Счастье вы моё!

Наговорившись с душой Глеба у могилы, Галыгин желал остаться наедине со своими мыслями. В этих мыслях находилось – всегда могло найтись – место Талаеву, но всё остальное кругом для Алексея замирало до вечера или утра следующего дня. Совершенно здоровый, выглядящий лет на пятьдесят, а то и на сорок с хвостом, никак не на шестьдесят пять, он вдруг зашаркал по земле, как сломленный жизнью старик. Недалеко от могилы собрались поклонники Талаева. Видя скорбь Галыгина и зная о его волеизъявлении каждое двадцатое октября в одиночестве обращаться ко Глебу, поклонники не смели подойти к нему. Ближе всех подошла только рыжая деви́ца. Теперь же, когда поклонники Талаева приблизились к кресту, девица, оглянувшись на них, увязалась за Алексеем. Она, как рыба, хватала ртом воздух, прежде чем решиться обратиться. Лупоглазая, она переживала так, словно в Москве грянуло тридцатое сентября тысяча девятьсот сорок первого года. – Алексей Сергеевич! Галыгин глубоко вздохнул. В любой другой день он бы ответил на типичное «Можно, пожалуйста, автограф?» или «Вы самый лучший из «Добрых друзей»! Можно с вами сфотографироваться?» (однако эта девушка хотела спросить о чём-то другом), но сегодня ему было больно и ближайшие пару часов хотелось одиночества. Он устало закрыл глаза и приостановился. Девушка подскочила к нему, как козочка. «Как Наташа на давней Диминой подтанцовке» – промелькнула мысль в голове Алексея. От её рыжины зарябило в глазах. Она напрягала в этот конкретный день, в этот конкретный момент, но Алексей и не думал её прогонять. – Алексей Сергеевич! – Взволнованно. – Вам плохо? Девушка растеряно порхала рядом. С надеждой взглянула на тех, кто приходил на кладбище, уходил с кладбища и... проходил мимо. – Боже мой. Что ж это? Как?.. – Она прижала пальцы к губам, чуть не упустив скользнувшую по руке сумочку. – С Вами всё в порядке? – Да, – смог ответить Алексей. Девушка выжидающе смотрела на него и хлопала глазками. Нет, ей точно было до двадцати лет. Рост метр шестьдесят или того меньше. Отчего-то Галыгин не мог просто взять и уйти от неё. Наконец он пошёл к машине, но очень медленно. Девушка направилась следом за ним, искусственно замедляя шаг и делая вид, что ей сложно идти по скользким, местами грязным плитам: отчасти так оно и было. – Сегодня я буду много думать о Глебе, – искренне сообщил ей Алексей, оказавшись рядом с машиной. Он посмотрел в лицо девушки, пытаясь понять, ясен ли ей намёк. – Да, я знаю, – кивнула она и, приложив руку к груди, защебетала: – Честное, честное слово, я не думала, что застану вас. Я тоже пришла к Талаеву. И понимаю, насколько неуместно об этом говорить, но я счастлива, что мы встретились, потому что... потому что мы уже общались. Алексей нашёл ключи от машины, открыл дверь, но пока не сел в салон. Доброе, лучистое лицо Глеба, мёртвое, но и живое, земное, но и небесное, стояло перед его глазами. Песни Талаева, тихие, душевные переливы пианино и аккордеона, как строки книги, слева направо лились кровью в Алексеиной голове. Ему хотелось закрыть глаза и поддаться той жуткой душевной боли, вполне физически трогающей его голову, его сердце, его ватные ноги, только бы вместе с болью ощутить счастье мимолётного общения с другом. Как нередкий очень взрослый человек Галыгин вынес многое, начиная с сумасшедших графиков ещё до времён продюсирования Аллой Пугачёвой (правда, она больше «двигала» Будницкого) и заканчивая сложностями семейных отношений и смертями; чем туже была проблема, тем больше казался запас выносливости, но потом вдруг от малейшей неурядицы наступало «перегорание». Тот, кто живёт мирно и ровно, мечтает о подобных приключениях, не понимая, чем чреваты «перегорания», если ещё повезёт пережить череду проблем. Давай же, боль, терзай! Только бы сполна ощутить живое присутствие почившего человека! Алексей пошатнулся и как в тумане увидел девушку, подбежавшую к нему, поддержавшую рукав его пиджака. Песочная ткань примялась от её пальцев. У девушки была какая-то слабая рука – не для тяжёлой мужской работы, не для гитары, а для рукоделия или писательства, но... только что эта «слабая» рука сумела придержать его, высокого и крепкого мужчину, сумела не дать ему упасть. – А где мы общались? В социальной сети? – Галыгин знал ответ, так как не помнил такой девушки из поклонниц в зрительном зале. – Ага! – весело сообщила девушка, видя, что Алексею лучше. К тому же, её радовал его интерес. – В Инстаграме. Меня зовут Даша. У меня ник Daria94. Я прислала вам небольшое сердечко, и ВЫ его лайкнули. Я сначала даже не поняла, что произошло! Не могла поверить своим глазам, когда у меня на экране высветилось уведомление от ВАС! У меня вспотели руки, такое тепло разливалось по рукам... знаете, волнами... Со мной давно такого не было. А может быть, никогда такого не было. Я слушала ваш эфир на радио, сразу написала отклик – и вы снова лайкнули меня. Мои четыре комментария: у меня много мыслей, и в один они не всегда помещаются. И вы прислали такой смеющийся смайлик после моей шутки. И ещё букет. Извините, что я так много говорю и утомляю вас. Алексею нужно было переварить сказанное. И, наконец, садиться за руль, ехать через Москву в Мытищи. По дороге, насколько позволят внимание и правила дорожного движения, думать о Глебе, о Жене, о Саше... Среди прочего щебетания Даша сказала о смайле букета, и Галыгин вспомнил, как Саша не меньше, чем Глеб, любил полевые цветы: поехать на дачу, взять в сарае старый двухколёсный велосипед, накачать шины, проверить седло, постучав по нему рукой, и долго-долго катить по узким пыльным улочкам – через ж/д и к ближайшему полю, где можно было нарвать всяких жёлтых, охровых, голубых и красных цветов и сочной травы... Теперь лица всех ушедших стояли перед глазами, в то время как никуда не исчезало и лицо Даши – реальное, осязаемое, но почти незнакомое. – Я помню нескольких девушек, которым ответил двумя смайлами, – сказал ей Алексей. – Если я не ошибаюсь, у вас был какой-то рисунок на аватарке. – ДА! – взвизгнула Даша и тут же притихла. Атмосфера кладбища не позволяла радости. Но одно лишь движение рук Алексея, когда он сказал «какой-то рисунок», вызвало в Дашиной душе такие хорошие чувства, которые и описать-то было сложно. – У меня там автопортрет, где я рыжая. Мне очень приятно, что вы меня запомнили! Алексей кивнул. – До свидания, Даша. Она подумала секунду, загрустила: – До свидания. Но не сошла с места. Даша с ужасом, но и благоговением наблюдала, как Галыгин садится в авто, а потом вскрикнула: – Подождите, пожалуйста! Пожалуйста, секунду!!! – Да? – устало-заинтересованно спросил Галыгин. – Вы будете в Мытищах несколько дней? – Да. Вы что-то ещё хотели? – Да, – ответила Даша прежде, чем придумала, что. – Что? – А потом у вас концерты в других городах и вы снова возвращаетесь? Алексей снова кивнул. – Алексей Сергеевич, – смело спросила Даша, – вы точно себя хорошо чувствуете? Просто как бы... – тут её смелость перекрылась междометиями. – Э-э... Вы за рулём... Сейчас как бы... Ваше состояние... – Я очень часто за рулём. Даша не уходила. На миг Галыгину показалось, она никогда никуда в жизни не уйдёт. – У вас одежда мокрая. – Судя по взгляду на джинсы, девушка хотела сказать ещё про грязные колени. Но она понимала причину, по которой появилась эта грязь, поэтому промолчала. – Высохнет. Мне нужно ехать. Галыгин вставил ключ зажигания. Машина заревела. В глазах Даши появился фанатичный ужас, который был несколько неприятен Алексею, напоминал о сумасшедшей Диминой фанатке (той, что именовала себя его женой) и погнал бы машину прочь от кладбища, от маленькой для него девочки, но что-то незримое, неосязаемое, неясное заставило Алексея спросить: – Даша, вы доберётесь до дома или вас подвезти? Ему вдруг стало забавно, как у бедняги глаза на лоб полезли. – П-подвезти? – Куда вам нужно? Где вы живёте? – Куда мне нужно, вопрос философский, – улыбнулась девушка. – Я живу на Маяковской. – По дороге. Садитесь. Даша, на секунду не поверив, что Алексей Сергеевич серьёзен, снова, как козочка, оббежала «КИА Рио» и стала напротив двери. От волнения она забыла, как её вообще открывать, и прежде чем Алексей, нагнувшись, скрыв в полутени часть седых волос, протянув руку, открыл бы её из салона, нажала на ручку двери. – Аллилуйя! – воскликнула Даша и, сев рядом с Галыгиным – рядом с АЛЕКСЕЕМ ГАЛЫГИНЫМ, – в который раз извинилась: – Извините, я какая-то слишком весёлая. Я не специально. Мне сегодня тоже грустно, на самом-то деле. Как вам, наверное... Просто это вы делаете меня весёлой. Она расцвела от интонации, с которой произнесла последние шесть слов. – Спасибо, – сказал Алексей. Ему, очевидно, было приятно, и Даша расцвела ещё больше. – Пристегнитесь. – Э-э... – растерялась Даша. – А где тут это?.. – Вот. – Сейчас... Как тут?.. Ну ребёнок ребёнком! Чтоб жить в Москве – и так мало ездить на машинах! А впрочем, это хорошо. В каждом городе много уродов, и чем крупнее город, тем их больше. А весомая часть из них имеет машины: сесть в одну из таких означает потерять или честь, или жизнь, или и то, и другое. Алексею пришлось показать незадачливой поклоннице ремень безопасности. Пристегнуться она сумела сама. Москва с новой силой понеслась на водителя и одного пассажира. Не веря счастью находиться рядом с Алексеем, Даша глубоко вдохнула, громко выдохнула и издала непонятный, похожий на сопение звук, которого сама же застеснялась, когда машина выехала с территории кладбища и понеслась по Пресненскому району, в сторону Московского зоопарка, Патриарших прудов и нужной – нужной ли Даше? – станции метро «Маяковского». – А с вами что? – обеспокоился Алексей. Даша махнула рукой и сжала сумочку мокрыми руками. Она расстегнула верхнюю пуговицу курточки и нервно провела по шее. – Ничего. Просто... Просто вас встретила. Её глаза светились счастьем, нельзя было не заметить. Обычное дело для девушек из былых времён, нередкое – для взрослых женщин нынешнего времени (первые и вторые – часто одни и те же леди), куда более редкое – для девчонок лет двадцати. Это всё Галыгин отмечал как факт, без удивления, но с лёгкими приятными чувствами. Из интереса он спросил: – Дарья, а сколько Вам лет? Левой рукой он крепко держал руль, правая, ведущая рука известного на весь СССР гитариста, руководителя, рассказчика, учителя, наставника, диктора (и... и... и...) то и дело отрывалась от руля, жила какой-то своей жизнью. Жесты правой руки были обращены частично и в сторону Дарьи, отчего в её без того перевёрнутой душе снова произошла авария. Ей хотелось, несмотря на скорбный день, говорить, говорить и говорить – много, звонко, с наслаждением, а потом и помолчать. Правда, ей казалось, что она никогда в жизни не сможет ни наговориться, ни намолчаться с Галыгиным. Когда Галыгин впервые за поездку с Дашей так вот оторвал руку и затем шлёпнул её обратно на руль, он подумал: «Если она не старшеклассница, она студентка». В продолжении мысли мелькнула догадка: «Приезжая. Не москвичка». – Двадцать пять. – Молодая совсем. – Алексей Сергеевич сказал об этом так, как обычно с восхищением и белой завистью говорят старики о молодых людях, добавляя затем: «Где же мои шестнадцать/ двадцать/ двадцать пять лет!» – А кажетесь ещё моложе. – Все так думают, – резво, с толикой печали сказала Даша. Она, обратив внимание на паспорта Галыгина, борясь с соблазном попросить показать его, какой он там, порылась в сумочке и нашла свой документ. – Вот. В Москве без паспорта и шагу не ступишь. Метра не проедешь. – Она выждала, пока Алексей минует сложный светофор, дабы не сильно отвлекать певца. – Я девяносто четвёртого года рождения. – Младше меня на сорок лет! Вы очень молоды! – Алексей пошутил: – Это моя двойная способность – сидеть за рулём и хорошо считать. – Считайте ещё разницу между десятым января и девятым мая. – День Победы, – произнёс Алексей несколько скорбно. – Хорошая у вас дата рождения. Вы, стало быть, Телец. – Телец. А вы кто? Мне стыдно, но я не помню. – Что стыдного-то? – он улыбнулся. – Я сам иногда забываю, кто бычок, кто кусючий скорпион, кто рыбка. Чтобы помнили: Козерог. – А-а, я поняла. Теперь точно не забуду. Даша, как хотела, насладилась молчанием, когда машина выехала на Садовое кольцо. Она утопала в чувствах, которые появились у неё к Галыгину задолго до сегодняшней встречи, и заранее мучилась от чувств, которые ей предстояло пережить. Мысль о разлуке с человеком, которого она знала лично дай бог час, да ладно, даже не час, а вообще... вообще очень долгое время, пугала её настолько сильно, что взамен ей Даша бы согласилась вновь сдать все школьные и вузовские экзамены у самых строгих учителей и «преподов»; снова выйти «на ковёр» к начальнику, который вечно всех ругал и грозился уволить; не в первый раз в жизни заблудиться, когда садится заряд аккумулятора на телефоне... Алексей всё думал о Глебе, мысленно ловил и просил Бога не дать ему забыть светлый образ почившего друга и честнейшего из певцов. Будучи первоклассным автомобилистом, он никогда не попадал в аварии, но знал, что не стоит играть с судьбой, если перед глазами поверх изображений реального мира стоят картины несбыточных надежд. Однако ехал и ехал не останавливаясь и даже набрал скорость, когда память вновь ужалила, показав полное глубинной мудрости лицо Глеба Талаева, подаренную им, Алексеем, повязку на его руке, белые и чистые, как сама почившая душа, рубашки – неожиданно, хаотично, на фоне домов, напоминающих копии дворцов в каком-нибудь музее, в мелькающих и исчезающих окнах золотых такси и синих автобусов, в стекле «КИА Рио». «Кто же сделал с тобой это?» – далеко не в первый раз спросил Алексей у духа. Тут пассажирка закричала: – КРАСНЫЙ! Стойте! Алексей остановился в тот момент, когда Даша, не умеющая водить, бессознательно потянулась к рулю, хотя нужно было нажать тормоз. Первый раз в жизни марево сбило Алексея с толку, и он чуть не проскочил на красный. Он бы успел затормозить и секундами позже, да и по счастливой случайности дорогу переходило мало людей, он бы никого не сбил, но всё равно он был от этого не застрахован. – Всё в порядке, – объяснил он дитя, которое, ударившись о его руку, вжалось в сидение. Проницательность и смелость, пришедшие на смену испугу, заставили Дашу сказать: – Наверное, вы думаете о Талаеве. Простите мне мою бестактность, если я не должна об этом говорить. Она посмотрела на Галыгина какими-то затравленными глазами. – Я в самом деле думаю о друге, – сказал он. – Это вы меня простите. Господи. Я езжу осторожно. Вы правы, что я задумался о Талаеве. В этот день я всё время о нём думаю. – А-а... Вы не ударились? – О вашу руку? – Ну да. – Нет. У вас тонкая, хрупкая рука. Это у меня мышцы такие, что сам могу нечаянно ударить. – Нет, нет, меня вы не ударили! Я испугалась не за себя, а за вас, – многозначительно добавила Даша. Угол у метро «Маяковская» был будто бы не углом, а остриём ножа, полоснувшим Дашу по сердцу. Они приехали. Через несколько минут она пойдёт домой к маме и папе, и так будет если не всегда, то долгое время: мама – папа – работа – мама – папа – работа. А ей не хотелось, чтобы Алексей оставался призраком в её жизни. Если б она могла хоть на минуточку в день видеть его, быть рядом с ним, она была бы счастлива! Более чем за сорок лет Алексей научился распознавать взгляд не ровно дышащих фанаток и взгляд Даши тоже распознал, хотя из-за её юного возраста и ещё более юной внешности он не придал тому взгляду особого значения. Тем скорее он считал должным распрощаться, но, конечно, на позитивной ноте. Он был добр и ему не приходилось играть на публику. Даже расставаясь, он говорил искренне, тепло и душевно. И никогда никого не прогонял: просто ради общего же блага держал дистанцию, если вдруг ему говорили или могли сказать о чувствах, на которые он не мог ответить. – Знаю, что это неуместно, нагло, но мне хотелось бы увидеть вас ещё раз, вживую, – как есть призналась Даша и зажмурилась, будто за эти слова её могли ударить и вышвырнуть из машины. – Я занятой человек, – вздохнув, объяснил Алексей. – У меня семья. Я провожу время с женой, детьми и внуком. Вы приезжайте на концерты, хорошо? Приходите, когда будет концерт в Москве. На моём официальном сайте есть вся информация. – Ах... Хорошо. Конечно. Даша поникла. Её, как магнитом, тянуло к сидению в белом «КИА Рио», потому что это была машина Алексея Галыгина, потому что он сидел рядом и ей хотелось, чтобы он побыл рядом ещё пару секунд. Пара секунд прошла – момент был упущен. – До свидания, Алексей Сергеевич. Я обязательно приду! Посмотрю в интернете, куда, и приду. До свидания. – До свидания, Даша. Не мешкая, Даша отстегнула ремень, неуклюже выбралась из машины и помахала рукой. Она видела и слышала, как вновь заводится и отъезжает автомобиль, как водитель, дорого́й её душе, разворачивается и едет на северо-восток, к дому в Мытищах. Теперь Москва мчалась только на него. А её, Дашу, давила всем своим существующим и нет весом. Казалось (или так и было), атомы между высотками и загруженными паутинными магистралями весили куда больше атомов в провинции или деревне, и дело было не столько в чистоте воздуха, сколько в атмосфере сложных человеческих отношений и в скорости, в скорости, в скорости... А там, где двусмысленно скорость превыше всего, там место и катастрофам. Даша жила в Москве сколько себя знала, но в её жизни был и другой, совсем другой город. По которому она невозможно скучала. Теперь же к той скуке добавилась тоска по Алексею.

***

– Слава богу, – сказала беленькая, ухоженная, очень приятная женщина преклонного возраста, завидев из окна, что среди разыгравшейся непогоды, настоящего плача небес, у дома подле её ворот появился белый «КИА Рио». Беленькая женщина; мудрая на вид блондинка со стрижкой каре, с ней – четырнадцатилетний мальчик-блондин с учебником физики в руках; тёмно-русый мужчина с длинными рокерскими волосами – все они спустились на первый этаж и вышли во двор. Будучи в свободной и неброской домашней одежде, они на первый взгляд выглядели гостями трёэтажного кирпичного особняка с мансардной крышей. Но если бы кто-то посторонний присмотрелся к ним в этот момент, он бы заметил гордость, заслуженное величие старшей женщины, одной из лучших московских тренерш по танцам, и ум, доброту, доказанную десятками самых разных поступков, остальных членов семьи Галыгиных. Алексей Галыгин приветствовал и обнял всех их – жену Александру Галыгину, в девичестве Бачук, сына Глеба, дочь Веру и её сына – своего внука Диму. Они прошли в дом, в гостиную, где было тепло, уютно и радостно. – Лёша, привет, родной. Как ты? – спросила Александра. – Порядок, родная, – ответил он с улыбкой и обернулся, глядя на дверь. – Осень, как всегда, не балует нас погодой. «У вас ведь есть отдельные квартиры. Скоро вы, Вера и Глеб, уедете от нас со своими супругами. Захва́тите Димку. И будет уже не так хорошо. Будет просторный, но тихий дом» – подумал, но не сказал Алексей. – О-о-о, дедушка, начинается! – сказал Дима, глядя, как Алексей достаёт смартфон. – В Инстаграм или в Ютуб полезешь? Ну в самом деле, давай уже завтра. – Вы знаете, о чём я хочу написать... – обратился Галыгин ко всем. Без всякого кощунственного хвастовства, собирающего лайки, без селфи возле могилы в доказательство того, что он там в самом деле был, Галыгин разместил в Инстаграме давнее фото («Они все давние, и новых не будет, Лёха» – сказал он мысленно сам себе) себя в чёрной куртке рокера, в синих джинсах и Глеба, в похожих джинсах, купленных, кстати, на одном и том же рынке, и в белой сорочке с распахнутым воротом. Алексей, сжав и разжав губы, стерев со лба пот от последней на сегодня жгучей боли, написал: «20 октября 1956 г. родился Глеб Владимирович Талаев». И – больше ничего. Из года в год Галыгин писал столько же или чуть больше, иногда добавляя: «С днём рождения, друг» или «Я люблю тебя, друг», но сегодня он уже об этом сказал. Пусть и люди скажут то, что хотят. Алексей не ждал чего-то вроде похвалы и не представлял в теории, каким образом это могло бы быть уместно. Он ждал... просто слов. Он относился к тем людям, которым другие ЛЮДИ пока ещё писали СЛОВА, а не всякие «лол», «кек», «ябывдул», «похудей», «помолодей», «поголубей» и прочую хамскую белиберду. Написав пост в социальной сети, Алексей уменьшил боль. А ещё вспомнил, что в этом же ему сегодня здорово помогла поклонница Даша. – А я поклонницу до «Маяковской» подвёз, – честно, без робости сказал он жене, которая принесла ему любимую подушку под руку и чай. – Да? – спросила Саша. – Где-то по дороге от кладбища? Она без ревности попыталась представить знакомство, но правильная картина не являлась ей в воображение. – Нет. Она пришла на... могилу Глеба. Не хотелось её бросать. Было по пути – и я предложил подвезти. Спасибо за чай, дорогая. Алексей взял Сашину руку, нежно прижал к губам и поцеловал. Вера наколотила себе кофе и сидела пила, думала. Спросила: – А сколько лет поклоннице? – Какая разница? – Па, ты любишь спрашивать об этом, если разговоришься. Вряд ли бы и поклонница стала молчать. Мне интересно. Потому что тебя обычно обожают «те, кому за...» – Это так «тактично» – обо мне! – шутливо обиделась Саша на свой возраст. – Спасибо, мой ребёнок! – Ма-а-ам, – улыбнулась Вера. – Я вот люблю побеседовать с фанатками, послушать о фанатках. Мне интересны любые детали. – Двадцать пять. Выглядит на двадцать. – Сколько? – присвистнула Вера. – Это же поколение не «тех, кому за...», а «тех, кому ещё не...» – За такое чёткое деление я и недолюбливаю психологию, – подколол Веру Димка. – А тебе физику надо учить, – сказала Вера. Глеб отозвался: – Если поколение «тех, кому ещё не...» будет слушать нашего папу вместо Бузовых и «ДеБиланов», у этого мира появится шанс на спасение! – Ох. Ну папа – хороший певец, – согласилась Вера. – Но Билан тебе чем не угодил? – Весёлые вы мои ребята! Мои вы добрые друзья! Давайте жить дружно, – предложил Алексей. Никто и не ссорился. Все дружили и любили друг друга. Но шутки и подколы в такой вечер сильно давили на Алексея. Алексей посидел, попил чаю, тихонько гладил Сашину руку, время от времени лаская её безымянный палец с обручальным кольцом, а потом направился в ванную, где отправил в стирку сегодняшние вещи и переоделся в белый халат, и после – на второй этаж, в их с женой комнату. – Лёша, будешь спать один? – уверенно спросила Саша. Она знала, что в день рождения Глеба Талаева, в этот воистину трудный день, муж не был холоден к ней, но сторонился ночной телесной ласки. – Нет. Ложись со мной. Пожалуйста. Раздевшись, Саша легла рядом с Алексеем и обняла его. Долгие годы брака вырастили ей крылья, которыми она смогла обнять душу Алексея так же, как руками – его плечи и пресс. А его лицо... Боже, каким прекрасным было его расслабленное, хотя недавно такое измученное лицо! Саша поцеловала спящего Лёшу и почувствовала, как сама проваливается в сон.