Счастье вы моё!

Во вторник стилисты были так нагружены, что даже если б начальница дала хоть кому-то из них отпуск или пару-тройку лишних выходных, первые дня два ребята бы просто лежали, задрав к потолку горячие, пульсирующие ноги. В салоне было несколько мягких белых кресел, но, стоя в три погибели и бегая, Дарья, Валерия, Наталья и Игорь не успевали на них посидеть. Даже обеденный перерыв получился скомканным: на миг присели, расслабились и, выпив кофе, не подкрепились, а только нагнали усталость. А с двух до шести работали как зомби, забыв, да и наплевав на то, что клиентам надо улыбаться. – «Надо улыбаться, чтоб в живых остаться. Надо улыбаться, чтоб живым казаться», – могильным голосом напел «Otto dix» Игорь. Как ни странно, его голос и его ирония насмешили девушек, и хоть на короткое время к ним вернулась бодрость. Та же ситуация с усталостью повторилась в среду. В четверг Алевтина Романовна, как слышал Игорь из её телефонного разговора, «по очень низкой цене», может, у торговок, может, у недобросовестного магазина, закупила дрянного лака для волос. С ехидно-смущённой улыбкой (Дарья вспомнила такую улыбку у толстой тёти из фильма «Зита и Гита») она сообщила работникам, что запах лака необычный, но ничего страшного, всё в порядке, клиент будет доволен, «да и мы сэкономили». – Тьфу, что за гадость! – воскликнула Дарья, распылив немного лака возле себя. Валерия, вдохнув лак, чихнула, со слезами на глазах тут же чихнула ещё раз и закашлялась. – Реально... ках... ка-хы... гадость! – Может, дело во флаконе? Попробуй другой. Но от другого вообще начало щипать глаза. Валерия приложила салфетку к глазам. На ней тут же остались следы слёз и теней, а под глазами девушки появился «эффект панды». Дарья, извинившись перед ожидавшей её клиенткой, кинулась в уборную к умывальнику. Её глаза нормально переносили работу в салоне, но были очень чувствительны к некачественной химии, а ещё к сильным морозу и жаре. Наталья, увидев такое дело и тоже покашляв, смело пошла к Алевтине Романовне. Пошумев с минут пять, она вышла красная, пристыженная и развела руками, дословно повторив: – «Работайте с этим. Иначе поувольняю». – Наталья встряхнула рукой, как будто сбивала ртуть в градуснике. – У неё пожизненный климакс, это точно. – Так что делать? – спросила Дарья, подходя к клиентке, чтобы та не ушла. Наталья зашептала: – Работать с тем, что есть. Поменьше пшикать людей. Поменьше дышать самим. Можно купить медицинских масок. Они недорого стоят. – А я в маске не привыкла ходить, – произнесла Валерия, не зная, что ждёт их всех в следующем году. Маски не понадобились. Точнее, начальница и слушать не хотела о превращении салона красоты «Аля» в отдел хирургии. К пятнице Валерия раскашлялась, будто бы вышла на работу после бронхита, а Дарья, стремясь подавить кашель, всё время скукоживалась, сгибалась, а потом, когда всё-таки не могла сдержать позывы, из её горла вырывались доисторические звуки. Это отпугивало клиентов. К тому же, к пятнице нашлось семеро человек, недовольных лаком, и встреча каждого из них с персоналом пришлась на обслуживание новых людей. Наблюдая скандалы, новые люди скоренько уходили. Вот тогда-то произошло неожиданное. Дарья, сама по себе тихая, не способная перечить, вдруг то ли открыла «второе дыхание», то ли ей откуда-то извне явился заряд бодрости и смелости, но она прямо на глазах у тётеньки, которую должна была попшикать лаком, и на глазах у Романовны швырнула баллончик на пол. – А-а-ар!!! – почти каркнула начальница. – Он же так взорвётся. Ты думаешь башкой или нет? – Пунцовая, она повернулась к ошарашенной тётеньке: – Извините, пожалуйста. – Схватила за руку и подтолкнула к клиентке Наталью: – Я разберусь с этой сотрудницей. Уверяю вас, всё будет в порядке. Вот вам другой специалист. Но «другой специалист» не пошевельнулся. – Я не буду пшикать людей всякой гадостью! – уверенно заявила Дарья. Она ощущала красноту на своём лице. Она ощущала, как этот жар она будто ценнейшее знание направляет в голову посетительницы. – Я знаю, что вы меня уволите. Пускай. У вас есть на это право. Зато моя совесть, в отличии от вашей, будет чиста. Если вы мне, конечно, заплатите за месяц. Какое-то время Алевтина Романовна напоминала компьютер с синим экраном и белыми буквами «System Error», а потом прошипела «Бог с тобой» с такой интонацией, будто, скорее, хотела упомянуть рогатого. – Иди за мной, – велела она негромко. Дарья, тут же перебирая варианты сайтов, где можно найти работу, и настраивая себя не воспринимать слова Алевтины Романовны в свой адрес (будто бы не её вовсе сейчас уволят), проследовала за ней. Романовна села за стол, а Дарья гордо стала напротив. – Не стой над душой. Сядь, – скорее, попросила, чем приказала Санина. Тогда Дарья села. – Ну можно было, – в отчаянии затрясла руками Алевтина Романовна, – при клиентке этого не говорить? Ну вот что, что теперь делать?! – Может, заказывать качественный товар, – само собой сказала Дарья. Это было так же легко, как ответить «дважды два – четыре», если б кто-то попросил сказать «пять». Пусть Алевтина Романовна и посмотрела на неё глазами удава, Дарья ощущала себя не загнанным в угол клетки кроликом, а вольным зайцем. Да, не тем же удавом-поедателем, не зубастым волком, не напористым, пробивным медведем, не хитрой лисой, а всего лишь зайцем. Но кто сказал, что зайцы не умеют быть смекалистыми и быстрыми, не способны жить и бороться с трудностями в главном лесу страны, называемым «каменными джунглями»? Дарья понятия не имела, какой у неё взгляд, но, посмотрев в её глаза, начальница притихла, что-то себе подумала, прошептала, как колдунья, и порылась в ящике. Достав пачку денег, она отсчитала от них часть и, глянув в круглое зеркальце на отражение лица-луны, попросила девушку: – Даша, скажи, пожалуйста, остальным, чтобы нацепили вывеску «Закрыто» и шли ко мне. – Так это... Там же ещё женщина. Дарья вышла к коллегам. Тётенька, ставшая свидетельницей эксцентричной сцены, ушла, и никто больше не появился. Работники послушались странной просьбы начальницы, а когда пришли в её кабинет, ошалело посмотрели на... плачущую Алевтину Романовну. Её тушь разъелась и стекала по щекам вместе со слезами. Помада не размазалась, а скомкалась от того, что Санина поджимала губы. – Нет у нас средств на дорогие лаки. Нет! Дарья и Валерия переглянулись: как это нет, когда все они так усердно работали, и в кассе всё время была хорошая выручка? – И не предвидится. Смотрите. Алевтина Романовна протянула работникам договор аренды, в котором никто ничего кроме Натальи не понял. – Это очень дорого, – пролепетала Наталья. – Подождите... Алевтина Романовна, не расстраивайтесь. У меня есть человек, который арендует помещение – возможно, неподалёку... – На высотках, – вставила Санина. – ... вдвое, а то и втрое дешевле. Алевтина Романовна глубоко вздохнула. Было видно, что она не притворялась: это «крокодильи слёзы» маленькими порциями подступают к глазам, а настоящие сидят глубоко в горле, сдавливая грудь. – Вот ваши деньги. Алевтина Романовна разложила перед каждым по внушительной пачке денег. Честно говоря, внушительной она не особо-то была, но казалась по двум причинам. Во-первых, люди, даже москвичи, привыкли радоваться любой имеющейся сумме, как будто деньги были единственным на земле счастьем. Уж столичные граждане как никто знали, что счастье, которое «за деньги не купишь», как раз-таки покупалось за деньги. Конечно, не напрямую, ведь нельзя купить дружбу, любовь, доброту или совесть, но можно купить то, что понравится другу или любимому, и то, в чём комфортно быть добрым и совестливым. А во-вторых, пачки казались больше, чем они были, поскольку состояли из небольших купюр. В любом случае начальница каждому сотрудницу выдала почти две зарплаты. Это было бы нелогичным, учитывая, что работодательнице денег не хватало, но Алевтина Романовна объяснила: – Это вам зарплата и... вроде как компенсация, – она с силой опустила замок из рук на стол. – Берите. Берите. Всё равно аренда этого помещения стоит дороже. Я планирую временно закрыть салон, а через месяц, – она с надеждой посмотрела на Наталью, мол, «А может быть, раньше?», – мы будем работать на новом месте. Игорь хотел ругнуться, но сдержался. Он первым взял свои деньги. Синхронно его примеру последовали девочки. Дарья и Валерия вновь переглянулись. – А сейчас нам что делать? – спросила Наталья. – Вы можете искать новую работу. Извините за неудобства, – постаралась сказать механически, но сказала с сожалением Алевтина Романовна. – Можете остаться у меня. Я сохраню ваши контакты... А ты меня приятно поразила, Дарья. – Приятно поразила? – Мне казалось, ты крашеная рыжая тихоня, способная проглотить любую колкость и стерпеть что угодно. – Вроде чеховской «Размазни»? – А? – начальница замахала руками. – Ситникова, я н-не очень сейчас понимаю твои... э-э... отсылки, пасхалки или как там это называется, но ты меня поразила. В хорошем смысле. Ладно. Берите деньги. Идите. Идите все! Сотрудники – хотя теперь бывшие сотрудники «Али», – обескураженные, медленно вышли из кабинета, прошли в подсобку, переоделись. – Весело, однако, – совсем невесело сказал Игорь. – Ладно, девчонки. Пока тогда. Или до свидания. – Подожди! Наталья поцеловала его в щёку, сказав: «Вот теперь пока». Затем обнялась с Валерией и Дарьей. Даша и Лера последними вышли из салона. Не прошло ещё и половины рабочего дня. Невидимая сила вытолкнула их в Тверской район, как в своё время вытолкнули наконец из своих стен в свет школа и вуз. Москва обволокла подруг насмешливо тёплым воздухом, как всегда, смешанным с паром тысячи, десятков тысяч гудящих и разрывающих автострады автомобилей. Дарье вдруг так захотелось увидеть среди них белый «КИА Рио»... Но по дороге всё ехали «Лексусы», «Лексусы», «Лексусы»... «BMW», «Бэнтли», «Мерседесы» – чёрные, серебряные, иногда красные и вишнёвые, типичные женские автомобильчики – маленькие, компактные, цвета золотой банковской карты. Встречались ещё автомобильчики советских марок – но такие уже не принадлежали Галыгину; с такими раньше, во время существования групп, были знакомы «Соцветия» и «Добрые друзья». Проныры-маршрутки летели с одной полосы на другую и пересекали двойную сплошную, чудом ни в кого не врезаясь. Выделялись, помимо маршруток, расписные фургончики: с мороженым, с рыбой из Норвегии, с мебелью и рекламой услуг грузчиков на волнистом железном корпусе. Дорога не прекращая гудела, как рой пчёл, и на этой дороге не было лишь одной «пчелы» – того самого белого «КИА Рио». Дарья и Валерия решили прогуляться к Белорусскому вокзалу. Им начали попадаться просто белые авто. Просто «КИА Рио». Наконец мимо проехал именно белый «КИА Рио», но Дарья, борясь с глупой надеждой, специально заглянула в салон. Она успела увидеть, что за рулём сидела молодая женщина, естественно, не Галыгин и кто-то совсем не похожий на кого-либо из его родных. А если б даже и Галыгин, что бы она сделала? С криком: «Алексей Сергеевич!» побежала бы к машине, отвлекая столь важного ей водителя от дороги, вызвав в нём мысль: «Что за дура ко мне бежит?» и обескуражив подругу? Нет, конечно. Нормальный человек так бы не поступил, а Даша считала себя нормальной. – Ты так головой вертишь, будто ищешь кого-то. Взглядом, – отметила Валерия. – Просто на улицу смотрю. – Что на неё смотреть-то? Теперь будем искать работу. – А мне жалко Романовну, – горько произнесла Дарья. – Пф-ф-ф, – выдула воздух из-под щёк Валерия. – Жалко не жалко, а травить людей х***ёй и самим её вдыхать я не собираюсь. И ничего хорошего на новом месте не жду. Не представляю, как наша Санина сможет быть нормальным организатором. Она им никогда и не была. Работу найду хоть на Лубянке, хоть за МКАДом, а другую. – Ну, за МКАДом-то не обязательно, – сказала Дарья, а у самой перед глазами возникла карта, с нитями подземной «паутины», с витвистой Москва-рекой, с широкой и жирной жёлтой линией окружной и... Мытищами. Раньше, представляя карту, за пределами столицы Дарья видела прежде всего Бибирево – не потому что там жил кто-нибудь знакомый, а просто потому что это был хороший ориентир. Теперь ориентир выбрали не глаза, а сердце. – Можно и поближе. – Да конечно, поближе. – Валерия напомнила о Белорусском вокзале: – На метро мы ж не будем ехать? – Не будем. Я вообще могу пройти пятнадцать-двадцать километров за день. – Сколько?! – поразилась Валерия. – Ложь, пи***ёж и провокация! – хохотнула она. – Правда! Я как-то прошла от Маяковской до Тверской. Туда, – Даша показала в противоположную сторону, к сердцу Москвы, с сосудами-дорогами, очерчёнными Садовым кольцом. – Потом наискосок, не вдоль трассы – на Лубянку. А оттуда на Курский вокзал. Лера аж присвистнула: деньги были, так что можно было не следовать наказу известной пословицы. – Это невозможно, – сказала она, однако, веря подруге. – Ты бы ещё от Белорусского вокзала прошла на Курский. Дарья засмеялась: – Хм-хм. Хм-хм. – Что «Хм-хм»? Дарья, улыбаясь, посмотрела в глаза Валерии. – Так. Погоди. Ты и от вокзала до вокзала гуляла, что ли?! Капец у тебя много времени было. И сил хватило. – А я выносливая! К тому же, я весной шла. И не жарко ногам, не потели, и скользко не было. – Ну что ты выносливая, я давно вижу. – Валерия поправила причёску, которую уже не щадил ветер. Совсем скоро придётся прятать красоту под шапку. – Такая маленькая, шустрая – а справляешься с работой стилиста. Тебе бы свой салон открыть. – Ага! На какие шиши? По улыбке Дарьи, однако, было понятно, что она не прочь открыть своё дело. Только салон она бы не называла «Дарьей» или «Дашей». Банально. И вот это вот твёрдое «Дэ» – прекрасно для её имени, но грубо для названия обители красоты. – Когда я его открою, – добавила Даша, – ты будешь моей помощницей. Не-не-не. Правой рукой. Вот. – Да хоть левой, – засмеялась Валерия. – Составишь конкуренцию Романовне. Хотя какая там конкуренция! Ты ей не чета. – Перестань, – смутилась Дарья. Косые лучи солнца рыжим золотом насыщали землю. Казалось, там, под землёй, в метро, ездили не поезда, а дрезины с сундуками золотых монет, а гномы, похожие на «гаррипоттеровских» гоблинов, тщательно охраняли сокровища от москвичей. Прямо как в мультике: «Мы людям, людям, людям, людям, людям показывать сокровища не будем». Ясные голубые лоскутки настырно пробивали серое небо. Словно не зима кралась следом за осенью, а после зимы снова наступила и боролась за свои права весна. Может, так чудилось Дарье из-за весны в её душе? – А ты всегда жила в Москве? – спросила Дарья у подруги. – Я – всегда. Мы, правда, – когда я малой была, лет до двух, – жили в Мытищах. Вроде как ради меня, чтоб я не сразу вкусила Москву, столицу нашей Родины. Хах! Потом жили тут, на Маяковской. Валерия и не знала, как кольнуло Дашино сердце от одного только слова – «Мытищи». Внутри неё всё пульсировало, будто бы произошло нечто невероятно хорошее, но внешне Даша оставалась спокойной. – Дедушка мой разве что питерский. Так что во мне немного ленинградской крови.– Валерию посетила маленькая гордость. – Бабушка коренная москвичка. Родители всегда были москвичами. Ну вот и я тоже. Как бы. Вот. – Понятно. У меня тоже москвичи родители. Я всю жизнь живу в Москве, но... – Дарья сделала паузу, набирая воздуха, чтобы сказать особенные для себя слова, – мы ездили в несколько других городов. России и Украины. Даша не хотела называть города. Она хранила их названия, как какую-то интимную тайну. Она поджала губы и вздохнула: это ностальгия окутывала её с ног до головы жёстким и в то же время тёплым одеялом. Перед её взором на миг возникло несколько детских лиц – лиц тех, кому ныне было от двадцати пяти до тридцати лет; лиц тех, кому когда-то было одиннадцать-пятнадцать... Дарья помнила имена, фамилии, одежду, привычки и многое другое, каждую чёрточку лица, каждую мелочь, связанную с ними, и только одной однокурснице рассказала, из какого города эти ребята и что они для неё значили, что значат ДО СИХ ПОР – уже солидное число лет. Остальные друзья, в том числе Лера, об этих ребятах не знали. Больше о городах Даша и Лера не говорили. Они нашли темы о дружбе, о парнях, о планах на ближайшее будущее, о кино и о музыке – больше о кино, потому что о музыке не так давно говорили, да и если обсуждать её, то явно не то, что «поётся» на эстраде последние лет эдак пять. Зашли не в «забегаловку», а в приличное кафе. Заказали по салатику, по маленькому кусочку шашлыка, по стакану апельсинового сока и по мороженому. – Ух-х! Всё как я люблю! – Лера набросилась на коричневый шарик в конусовидном вафельном стаканчике. У Даши был такой же стаканчик с розовым шариком. – Ну ничего, что так с работой получилось. Нас же не кинули, правда? Всё-таки за два месяца, ну почти за два заплатили. А потом что-нибудь найдём, ага? – Ага. Наевшись, подруги прошлись к Белорусскому вокзалу. От кафе до вокзала было уж рукой подать. Правда, гулять у вокзала бесцельно оказалось не так-то интересно. Интересней, когда ты куда-то едешь, а не смотришь на отъезд, приезд других людей. Под шум поездов гудел ветер. Солнце начало прятаться. Светло-серое, с надеждой, небо обрело стальной оттенок безнадёги. Тучи висели сплошным, неподвижным и тяжёлым полотном. Чистая голубизна пропала. Даше взгрустнулось, но тут же её глаза засияли. – Лера. А, Лерка, покрась меня, пожа-а-алуйста, завтра! – Она аж запрыгала на одной ножке. – Если я, конечно, не перебью твои планы. – Не перебьёшь. А с чего такая срочность? – Так у меня уже корни видны. Валерия усмехнулась. Ей, с её точки зрения, был ясен мотив – свидание. По-другому и быть не могло. Иначе зачем подкрашивать считанные тёмно-русые миллиметры ослепительно рыжих волос? – Что хочешь, сделаю! Шоколадку куплю! – молила Даша. – Пожалуйста! Пожалуйста! Пожалуйста! – Да господи. Я же сказала: сделаю. – Теперь Лера не сомневалась, что Даша идёт на свидание и срочно хочет подкорректировать внешность. – Только не надо за шоколадку. Просто так тебя покрашу. Трудно мне что ли? – Не, просто так не годится. Неудобно. Лера подумала: – Тогда за оливки. – Фу! – скривилась Даша. – За что ты их так любишь? Как я ненавижу оливки! – А я обожаю! – Они такие вонючие. – Ароматные. – Зелёные, как болото Шрека. – Как горошек. Только ещё вкуснее. – Скользкие, как слизняки. – Приятные на ощупь. – Ненавижу салаты с оливками! Хуже только компот из сухофруктов и устрицы. – Обожаю «Греческий» салат с оливками! А компот из сухофруктов, особенно холодный – самое вкусное, что может быть на земле после оливок и устриц. – А ты разве ела устриц? – удивилась Даша. – Нееееет! – заорала Лера. – Я тебя подкалываю. Вот устриц не пробовала. Так принесёшь мне маленькую баночку моих любимых ОЛИВОЧЕК? – Окей. Я куплю эту ГАДОСТЬ с закрытыми глазами и сразу, как приду в гости, вручу тебе, чтоб не держать больше в руках ни-ког-да. – Договорились! Утром субботы двадцать шестого октября Дарья купила для Валерии оливки и, зная её вкусы, ещё банановый лукум (хоть это нравилось им обеим) и финики. Валерия, включив обзоры фильмов ужасов «Астрал», просто-таки «угарные» в исполнении Best Voice, затем – Нечаева и Ченда, а после них – «Metal family», начала готовить краску для Валерии. – Раз ты с лукумом и финиками, я сделаю тебе ещё брови и ногти. Возражения? Дарья подумала: – Возражений нет!

***

К вечеру из милой девушки Дарья превратилась в писаную красавицу! Счастливая, полная ожиданий и безумных мыслей, она пришла домой. Дома никто не давил на неё, не спрашивал: «Чего ты так сияешь? Ты сначала работу найди, а потом сияй сколько хочешь». Её родители не знали, что такое язвить, и уважали дочь. У них вполне хватало и ума, и доверия к ней, чтобы понять: всё их Даша ещё найдёт, снова будет зарабатывать, а пока пусть хоть побездельничает; они чувствовали, да и знали по рассказам (даже несмотря на то, что дочь никогда не жаловалась, а всего лишь говорила факты), что бывшая Дашина начальница была сложным человеком. Работа под крылом таких людей изматывает и морально выжимает все соки. Поев бутербродов и маминого борща, Дарья отправилась в свою комнату и засела на диване с телефоном и наушниками. Она думала о Галыгине, о том, как во время торможения своей рукой нечаянно коснулась его руки, потом – о «Соцветиях». А потом в её мыслях предстала давняя жёлто-красная луна. Наливная, огромная, она висела на чёрном небе в окружении горячих звёзд. Того и гляди она бы упала на серые квадратные плиты, представляющие собой одну большую квадратную площадку, грохнулась бы сверху да вниз на одинокий, втиснутый в центр площадки фонарь, растрощила бы его вдребезги... Но фонарь стоял как стоял – не повреждённый, с тусклым рыжеватым светом, постепенно ставшим ярко-белым. В его великолепно призрачном свете, как фантомы, возникли фигуры детей и подростков, место которых в реальной жизни заняли совсем уже другие ребята. Это были лучшие Дашины друзья! Вернуться к ним не было никакой возможности, но именно этого почти так же сильно, как новой встречи с Алексеем, жаждала Дашина душа. Дарья пустила слезу. А «Ютуб», словно прочитав её мысли, высветил среди рекомендованных видеозаписей выступление Сергея Беляева. В Дашином классе учился Олег Беляев, мальчик ничем не примечательный, не друг и не тайная детская любовь Даши, но почему-то его имя всё время всплывало в памяти и мешало правильно запомнить имя артиста. Даша привыкла говорить: «Поёт Олег Беляев», «Песня Олега Беляева», а потом только исправлялась: «Тьфу ты! Это мой одноклассник был Олег. А певца зовут СЕРГЕЙ». Сейчас же она сразу правильно прочитала имя. Сергей Беляев так же, как Алексей Галыгин, был выходцем из «Соцветий». Сольно он подарил слушателям прекрасную композицию «Край родной», во многом соответствующую Дашиным чувствам: «С малых лет тянулся к музыке чудесной. Удалось однажды покорить Москву. И с тех пор пою я городские песни, А душой в краю зелёном и степном живу. Я теперь в столице. В домик на Таганке Всех родных и близких, всех друзей зову. По Москве-реке спешит бродяга-катер – Я по озеру у дома по ночам реву. А в колодце нашем чистая водица. Дед поленья кинет – и трещит огонь. Где колосьев шелест, в декабре искрится Снег лежалый. И, пушистый, падает в ладонь. Там, в краю из детства, бор стоит сосновый, А к нему пшеницы тянутся ряды. Днём исполню в зале много песен новых, А под вечер полевые вспомню вновь цветы. Я теперь в столице. В домик на Таганке Всех родных и близких, всех друзей зову. По Москве-реке спешит бродяга-катер – Я под облаками детства всё бегу ко рву. Там мои надежды, там моя отрада, Там шмели и пчёлы летом всё жужжат. Мне вернуться в край родимый очень надо, Чтобы снова босоногим зеленью дышать. А в колодце будет чистая водица. Я поленья кину – затрещит огонь. Как вернусь зимой, снег снова заискрится, Упадёт в мою сухую, взрослую ладонь». Душа Беляева болела и рвалась в дорогие сердцу места – знакомые ему с самого детства. А детство и прошлое, какими бы они ни были, никогда не отпускают человека, и часто это приносит лёгкую, где-то приятную боль ностальгии. Голос певца звенел подобно ручью и поднимался так, как весенняя вода поднимается на камнях, всякий раз, когда его особенно сильно тревожили воспоминания о родной деревне. Дарья скучала не по деревне. Она скучала по одному городу и по одному посёлку его области.