Счастье вы моё!

– А ну покажись! А то я тебя при дневном свете ещё не видел. Как тебе идёт, Даша! Андрей Ситников сидел за деревянным кухонным столом, читал в телефонном интернете что-то о восточных странах, хмурился, как старик, и похлёбывал суп. – Что-то нестабильно в мире, – рассудил он, любуясь волосами дочери, как будто они могли её спасти от нестабильности. Рыжие, солнечные, огненные, они были подобны ушедшей золотой осени и скрашивали серые, ничем не отличающиеся от будней, выходные. – Валерка снова красила? – Кто же ещё! Дарья улыбалась, но в душе была напугана. Отец, пробубнев о новостях «Не нравится мне это, совсем не нравится», заметил состояние дочери. – Что случилось? – спросил он. – Мне приснился кошмар. Про... про то дерьмо из Новосибирска. – Андрей и Катя Ситниковы знали, кого так или как-то похоже, но только не по имени называла Даша считанные разы после того, как судьба избавила её от его присутствия. Даша села на табурет рядом с табуретом отца прежде, чем отец сам предложил ей сесть. Даша всегда рассказывала родителям сны – и хорошие, и плохие. Дочь выглядела бледно, и отец предложил ей горячего супа. Дарья рассказала про сон: – Папа, мне приснилось, что я была у него в гостях. «А это совсем не тот человек, к которому я хотела бы прийти в гости» – справились с дурной памятью сильные светлые чувства. Оттого рассказывать стало легче. – Я приехала в какой-то город куда-то поступать или работать. Я даже сейчас чувствую своё грёзное воодушевление, что я буду занята интересным делом! Хотя по сюжету сна не знала, каким. Мне нужно было найти кого-то, кто меня по этому делу проконсультирует. В поисках консультанта я зашла в белую шестнадцатиэтажку. Поднялась не на шестнадцатый, но на один из последних этажей. Попала в его квартиру. Дарья спрятала взгляд в пол и спустя мгновение спасительно посмотрела в глаза отца. Её губы вытянулись трубочкой. – Там была Анечка, ну, дочка его. – Помню, – тихо сказал папа. – И третий – собутыльник. Именно так я и назвала его про себя во сне: собутыльник. В реальности не существующий. Такой, собирательный образ. Тут у меня возникло состояние, как у Солины, когда она пошла к Дракуле, – Даша вспомнила женщину, подчинившуюся древнему вампиру, сыгранному Джаредом Батлером. – Я чувствовала, что надо бежать, но как под гипнозом пошла ему навстречу и обняла его. Такое странное чувство было... Неприятно, мерзко, и в то же время объятия блокировали что ли всю мерзость... Мне как будто против моей воли сказали, что мне должно быть хорошо, но хорошо не было. Тут дверь резко захлопнулась. Я оказалась в западне в той квартире. А там, как в реальности, тараканы бегают, прям маршируют везде, где могут, и общая атмосфера такая, что мебель бьётся электричеством! Нет, меня не обижали, но с наглыми улыбками все кроме ребёнка приглашали посидеть выпить. И злились, что не садилась с ними. Тут я схватила собутыльника и им, как битой, начала бить... того. Это напоминало, знаешь, как в клипе «Я обиделась» моряк стал бить самолёт с Цекало – всё было в мультяшном стиле. Ребёнка я не била. Мне было жаль Аню. Это дало мне возможность открыть замок и засов: в реальности для этого нужно напрячь глаза, иначе как только открываешь замок, он вновь закрывается или на его месте появляется новый, а ты не можешь сосредоточиться на образе открытой двери. Это самый жуткий момент во снах про побег. В общем, я открыла замок. Дальше я схитрила. Быстренько, не создавая шума, поднялась наверх. Дарья до сих пор ощущала, как тогда билось её сердце, как ноги тихо-тихо ступали по каменному полу и ступеням лестничного пролёта. – Он ведь и во сне, и наяву думает, что я дура. Он и его собутыльник посчитали, что я побежала вниз, помчались типа как за мной. А я с верхнего этажа скоренько вызвала лифт и теперь реально поехала вниз. Но я не рассчитала время. Они ещё не ушли. Они были на первом этаже! Меня схватили и потащили – только не в квартиру, а на улицу. Это меня и спасло. На улице я вырвалась и побежала на дорогу для пешеходов перед шоссе. Вокруг меня было много людей и много машин. Тут я перестала бежать, и ко мне подошли две женщины. Сказали, что из опеки. Я закричала им: «Заберите ребёнка! Дочка Аня хорошая!» Я очень волновалась за жизнь Ани в той квартире и хотела, чтоб она жила в другом месте, хотя в реальности закрыла бы глаза – хорошо это или плохо: я не тот человек, который мог бы там помочь. Вот. Это первая часть сна. Наверное, я сильно переживаю – за работу, как скоро я снова буду стилистом или парикмахером. Или волнуюсь за детей, потому что раньше работала с ними. Скорее всего, за работу. – А ты не волнуйся, – сказал папа и добавил то, что ему, мягкотелому, добродушному человеку, было нелегко произносить: – Вот тому дерьму, которому я бы с удовольствием оторвал яйца, будь Новосибирск ближе к Москве, стоит переживать за всё, что он сделал и наверняка продолжает делать! Хорошо, очень хорошо, что ты там не осталась... Господи... – Он с благодарностью глазами посмотрел на потолок, душой смотря намного выше, в небеса. – Солнышко, не переживай за работу. Ты умничка. Ты работаешь не хуже, а то и лучше нас с мамой. Сколько часов в день на ногах! А как в прошлом трудном году основной заработок был на тебе! И хорошо, что вышла пауза. И хорошо, что ты сейчас отдохнёшь. Кстати, мама утром заходила в твою комнату – а ты спишь так тихо-тихо. Как будто не дышишь. Мама даже прислушалась, всё ли с тобой в порядке. Дарья призналась: – Сейчас – да, в порядке. Я не могла проснуться. Действие переключилось на нашу, только очень тёмную кухню. Я поняла, что это не наша квартира, не наш мир, что везде вокруг темно и пустынно, и захотела проснуться. Но у меня не получалось. – Ты напрягала глаза? – Папу интересовал Дашин метод справляться с кошмарами. – Да. И не просыпалась. Тогда я подумала, может, можно из мира грёз позвать на помощь кого-то из реального мира. – Дарья произнесла слово «реальный» так, что по спине пробежали мурашки. – Говорят же, типа есть тонкий мир, астрал, который связывает духов и людей. Может, можно через него связаться спящему с бодрствующим? Я сказала: «Помоги мне проснуться». Потом – громче, требовательней: «Мама, помоги мне проснуться!» Потом – «Папа, помоги мне проснуться!» И только тогда ощутила свой рот и поняла, что не произнесла ни звука. Только когда я проснулась, но ещё не открыла глаза, мне удалось пару раз замычать. – Я не слышал. – Меня напугало, что нельзя позвать на помощь из одного мира в другой. Дарья коснулась лба. Лоб был тёплый и сухой, а не ледяной и влажный, как после пробуждения. Тем утром она напоминала сумасшедшую («У тебя всё в порядке с психикой?», «У тебя есть справка от психиатра, что ты нормальная?» – насмехался и раздражался голос из сна), хотя ей впервые за год приснился не интересный сюрреалистический сон, а кошмар. – Ты там поосторожнее в своих мирах, – доброжелательно, без сарказма произнёс отец. – Мне обычно ничего такого и не снится. Помнишь, папа, мне лет в семнадцать всё снился побег от монстров? Меня это тогда вдохновляло на написание ужастиков! – У Дарьи перед глазами пронеслись их названия и внушающее количество страниц, подсчитанное литературными сайтами. – Я даже расстроилась, когда мне перестали сниться всякие Пеннивайзы и плоды моей фантазии: неоткуда было брать материал. Но про этого человека мне сны неприятны, и этот сон первый, наверно, за долгое время. – Зато можно написать какой-нибудь феминистский рассказ, – невпопад предложил Андрей, думая: «В семнадцать лет монстр появился у тебя в реальности. Только он пришёл в сердце, а не спрятался под кроватью». – Папа! – возмутилась неуместному предложению Даша. Андрей улыбнулся: – Правильно, – махнул он рукой, – такое не вдохновляет. Не бери в голову. Знаешь, го*но не трожь – вонять не будет. Так же стоит поступать во сне. И чуть только такое начало сниться – думай о хорошем. – «Думай о хорошем – я могу исполнить», – напела Даша «Розового фламинго» Алёны Свиридовой. Папа улыбнулся. Как можно было сказать про его дочку, что с ней даже поговорить не о чем?! Она всегда находила темы для разговоров. А ещё часто пела. Иногда Андрей спрашивал себя: почему Дарья не ходил на вокал? Её прекрасный голос окреп бы, стеснительность, скованность ушла, и столичный мир услышал хорошие хиты. – Папа, – Даша резко отставила суп и заёрзала на стуле, – а ты знаешь, что десятого числа концерт у Алексея Галыгина? Отец заинтересованно промычал. – Я бы хотела пойти. Это ведь в нашем городе. Пожа-а-алуйста! – Что ты у меня спрашиваешь, как школьница? Иди. Подожди. («Сейчас начнутся запреты. В двадцать пять лет» – подумала Даша). Во сколько часов концерт? – В девятнадцать ноль ноль. Но он закончится – метро ещё будет работать. И я сразу домой, – заверила Даша. «Почти сразу. Автограф не возьму, но хоть постою среди поклонниц, посмотрю на него поближе. Пусть он не будет ко мне так близок, как в день рождения и в день памяти Талаева». – Самая большая цена – две тысячи. Ну это же всего ничего для столицы. У меня есть эти деньги! Нам Санина за два месяца куда больше заплатила. Пока что хватает. А потом я ещё заработаю. Папа... – Да не волнуйся ты о деньгах. Не в деньгах дело. Андрей дал добро, раз метро будет работать и дочь вернётся домой, может, даже раньше Золушки. Бабушка с дедушкой, когда были живы, всегда говорили: «Проблемы начинаются, когда ребёнок не ночует дома». Андрей с женой следили, чтобы «ребёночек» появлялся дома сразу после школы и не сильно задерживался после вуза. А когда они отпустили дочь далеко и надолго, случилась беда... Андрей ругал себя за то, что в то время не внимал словам тёщи и тестя и не повесил написанный красным маркером текст «ПРОБЛЕМЫ НАЧИНАЮТСЯ, КОГДА РЕБЁНОК НЕ НОЧУЕТ ДОМА» на дверцу холодильника.

***

Дарья, довольная и счастливая, купила билет на концерт. Она не доверяла электронным билетам и съездила к ближайшей кассе. Вернувшись домой, она долго рассматривала дату, время и место концерта, будто между строк могло появиться важное уточнение, а затем тонкими маленькими пальцами очертила глянцевую фотографию Галыгина. Она словно погладила не его самого, а его ауру. «Имею ли я право искать с ним встречи?» – подумала Даша, относясь к Алексею не так, как к тем же Щедрину или Будницкому. Совсем не так, несмотря на то, что всех советских певцов слушала примерно одинаково, то есть – много, и все они ей нравились. Алексей Галыгин был для неё роднее. Роднее задолго до встречи в реальности. Роднее остальных... наверно, с самого детства, и уж точно – в последнее время. Пламя и лёд, нетерпимость и сдержанность боролись в Дашиной душе. Она мечтала не только о походе на концерт, но и о встрече, на которую, должно быть, не имела права. Да, скорее всего, она не имела права припереться незваным гостем в Мытищи, отыскать улицу, дом Галыгина, поймать его или кого-то из его родных и надоедать разговорами. Если б все были такими наглыми, артисты бы перестали быть артистами, потому что вместо выступлений и мероприятий, вместо времяпровождения с семьёй, вместо завтраков, обедов, ужинов и банально – вместо сна им бы приходилось говорить и говорить с поклонниками до обмороков! И тогда даже самые тихие поклонники превратились бы в сумасшедших фанатов. Вроде Тамары Пушкарёвой, фанатки Димы Маленкова, о которой не так давно появились видео в Ютубе и несколько статей. Бедный Дмитрий Юрьевич! Бедная сама Тамара! Даша не знала, как поступить. Сейчас без последствий она могла сделать одно – поискать адрес через детей или внука Алексея Галыгина. Это ведь просто поиск информации, успокаивала совесть Даша – всё равно как найти картинку для доклада. Гуглить никем не запрещено. За несколько минут Дарья нашла официальный сайт психолога Галыгиной Веры Алексеевны и тут же, всмотревшись в розово-коричневую, как пудра, цветовую гамму, отметила графу о записи на приём. Идея явилась прежде здравомыслия – «В крайнем случае запишусь на приём, а там уже как-то на одном из сеансов намекну, что ОЧЕНЬ хотела бы поговорить с Алексеем Сергеевичем». Но на второй секунде дурная мысль оборвалась: не очень-то хорошо прикидываться человеком с психологической проблемой ради того, чтобы, используя одного человека, поговорить с другим. Дарья записала адрес, как она поняла, ранее арендованного Верой Алексеевной помещения; сейчас Вера принимала клиентов по телефону и (этот способ был результативнее) по интернет-связи с выходом в «Skype». К счастью Дарьи, в списке прошлых адресов была также записана улица Галыгиных. Даше несказанно повезло, ведь позже Вера исправила оплошность и удалила название улицы со своего сайта. – Красивая женщина, – сказала Даша, рассматривая фото Веры в чёрном платье с полупрозрачными рукавами. Ей казалось, что она работает по своей первой специальности, учительницей, и смотрит на фотографию выпускницы. На минуту Дарья поняла или почти поняла, что значит – учительнице испытывать радость и гордость за ученицу, за годы, вложенные в неё тобой. Разумеется, на самом деле Дарья ничего не могла вложить в чужую, старшую женщину, которую к тому же лично не знала, но ненадолго ею овладели чувства, похожие именно на чувства учительницы или наставницы. Дарье всё больше нравилась дочь любимого исполнителя, несмотря на то, что они никогда не виделись! Вере Алексеевне шла стрижка каре. Ей было хорошо блондиночкой – наверное, в отца; как стилист Даша видела, что дочь певца не крашеная, у неё от природы красивые, светлые волосы. Вера Алексеевна чем-то напоминала свою тёзку, актрису Веру Глаголеву, правда, черты лица были мягче, а взгляд – не такой серьёзный, хотя сосредоточенный. Даше показалось, что с Верой пусть нельзя, да и не надо вести себя фамильярно, но можно поговорить на равных. Как с хорошей знакомой. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы поздороваться с человеком, в двух словах, правдиво сказать о своём визите и, если попросят, вежливо удалиться. – «Не говорите мне «Прощай». Я помню, как мы повстречались...» – промычав в такт песне Юрия Антонова, Даша пропустила часть композиции и выделила строку, упорядочивающую её мысли: – «Я вас нисколько не обижу, руки коснувшись невзначай». Нельзя было переступать негласную грань в общении между поклонницей и кумиром (или поклонницей и дочерью кумира) – и нельзя было до конца жизни сидеть с мамой и папой в старой московской квартире, делая вид, что Алексей Галыгин для тебя ничего не значит. – Ладно, – вздохнула Даша и, хотя запомнила название улицы и точно-точно никогда-никогда бы не забыла, аккуратными крупными буквами записала его на листик, а лист, сложив, положила в кошелёк. – Даша, можно? – для порядка постучав в дверь, спросил папа. Он знал, что если дверь закрыта не на замок, то можно. – Да. – О! Ты уже купила билет! – тут же заметил его папа. – Да... – Даше захотелось, чтобы папа побольше говорил о Галыгине, когда в его руках блеснул отсвет слабого солнечного света, чудом попавшего на билет, попавшего хоть на что-нибудь в этот пасмурный день. И папа заговорил: – Хоть посмотрю, как сейчас Галыгин выглядит. Я люблю его «Весенний сад». Лучшая Лёшина песня. – Все любят «Весенний сад». – Этот факт был очень приятен Даше. – И «Ангела». И «Ветер несвободы». – И песни об Италии! Это классика! – Папа повертел билет, всмотрелся в лицо исполнителя. – Хорошее фото. Мужчина хоть и седой, но такой симпатичный. Черты лица узнаваемые. Хм... Он даже лучше. В юности такой шалопутный был, мальчишка, сейчас взгляд серьёзней. Дай бог ему счастья! Дай бог ему хорошо выступить! – Дай бог! Дарья хотела добавить «Алексей в самом соку!», но этот комментарий всё равно не раскрыл бы всех её чувств и звучал бы пошло, неловко при папе. – Ой! А вы с мамой давно не были ни на каких концертах... Давай я выйду. Я поеду и куплю вам ещё билеты. Надо было спросить у вас раньше, пока я там стояла! А то теперь билетов на места рядом с моим может и не быть. Вот я... – Даша не стала называть себя дурой. Папа постоял, подумал. – Да нет, – сказал он мягко. – Нет, спасибо. Я человек домашний. Там будет много незнакомых людей. Даша засмеялась: – Па-а-ап, ну... ах-ах... К лору, конечно же, всегда приходят только знакомые! – Даша, есть же разница – приходит к тебе, в твой уютный привычный кабинет, один чужой человек на двадцать минут или ты, пока тебе в глаза этими... фонарями цветными и экранами смартфонов блымает, сидишь среди тысячи чужих людей вместо того, чтобы насладиться песнями в интернете. – Ну не знаю... По мне, так лучше хоть раз в жизни побывать среди поклонников, вживую увидеть артиста. Интернет всего не заменит. – Нет, – поспешно сказал папа, обезоружено выставив ладони, – если тебе хочется пойти на концерт, я буду только рад! С удовольствием послушаю потом о твоих впечатлениях. Посмотрю, может, часть концерта и фото с тура... – он прочитал на билете, – «Алексей Галыгин – последний романтик». Но дома. – Понятно, – расстроилась Даша. – А мама тоже не захочет пойти? – Спрошу, – интонацией папа буквально сказал: «Мама тоже домашний человек. Не знаю, захочет ли она идти. Наверное, нет». – А ты Валерку позови! – При чём тут Валерия? Не в этом дело. Хотя после концерта лучше было приблизиться к Алексею одной, без «стариков», Даше стало обидно, что родители никуда не выбираются! Невольно она перенимала их сидячий образ жизни, и тогда ей, вольной духом, было трудно жить одной ролью, а играть другую. Ну это ладно, не так страшно. Жалко, что близкие засели в бетонной «раковине» и не чувствуют, как сера жизнь в ней. – Когда же вы куда-нибудь сходите... – В следующей жизни, – глупо пошутил папа. – Родная, мы захотим – мы купим билеты куда-нибудь. Но я как-то не фанат концертов. Мне нравится слушать музыку в сети. А сходить можно в кино или театр. Спрошу-у-у у мамы, – Папа зыркнул на шкаф. – Или в музей... Чтоб не шумно было. Экспонаты как раз не шумные, хотя говорят очень много. Даша расцвела: – Так вы всё-таки куда-то выберетесь?! – Выберемся. Ты, главное, получи сейчас свои положительные эмоции. А потом мы, наверное, втроём куда-нибудь сходим. Хорошо? – Хорошо! Разговор с папой стал мостом между Дашиными желаниями и решениями. Как-то сама собой, в одну секунду извне пришла правильная, на взгляд Даши, мысль: да, нужно пойти на концерт, тем более что Галыгин сам, лично предложил ей это, и да, нужно свидеться с Верой Алексеевной как можно раньше! Но только не сегодня. – Ты сегодня ещё пойдёшь гулять? – лучше, чем она сама, угадал желание дочери Андрей. – Да, – кивнула Даша. – Я хочу пройтись по Садовому кольцу. – Ох, только не от вокзала к вокзалу! А то я знаю твои быстрые ноги! – Вообще нифига не быстрые, – пожаловалась Даша. – Зато выносливые. Не, пап, я не так далеко. – «Меня будет тянуть назад билет». И она начала собираться, первым делом бросив на кровать не свежее бельё, а куртку, в которой впервые – хотелось верить, что не в последний раз – видел её Алексей Галыгин.

***

Садовое кольцо затягивало в воронку самые высокие, со шпилями, здания и застеклённые сверху донизу стены новостроек; закручивало в спираль дорогие, модные авто – должно быть, поэтому, невзирая на сотни лошадиных сил и тигриный рёв, они кое-как пробирались сквозь пробку. «Девушка из глубинки» – пренебрежительно говорил человек из Новосибирска о Даше. Удивительно, как самые дерьмовые люди оказываются правы в цинизме. Им хватает духа сказать правду, о которой молчит культурный человек. Своим изобилием во всём, вычурным стеклом, машинами и людьми, спутанными и перемешанными между собой, наложенными друг на друга, и движением, движением, бесконечным, хаотичным движением в никуда, серостью, пылью и грязью после первых обильных дождей Москва напоминала не столицу страны, не город больших надежд, а глубинку – из которой хотелось ехать туда, где есть леса, луга, реки, моря, горы... Образы всего природного богатства стояли перед глазами: приглашали пробежаться по зелёному лугу, вдохнуть лесной запах и послушать птиц, побросать камушки в воду, напрягая и тренируя ноги, взобраться на вершину горы и оттуда ещё раз увидеть красоты мира. В сердце Москвы такой природы не было. Зато у деревьев вдоль Садово-Триумфальной улицы ещё не облетели и даже не пожелтели листья. Тени пышных крон бегло ласкали крыши автомобилей, задерживая ласку в больших пробках и перед светофорами. Ограждённый длинным чёрным забором, газон со стороны деревьев был зелен и свеж – как вечный кусочек весны. Даша помнила, что за этим газоном ухаживают до самых холодов, а ближе к весне, в конце февраля, на нём уже растёт первая трава. Кудрявая, тонкая, она быстро становится прямой, высокой и сочной. Даша подбежала к троллейбусной остановке, чтобы не мешать людям спешить и суетиться, чтобы они не сбили её, мечтательную, с ног, и окунулась взглядом в газон, в деревья и небо над ним. Надо же, с какой любовью был выписан каждый листик! А каждое дерево – новая картина! Даша с умиротворением смотрела на «картины» и думала... Ей хотелось поскорее свидеться с Верой Алексеевной и Алексеем Сергеевичем, но она не знала, примут ли они её, поговорят ли с ней и, если да, хорошо ли закончится разговор. Ей хотелось с нежностью и уважением обнять Алексея Сергеевича, неспешно и не случайно коснуться его руки, запомнив цвет и текстуру ткани рубашки. Ей хотелось, чтобы живописная природа волшебством своей красоты разбила каменный плен растущей как на дрожжах Москвы, а она бы вырвалась из того плена, как птица – из клетки. А ещё – вот бы троллейбусы шли прямо до Мытищей! Есть ведь троллейбусный маршрут в Крыму, от Севастополя до Алушты! Он в разы дольше. Он – самый длинный в мире. Что мешает провести линию до Мытищей? Тогда бы Даша не мешкала с визитом. Она ведь не просит Вселенную, чтобы молодой Галыгин, как когда-то, прежде чем стать знаменитым, повёл троллейбус... Чтобы она была его единственной пассажиркой... Дарье просто нравился прямой транспорт. Но, на беду, её вечно тянуло куда-то туда, куда можно добраться, по словам Валерии, на лошадиной повозке, подводной лодке и космическом корабле. Уже прошло достаточно времени с тех пор, как Дарья Ситникова решила, что самое важное для москвички, да и для любой уважающей себя девушки – это деньги. То есть в глубине души она без напоминаний знала о важности дружбы, любви, семьи, детей и всего этого хотела, всё это ценила, но знала, как плохо, а иногда опасно для жизни оказаться без денег. Теперь, какие бы желания у Дарьи ни возникали, она первым делом задавала себе вопросы: «А хватит ли мне на это денег?», «А стоит ли оно того?», «А что будет, если после своего решения я останусь совсем без средств?» Теперь вдруг... Теперь её мысли о заработке, о планах и мечтах, на которые нужны деньги, теснил образ Алексея Галыгина. Раньше девушка не думала о нём так много и, главное, так сильно. Вспоминались его добрые, печальные глаза, седые волосы, пальцы рук на руле белой «КИА Рио»; его рост, такой высокий для неё, но ниже, чем у Александра Будницкого, насколько она знала, метр семьдесят; его белые, серые и какие-то ещё свитера, его жёлтая, с чёрными полосками, прямо-таки «билайновская» майка и кроссовки «Nike» – всё, что Даша знала о нём сейчас и помнила с далёкого детства. Случись такое три года назад, Дарья могла бы раствориться в образе Галыгина и в нём забыть саму себя, но ситуация с нехорошим, приснившимся ночью человеком, три года назад – реальным кошмаром, научила её самоуважению. Неважно, к кому и что чувствовала Дарья – желание дружить, симпатию, влюбленность или любовь. Нужно было смотреть на своё состояние. Тебе плохо? Ты суетишься и чем-то жертвуешь, а взамен тебе не дают ничего кроме печали и равнодушия? Значит, не твоё. Что бы ты там себе ни придумала – не твоё. А не своё надо безжалостно бросать. Тогда Даша удивилась, а затем – ужаснулась тому, что на свете не так уж много людей. Именно людей, а не биологического вида homo sapiens – нездоровых, подчас опасных воров твоих времени и жизни. Людьми с большой буквы «Л» были, например, мама, папа, Валерия, ещё несколько подруг. Друг Ромка с интернет-ником Малфой. Ребята, с которыми когда-то общалась Даша и которые, к сожалению, остались в прошлом. И вот не просто певца, а человека – не в день памяти Талаева, а намного раньше – увидела Даша в Алексее Галыгине. Человечность Алексея была одной из двух самых главных причин, почему Дарье так хотелось встретиться с ним лично. Ещё раз. В день, когда он был бы не против ни звонков, ни визитов. Даша «подорвалась» со скамьи на остановке и «почапала» на восток по Садовому кольцу и Садово-Триумфальной улице. Она с интересом, как туристка, рассматривала витрины. Кровь несла по её телу вдохновение, пойманное то в тех же витринах от отражений шумящей изжелта-зелёной листвы, то в выставленных, одетых в осеннюю коллекцию, манекенах, то в троллейбусных проводах, время от времени намотанных на электрические столбы, то в кварце асфальта под ногами. В воздухе помимо сырых грибов, пыли, бензина и безвкусной прохлады пахло невесть откуда взявшейся ностальгией. Дарья не могла объяснить, как так может получиться, что у чувства есть запах, но он был и рождал в её голове разные добрые образы. Они были так приятны, что Дарья наслаждалась ими, не запоминая, что именно она себе представила. Романтичная натура – что тут поделаешь! Сильный порыв ветра подтолкнул мелкую Дарью к двухэтажному, застеклённому зданию, где справа теснились стоматология «Все свои» и фитнес-клуб, а левую, бо́льшую часть занимал «Магазин музыкальных инструментов». Дарья зашла в магазин. Убранство зала и товар вдохновили её гораздо больше, чем посуда, сувениры, косметика и одежда в ТРЦ. Здешняя уютная, творческая атмосфера больше всего напоминала отделы для художников. – Добрый день, – сказала продавщица-консультантка, когда Дарья прошла к дудочкам (она условно назвала все похожие на дудку инструменты дудочками, хотя их было не меньше десяти видов на одном стеллаже), – вам что-то подсказать? – Нет. Спасибо, я просто смотрю. – Смотрите. Выбирайте. У нас можно попробовать поиграть. – Ага, – кивнула Даша. Она уже представила, как будет «играть»: попадёт себе в глаз струной гитары, упустит скрипку, даже не понимая, как её положить на плечо, зато не упустит случая увидеть, что находится внутри барабана. Виды гитар Даша не помнила, кроме того, что есть акустическая и электрогитара. И ещё какая-то третья. А у всех трёх были разновидности. Она только на уровне детского сада понимала, что акустические гитары были жёлтыми, а точнее: жёлто-коричневыми, просто коричневыми, охровыми, лимонными и вдруг даже оранжевыми. Электрогитары напомнили ей мотоциклы – любовь ночных «беспечных ангелов», а ещё – костюмы рейнджеров из первых сезонов старенького сериала «Пауэр рейнджерс, или Могучие рейнджеры». Они выделялись среди акустических инструментов яркими, флуоресцентными цветами – красными, жёлтыми (но и близко не такими, как у дерева, скорее, лимонного оттенка), красно-белыми, голубыми, чёрными. Если у тебя есть знания, умения и деньги – бери и покупай какую хочешь гитару! («Бас-гитара» – невпопад подсказал мозг, вспоминающий их разновидности). Хочешь – жёлтенькую деревянную, хочешь – вот такую круту-у-ую рыженькую! И тренируйся себе. Дальше – дело за малым: быть Бон Джови либо создать «Добрых друзей», или «Skillet», или «Within Temptation», или... «Ранеток», подумала Дарья. Единственное, что ей светило, да и то не факт – это играть в «Ранетках». Девчонки-яблочки распались, но, может, ещё порепетируют вместе, а нет – так появятся другие. Неумение играть не очень-то огорчало Дашу. Чукча не музыкант. Чукча писатель. Чукча художник – от слова «худо», но всё-таки художник. И чукча стилист. Вот если бы чукча, то есть если бы Даша не умела писать интересные рассказы и создавать потрясающие причёски, наносить макияж, делать маникюр, видеть образы, она бы расстроилась куда сильнее и сей же час начала учиться. Так, думая про чукчу, про писателя, про стилиста, Даша навертела круги у барабанов, включая те, по которым нужно стучать не палочками, а руками, точно ты – шаман из африканского племени, посмотрела на рояли, фортепиано и синтезаторы, разглядела аксессуары для инструментов и вернулась к гитарам. К электрогитарам. Одна из них напоминала гитару Галыгина во время его игры в «Весёлке» и исполнения «Солнышко моё», а ещё – во время пения с Александром Будницким в самом расцвете поп-металла «Добрых друзей». Кроме Дарьи в зале находились парень с девушкой – может, просто пара, может, музыкальные партнёры – и пожилая, красивая, стройная женщина в серо-чёрной шубке. Дарья обратила на них внимание, потому что ходить по залу самой и ничего не спрашивать, ничего не покупать ей было «стрёмно», а так она была не одна. Пожилая женщина остановилась с продавцом-консультантом недалеко от Даши. – Как у моего друга, – произнесла она. Голос у неё был знакомый. – Ох, как же долго мы не виделись! Поравнявшись с Дарьей, женщина прошла дальше, к барабанам, рассказывая продавцу: – Мы с мужем купили в Москве квартиру. Почему бы и нет? – Неразборчиво прозвучала пара фраз от неё и пара фраз от продавца. – ... даже не знаю, есть у него сейчас барабаны или нет, играет ли он. Вот, поэтому присматриваю. Она сказала что-то ещё о барабане, о своём муже и о Москве, снова – о барабанах, а потом – что-то про Витю и что-то про ласточку. Что? Про ласточку?             Женщина уже сделала круг по магазину, видно, узнала, всё, что ей было нужно, попрощалась, а Дарья всё стояла возле гитар. Она решилась потрогать одну из них, только аккуратно, боясь свалить её или оставить на ней отпечатки вспотевших пальцев, но никаких отпечатков яркая металлическая гладь не оставила. Так смешно, что женщина, придя в магазин музыкальных инструментов, начала говорить про какую-то ласточку. Даша улыбнулась. И тут её осенило! Нет, это было невозможно. Вокалистка, которая могла бы говорить не о птице, а о барабанщике Викторе Ласточке, давным давно закончила музыкальную карьеру и жила в Кишинёве, в Молдавии. Она просто не могла появиться здесь, в Москве, спустя столько лет. Не могла. Впрочем, почему нет? Она – если это была она – ведь сказала: «Мы с мужем купили квартиру в Москве». Даша, волнуясь, подошла к продавцу-консультанту. – Простите, пожалуйста! – Да? – улыбнулся он. – Вы гитары смотрели. Вам что-то подсказать? – Н-нет. Извините, мне показалось, что я знаю женщину, которая только что приходила в магазин. Продавец хотел загадочно улыбнуться, но сохранил нейтральное выражение лица. Как робот, он спросил: – А вы что-то хотели у неё спросить? – Не у неё, – соврала себе Дарья. Она понимала, какой бы вопрос задала узнанной певице. – У вас. – К продавцу подошла продавщица, и они вместе внимательно слушали посетительницу. – Мне показалось, что эта женщина – Людмила Бирюкова. Людмила Виореловна Бирюкова. Да? Извините, если я ошиблась. Продавщица закатила глаза и с игривой улыбкой толкнула продавца в плечо: – Я же тебе говорила, Виореловну кто-нибудь да узнает! Не удастся ей надолго сохранить тайну. – Так это в самом деле Людмила Виореловна?! – засияла Дарья. – Да, – признался продавец. Проследив за взглядом девушки на дверь, добавил: – Вы уже не догонете Людмилу Бирюкову. Если вы хотели получить автограф, сейчас не время, но, думаю, вскоре вы сможете взять его на концерте. Я надеюсь. – Ой... – Даша не знала, что и говорить. Её по́лнили разные, добрые чувства. – А вы любите «Добрых друзей»? – Да. Люблю. Слово «Люблю» вспыхнуло в её сердце ярким пламенем. Тепло разлилось по телу, стало только сильнее в груди и ушло куда-то в ладони, в стопы, дотронулось до скул и век. Глаза начали видеть по-другому. И гитары, и дудочки, и флейты, и скрипки, и барабаны, и всё, что ещё было в магазине, засияло бликами, которых не было и быть не могло в угрюмую осеннюю пору. Всё вокруг сияло, будто поблизости распахнулся бело-голубой портал в сказочную страну. – Ой... Так, значит, группа возродится! – обрадовалась Даша. – «Добрые друзья» будут петь вместе, да? Не попрощавшись и даже не уточнив, насколько правильна её догадка, Дарья выбежала на улицу. Садовое кольцо больше не казалось ей пленом. Троллейбусы не идут до Мытищей. Ну и что? Всё равно ведь они ездят. А кроме них есть метро и маршрутки. «Москва – Мытищи» всяко дешевле и безопаснее «Москвы – Новосибирска». Удастся ли свидеться с Верой Алексеевной? Может быть. Во всяком случае, билет есть – и на концерт Даша точно пойдёт! Оказывается, не Москва со своим Садовым кольцом, а сама судьба закручивала спираль вокруг Дашиной жизни. Всё время Даша рвалась куда-то далеко-далеко, а тут не так давно она вживую, по-настоящему увиделась с Алексеем Сергеевичем и совершенно случайно (хотя случайности не случайны) столкнулась с Людмилой Бирюковой. Не просто с музыкантами, а с людьми, с которыми ей хотелось общаться. Дарья ушла от шумной улицы во двор. Нельзя было сказать, что там не было людей. В Москве невозможно было не найти людей. Зато нашлось место подумать «о смысле жизни и об устройстве Вселенной»: так называла тягучие мудрые мысли Дашина мама. Даша заботливо протёрла вроде и так чистую скамейку влажной салфеткой, кинула взгляд на полный мусорный контейнер, на блестящие перила и ровные плиты пандуса красивого высотного здания, на жёлтую листву и на пятно чёрной тучи в сером небе. Здесь можно было попеть, и из уст Даши сама собой полилась песня: – «Солнышко моё, счастье ты моё, Позови ты меня за собо-о-ой! Солнышко моё, счастье ты моё, Мне тепло – расцветает любо-о-овь! Солнце ты моё, вся из лепестков, Пусть тебе хорошо со мной станет. Только б из-за лет всех моих грехов Лепестки твои не завяли». Даша пела тихо и, стесняясь, надеялась, что прохожие её не слышат. Прохожим и не было до неё дела: спешили себе куда-то в куртках и демисезонных ботинках и не обращали внимания на слабый, не певчий голос рыжуньи-карлицы. А между тем голос, набираясь силы, через простые слова выражал гамму всех девичьих чувств, пусть песня и была сочинена от лица лирического героя, а не героини. Мало кто знал «Весёлку». Если кто-то слышал о Галыгине, то знал «Добрых друзей» и «Соцветия», а вот Дарья заинтересовалась «Весёлкой» и не впервые напевала «Солнышко моё». Чёрную тучу сдуло куда-то, казалось, за МКАД. Серое небо стало белым, цвета ореола молнии. Небо подсвечивалось солнцем, но куда там то солнце спряталось, Даша – зырк налево, зырк направо – не понимала. И тогда она, вспомнив, должно быть, детскую магию, когда ты зовёшь Деда Мороза и он появляется, напела ещё раз: – «Солнышко моё, счастье вы моё, Позовите меня за собо-о-ой! Солнышко моё, счастье вы моё, Мне тепло – расцветает любо-о-овь!» У песни её души были немного другие слова, и Дарья не могла от них отказаться. Солнце вышло и, не взирая на середину осени, грело почти так же жарко, как летом.