За исключением облаков

Тысяча листков для оригами. Какого хрена? Да знаю я, что дэцэпэшникам полезно, развивает, укрепляет, траля-тополя… Но у меня с руками все нормально, и я уже не ребенок, чтобы развлекаться всякой мутотенью со складыванием бумажек. Кто вообще собирает эти гуманитарные посылки? Лучше бы вместо пачки бесполезной макулатуры положили что-то дельное. Я бы не отказался от ноутбука. Или хоть телефона поновее. А то мой тыщу раз уроненный смартфон с битым стеклом давно уже просится на помойку. Но у матери на такую покупку денег нет, и в обозримом будущем не предвидится, потому молчу и юзаю, что имею. Трещина мешает рассмотреть, как нужно сгибать листок. Да еще и голос, слышимый из форточки, отвлекает. Я никогда не видел хозяина этого голоса, да мне и не нужно. Ну узнал бы я этого парня, и что? Я помню его лет с пяти или семи. Тогда я был лежачий, читал плохо, телефона у меня еще не имелось, а по телику шла всякая нудота. И я целыми днями слушал, как во дворе играют дети. Этот выделялся. Остальные верещали писклявыми фальцетами, а у него уже тогда был низкий альт, и такой громкий, что без труда доносился до пятого этажа. С возрастом голос густел, становился ниже, сейчас это уже настоящий баритон. Не могу сказать почему, но я уверен, что мы ровесники. Ему стопроц никто не вручит разноцветную бумагу — на, ковыряйся. А я вот корплю над ней, складываю самолетики по схемам из интернета. Не журавликов же клепать! Он своим громким голосом рассказывает кому-то, как познакомился с телочкой на чьем-то дне рождения. А я выстраиваю рядами двадцать восемь самолетиков — по семь штук красного, синего, зеленого и желтого цветов. Понятия не имею, что с ними дальше делать. Когда-нибудь пробовали попасть бумажным истребителем в форточку? То еще занятие, но хотя бы отвлекает от дурацкой мысли, что я никогда не узнаю, как выглядит обладатель голоса. Да не хочу я этого знать! Не-хо-чу! Хочу. Тринадцати из двадцати восьми удается «побег из шоушенка» — хорошая статистика. — Твою мать! — долетает с улицы сердитый баритон. — Какая сволочь кидает мусор из окон?! Ха! Это он мои крутые, сложенные по супер-пупер технологиям с учетом всех законов аэродинамики, самолеты мусором назвал? Мусор… Мусор, что же еще? Колеса коляски мнут неудачников, не сумевших вылететь на волю, когда я выезжаю из комнаты. Квест по приготовлению кофе и бутербродов почти завершен, и тут в дверь звонят. Мать на работе, социальная служба ходит по расписанию, и сегодня не их день. Быстро перебираю в уме — коммунальщики, политические активисты, свидетели иеговы… Никому из них открывать не намерен, однако все же тихо въезжаю в прихожую и прислушиваюсь. Дверь старая и тонкая, звукоизоляция нулевая. — Эй! Я знаю, что вы дома! — и снова звонок. А рука уже тянется к замку. Я узнал этот голос. Страшно разочароваться, но любопытство сильнее. Щелк! Щелк! — проворачивается ключ. Тяну на себя дверь, одновременно сдавая назад. Косой конус солнечного света из подъездного окошка окутывают сиянием высокую фигуру на пороге, и в первый момент я ничего не могу различить. Только красный самолетик, просвеченный лучом, горит в руке как фонарик. — Это у вас дети балуются? — с напором начинает он и осекается. Глаза привыкли, и я уже могу разглядеть приятное, хоть и вполне обычное лицо, русые волосы, джинсовую ширинку на болтах почти на уровне моего лица. И понимаю, что его взгляд направлен на мои усохшие, похожие на куриные лапы, ноги. А я даже не укрылся пледом, как обычно делаю при посторонних. От унижения уши, шея, щеки вспыхивают, будто к ним прилила не кровь, а кипяток. Теряюсь и еще больше сдаю назад, судорожно вращая колеса. А он не чувствует, что ему здесь не рады, шагает в прихожую. Он такой большой, широкоплечий, длинноногий, крепкий и спортивный, и ему очень идет его сочный голос. И, конечно, он видит все убожество моего жилища, и свежезаляпанный кетчупом пол на кухне, и протертые колесами колеи в щербатом паркете, и старые обои, и самодельные полочки, тянущиеся вдоль стен на высоте полметра, заставленные всем, что может понадобиться инвалиду. И вдруг осознаю, что он смотрит совсем не на это. — Никогда не встречал такой модели, — говорит он, поднимая с моих коленей мятый синий самолетик. — В ин-тернете нашел, — отвечаю, запинаясь и не понимая, что вообще происходит. — Прикольно, — кивает он, разворачивая бумагу и изучая сгибы. — А он вообще летает? Киваю, потому что в горле наждак. Он пробует снова сложить самолетик, но сдается и протягивает мне: — Покажешь? — и по-хозяйски идет в комнату. — Как у тебя тут все умнО устроено!.. Сам полки делал?.. А вот эту штуку?.. Сколько книжек!.. И я качу за ним, следуя за его баритоном, как за дудочкой Крысолова. Я попался. Я попал.