Валинорские беседы

      Давно уже было темно, когда Амариэль, тихо приоткрыв дверь, скользнула в спальню. День выдался непростой, она вынуждена была остаться с королём Тинголом и его советниками на некоторое внеурочное время, оставив жену наслаждаться свободой.       Арвен лежала с закрытыми глазами, дыша размеренно и ровно, но учитывая, что она хорошо была осведомлена о предстоящем наказании, вряд ли спала.       — Всё, Арвен Ундомиэль, отомри, — неприметно улыбнулась Мари, приземляясь на край кровати. — Нет нужды притворяться.       — Я не притворяюсь, — пробормотала принцесса Нолдор, развернувшись и положив голову ей на колени. — Я успокаиваюсь.       Амариэль с тихим, слегка насмешливым мурлыканьем принялась перебирать смоляные пряди принцессы Нолдор.       — Ты ведь меня не боишься, meleth nin? — спросила она. Даже сотню раз до этого получив вполне определённый ответ, она никогда не переставала спрашивать: это было слишком важно, чтобы в какой-то момент просто оставить позади.       — Нет. Ты, Мари Трандуилиэль, моя величайшая драгоценность. Я люблю тебя.       — Лесть приведёт тебя к очень многому, — тонко улыбнулась Мари, наклоняясь, чтобы разделить с ней осторожный поцелуй.       — Даже не сомневаюсь. Однако, она ещё никогда не спасала меня от твоих наказаний, не так ли? — горестно вздохнула Арвен.       — Боюсь, что так. То, что ты сказала, было просто мерзко для принцессы Имладриса, — притворно скривилась Мари.       — И это говоришь мне ты…       — Какой народ — такой правитель. И наоборот. А потому, я бы даже глазом не моргнула, если бы ты сказала это в обществе лесных эльфов, клянусь! Но для Нолдор, дорогая, ты произнесла неприемлемые вещи.       — А если они это заслужили?..       — О, я знаю, они действительно заслужили… Помнишь, как лет пятьсот тому назад я сочинила в зале огня такую поэму, что свидетели из Нандор меня потом едва ли не на руках носили, а вот твои родичи…?       — Конечно помню, — озорно усмехнулась Арвен. — Это был первый раз, когда ты привлекла моё полное и безраздельное внимание.       — И, к сожалению, также внимание моего брата, — фыркнула Амариэль. — Угадай, что мне за это было.       — Могу себе представить. Ну… Давай покончим с этим побыстрее?..       Мари тихо рассмеялась, выскользнула из объятий своей принцессы, мягко толкнула её, переворачивая на живот, и подняла подол накрахмаленной ночной рубашки, обнажая белоснежную попку. Арвен уткнулась лицом в подушку, отчаянно покраснев от никак не становившегося привычным смущения.       — Как прикажет моя леди.       Первый шлепок упал на бледную кожу, мгновенно окрасив её нежно-розовым, и Нолдиэ тихонько захныкала. Она никогда не была особенно терпима к боли.       Но Амариэль достаточно хорошо знала её, её предел, и была осторожна, так что не могла — и в первую очередь не хотела, — причинить ей вреда. Ведь боль и вред не всегда идут рука об руку. Она говорила негромко и размеренно, не прекращая порки, и даже если Арвен была слишком сосредоточена на других вещах в этот момент, присутствие её любимого голоса всё-таки давало ей ощущение безопасности, даже когда она начала извиваться и плакать в полный голос.       — Я научилась сдерживать свои порывы, хотя и умею сердиться значительно лучше тебя. Постарайся немного. Арвен, я хочу, чтобы ты помнила о вежливости. Всегда есть исключения, но ты принцесса Нолдор и также принцесса лесных эльфов.       — Д-да, Мари! — пробормотала Арвен между тихими всхлипами. — Прости, прости, прости! Я н-не…       — Моя милая принцесса, ты знаешь, что была прощена ещё до того, как я в первый раз занесла руку. Просто прими это. Нам немного осталось.       — Всё, всё, принцесса, — шепнула Мари через несколько минут на ушко тихо плачущей Арвен, тут же одарив принцессу Нолдор едва ощутимым поцелуем. — Всё закончилось.       — М-мне жаль, — в последний раз всхлипнула Нолдиэ, вскинув полный раскаяния взгляд. — Я знаю, что не должна была так говорить… Правда, Мари…       — Тссс, я знаю, — покачала головой Амариэль, и тонкая озорная улыбка снова скользнула по её губам. — Теперь, прости за твою попку, милая.       Арвен могла только смешливо фыркнуть в ответ, поправляя рубашку, и, снова скользнув к Мари, положить голову ей на колени. Иногда в обществе её принцессы невозможно было сохранять серьёзность, и за это она всегда была очень признательна.       — Я переживу.       — О, в этом сомнений не было! Итак, милая, чем мы сегодня ночью занимаемся?       — М-м-м… Спим?       — Ответ неверный, сна ни в одном глазу.       — Ну, это у тебя, — ухмыльнулась Арвен — и тут же громко зевнула в подтверждение своих слов. Но поскольку Амариэль мгновенно надулась, вынуждена была сдаться: — Хорошо, хорошо, я не сплю! Послушай, моя леди… Прежде чем мы займёмся другими интересными вещами, может быть, ты соблаговолишь припомнить и прочесть мне вышеупомянутую поэму?       Принцесса Нандор удивлённо вскинула бровь.       — Ты уверена, что хочешь ещё раз услышать пощёчину твоему народу? Я слишком хорошо помню, как ты была расстроена, услышав её впервые…       — Я хочу услышать твоё стихотворение, meleth nin. Только и всего.       — Хм… Ну хорошо.       Амариэль проницательно взглянула на неё, а затем повернулась к окну, начиная читать ровно, ритмично, устойчиво, чтобы Арвен могла увидеть прямо перед собой и стройные ряды Лихолесских воинов, и блеск стали, и цвет крови, и тех, кто стоял безразлично в стороне, сложив за спиной руки. Её бледное лицо, казавшееся в свете луны почти призрачным, было бесстрастно, но голос звенел отголосками ярости многих сотен лет войны. Которую она пережила. Прошла. На которой так долго сражалась, и в которой, наконец, победила…       Они так сильно поссорились после того, как юная капитан Амариэль прочитала это стихотворение в Зале огня, не обращая никакого внимания на то, кто что подумает, и желая только ужалить побольнее… Иногда Нолдор нужно было ужалить. Но Арвен злилась. На себя, на свой народ и, надо признать, на бестактную Мари Трандуилиэль! Но о том, чтобы привить ей некоторое чувство такта, позаботился Леголас, и когда причин злиться ни у одной из них не осталось, они разделили свой первый поцелуй.

Я умирала тысячу раз, по тысяче разных причин. Вы не сводили с меня глаз, повторяя строку за строкой: Если опять ей конец, значит, она не способна на жизнь; Видимо, слишком слаба; видно, пора ей на вечный покой. Я много дней жила — и каждый день я видела Смерть. Смерть, касаясь меня, оставляла глубокий, уродливый шрам. Шрам отдавался тупой болью ещё очень много лет, Но я снова и снова говорила Смерти, что так свою жизнь не отдам. Мой лучший друг — темнота бесконечная, сестра любимая — боль, Такая сильная, что ни один из нас не сможет её превозмочь. Просто позволь отдохнуть, сестра, просто вдохнуть позволь… Разочарованье заходит выпить вина со мной каждую ночь. Я пью вино с разочарованием, и горечь всегда на губах. Это ужасная, уродливая, всеобъемлющая вина, Которой, я знаю, не видите вы, не знаете. Так, Вы можете хохотать и наслаждаться зрелищем сполна. А зрелище это и правда прекрасно. Смотреть, как горит мир, Конечно, занятно; конечно, всё ясно: мы просто играем в боль. Мы лишь притворяемся, делаем вид, что сердца наши стёрты до дыр. Огонь вокруг нас сужается. Постой, лишь вздохнуть позволь… Я улетала в пропасть тысячу раз — ещё один раз, Может быть, станет последним, и наконец, получу я покой. Вы смеётесь все эти годы, правда, не поднимая глаз, И лучше уж я упаду в темноту, чем при свете буду такой.