев меч о стол. Мона тут же поставила перед ним чашку кофе на блюдце, идентичную той, что стояла и перед ней, и подняла платок, укрывающий вазу со слоеными булочками. — Угощайся, — сказала она и взяла одну из булочек. — Мы можем это сделать по-плохому или по-хорошему, — начал Дилюк, не притронувшись ни к кофе, ни к сладостям. — Где твой хозяин? — Какой же ты черствый… И как он умудрился в тебя влюбиться? Хм, может, ему как раз такие и нравились? — рассуждала вслух Мона. — Ах, а может ты хорошо целуешься? Читала в одной книге, как героиня влюбилась в мужчину только из-за того, что тот был настоящим профессионалом в постели. — Заткнись, — едва сдерживая гнев в голосе, холодно сказал Дилюк. Колдунью это только позабавило, но она больше не стала продолжать выводить Дилюка из себя, по крайней мере не в этом русле. — Я так много слышала про тебя, возлюбленный демона. Прошу, расскажи, как ты его убил! Мне так интересно. Я столько всего слышала, что голова идет кругом. Домыслы почти невозможно отличить от реальных фактов. Правда, что ты смог узнать его настоящее имя? Говорят, он убил кого-то важного тебе, и в гневе ты обрел силу, что способна уничтожить падшего бога. Можешь ли ты тогда с этой силой убить самих божеств? Еще я слышала, что ты заключил с ним договор. И если это правда, то ты единственный человек за все тысячелетия, кому удалось избежать пленения души! Дилюк устало потер глаза в попытке унять раздражение. Он не хотел причинять девушке вреда, потому что та хоть и была орудием зла, все еще оставалась человеком. А Дилюк старался не убивать людей, пока те открыто не нападали на него. Это осталось одним из немногих принципов, которого он старался придерживаться. А все из-за того, что много лет назад он не смог уберечь жизнь одного конкретного человека, который был убит только за то, что тот потенциально мог причинить ему вред. Единственный грех, который он пытался искупить. — Ладно, — перебивая Мону, сказал он. — Ты хочешь знать правду? Давай заключим соглашение. Одна моя правда в обмен на одну твою. Мона выглядела немало удивленной от предложения охотника. А когда до нее дошел смысл его слов, ее глаза хитро блеснули. — О, соглашение... ты звучишь почти как демон. Мне это нравится. Я согласна на это. Только одно «но». Я не могу напрямую ответить на твой предыдущий вопрос. По рукам? Видимо, как догадался охотник, заклятие молчания было наложено и на саму колдунью, чтобы она не смогла выдать своего хозяина. — Никаких рукопожатий, — холодно ответил Дилюк. — Только устное соглашение. — Но если у нас нет физического доказательства сделки, то мы ни к чему не обязаны, — растеряно сказала Мона. — Верно. Мона на некоторое время задумалась, но в конце концов кивнула, принимая условия. — Тогда я первая! — тут же воскликнула она, стоило Дилюку снять свою шляпу и положить ту на стол. — Как ты убил его? — С помощью стилета, на лезвии которого было написано его имя задом наперед, — ответил Дилюк. — Какие условия твоего договора с твоим хозяином? — Его сила читать судьбы в звездах в обмен на мою душу, и взаимное не причинение вреда. Он правда убил дорогого тебе человека? — Да, — коротко ответил Дилюк. — Эй! Мне нужны детали! — О них ты не спрашивала, — безразлично пожал плечами охотник. — Если у тебя есть только сила предсказывать будущее, откуда заклятие молчания на жителях Бокера? — Мой хозяин обучил меня этому по собственной воле. Хотя скорее у нас было что-то в духе такого же соглашения, которое связывает сейчас нас. Взамен я вырастила для него этот прекрасный сад у дома. Что тот человек значил для тебя? — Я был в нее влюблен, — спокойно сказал охотник, однако эти слова дались ему отнюдь не так легко. — Обязана ли ты защищать своего хозяина, если он этого потребует? — Нет, по крайней мере по договору я этого не обязана. Но не знаю, способен ли он подчинить мою волю при случае, — сказал Мона, делая глоток кофе. — Ты полюбил демона в ответ? — Нет. — Как жестоко! — воскликнула Мона, прикрывая рот рукой от жалости к демону, которого она никогда не видела. Дилюк отвел взгляд в сторону. Он не желал оправдываться в этом, особенно перед случайным человеком, который, вероятно, вскоре также умрет от его меча, стоит колдунье сделать шаг против него. Единственный, кому могли быть важны его оправдания, уже давно умер, обратившись в червей. Дилюк полагал, что тот всегда знал мысли охотника на этот счет и принимал их. И этого было достаточно для них обоих. — К какому типу нечисти относится твой хозяин? — продолжил Дилюк. — Суккуб, — не скрывая, ответила Мона. — Тогда что ты чувствуешь к демону? Сейчас, спустя столько лет. — Злость, сострадание, уважение, — ответил Дилюк через некоторое время раздумий, в которых тщательно пытался нащупать и фрагментировать чувства о давно ушедших днях. Когда-то он бы добавил в этот список еще гнев, ненависть и печаль, но ненависть ушла довольно быстро, огонь его гнева перегорел, а печаль сменилась принятием своей судьбы и участи демона. — Твой хозяин может слышать тебя сейчас? — Уважение? Что же между вами случилось, что ты стал вдруг уважать демона, будучи охотником? — колдунья вернулась к ответу Дилюка, но тот только отрицательно покачал головой, и Мона раздраженно цыкнула, отвечая на чужой вопрос: — Точно не знаю, но скорее всего он слушает. Ну, так что? За что ты его уважаешь? — За его смиренность, преданность и попытку измениться. В каком обличии к тебе явился хозяин после его призыва? — Женщины-суккуба на верблюде. А какой договор ты заключил с ним? — У нас не было договора. — Что? Вот черт, я проиграла спор с нимфой, — обиженно стукнула она кулачком по коленке. — У тебя есть ладан? — вдруг спросил Дилюк. — А? — растерялась Мона от такого простого вопроса. — Да, где-то был. Она поднялась со стула, демонстрируя в очередной раз свои непокрытые ноги, и развернулась к шкафу за ее спиной, который был завален различным хламом. Дилюк немного удивился, что Мона так быстро решила помочь ему и самостоятельно достать ладан, потому что это явно не входило в их соглашение. Хотя у него имелись подозрения на счет колдуньи и ее наигранно-наивного желания помочь ему. Дилюк не стал озвучивать свои мысли на этот счет, принимая правила избранные колдуньей. Тем временем, не отрываясь от поисков, Мона спросила: — Что тогда вас связало изначально, что ты, охотник, решил вступить с ним в контакт? — Он предложил мне оружие, которое было способно убить его в обмен на то, чтобы я стал его собеседником. Но это не было договором, лишь обещанием совести. У тебя есть свечи? — Да, — сказала Мона, наконец, найдя ладан и передав его охотнику, и тут же принялась искать свечи. — Если это обещание не было ни кем гарантировано, почему же тогда демон до конца следовал ему? Приняв ладан, Дилюк поднес его к свече над столом, чтобы немного растопить смолянистые кусочки. — Потому что он играл по правилам, пока я играл по правилам. В отличие от большинства нечисти, Кэйя был способен держать свое слово и без дополнительных контрактов, был справедлив с теми, кто отвечал тем же, и закрывал глаза на прочие провинности, — растягивая время в ожидании, пока плавились кусочки ладана, сказал Дилюк. — Кэйя? — в замешательстве спросила Мона и протянула Дилюку груду свечей. Дилюк смутился. Он уже давно избегал называть его так даже в мыслях, потому что это задевало те воспоминания, о которых он не хотел думать… когда в порыве нежности или изумления он звал его по имени. И теперь, отвлекшись на другую работу, имя невольно соскользнуло с его языка. — Этим именем он просил к нему обращаться, — сказал Дилюк, принимая свечи из рук колдуньи. Он быстро пересчитал их – двадцать шесть штук – и в мрачных чувствах похвалил смекалку колдуньи и пожалел ее за ее глупость. — Можешь зажечь свечи? — Да, могу, — кивнула Мона и начала делать то, о чем ее попросили. — Вы занимались любовью? Растирая масло ладана по полу напротив стола, охотник тяжело вздохнул. Его раздражало, что колдунья выспрашивала его о подобных деталях, словно читала очередной книжный роман. И возможно при немного других обстоятельствах он не стал бы ей отвечать, но сейчас колдунья помогала ему, и охотник знал, что за эту помощь той придется дорого заплатить. И поэтому он не хотел ей грубить. — Да. Один раз. Я… сам предложил ему это. Я тогда впервые понял, что он на самом деле хотел… исполнять молитвы людей, как и всякий бог. Тогда осознание этого осчастливило меня, и в благодарность я захотел осчастливить его в ответ. Дилюк не озвучил, что использовал это, чтобы заставить демона покаяться. — Кажется, я начинаю понимать, почему он в тебя влюбился, — на выдохе сказала Мона, расставляя свечи на обмасленный охотником пол. — Ты… пытаешься понять. Не только сухие причины, но и чувства. Наверное, он очень ценил это. Прости, что назвала тебя черствым, ты не такой. Нет, он был именно таким, угрюмо думал Дилюк, дорисовывая извлеченным из кармана пальто мелом руны призывного круга, и мысли его крутились вокруг колдуньи и пастыря. — Спасибо, — сказал он вместо этого. — Мой черед. Какое имя призыва у твоего хозяина? Он посмотрел на колдунью, и их взгляды встретились. Приготовления для призыва суккуба, с которым Мона заключила контракт, были почти окончены. Все эти приготовления и шарады служили лишь одной цели – уничтожить хозяина колдуньи. Дилюк расспрашивал о нем, чтобы выяснить, о какой именно нечисти шла речь, в каком порядке расставить свечи, и какие начертить руны для круга. И Мона этому только способствовала, видимо, уже давно задумавшись избавиться от контракта, которым она связала себя с нечистью. Но так как по контракту она не могла идти против своего хозяина, ей нужен был кто-то, кто не был скован в действиях. Им и стал охотник. Колдунья мягко коснулась щеки Дилюка. И он не стал отстраняться. Ее губы растянулись в улыбке, что выражала безмолвную благодарность, и вскоре она убрала свою руку. — Рэйндоттир, Рэйндоттир, Рэйндоттир,… — начав ритуал призыва, вторила себе Мона. Дилюк встал по другую сторону призывного круга, чтобы оказаться за спиной суккуба, когда тот будет призван. В одну руку он взял освященный серебряный кинжал, испещренный божественными рунами, потому что махать двуручным мечом в крохотной комнате не было никакой возможности. А другой сжал пергамент, на который несколько дней назад нанес особыми освященными чернилами печать с глифами. Когда Мона отчитала его имя пятьдесят шесть раз, пламя свечей раздулось, устремляясь вверх к потолку, а комната наполнилась ароматами нарцисса и альбедо. Яркое пламя на мгновение ослепило Дилюка, но он услышал верблюжье чавканье и низкий женский бас, звучащий подобно горну. — Мона, что ты натворила?! В этот момент Дилюк рванул вперед, поднося пергамент к звериной ноге суккуба. Стоило рисунку печати соприкоснуться с кожей, как суккуб яростно заверещал и закорчился в муках. Дергаясь и мечась, он рухнул со своего верблюда, и охотник тут же сел поверх него, придавливая его к полу, и направил острие кинжала к груди суккуба. — Назови себя! — потребовал охотник. На секунду он убрал печать, что прижимал к телу нечисти, чтобы дать тому возможность ответить на его вопрос. Суккуб перестал кричать и несколько мгновений пытался прийти в себя. — Назови себя! — повторил Дилюк. — Ах, возлюбленный демона, это ты~ — переводя дыхание, сказал суккуб женским голосом. — А я все ждала, когда же увижу тебя. Хочешь, я предскажу твою судьбу?~ Дилюк опять поднес пергамент с печатью, на этот раз ко лбу суккуба. Очередной пронзительный вопль сотряс воздух. — Имя, — потребовал Дилюк, убирая печать. — Мона, ты– Дилюк не дал ему возможности договорить, опасаясь, что тот расскажет правду колдунье, и вновь воспользовался печатью. — Ты лишь ничтожный суккуб! — прокричал Дилюк, стараясь перебить чужие вопли. — Мне ничего не стоит убить тебя и без твоего имени. Но я даю тебе возможность выбрать, как тебе умереть. С достоинством или с унизительным поражением в бою. Выбирай! И тогда пламя, что терзает твое существо, угаснет, и ты обретешь покой, который так жаждешь! Дилюк еще какое-то время подержал печать и после убрал ее. Суккуб вымученно выдохнул, высвобожденный от мук. — Имя… я выбираю имя, — задыхаясь, сказал суккуб. — Но прежде… позволь задать тебе вопрос, возлюбленный демона. — Говори, — сказал охотник. Суккуб молчал некоторое время, чтобы отдышаться, а после, словно собравшись с силами, с ненавистью посмотрел на Дилюка, и на его губах появилась ехидная усмешка. — Как думаешь, с каким отвращением наблюдали за тобой боги, когда демон раздвинул перед тобой ноги?~ — Нет, охотник! Стой! — закричала Мона, ринувшись к нему, но было уже поздно. В порыве ярости Дилюк вонзил кинжал в сердце суккуба, позабыв об имени, позабыв об обещании достойной смерти. Раздался грохот – Мона замертво упала на пол рядом со своим умирающим хозяином. Суккуб окинул ее глубоко печальным взглядом и с той же скорбью в лице вновь посмотрел на охотника. — Ты… обманул меня, — тяжело сказал он. — За это ты умрешь ни с чем..., в вечных скитаниях и одиночестве… оставшись безвольным оружием богов и… пленником своего демона. Это твоя судьба. Дилюк одарил суккуба суровым взглядом. — Я и так это знал. На этом силы оставили суккуба, и его тело обратилось в червей. Дилюк убрал кинжал в ножны. Его взгляд упал на тело Моны. С самого начала он знал, что ее жизнь оборвется вместе с жизнью ее хозяина. Если бы только от контракта можно было избавиться так легко, как она считала… В момент заключения контракта ее душа стала собственностью суккуба, и все, что сдерживало суккуба от полного контроля над ее душой – физическое тело. Но так как ее душа уже была частью суккуба, то со смертью суккуба, погибла и сама Мона. Пастор из церкви, как подозревал Дилюк, тоже. Возможно, именно об этом пытался рассказать колдунье ее хозяин. Он расстегнул ремни, что удерживали ее задранную юбку, и расправил ткань, укрывая ноги. Осторожно пригладив ее растрепавшиеся хвостики темных волос, Дилюк сложил ее руки на груди и закрыл веки. Пусть душа Моны навсегда исчезла, но он не сможет простить себе, если не похоронит ее, как подобало человеку, тем более что сюда почти никто не ходил. *** Ближе к сумеркам он, разобравшись с нимфами в деревьях, вернулся в Бокер, где ему довелось издали наблюдать, как вокруг церкви столпилось небольшое количество зевак, и два человека вытаскивали через двери тело пастора – еще одного человека, заключившего контракт с суккубом. Дилюк догадывался об этом, потому что для непричастного пастора тот знал слишком много и не был подвержен заклятию молчания Моны. Дилюк честно не желал их смертей. Он не знал, какие мотивы привели их к суккубу, ровно как не знал, насколько много те сотворили зла. Но он должен был убить суккуба, чего бы ему это не стоило – борьба с нечистью единственное, за что он цеплялся в эти годы. И к сожалению, эта борьба стоила им жизни. Зато теперь их души исчезли в забвении, и, возможно, это было лучше, чем вечные стенания в услужении суккуба. Охотник вернулся в таверну, где у него была оплачена еще одна ночь. Утром следующего дня он покинул Бокер, пряча от рассветного солнца глаза в тени своей шляпы. Впереди его еще ждала дорога длиною в жизнь.