***
– Алло, Дашка! – кричала Валерия утром в «трубу». – Ты представляешь, Наташа похлопотала – и теперь у нашей Саниной есть новый офис. Ура! – Кто же там будет работать? – без энтузиазма спросила Даша, натягивая чёрные колготки перед круглым зеркалом. – Она зовёт нас? «Только не зовите нас сегодня. Сегодня я не приду, даже если вы предло́жите работать по четыре часа в день за сто тысяч рублей в месяц» – подумала Даша. – Она пока обустраивается. – Понятно, – спокойно выдохнула Даша. Ей хотелось побездельничать почти так же сильно, как увидеться с Алексеем. А вот идти ли снова к Саниной – вопрос. Она надела новые брюки и натянула на голову кремовый свитер, общаясь с Валеркой. – Ты там куда-то опять собираешься? – спросила Валерия. – Я слышу твою возню. – Собираюсь. – В Мытищи, – догадалась Валерия. – В Мытищи, – постаралась безыинтересно ответить Даша. А у самой так и стучало, так и пылало сердце! В душе, не взирая на календарь, разливалась, расцветала весна. – Ну вот что тебе там делать? – не унималась подруга. И вновь вернулась к версии о женихе плюс перечислила другие варианты, понимая, что Даша не «расколется». – Мне опять твоим родителям врать? Слово «врать» резало слух. – Нет. Это я им опять соврала. Что на ВДНХ поехала. А если они вдруг позвонят тебе, – когда-то по маминой просьбе Даша давала ей Валеркин домашних номер, и Валерка приняла это спокойно, – скажи правду. Куда я поехала с ВДНХ. Пусть лучше меня отчитывают и с меня спрашивают, чем из-за меня у тебя будут неприятности. Попрощавшись с Валеркой, подкрасившись и надев новую мятную куртку, Даша перед выходом из дома раздала указания зверюшкам: – Диана, за старшую. Смотри, не подведи. Булочку не обижай! Морковку не воруй. Булочка, проконтролируй. Щелчок ключа в замке прозвучал металлом открывающейся клетки. В меру ласковый, тёплый ноябрь, укладывающий на землю листья перед зимним сном, исполненный запахом костров, разведённых дворниками, угрюмый, теряющий яркие краски, но по-своему прекрасный, провёл Дашу по известному ей маршруту к счастью: «Маяковская» – Кольцевая, «Белорусская», «Новослободская», «Проспект Мира» – «Рижская», «Алексеевская», «ВДНХ» – МКАД – Мытищи – дом Галыгиных. Тепло, обнимающее Дарью, не было жаром испепеляющей страсти. Глаза её светились ясным, кристально чистым светом. В голове пересекались десятки мыслей – начиная с собаки и морской свинки как части спокойной, привычной жизни и заканчивая встречей с Алексеем, будоражащей, атмосферной, как его прекрасные песни. Паутина метро и два автобуса, не зная того, были проводниками в мир Галыгина. Всё, что происходило с Дашей, казалось ей раем и праздником. Редкие порывы ветра – нелепостью, не способной разрушить её плана. Месиво умерших листьев – не тоской, а благолепием природы. Всё вокруг жило ради Дарьи, а Дарья жила ради всего. Давно она не испытывала столь сильных, столь светлых чувств! Алексей Галыгин оживил её.***
В Даше-киндере, малышке двадцати пяти лет от роду, у которой в цветочных магазинах спрашивали: «Девочка, сколько тебе лет?», а на кассах во всяких «Пятёрочках», пробивая тетрадки и ручки, обращались на «ты», появилась особенная женская уверенность, не замеченная Верой в первую их встречу. Правда, рост не изменился, Даша по-прежнему не доставала до звонка, поэтому Вере пришлось созвониться с девчушкой по телефону. – Доброе утро! – произнесла Вера, открывая дверь между мирами, всего-то ворота перед особняком. Дашино сердце подскочило, в одночасье поражённое молнией и огнём. Двор, увиденный ею перед порогом, со спиной проходящего в глубине садовника, с кустами роз, с гаражом для «КИА Рио», напомнил ей уют детских садов, школ и пионерских лагерей, как нельзя лучше описанных в советских книгах. Куда бы и на сколько ни выезжали Галыгины, дом всегда возвращал их в свою чудесную обитель. Даша с удовольствием осталась бы здесь, даже если бы дома была одна только Вера. Даша ступила на каменную дорожку. В нос ударил необыкновенный осенний запах, смешанный с запахом любовно выращенных кустарников и елей, металла, пластика и дерева. Серое, без единого просвета небо показалось ярким, голубым, летним. Вера, левую руку по-деловому держа на кармане брюк, а правой приглашая Дашу в дом, сказала: – Сегодня муж на работе. Сын у репетиторов. Я работаю со статьями по психологии дома. Мама в отъезде. – А... – Разумеется, папа дома. Ждёт тебя, только он наверху. – Вера оценивающе посмотрела на Дашу: – Я думаю, вам будет приятно пообщаться. – Да, – ответ прозвучал как «Ну да». Сердце забилось сильнее, требуя больше крови. Вся кровь уходила к груди, а ноги, будто бы лишённые её, стали ватными. Даша еле дошла до порога особняка, но всё-таки совладала с собой. Она вопросительно посмотрела на Веру, а её губы сами собой расплылись в улыбке. – Ну что, Даша, готова? – игриво спросила Вера. – К труду и обороне? Всегда готова! Дарья вошла в дом с весёлым, приподнятым настроением, задвинув мандраж, как вещь, в ящик воображаемого шкафа. Вера показала, где переобуться и повесить курточку, усадила Дашу на диван в гостиной на первом этаже, приготовила ей кофе и попросила подождать минутку, когда по лестнице начал спускаться Алексей. – Папа, к тебе гости! Я как раз хотела тебя звать. Вера знала разве что десятую часть чувств, пленящих Дарью. Она лишь догадывалась, о чём говорили те влажные карие глаза, обращённые к прекрасной, массивной фигуре её отца, скрытого в полутени, от какого огня так розовели Дашины щёки и почему ей хотелось одновременно прятать глаза в пол и смотреть только на Алексея. Даша сложила руки на коленях и тут же отняла их. Одной рукой взялась за свою сумочку, но сразу одёрнула руку, будто ошпарившись. – Здравствуйте, Алексей Сергеевич, – произнесла Даша. – Здравствуйте, здравствуйте! Два слова, шесть слогов – и Дарье посчастливилось увидеть блеск озорливых и серьёзных, добрых глаз, блеск зеркал всех прожитых лет и надежд на будущее. Она смотрела и не могла насмотреться на седые, с примесью давнего изжелта-белого цвета, волос. Артист с пластинок и кассет, из заполненных до отказа залов театров и клубов, певец и актёр из «Зеркальной струи», он второй раз в жизни стоял перед ней как обычный человек – не из фантазий и домыслов, а из плоти и крови; сам по себе, без Будницкого, Ласточки и Маленкова, без гитар и электрогитар, такой, как есть, в иссиня-серой футболке («В этой футболке он фотографировался с дельфинами в одесском дельфинарии!»), тонких домашних джинсах на коричневом ремне, тёмно-серых носках и уютных домашних тапочках. Его естественность и близость коснулась каждой клеточки Дашиной души. – А мы с вами уже виделись, – сказал Алексей, в задумчивости сузив глаза и снова широко смотря на девчушку. – Я вас покину, – тактично вставила Вера. – Если что, я на втором этаже. Папа, ты ж покорми Дашу. Чтоб всё было как положено. – Обязательно, родная. Алексей легко усмехнулся. Такая улыбка в последние годы часто была у него на афишах, где он, склонив голову, стоял в белой рубашке на белом фоне, а люди благодаря продуманному минимализму без отвлечения рассматривали его лицо. Там он выглядел не то что на пятьдесят – пятьдесят пять, а лет на сорок. – Да я не голодная, – махнула рукой Даша. Взмах руки победил дремлющий мандраж. Захотелось много, приятно беседовать, наслаждаясь разговором и ни о чём не беспокоясь. – Вы пригласили меня на концерт, и я пришла. – Спасибо. Мне очень приятно. Алексей поухаживал за Дарьей. Он накрыл стол белоснежной скатертью и поставил две пиалки с салатом оливье, приготовленным по всем правилам, а не из первых попавшихся колбасы и огурцов, как случается у хозяев, решивших сделать «что-нибудь из ничего», и кремовый торт с белыми и розовыми цветами. Заварили зелёный чай на две персоны. – Вдруг вы захотите. – Алексей показал на чай, а Даша засмотрелась на руку, сотни раз сжимавщую руль и тысячи раз державшую микрофон. – Вера у нас любитель кофе. А гости и гостьи обычно любят чай. – Я люблю и то, и другое! Правда, обожаю кофе в стиках, а он, говорят, вредный. И чай обожаю. Я могу накупить его в «Пятёрочке» рублей на семьсот сразу. Спасибо большое! Боже, она и вправду киндер, подумал Алексей, расположившись за столиком напротив Дарьи. Дитя, которое сидит, трепещет, хранит в себе, как в запертой шкатулке, мелодию красивых чувств, хочет и боится о них сказать. Дитя, которое, должно быть, осмелело, подойдя к воротам его дома, а всё равно в глубине души волнуется, как на следствии, когда «всё, что вы скажете, может быть использовано против вас». Но прийти в гости, пройдя Верин «кастинг» и приглянувшись её острому взору, было, на самом-то деле, под силу не каждому. А ещё по взгляду молоденькой девушки Галыгин понял, что она способна на подвиги и борьбу, борьбу с собой или со злом, если оно вдруг её коснётся. В прошлый раз он этого не разглядел. В прошлый раз он только отметил карий цвет глаз. В прошлый раз... ему было не до того, чтобы изучать Дашину душу. – Даша, угощайтесь. – Угощаюсь. Спасибо. Алексей искренне улыбнулся, глядя, как девчушка скромно попивает то чай, то кофе, как будто жонглирует ими, бесшумно ставит чашки, словно звук прикосновения к столу – гром, способный разбить стёкла, и старается не задеть помаду на губах. – Сегодня мы видимся при благоприятных обстоятельствах, верно? – Да. – Звук «д» в коротком ответе как будто не дал Дарье улыбнуться широко. Она повторила то, что и так было известно: – Я не думала, что встречу вас в прошлый раз. Просто пришла... почтить память. – Она решила не называть имени почившего, дабы не травмировать Алексея. – Возможно, я напрягла вас, но мне было приятно, что вы подвезли меня до «Маяковской». – Нет, не напрягли. Мне было по пути. Я был опустошён, отвлечён от всего и всех, кто не был Глебом. – Даша ошиблась. Алексея не ранило имя Талаева. – Но сейчас, – признался мужчина, – я думаю, что не оставил бы вас даже в самом скверном настроении. Даша раскрыла рот, дабы спросить: «А у вас разве бывает скверное настроение?», но не успела. – Даша, а вы раньше были на моих концертах? – Нет. Тут какой-то внутренний толчок позволил Даше раскрыться. Она неглупо улыбалась, жестикулировала, напоминая самой себе и Алексею не скованную малышку, а настоящую леди. – Я первый раз побывала на вашем концерте – и не жалею! Знаете, меня привела к вам песня «Пламя». – М? – заинтересованно спросил Алексей. – Салат вкусный. – На здоровье, Даша. – Когда-то в детстве у нас, наверное, как у всех, было пятнадцать-двадцать кассет. – Дашины глаза горели пожаром ковров, разложенных и развешанных по квартире её родителей в девяностые годы. – Мы жили впятером: я, мама, папа, бабушка, дедушка; сейчас уже бабушки и дедушки нет... Ничего, что я начинаю так, издалека? Алексей усмехнулся: – Ты ведь у меня в гостях, а не на игре в молчанку. Он сказал «ты», а не «вы», искренне полагая, что обратился к Дарье именно на «вы», а Дарья, в свою очередь, не заметила его оплошности. – Точно. А моя жизнь – не «Секрет на миллион». – Даша сослалась на участие Алексея в программе с таким названием. – Родители много работали, будние дни я проводила в основном с бабушкой и дедушкой, хотя и они не отдыхали после пенсии. Бабушка с дедушкой включали магнитофон и очень много слушали «Добрых друзей»... Я сразу запомнила «певицу с несчастным голосом», не зная, что проникновенное исполнение «несчастным голосом» композиции «Последний раз» – это колоратурное сопрано Людмилы Бирюковой! Слышала, что ещё весело и красиво поют какие-то дяди. Даша хихикнула. Алексея тоже «дяди» повеселили. – «Женщина с несчастным голосом и какие-то дяди». Я не знала, как вы выглядите. (Это я говорю о себе года в два-три и ближе к четырём). Не видела вас по телевизору, я помню только, как весь эфир занимали «Поле чудес», «Что? Где? Когда?» и «Вечерняя сказка». У нас не было никаких плакатов с ансамблями. Блёклые обои были занавешены одними коврами. Но воображения у меня было не отнять! С Людмилой я очень сильно прогадала. Мне представлялась блондинка, похожая на вашу дочь, совсем не «смуглянка-молдаванка». Будницкого представляла, как есть, высоким брюнетом, но не знала, что он кудрявый и в очках. И я угадала, что вы блондин. – Теперь уже не совсем блондин. – Алексей коснулся виска у самых волос, процитировав кусочек басни: – «Ты сер, а я, приятель, сед». – О! Крылов. «Волк на псарне», – узнала Даша и сказала тоном интернетных приколов: – Я знаю! Я не зря училась в школе! Ну, вы и сейчас немного ещё блондин. Но даже совсем седым вам было бы хорошо. Правда. Вы... – признаться в этом стоило ей смелости, – очень красивый человек. – Её сердце подскочило бы до потолка, если б не было сковано грудной клеткой. – Спасибо. Вы тоже. Дарья, справившаяся уже с салатом, чуть не подавилась кусочком торта. Она редко слышала комплименты. – Спасибо. – Она выдержала паузу, решив не жеманничать на тему «Мне никогда никто такого не говорил». – Я сразу подумала, что вы блондин с проникновенным, зорким взглядом. Я упорно видела образ Маленького Принца с обложки Экзюпери. – Хм. Маленький Принц? Интересно. Даша возвела глаза к пасмурному небу, скрытому этажами особняка, вспоминая, как слушала советские песни уже не с бабушкой и дедушкой, а с мамой и папой. Больше – с мамой. Именно Катерина Ситникова рассказывала Даше, кто есть кто, в какие годы и что пел. – Мама записывала на кассеты песни Дмитрия Маленкова, – делилась Даша. – Как сейчас помню: ритмичная «Будет всё иначе» затихает. Потом идёт Акимов, если не ошибаюсь, тоже Дмитрий. – Да, да. Акимов Дмитрий. Очень хороший человек! – «Незнакомка с белой розой». – Даша напела: – «Незнакомка с белой розой и слезинкой на глазах. Где я видел эти слёзы? Может быть, когда-то в снах». – Вертелось на языке продолжение с «Хрупкий стебель покачнётся...», но его Даша помнила плохо. – А после Акимова – «Свадебное авто». Вот я раньше всего наверное услышала и запомнила Маленкова и «Добрых друзей». Но «...друзей» – как группу в целом, не пофамильно. Потом уже стала вас различать. Вот... Тортик тоже очень вкусный. Спасибо! Я ту кассету до дыр затёрла! На одной стороне – вы и Дмитрий Юрьевич. На другой – «Гимназия», «Тайна» и «Комбинация». Я их «Поезда» («Комбинации») иногда три раза подряд слушала! – С Татьяной Ивановой, – легко вспомнил Галыгин, хотя на слуху у него и его коллег больше было имя Алёны Апиной. – Ага, с ней! Ещё у нас есть целая сторона кассеты почти со всеми песнями из «Зеркальной струи». Не знаю, почему, меня забавляли ваши «Знаки», хотя она не юморная и не слишком позитивная, а так, «на подумать»... Блеск Дашиных глаз заставил Алексея придвинуться к девушке на один или два дозволенных сантиметра. – Я пел её, кстати, в очень хорошем, приподнятом настроении. – Тогда понятно, почему она мне так нравится! – Даша прекрасно знала, что это не единственная причина. Но не говорить же о том, о чём говорить не имеешь морального права, даже если приглашена в гости. – После «Знаков» у нас записана ещё пара песен из «Зеркальной струи» и пары не хватает, а потом, перед тем как сторона кассеты закончится, одиночно идёт Лариса Долина. Песня «До свиданья». Боже... Я помню, что за чем идёт. Аж слышу, как одна песня затихает и начинается другая. Слышу щелчок, когда кассета отмотана до конца и магнитофон её «выплёвывает» – на, мол, вставляй ручку, перекручивай. Магнитофон – это целая жизнь! Ютуб с ним не сравнится, хотя на нём и звук чётче, и картинка есть, и видео на порядок больше. – Магнитофон – это да, целая жизнь! – согласился Алексей. – А магнитофон какой фирмы у вас был? – Э-э... Не знаю. Маленький. Чёрный. – «Весна»? «Элегия»? «Платон»? – Э-э... Нет. Это другие модели. – Даша руками по воздуху изобразила низенькие коробки, пытаясь поточнее представить технику, добрую часть которой видела только на подборках фото из СССР на познавательных сайтах. – Хотя на «Весну», наверное, похож, только закруглённый такой по краям. Чёрный был магнитофон. С красной точечкой, когда его включаешь. – Я понял. – «Красная точечка» вызвала улыбку у Алексея. – Магнитофон был индийский. Замужний. Даша засмеялась: – Вроде того! В общем, с мамой я запомнила, кто есть кто. Кто такие Виктор Щедрин, Виктор Цимбал, «Соцветия». Кто такие Вячеслав Быков, Натали, Леонид Агутин... Я сначала, такая, думаю: «Кто все эти люди?», а потом всех запомнила. – И... – шуточно горделиво, на самом деле не хвалясь, показал на свою рубашку Алексей. – И, конечно, запомнила вас. Не считая «Знаков», у нас было четыре ваших сольных песни: «До свиданья, Неаполь!», «Ангел», «Ветер несвободы» и «Весенний сад». Было бы странно, если б мы не записали песню про сад! Она всем очень нравится! Помню, мама слушает «Весенний сад», ей нравится, и она говорит: «Молодец, Лёша!» Знаете, мама с таким теплом, с чувством произнесла ваше имя! Мне понравилась её интонация. А я сижу, думаю, кто такой Лёша, что за Лёша, с чем его едят. И припомнила, по голосу сравнила, поняла, что речь об Алексее Галыгине. Не помню, как скоро я узнала, что вы пели сначала в «Соцветиях», потом в «Добрых друзьях», а потом сольно. И в «Весёлке»! – Мне приятно, что вы знаете «Весёлку». Алексей начал вспоминать, как на заре советского времени создал «Весёлку» и как ему помог в этом Виктор Ласточка, как в последний год существования великой державы исполнял вместе с новыми друзьями «Весенний сад», как из каждого окна лилось «Солнышко моё». Даша запела первый куплет «Солнышка...», и весна в её душе стала ещё зеленей и прекрасней. Плачущий снегами апрель перешёл в пылающий май – и никакая угрюмость осени не могла затянуть серостью и прохладой ту весну! Даша сидела словно не с кумиром, а с давним другом, будто бы храня общие, давние и, самое главное, счастливые воспоминания. Хотя душевность и теплота, невольно данные ей Алексеем, преображённые и приумноженные сердцем, шестерёнки для его, сердца, клапанов, топливо для прозы, стихов и рисунков; всеобъемлющее, светлое, земное и в одночасье божественное счастье были, при всём величии дружбы, сильнее неё. Так получилось. Так получилось год назад, когда Дарья, переслушивая старые композиции Галыгина, зацепилась за строки «Пламени»: «Рук твоих белая сеть нас не способна согре-е-е-еть...» и «Пламя есть. Но не любой станет любовью ого-о-о-онь...» Дарья спрашивала себя, как можно так красиво тянуть звуки, так играть голосом, так жить песней? Слово «согре-е-еть» грело её душу, будто бы «е» была спичкой, а тянущиеся «э-э-э» – несгорающими угольками в давнем, забытом и вновь пылающем камине. «Ого-о-онь», застилая зрачки красной пеленой, остерегало, предупреждало, наставляло, разграничивало разрушающую страсть («Пламя, пламя, пламя сжигает, всё сжигает пламя на пути своём! Пламя, пламя, пламя не знает, что же такое любовь») и скромную, вечную теплоту. Слова, голос, музыка – всё было живым и смысловым; таким, каким и должно быть большинство произведений искусства, но где-то мы свернули не туда, и, видно, для поколений, рождённых до нового века, не будет ничего лучше советских песен; впрочем, песен любого качества хватает в любое время, Дарья была несколько категорична. «Пламя» зажгло первую искру во взрослых, не таких, как в детстве у магнитофона и веника-микрофона, чувствах Даши. Тех искр было ещё несколько, прежде чем Даша поняла, что же на самом деле она чувствует, и призналась себе в этом. Дарья не готова была рассказать Галыгину обо всём. Она боялась, что тогда он посчитает её ребёнком (она без того коротышка, и дело не в росте). Не обидит, нет, и демонстративно не обидится, не в его характере, но получит из-за неё неприятный осадок; а расстроить Алексея для Даши было ужаснее, чем расстроиться самой! В конце концов, она бы поступила чересчур навязчиво, гаже, чем заявляться к дочери человека без их ведома и разрешения. Даше не приходилось бекать, мекать, экать и издавать прочие звуки смущения и глупости. Она, прямо не говоря самого главного и тайного, находила много прекрасных, вместе с тем не навязчивых слов, переплетая их с улыбками и лёгким юмором. Алексей тоже улыбался и шутил. Рассказывал смешные и интересные истории.***
Пытливая Вера, не в силах пока что продолжать работу, спустилась к отцу и гостье. Она ожидала, что Даша будет долго смущаться, оттого приятно удивилась, обнаружив свободную, не скованную рыжулю, говорящую что-то о своей работе, о музыке, о дружбе, наслаждающуюся тортом и чаем, и весёлого отца. Впрочем, Вера тут же отказалась от слова «весёлый». Папа был разным – весёлым, смешным, забавным, серьёзным, где-то в глубине души печальным (не из-за Даши), очень естественным и молодым. На миг их разговор почудился Вере общением папы и мамы, до того он был тёплым, родным и необыкновенным, хотя папа и Дарья обсуждали вроде как самые обычные темы. В беседе проскользнуло имя Людмилы Бирюковой, и Вера, влекомая им, вышла из угла-сумрака на дневной свет. – Вера! – громко позвал Алексей. – Ну что у вас тут? – Вера облокотилась о диван, на котором сидел папа. – Ты знаешь, какая штука. Дарья видела Людмилу Бирюкову в магазине музыкальных инструментов. Недалеко от «Маяковской». – Алексей хлопнул себя по джинсам. – По-моему, глупо отрицать перед поклонниками, что мы хотели бы возродить «Добрых друзей». – Он внимательно посмотрел на спокойную Дашу и обратился к Вере: – Видишь, поклонница Дарья Ситникова тоже всё понимает и не удивлена. – Ну так вы ведь ничего не отрицаете, – сказала Даша. – В Инстаграме в видео с Лазаревым и Топаловым вы прозрачно намекнули на возрождение группы. Ох, надеюсь, у вас всё получится! – Конечно, получится, – была уверена Вера. – Это, выходит, – задумалась Дарья, – вы будете гитаристом, Александр Будницкий – пианистом, Людмила Бирюкова – вокалисткой, Виктор Ласточка – барабанщиком? Так, как и было раньше, да? – Девушки, девушки! – впервые за день смутился Алексей и перед Дашей, и перед Верой. – Дорогие, давайте не будем ничего загадывать. Да, состав будет таким или почти таким. – Он упомянул Добродеевых и ещё нескольких бывших, к счастью, в две тысячи девятнадцатом году живых и здоровых участников. – Нужно сначала отрепетировать хотя бы одну песню. Хотя бы собраться! – С духом, – уточнила Вера. – С духом – само собой. Как минимум с Ласточкой. – Даша, а ты брала автограф у Людмилы? – спросила Вера. – Да нет. Я поняла, что видела Людмилу, после того, как она уже вышла. – Кстати! – Алексей многозначительно поднял указательный палец. – Дарья, – он склонил голову так же, как на Красной площади во время поздравления с наступающим две тысячи девятнадцатым годом, когда, стоя без шапки, подставляя чистые седые волосы холодному ветру, говорил тёплые слова, – раз уж вы у меня в гостях, на правах хозяина я бы хотел дать вам автограф. Даша так засияла, что сложно было предположить её отказ! – Понимаете, – дремуче объяснила она, – мне хочется получить автограф, но семь букв вашей фамилии на бумаге из моего блокнота – слишком высокая плата за воспоминание. – За воспоминание? – Конечно, я не буду надоедать вам визитами, – поспешно сказала Даша. – Но я надеюсь как-нибудь, не здесь, может, на концерте снова увидеть вас. А автограф лишает меня надежды. – Она посмотрела в пол. – Как будто человек однажды увиделся с тобой, оставил на память, что тебе дорого, и всё. Вот... Извините, если обидела вас и что так коряво объясняю. Вера и Алексей переглянулись. Даша вжала голову в шею, думая, что на неё сейчас посмотрят, как на дуру. – Странно, – сказала Вера. – А в этом есть смысл, – согласился Алексей, и дальше его голос, его обычный голос, отличный от кассетного пения, звучал особенно волшебно для Даши. – Между прочим, я изредка сталкивался с такой точкой зрения и уважаю её. (Вера, ты как бедный родственник. Милая, присядь, тортик поешь). Но я вот что скажу, Дарья. Я никогда не бросаю людей. Если поклонник приходит на мой концерт или, вот как вы сегодня, ко мне в гости, я никого, – он отчеканил слова, – не бросаю, не выгоняю, не предаю. Люди, у которых уже есть мои автографы, снова встречаются со мной. Им всегда, как и моей семье, есть место в моём сердце. Его проникновенные слова тронули Дашу. – У вас большое и тёплое сердце, – сказала она мягко и нежно, тронув свою щеку ладонью. – Спасибо за доброе слово. Так, может быть, я вам напишу автограф? – Алексей изучал большие карие глаза. Что они ему ответят прежде уст? – Вряд ли я вас забуду. – Почему? – вырвалось у Даши. – Ой... – Потому что у папы память ещё лучше, чем этот торт! – сказала Вера. – Вкуснее что ли? – улыбнулась гостья. Она хихикнула. Алексей тоже не сдержал смеха, признавшись: – Моя память настолько вкусная, что я пару раз вспомнил ваше имя и ваш образ. И станцию метро «Маяковская». Там теперь Людмила Бирюкова живёт. Дарья зарумянилась. – П-п-правда вспомнили? – спросила она, багровая. – Правда. Краткий ответ Алексея зазвучал мягким эхом. Дом Галыгиных поплыл у Дарьи перед глазами. Просторный первый этаж, с едва перегорожеными кухней и гостиной, дверь, ведущая в санузел, белая, в полутени и в тусклом света ноября лестница, казались элементами волшебной сказки, пишущейся прямо сейчас и сулящей хороший финал. – Алексей Сергеевич, я подумала. – Даша медленно порылась в сумочке, нашла блокнот, выбрала листик, не вырывая его, нашла обычную синюю ручку и протянула блокнот с ручкой дорогому певцу, человеку и мужчине. – Напишите мне что-нибудь приятное. Даша надеялась только, что не получит чего-то вроде «На память» или «Помните меня», чего-то с оттенком разлуки. – Можно написать Даша, а не Дарья? – спросил Алексей. – Можно, – расплылась в улыбке девушка. Это был один из самых трогательных моментов в гостях. Галыгин, склонившись над блокнотом, положенным на столик перед своей тарелкой с тортом, написал: «Замечательной, красивой Даше Ситниковой. – Схематически нарисовал букет, похожий на смайл букета в соцсетях. – От Алексея Галыгина». И подписался «Галыг». – Красавице, комсомолке, спортсменке, – пошутила Вера. – Не подглядывай, – так же шутливо сказал Алексей. – Держите, – он подал Даше автограф с той же улыбкой, с какой сам однажды принял подарок Александра Зацепина. – Спасибо большое! – Даша засияла. Она чуть не подскочила на месте. Ей сильно-сильно захотелось обнять Алексея. Вместо этого она ласково провела по бумаге, рассматривая вихри и кольца букв. Ей понравилось, какими пузатыми делал Алексей буквы «з», «в» и «о». – И ручку держите. – Да, спасибо. «Галыг». Хм... Надо же. А я помню, вас так называли. Да, точно! Вас с Александром Николаевичем – Галыг и Буд. – Было! Было! – подтвердила Вера. – Было, да не закрепилось. Я только подписываюсь Галыг. А Сашку, то есть Александра Будницкого, до сих пор называют Буд и Будда. – Будда. Ему прикольно, – не постеснялась сленга Даша. – А вы, знаю ещё, русский Дитер Болен. – Есть такое. Вера удовлетворила всё своё любопытство и без злой иронии пообещала без разрешения к гостье больше не спускаться. Даша смутилась, что она, наверное, неудобна хозяйке дома, но Алексей заверил, что всё в порядке, а Вере сказал: «Родная, ну что ты такое говоришь? Это же твой дом. Ты имеешь право находиться где хочешь, даже если у меня гости». Вера, однако, была настроена серьёзно взяться за свою работу. Галыгин же начал рассказывать о своей... Рассказов было много, и никогда в жизни он бы не смог за один день поделиться всем, что было с ним и его коллегами в «Соцветиях», «Добрых друзьях» и «Весёлке». Как они шутили и горевали, как им было радостно и трудно. Как они, вдохновляясь бит-квартетами, начиная с легенды «The Beatles», а позже – «Modern Talking», писали свою музыку и свои стихи. – «Богатыри – не мы», – среди прочего сказал Алексей. – Наше позднее творчество – в каком-то смысле плагиат. Помесь «Битлов» и советских ВИА, Ливерпуля и крымских курортов. Я – отчасти Дитер Болен, и мои движения с гитарой, если вы помните, одно время были похожи на его. Будда – в чём-то Томас Андерсон, если б только Андерсон был близорук. – Хи. Если так посудить, то я ваш плагиат, – придумала Даша. – Потому что у меня тоже две руки и две ноги. То, что вдохновляет, а не копируется, не плагиат! – Вот поэтому я и говорю: «в каком-то смысле». Ведь не звать же прямо плагиатом тот же «Синий иней» на мотив «One way ticket». Не наша песня. Просто вам для примера. Насчёт нас... Всё же в начале создания коллектив пел лучше. А мы... Мы старались не отставать. – Лучше бы Бузова так переживала о своём «творчестве»! Даша рассмеялась. Алексей поддержал её улыбкой. – О Бузовой, пожалуй, не будем. – Слушайте, я этого торта объелась уже так. Вкусный, зараза! – по-простецки сказала Даша. Она доела порцию и искала глазами мойку. Найдя мойку с губкой и средством для мытья посуды, Даша поднялась вместе с тарелкой. – Куда вы? – Я помою, – невозмутимо сказала Дарья. – Сидите, я сам. – Хорошо. Я просто привыкла сразу мыть посуду. – Что, даже в гостях? – Агась! Галыгин как раз тоже доел порцию. Он накрыл торт прозрачной упаковкой, прихватил пустые тарелки, чашки и стал у мойки. Даша сидела, слушала напор тёплой белой воды, наблюдала спину Алексея, обращала внимания на руки. Лёша (да, мысленно она назвала его Лёшей) был красивым, трудолюбивым человеком, и созерцать его простые действия было так же прекрасно, как наслаждаться «Весенним садом». Надо же. Когда-то Даша не знала, как он выглядит, не сразу узнала, как его зовут, а теперь, через столько лет, встретилась с ним в реальной жизни и находилась у него в гостях... Вода шумела, посуда звякала, а за окнами дома Галыгиных, над Мытищами и над Москвой, расступились свинцовые тучи.***
Алексея забавляла Дарья, в то же время она не казалась ему глупой. А с той секунды, как к ней пришла уверенность, перестала казаться ребёнком. Да, у неё маленький рост. Да, она младше него на сорок лет, а с января до мая (Галыгин невольно, так быстро, что не осознал этого, допустил их общение в следующем году) будет младше на сорок один год. Сорок лет, как ни крути, не были типичной разницей между Алексеем/ его коллегами и поклонниками и поклонницами. Но, господи боже, общению с хорошими людьми разного возраста можно только порадоваться! Разговаривать с Дарьей было уютно и тепло. Даша была смелой девчонкой, хотя свою смелость явно считала навязчивостью. Неплохо шутила, хотя почти каждый раз, думалось Алексею, признавала свои шутки неудачными. Она подкупала не инфантильностью, но непосредственностью; а люди в массе своей не любят, ой как не любят это слабое, по их мнению, качество. В ней не текла «голубая кровь», как, например, в жилах Маленковых, но она старалась держаться интеллигентно, как, впрочем, держится любой человек не из маргинального общества. Алексей чувствовал, как Даша смотрит ему в спину, как любуется им и одновременно смущается, и невпопад спросил: – Даша, а вы в «Магните» и «Пеликане» бываете? – Конечно. – Там тоже чай вкусный? – Да. Я много покупаю ягодного чая. И чёрного. И зелёного. Вся моя жизнь – чай! – засмеялась Даша. Алексей домыл посуду, вытер руки и вернулся к Дарье. Недавно они сидели, как пешки, а теперь хотели двигаться по «шахматному полю». Алексей подошёл к Дарье так близко, словно хотел пригласить на танец – не хватало только музыки. Она уловила запах глицерина на его жилистых руках. А ещё ей очень хотелось сказать: «У вас красивые глаза». – Значит, в вашей жизни есть советская музыка, работа стилистом и вкусный чай. Неплохой набор. – Теперь ещё автограф! Полный комплект! Дарья наконец уложила блокнот в сумочку. Взгляд на сумку – на диван – на футболку Алексея – в окно – на прекрасное лицо большого человека. – Пойдёмте. Алексей подозвал Дашу к окну – не к тому, у которого не так давно Дмитрий исполнял «Сегодня», а к противоположному, в уютном уголке за кухней, откуда был виден сад. – Вот это осенний сад. Мой неспетый хит. А вон оранжерея. Видите? – Да, – Даша вытянула шею, будто до оранжереи было не двадцать, а сто метров. – Вы всё здесь устроили, Алексей Сергеевич? Я читала на каком-то сайте. – Да. Семья помогала. Без их поддержки я бы, может, и справился, но люди, насколько я знаю, не делают оранжереи лишь для себя. – Очень классно! Мне нравится. Дарья заворожено смотрела то на окна оранжереи, то на сосну, то на небо, то – суживая глаза – на мелкие вкрапления белой краски и малейшие дефекты стекла пластикового окна, то на руки и футболку Алексея. Сквозь тонкую ткань проступали очертания пресса. Руки певца были такими же крепкими и сильными, как в юности, но в то время Даша попросту не родилась и не имела возможности видеть их воочию. Дашу не била никакая дрожь, тем не менее она немного волновалась: если Алексей чувствует тепло, которое она переживает, не примет ли он его за неуместное, разрушающее пламя? Этого не случилось. – Вы всегда были стилистом? – спросил Алексей. – Всегда. Родилась. Акушерка такая смотрит, говорит маме: «У вас стилистка». Хах. Ну, нет. Сначала я училась в педагогическом. – О-о-о, так вы всё же интеллигенция! – Конечно, – со звуком «ч» ответила Даша. – Я же не хухры-мухры! Училась в МГПУ на Новом Арбате. Младший специалист. Потом бакалавр. На магистра уже не пошла. – «Перегорели»? – Нет, – растянуто сказала Даша. – Просто знаний новых особо уже не давали, а за третью престижную бумажку, когда у тебя уже две, отстёгивать money не хотелось. – Увы, знакомо. В советское время было не так. Вы пошли работать, Дарья? – Да. Правда, я боюсь, когда детей много. Вот вы... Вы внимание целого зала приковываете! С вас глаз не сводят! А я к тридцати детям иду – класс на ушах стоит. Не всегда, конечно, но бывало так. И я тогда терялась и боялась. Н-нет... У меня были на практике хорошие уроки. Такие, что я сама была счастлива от того, что деток чему-то научила, что-то интересное им рассказала, показала! Счастлива от общения с ними! Мне даже как-то преподавательница говорит: «Я заболела, но приехала специально на твой урок. Я получила огромное удовольствие. Спасибо». Это по русскому преподавательница, по методике русского языка и чтения в начальных классах. – А! Так ты учительница начальных классов! Вот оно как! Алексея на миг ослепили чистые советские улицы, и чистые, выкрашенные в белый и синий цвета, школы, и портреты Ленина и Сталина, и строгие, на блестящих пуговицах, мальчишечьи костюмы (среди них – его, широколицего, румяного, Алёши Галыгина, костюм), и девчачьи фартуки, белые или чёрные поверх коричневых платьев, и девчачий предмет гордости – большие белоснежные банты с белой тесьмой. Он вспомнил детское фото любимой Саши на школьном крыльце. Форму Веры и Глеба. Современную, яркую, но не пёструю сначала зелёную, затем синюю форму Димы. Смешавшись воедино, вернулись лучшие воспоминания из начальных классов – о дружбе и первой наивной влюбленности, об интересе к одним предметам и неважным сперва отметкам по другим (мама с учительницей боролись, и из Алексея вышел толк!) – Да... Но учительница – это громко сказано. Я, скорее, очень плохая училка, – сказала Даша разочарованно, без пошлости. – А мы с преподавательницей русского как подружки были! Ну, это отдельная история. В общем, мне было приятно то, что она сказала. Но учительницей я так и не стала. Я ходила по школам. Признаюсь, лениво ходила. Работу не нашла. Хотя могла бы. Пошла в частный детский сад. В детском саду всё же легче, чем в школе. Но даже с семью детьми в группе мне оказалось тяжело! Особенно запомнить, кто во что одет, и быстренько собрать всех на улицу. Хватило меня на два дня. В-вот... Даша склонила голову, будто бы сочиняла историю, которая вообще-то была реальной: – Я снова боялась малышей. Читаю им «Сказку про Царевну-Лягушку». По ходу сказки или после неё (видите, я уже не помню, как по методике надо) задаю вопросы. Спрашиваю, что приготовила Царевна-Лягушка гостям. Один мальчик отвечает: «Она приготовила мамку-няньку». Другой подхватывает: «Она приготовила мамку-няньку». Видно, «Мамки-няньки, собирайтеся!» – единственное, что я тогда прочитала с выражением, вот дети и запомнили. Им было так скучно, что они даже не начали смеяться и шуметь. Просто подпирали головы руками. Всё как-то, – Даша скривилась, – вяло у меня получалось. А дети – они ведь чувствуют вялость и скуку, они устают. Внимание рассеивается. В конце концов в начале тихого часа я не выдержала. Пока начальница не видела, заплакала. Никогда на тот момент мне не было так морально тяжело! Уже думала – всё, не буду в садике работать, но вспомнила слова начальницы перед принятием меня на работу: «Можно бесконечно бежать от трудностей. Но тогда жизнь не сложится». Не ручаюсь за дословность, но смысл таков. Я передумала, решила остаться. Но в тот же день мне сказали, типа: «У меня у самой много обязанностей. Я не могу бегать, поправлять за вами. – Прямо говоря, что я не справилась. – Но ты старалась. Возьми, пожалуйста, семьсот рублей». И документы, копии мне отдали. – Заплатили. – Да. Не всякий работодатель заплатит за два дня непутёвому сотруднику. – Все мы бываем непутёвыми. Мне тоже было сложно, не всё удавалось. Главное – потом добиться результата и «держать марку». И вы нашли себя? – ободряюще спросил Алексей. В его глазах блестела уверенность, так необходимая Дарье. – Да. Да, конечно. Знаете, меня частный садик натолкнул на мысль, что с детками-то дошкольного возраста очень интересно. Я просто боялась, когда их много. Но можно же пойти работать в семью. К одному ребёнку. Мама посоветовала то же, что я и сама хотела, – стать няней. – «Потому что она так обаятельна была и бесконечно мила», – напел Алексей песню из сериала с Анастасией Заворотнюк. Дарья подхватила юмор Галыгина: – Прямиком из бутика «Бирюлёво» попала в семью. В общем, я работала в нескольких семьях с детками от двух до шести лет. В основном с мальчиками. Последний раз я работала няней у мальчика и его младшей сестры. Знаете, нисколько не напряжно. Интересно. Я была для них хорошей подругой и авторитетом. А что ещё нужно? – Деньги, – ответил Алексей с такой интонацией, чтобы Даша поняла, что они – не самое главное. – Знаете, как я пишу у себя: «Свадьбы. Корпоративы. Такой-то адрес почты. Дорого». – Ах-ах. Без денег никуда! А потом я подумала: дети – это классно, это здорово. Но вот захотелось, – Даша сощурилась и потёрла между пальцев невидимое зерно, – уметь что-то ещё! Создавать что-то красивое, наслаждающее, реально нужное людям. Одно время я рисовала портреты. – Портреты? Здорово! – Ну как сказать... Профессионалы вздыхали, думая, кто же за это платит деньги. Я чувствовала себя поросёнком Фунтиком, обманывающим ребят. А вот когда пошла на курсы стилистов, всё начало получаться! Я сама удивилась! – Чему же вы удивились? Упорный человек хочет – и достигает своей цели. Как, например, цели оказаться у меня в гостях. – Алексея вдруг порадовал этот факт так, будто Дарья была его давней знакомой и он с нетерпением ждал её. – Я думала, что не справлюсь. А у меня вдруг получилось... – Дарья, уловив теплоту в словах Алексея, позволила себе паузу. Она физически не могла бы и говорить, и наливаться краской подобно яблоку. – Привыкла общаться с людьми, прислушиваться к пожеланиям, стричь, завивать, красить, делать маникюр, педикюр. – А массаж вы случайно не делаете? Даша не поняла по интонации Алексея, это шутливый намёк «Я бы у вас помассажировался» или просто вопрос. – Случайно не делаем. – А жаль! – таки «флиртовал» мужчина. – А вы сейчас не работаете? – Скоро буду! Я не заброшу любимое дело! Дарья рассказала, что как было в салоне красоты «Аля», не забыла упомянуть подругу Валерку. Сказала, что начальница – сложная женщина. Алексею на её месте представилась Ирина Щедрина. – А вы мне нравитесь, – рассудил Алексей, вкладывая сильный, хоть и совсем не тот смысл, который вложила бы в «А вы мне нравитесь» Даша. – Вы целеустремлённый человечек. Знаете, чего хотите, что будете делать дальше. Дай бог, чтоб у вас всё получилось в работе и вообще в жизни! Счастья вам! – Спасибо большое за тёплые слова. – Буква «п» в слове «тёплые», на миг склеив губы, обагрила их и понесла горячую кровь по жилам. Даше казалось, это всё, конец встречи, и ей стало страшно. Может, она и знала, чего хотела в жизни, но не знала, как быть после того, как она выйдет за ворота. Больше всего на свете она сейчас боялась не увидеться с Алексеем в будущем, не постоять или не посидеть рядом с ним хотя бы десять, хотя бы пять минут. Её успокоил тот факт, что у неё был номер мобильного Веры. И если вдруг станет тоскливо, невыносимо без Галыгина и его семьи, если вдруг захочется бросить дела и примчаться к нему, и если ничто вокруг не усмирит, не отвлечёт сердце, Даша наберёт заветный номер. Встреча, однако, не закончилась. – У вас чудесный дом! – воскликнула Дарья, не зная, что говорить, но фальши в её словах не было. – Даша, вы видели только первый этаж. Позвольте проводить вас в библиотеку. – В библиотеку? Тут у Алексея зазвонил кнопочный телефон. – Прошу прощения. – Он взглядом попросил Дарью посидеть, подождать на диване и повёл рукой в её сторону. Сам отошёл от окна на пару шагов. На экране высветилось «Дима Мал». – Приветик! Дарье сначала показалось, что Галыгин говорит с супругой, и ей стало неловко. Будто бы Александра Галыгина запретила ей появляться в их доме, а она этот запрет нарушила. Дарья в смущении потеребила свитер и «забрыньчала» пальцем по краю стола. – А, это ты! – сказал Алексей удивлённо, но весело. – А чего не со своего мобильного?.. Уже?! Я помню график, но думал, Дима попозже выйдет на связь. Ну да, в ванную с телефоном он не пойдёт. Ну скажи папе, что я его жду в гости как только, так сразу. Завтра у меня, правда, под вопросом, я... – Алексей не стал рассказывать абоненту о возрождении группы, хотя этот секрет, кажется, ни для кого уже секретом не был. – Сегодня к вечеру свободен. Да! Да! – Алексей расплылся в такой тёплой улыбке, что Даше хотелось порадоваться за него вместе с ним, не зная, отчего именно Алексею хорошо. – Света, ты просто соскучилась по «дяде Лёше» (кажется, он упоминал, как называла его Света в детстве) или есть другое дело?.. Ага. Понял... Ну что ты, разве сама не найдёшь такую? Света, я только навскидку вспомнил Екатерину Шпицу, свяжись с ней. Метр пятьдесят шесть... Из народа? А Шпица чем не народ? – Он оценивающе взглянул на Дашу. – Подожди, есть вариант. Если человек согласится. Дарья, какой у вас рост? – Метр пятьдесят три. – Метр пятьдесят три, – сообщил Алексей в трубку. Даша хлопала глазами, понимая, что ей в чём-то предложат участвовать, и не зная, надо ли, справится ли она. – Даю. Алексей протянул свой телефон Дарье со словами: – Не бойтесь. Он не кусается. Его пальцы оказались вблизи её уха и волос в момент передачи трубки. Её пальцы на миг коснулись его. Даша не успела осознать, что почувствовала, потому что сосредоточилась на диалоге. По голосу говорила девушка её лет или младше. Света, говорившая с Алексеем о папе Диме, оказалась Светланой Дмитриевной Маленковой, дочерью известного, непревзойдённого, вечно юного певца! Она работала над своей линией одежды «От Светланы», и ей срочно требовались низенькие модели разного телосложения. Нужно было надеть пару нарядов, сделать фотоснимки, получить за них деньги и... на этом, собственно, всё. Дарья дослушала и в волнении схватилась за лоб. – Ой, а это... Завтра можно? Или надо сегодня? Она так разволновалась, что даже не подумала ничего вроде: «А-а-а-а-а!!! Мне звонила дочка самого Димы Маленкова! Может быть, я и с Димой как-нибудь увижусь!» Хотя даже в полном спокойствии вечно юный шатен с чудесным баритоном, помимо того что музыкант-виртуоз, ещё и очень красивый, мягкий, добрый человек, конкретно ей, Даше, не дарил настолько тёплых чувств, как Алексей Галыгин. К реальной встрече с ним Дарья отнеслась бы – нечего лукавить – с восторгом, типичными фанатскими ахами-вздохами и, наверное, даже со счастьем, но лишь тогда, когда эта самая встреча состоялась. А нет – так нет. Алексей помог Светлане и Даше разрешить ситуацию. Он, с позволения Даши, сделал её фотографию на смартфон, и прислал фото Светлане в Инстаграм. – Смотри, – сказал он Даше. – «То, что надо!» – со смехом прочитала Дарья. – Это Светлана написала обо мне, да? – Тут появилось новое сообщение. – «Давайте завтра тогда. Нормально в 12:00? Я буду в Москве». – Светлана добавила адрес по Садовому кольцу. – О! – отлегло у Даши от души. – Я согласна. (Алексей написал ответ, что Даша придёт) Я думала, придётся далеко ехать. А тут мне близко! – Да. Ближе, чем до Мытищей. – Алексей явно спрашивал: «Ничего, что ко мне вы ехали так далеко?» Дарья ответила на его вопрос: – Я очень рада, что приехала сегодня к вам. Я счастлива. – Тут она призналась, преодолев страх, что её посчитают навязчивой: – Мне, если честно, так не хочется пока уходить, расставаться с вами. – А мы разве расстаёмся? Дарья посмотрела на Алексея с открытым ртом и с влажными, будто в росе, глазами. – Сегодня у меня относительно свободный день. С вами мне легко и ненапряжно говорить. Так с чего нам так быстро расставаться? Повторюсь: я не бросаю людей. Никогда не гоню тех, кому я приятен. Поклонники – часть моей семьи. – Пауза. – Извините, Дарья, за такое... вмешательство, может, в ваши мысли. Я не телепат, но по опыту общения с разными людьми сужу, что вы боитесь не увидеть меня больше, потерять. Уверяю, этого не случится. – Не случится? – тихо, с надеждой спросила Дарья. Она вспомнила о барьере, выставленном Алексеем под конец их первой, случайной встречи. – Нет, – заверил Алексей. – Я надеюсь, что буду видеться с поклонниками и поклонницами ещё очень долгое время. Тут он вспомнил, как год-два назад пара газет распространила ложные слухи о том, что его якобы уже нет среди живых. Эту гнусть нагуглили Вера с Димой, а Алексею оставалось сказать: «Значит, буду жить долго!», потому как подавать в суд ему не хотелось, да и затраты (не только денежные) могли оказаться больше выигрыша. – Ваша надежда взаимная, – улыбнулась Дарья. Чтобы окончательно успокоить одновременно смелую и робкую девчушку, Алексей честно сказал о ложке дёгтя: – Есть люди, которых я не хотел бы видеть. Есть люди, совершающие действия, которых я не приемлю, которые мне сложно судить словами и хочется применить армейскую силу. – Хотя ничего в ответе на то не указывало, Даша подумала, что Алексей в первую очередь имеет в виду убийцу лучшего друга. – Но ни вы, ни кто-либо из других моих поклонников к ним не относится. Такие люди даже не оказываются вблизи моего дома. Они и сами избегают меня. Как рухлядь. Как кого-то грязного и недостойного. – Ой... – Дарья махнула рукой. – Забейте на хейтеров. – Она улыбнулась, чувствуя себя солнцем. – Хорошо, что они сами не приходят. С ними тогда не туго. – Да. Очень хорошо. Возникла пауза. Дарья в десятый раз, как в первый, смотрела на Алексея. Конечно, она знала о «медных трубах» только из телепрограмм, знала о таких вот, как она, приставучих Дашах, волей-неволей вселяющих тревогу в сердце Александры, и не могла, да и не хотела составлять полную картину семьи Галыгиных. Но она считала, что Александре очень повезло с таким человеком, как Алексей. А то, что быть со знаменитостью трудно... Так и с «простым смертным» не всегда всё легко и сладко. Разница в нюансах. Любые отношения – работа. Любые отношения – в горе и в радости, со взлётами и падениями. В конце концов совсем не важно, знаменит человек или нет, важно, что у него на душе. И если встретились две хороших души, то и семья счастливая и крепкая. Для Алексея выходной шестнадцатого ноября был, пожалуй, лучшим днём за целую неделю. Во многом – оттого, что его сегодня не торопили, первую репетицию новой старой группы «...друзья» хотели провести завтра. Во многом – оттого, что находился в родном доме. И он не мог не признать, что Даша Ситникова дарит ему часть уюта и хорошего настроения. Да, да, она робка и в то же время сильна. А ещё маленькая ростом, но взрослая по паспорту. На лицо младше своих лет, её можно принять за малышку, но она – девушка, женщина. Она добрая и умная. Она определённо приятная. Среди всех характеристик Галыгин в последнюю очередь оценил фигуру. У Даши была самая обычная фигура, когда-то, показалось Галыгину, полнее. Но какая разница? Во времена детства и юности Галыгина были свои стандарты внешности и моды, было стремление женщин быть лучше и краше, но их не коснулась современная гонка за 90-60-90, дабы тебя не оскорбил мужчина, а в лучшем случае бросил бы подобие комплимента. Для женщин не было условий: сбрасываешь два кило – я тебя люблю, а если твоё тело – твоё дело, идёшь вон. А мужчинам даже подумать о выставлении таких условий не позволяло воспитание. В современности каждый хотел и требовал от другого чего-то помимо фигуры. Требовал всего, присасываясь, как вампир, к душе, а вместе с душой – к телу, к одежде, к кошельку... диктуя всё новые и новые правила, следовать которым всё сложнее и сложнее и наконец невозможно. Общаться с людьми родом из СССР часто (посчитаем погрешностью скорбный факт, что не всякая трава раньше была зеленее, как и не всякое дерево – большим) означало что означало – общение с людьми, а не плен вампиров и жертв, укушенных ими, принявших этот плен и активно советующих его тебе. Даша чувствовала уважение Алексея к себе, к тому, как она выглядела, чем интересовалась, как жила и хотела бы жить, почти физически, как нечто осязаемое. Ей хотелось, чтобы каждый на земле человек так смотрел на другого человека, но подобный взгляд многие homo sapiens в наши дни считают слабостью, если не глупостью. А люди, бывает, и бывает нередко, не готовы казаться ни слабыми, ни глупыми, ради какой-то там миссии «Добрый мир», выдуманной начинающей разработчицей Матрицы Дарьей Ситниковой. – Дарья, – спросил Алексей, не вырывая её из своих мыслей, а позволяя мыслить и в это же время ясно слышать его, – а вы любите читать? – Кто же не любит! Она удивила его внезапным звонким смехом. – Я вдруг вспомнила, – пояснила Даша, – как в раннем детстве уже научилась читать, но читать сама не хотела. Всё хотела, чтоб для меня мама с папой читали. И вот мама мне говорит взять какую-нибудь книжку, а я отвечаю: «Кто ж зимой книжки читает!» – Действительно! – согласился с Дашей Алексей. – Книги можно почитать осенью, – любовно говорил Алексей, поглаживая корешки книг. Самых разных книг. Библиотека, находившаяся на втором этаже, открывала вид на будто бы упавшую с неба, как деталь тетриса, оранжерею. По её серебристой крыше забарабанил мелкий дождь. Даша и не поняла бы, что он идёт, если б не наблюдала за оранжереей достаточно внимательно и не видела бы, как капли летят на стекло ближнего к ней окна. – Ух ты! Сколько у вас тут всего! – восхитилась Дарья. Она подошла к Алексею, рассматривая те же книги, что и он. – Жюль Верн. Герберт Уэльс. Ух ты! Она увидела свои любимые книги – «Пятнадцатилетний капитан» и «Машина времени». На той же полке стоял Рей Брэдбери. – Не знала, что вы так любите фантастику! – Почему нет? Фантастика – это, по сути, наша жизнь. – Голос Алексея звучал, как голос доброго преподавателя на интересной, а не монотонной лекции. С разницей в том, что ни один преподаватель не был Дарье так близок. – То, чего мы хотим достичь. То, как научный прогресс влияет на нашу жизнь: для кого прогресс – это помощь, а для кого – повод ничего не делать и сидеть перед телевизором. – Я, кстати, читала цитату у Бредбери. Не помню дословно. О том, что у нас была возможность бороздить космос, а мы выбрали пить пиво и сидеть перед телевизором. – Да. Да, – с паузой ответил Алексей. – Но когда перед телевизором смотрят «Секрет на миллион» и выступления «Добрых друзей», я не сильно против пива. Качнув головой от смешка, Дарья обратила внимание на полки шкафов и стеллажи с советской литературой. Мелкий дождь стал слепым, и причудливая игра мытищинской светотени проникла в особняк, то освещая, то затемняя корешки и страницы книг. У Галыгиных было всё: советские учебники, книги о войне, о Великой Отечественной и Афганской («Цинковые мальчики» когда-то ранили Дашу до глубины души), о Чернобыле и Припяти, детская литература издательства «Самовар» (с половиной изданий – Успенского), с большим шрифтом, с белыми обложками и красочными картинками и рассказы, повести для детей о лагерях. – О пионерских лагерях?! – засияла Даша. – Да. – Я так люблю детские лагеря! Я хочу посмотреть книжки о них!!! Очень хочу!!! Алексей не вовремя, а может, напротив, тогда, когда Дарье больше всего не хватало его галантного (не случайного!) прикосновения, коснулся рукой её плеча. Тепло его руки, пройдя сквозь нити свитера, передалось Дарье. По её коже прошлись мурашки, а вслед за ними возникли «фантомные» мурашки – свежая память, несколько раз прошедшая по телу волнами. Своим прикосновением Алексей подвёл гостью к полке с книгами с надорванными и аккуратно заклеенными корешками, с повреждёнными, блёклыми обложками и с жёлтыми страницами. В неидеальном состоянии книг была какая-то своя жизнь, притягивающая и чарующая. Алексей показал Даше книги, которые она ещё не читала. «Июнь, июль, август» Сергея Иванова, с изображением долгоногих, худых ребятишек. «Весёлую дюжину» Владимира Машкова. «Когда я был вожатым» Николая Богданова. Даша смотрела на них, как на сокровище, добытое со дна моря после окончания курортного сезона. Брала одну, другую книгу, листала, задерживала взгляд на крупном шрифте, вспоминая, как когда-то уставала, прочитав целый «абзацище» из трёх предложений; а ещё раньше не умела читать и тыкала пальцем в каждую букву, воображая, что читает. – А можно я запишу себе названия в заметки на телефоне? – Конечно. По интонации Алексея Даше показалось, что он добавит: «Кстати...», предлагая сфотографироваться с ним, но, наверное, она себе это придумала. Да, конечно, придумала. Хватит того, что он сфотографировал её для Светланы Маленковой. Дарья записала названия и заверила, что прочитает. – Вы как студентка, уверяющая меня, что сдаст зачёт. Это ведь ваше дело – читать или нет. И когда читать. – Хм. Я уже забыла, как это – быть студенткой... Алексей Сергеевич, а, может, вы знаете такую книгу... – Какую? – Про двух мальчиков. У меня была большая книжка, там один мальчик был нарисован в очках, другой – в кепке. Один из них хотел стать храбрым. Мальчики отправились в лес, а их напугали байкой, будто там может прятаться сбежавший откуда-то тигр. При слове «тигр» Алексей первым делом вспомнил «Два билета в Индию», но по словам Даши «Они приняли за опасного тигра какой-то пень» догадался: – Это «Про тигра» Носова. – Николая Носова?! Надо же! Я его вдоль и поперёк перечитала и не знала, что это его песня, – оговорилась Даша. – Ой, то есть его рассказ. И Дарья давай вспоминать, как она читала «Витя Малеев в школе и дома» и «Дневник Коли Синицына», как её впечатлили упорство и творческий путь Наденьки из рассказа «Под одной крышей». – Вот вы уже и вспоминаете, как были студенткой, – отвечая, среди прочего заметил Алексей. Слово за слово – и разговор о книгах Носова сместился к Виктору Драгунскому, затем – вновь к фантастике, потом – к «Гарри Поттеру», который нравился внуку Алексея так же сильно, как Даше. Темы книг, музыки и кино легко лились, переплетались и то несли время вперёд, то замедляли счастливые секунды общения. – Я не утомил вас? – спросил наконец Алексей, когда его вниманием завладела очередная игра светотени и Дашино лицо показалось замученным. – Нет, конечно. Алексей только-только говорил о Саше, то есть об Александре Лермонтове. У него проскальзывала мысль, будто он хуже Лермонтова и при всей любви к своему делу никогда не достигнет его уровня. Дарья молчаливо спорила. Её глаза стреляли искрами восхищения, которые не были неприятными для Алексея. Дашины искры были от слова «искренность», а не родились из лицемерия. Дарья ждала, чтобы Алексей спросил что-то об их встрече. И он спросил: – Ну как вам у меня в гостях, Дарья? – Хорошо. Очень хорошо, – она улыбнулась. – Мне с вами легко и интересно общаться. – Губы сомкнулись на «М» не сказанного вслух: «Мне приятно, что вы рядом со мной. Спасибо за то, что вы есть». – Взаимно, Дарья. Улыбка Алексея была такой лучезарной, как на одном давнем фото с виниловой пластинки. На миг Дарье показалось, что артист выглядит так же, как на том фото: с вьющимися светлыми волосами, в пёстрой, оранжевой, с какими-то цветами, рубашке с распахнутым воротником, а позади него расстилается летнее море. Но в настоящем времени их двоих зажали стены домашней библиотеки, а футболка и джинсы Алексея идеально дополняли осень за окном. Впрочем, нюансы были не столь важны. Один и тот же человек – в прошлом ли, в настоящем ли – улыбался так же, как всегда, тем самым согревая девичьи души. – Я «Золушку» вспомнила, – сказала Даша. – С Яниной Жеймо. – Это мягкий намёк на то, что я принц? Дарья залилась краской. Как же ей нравились его шутки! «Его» – произнесла она мысленно допытывающим, игривым голосом Валерки. На полном серьёзе певец у фанатки такое не спросит, но шутка – тоже дело приятно. – Это мягкий намёк на то, что Золушке хотелось королевского мороженого, а мне – ещё немного торта. – Ха. Понял, понял. Тогда идёмте? – Ага. Чем больше времени проходило, тем сильнее Дарья ощущала реальность происходящего, прекрасную, казалось бы, несбыточную, но реальность. Вместе с тем её как никогда окружала метафоричность, в которой Алексей Галыгин был, как он и сказал, принцем, его особняк – замком, а лестница, ведущая на первый этаж, – прекрасной сказочной дорогой. А торт... Ну торт – это торт, тут нечего придумывать. – Мне не хотелось бы быть навязчивой... – начала было Даша. – Дарья, – Алексей заранее знал, что скажет девчушка. – Как говорится, даст бог – свидимся. Я говорю о том, что всегда рад поклонникам, в третий раз. – Он, сидя с противоположной стороны стола немного ближе, чем ранее, протянул руку и на секунду коснулся Дашиных пальцев. – Кто знает, может, вы увидите не только меня, но и Дмитрия Маленкова. – Может. – Даша подавила слабый интерес к Маленкову, только чтоб Алексей не подумал, что какой-то там Дима ей важней. – Вы пробивная девушка. – Спасибо. А торт, заразище, такой вкусный, что я завтра в платье не влезу! – снова по-простецки сказала Даша, будто бы лимитчица в гостях у богатых и благородных родителей коренного москвича-жениха. – Влезете, влезете. Не переживайте. Можете вечером попить много воды, помогает. Ещё зарядка и душ. – Без этого никуда! А... Можно посмотреть ещё на вашу оранжерею? Какие вы там цветочки выращиваете. – М-м... Не знаю. Там сейчас садовник работает. А, впрочем, пойдёмте! Думаю, мы Аркадьевичу не помешаем. Дарья, подорвавшись с места, хотела надеть только сапоги. – КУРТКУ! – скомандовал Алексей, как отец – маленькой дочери. Хотя Дарья сама оставляла лишь приятное впечатление, эта мелочь была, по мнению Галыгина, очень безрассудной. – Так недолго же идти. – Недолго простудиться. Придумали, конечно – без куртки выходить! Надевайте. Дарья послушалась. – Так лучше. А вам идёт мятный цвет. Круто! – Спасибо. А вам... Любой, наверное. В голубом пиджаке вам классно. Футболки красивые у вас, рыжая, жёлтая, во всём очень здорово! Дарье нравилось, огибая особняк, идти рядом с Алексеем. Они шли одинаковым средним шагом: он – впереди, она – на полшага позади. Она видела не его спину, а его скулу и его бодрое, не тронутое осенней хандрой лицо, обрамлённое калейдоскопом елей, забора, крыш соседних особняков и небесной дали. Её пронизало, но никак не могло полностью охватить чувство «О Господи! Это же он!!! Я иду рядом с Алексеем Галыгиным!» (со всеми этими вздохами, визгами, писками и обращениями всуе к богам-господам). Излишний фанатизм – следствие расстояния и разницы, а границы, когда-то расставленные между им и ней, стирались. Рядом с Дарьей находился известный, в то же время самый обычный человек, и его простота цепляла её так же сильно, а может, даже сильней его причастности ко сцене. – А тут уже можно без куртки? – спросила Дарья, зайдя в оранжерею. – Да, – Алексей показал, куда класть вещи. – Проходите. – Он увидел, что Даша снова робеет и смотрит на тапочки, оставленные в углу. – Можно в обуви. – Мы здесь обычно осенью не переобуваемся. Только если очень слякотно, – объяснил старенький, сухой мужчина, вышедший из глубин оранжереи. – Николай Аркадьевич. Садовник. Он протянул Дарье руку. Она ответила на приветствие и тоже представилась: – Дарья Андреевна. Стилист. – И моя уважаемая гостья, – добавил Алексей. – Николай Аркадьевич, как поживает моя афеляндра? – Кто? – удивилась Даша названию. – Хорошо. А вы сами пройдите да посмотрите. – А я кроме фиалок ничего не знаю, – поспешно ответила Дарья, рассматривая удивительные, большие листья этой самой афе... как там... ляндры. – Ну, ещё гибискус знаю. Из домашних цветов. Алоэ. Бегонию! – Всё есть. Всё есть, – заверил Николай Аркадьевич. Его жилистая рука неопределённо указывала в сторону известных всем видов и почти касалась листьев дивных экземпляров, обращая внимание девушки на характерность цветения, интересные прожилки листьев, высоту стеблей и почву. – А кактусы у вас есть? – Даше хотелось блеснуть умом, вспомнив с сотню сортов всяких-разных растений, пока особенный свет создавал впечатление театрального зала, а нюх ублажали сильные травяные запахи. – Мне нравятся маленькие, пушистые кактусята! – С пушком? Есть, есть, – ответил садовник. – А гиппеаструмы? – Один гиппеаструм. Вот он, красавец. Вместе с хозяином особняка они долго продолжали экскурсию, а потом Дарья вернулась в особняк. В это время ей позвонила мама. – Извините, я отвечу, – сказала она Алексею. – Алло, мам. Гуляю. Ну... Не везде же в Москве слышно машины. Пока не планирую. Чуть позже. Она ещё с полминуты говорила «Да», «Ага», «Скоро», а потом ей стало неловко перед Алексеем Сергеевичем. – Простите, Дарья, за назойливый вопрос. Я так понял, вы живёте с родителями и у вас в семье принято говорить, кто куда отправляется? – Да. – И мама думает, что вы в Москве? Нервы сковали Дашино лицо. Нехорошее тепло прошлось по руке. Перед ней стоял друг почившего борца за правду и справедливость, очевидно, тоже не терпимый ко лжи человек. – Да. Извините, я не сказала ей о том, что поехала к вам в гости. Не знала, как лучше сказать. Алексей вздохнул. – Я скажу маме. И она не подумает ничего плохого, – поспешно оправдалась Даша, готовая расплакаться от мысли, что станет первой из приятных поначалу гостей, которых всё же выгонят! У неё затряслись губы и на миг закрылись глаза. Тело задрожало. – Господи, Даша, – сказал Алексей достаточно мягко, чтобы Даша не расплакалась, как малолетнее дитя. – Вы взрослый человек и не знаете, как сказать родителям правду! – он был поражён. – И где же вы, по их мнению? – На ВДНХ... Он должен был сказать «Значит, сейчас и поедете на ВДНХ. Больше мы не увидимся. Мне лгуны ни в гостях, ни в жизни не нужны!» Почему-то вместо этих слов он произнёс: – Я сам дважды родитель и дедушка. Я сам был ребёнком. Знаю обо всех, думаю, обо всех проблемах отцов и детей. Бывает, хочется куда-то пойти, с кем-то встретиться, а не знаешь, как об этом сказать. Но, поверьте, Дарья, лучше говорить правду. Ради честности перед родителями и ради своей же безопасности. – А ради безопасности я всегда информацию даю друзьям! – То есть ваши друзья знают, что вы у меня? – Почти. Что я в Мытищах. – Ну хоть что-то. Но вы же понимаете: если не дай бог что, лучше, чтобы о вас знали в первую очередь родители, а не друзья. Они будут действовать быстрее, если не дай бог... – он простучал по столу, как по пианино, – не дай бог, в общем. – Согласна с вами, – наконец успокоилась Дарья. – Просто, понимаете, я не знала, как мама отреагирует на «Я иду в гости к Алексею Галыгину». Скажет, мол, дочь, ты что, с ума сошла, или обрадуется и скажет, что обожает «Весенний сад». – Вы вновь говорите, что мама любит «Весенний сад». – А я не устану об этом говорить. Кто же не любит «Весенний сад»? Алексей и Дарья улыбнулись друг другу. – Ладно, – сказал он, – не забудьте завтра прийти в студию к Светлане. В двенадцать ноль ноль. – Не забуду! – Хорошо. И ещё. – Не командным тоном, а рассуждая. – Надо же ваши данные ей дать. Телефон у Веры спрошу. – Да не надо у Веры. Телефон я сама вам напишу сейчас! Дарье было в удовольствие диктовать цифры и смотреть, как Алексей пальцем касается экрана. То же самое она испытывала, когда... наверное, когда Рома, который Малфой, давал ей мобильный и электронную почту на случай, если «великий глюк накроет Контакт». – Плюс семь восемь... – Алексей перечислил все цифры. – Правильно? – Да. – Инстаграм, наверное, тоже нужен. Потому что Светлана через него работает. Вы там Daria... – Daria94. – Точно. Я помню, вы мне уже называли ник, но я подзабыл. Он отправил данные Светлане. Та поблагодарила за них, но сказала, что и так верит Дарье, что она придёт, не подведёт. Дарья чувствовала, пора расставаться. Не навсегда, но на сегодня. Если б не мезольянс, она бы осталась с Алексеем на долгое время. На долгое – если говорить об одном дне. Обо всей жизни Дарья сказала бы иначе... Они говорили ещё пять или десять минут, отзывающихся какой-то странной болью – болью, которой не было бы, если б Алексей Галыгин оставался для Дарьи только певцом, как в детстве; но боль, перекрываемая счастьем, в какой-то момент ушла. На прощание Алексей запаковал для девушки торт и торжественно вручил его в красочном пакете. – Родителей угостишь, – сказал он добродушно. – Хорошо. Думаю, им понравится. Спасибо. Потом Алексей позвал Веру. – Верочка, мы, наверное, уже всё на сегодня, – он добродушно улыбнулся. – Я не сильно отвлеку тебя, если попрошу тебя провести Дашу к воротам? Хотя погоди. У меня в принципе свободен «КИА Рио»... – Да я сама доберусь. Спасибо, – прервала его Даша. Ей не хотелось конкретно сейчас ещё дольше отвлекать Галыгина, хотя она с удовольствием проехала бы с ним расстояние хоть до Питера. На «КИО Рио», не на «КИО Рио», не важно. – А... Можно только, вы тоже со мной пойдёте? До ворот. «Пожалуйста! Пожалуйста!! Пожалуйста!!!» – молила она глазами. – Конечно. Чего ж нельзя? Алексей надел куртку, напоминающую Дарье их первую, в день рождения Талаева, встречу и взял Дарью за руку, когда и она, и Вера тоже были готовы выйти на улицу. Вера зыркнула на маленькую ладонь рыжуньи в крепкой папиной руке. Это смотрелось... Необычно смотрелось. Дашин возраст бросался в глаза, и это почему-то беспокоило Веру. Почему? Как психолог она бы первым делом подумала о ревности. Не к маме – это смешно. Скорее, к себе. Наверное, она сравнила молодую Дашу с собой в том же возрасте, подсознательно боясь разделять отца с этой мало знакомой девушкой. – Пап, а можно я тоже украду твоё время? – Нет, нельзя. То, что и так твоё, украсть нельзя. Пользуй моё время сколько захочешь и сколько получится. Алексей, предвкушая семейный ужин, попрощался с Дарьей, напоследок крепко пожав ей руку и сказав тёплые слова с общей мыслью «Пусть у вас всё будет хорошо». И хотя в словах «До свидания, Алексей Сергеевич!» не было ничего необычного, Галыгину очень понравилось, с какой теплотой, надеждой и благодарностью за встречу произнесла их Даша. День быстро переходил в вечер. Алексей провёл его с Верой и думал о Дарье хотя бы потому, что нельзя не думать о той, которая была в гостях. Но голову его занимали и другие мысли – о Дмитрие, который позвонил, но решил встретиться с Алексеем в другой день («Ну раз уж тебя сегодня напрягала женщина, давай я буду у тебя в другой раз. Побудь теперь с семьёй, бро»); об Александре, как и он сам, исчезающей-приезжающей, но любимой от того не меньше; о «Добрых друзьях»; о телепрограммах и концертах; о далёкой прекрасной Италии с Неаполем и Сорренто, о низенькой рыжей... Дарья случайно попала в круговорот мыслей о других людях и задержалась в нём на считанные секунды... о вагончиках, несущих юные «Соцветия» навстречу первой славе. О многом.***
Возвратившись в Москву, Дарья всё никак не хотела идти домой. Она погуляла на ВДНХ, превращая ложь для родителей в правду, а потом только приехала на «Маяковскую». Когда Даша дошла от метро к дому, сгустившиеся сумерки стали тяжёлым иссиня-серым вечером, цвета заставки «Гарри Поттера» в заключительных фильмах. – Привет, дочь, – сказал отец. Его сумка стояла в прихожей: он тоже только что пришёл, но, судя по запаху, уже поставил греть борщ. – Привет. – А что у тебя в пакете такое интересное? Даша показала торт. Папа посмотрел, что торт не целый. Увидел довольное лицо дочери, вспомнив, что сам так довольно улыбался, когда признался в любви Катюше и она ответила взаимностью. – Мама за тебя в последнее время переживает, – сказал он мягко. – Ты бы, если ездишь на ВДНХ в гости, так хоть бы предупредила нас. Папа был лояльней мамы и уж точно понимал Дашу лучше, чем некогда – бабушка с дедушкой. Так что Дарья открылась ему: – Вдруг бы мама меня не пустила. А я предупреждаю друзей. – Друзей... – хмыкнул Андрей, пока дочь вручила ему пакет с тортом и начала переодеваться. – Нет, я не хочу сказать, что друзьям доверять нельзя. Можно и нужно – тем, кто правда друг. Но если что-то случится, прежде всего помогут родители, – он положил соцветие сомкнутых пальцев на усталую грудь. – Мне он то же самое сказал! – сияла Даша. – Кто – он? – Почти без паузы: – Стало быть, ты была в гостях у мужчины. У рассудительного и взрослого человека. А можно такой вопрос?.. Нет, даже два. – У Даши зашевелились волосы у корней, прежде чем папа спросил: – Как зовут человека, у которого ты была? И сколько ему лет? – Ну, много лет. Папа, я была у хорошего человека! – Я и не говорю, что он плохой. – У хорошего! – не слышала его Даша и не хотела отвечать про возраст. Она не стыдилась его возраста, ни в коем случае нет, но знала, что папа будет не в восторге от встречи дочери с мужчиной-дедушкой. Как бы мог отреагировать на подобное любой отец? – Человека зовут Алексей. – Алексей? Андрей хотел спросить: «Ты была у Алексея Галыгина?», но передумал. Зачем спрашивать о том, чего не могло быть? Андрей представил Дашиного знакомого как обычного человека где-то своих лет, в какой-то серой или чёрной одежде, сливающей его черты лица с чертами прочих слабо запоминающихся лиц. – Он хоть не такой человек, как?.. – Папа осёкся. Нет, об этом спрашивать нельзя. – Кто он тебе? Где вы познакомились? Ты мне можешь что-то из этого сказать? – Да, могу. Пап, его дочка – моя новая подруга. – Ага, – вникал отец. – И, кстати, я завтра иду в одно место. В общем... э-э... У этого взрослого человека есть друг. – Тоже взрослый? – Да. А у того друга есть дочка Светлана. Дарья рассказала о примерке платья для фотосессии линии «От Светланы», дала папе данные, куда завтра идёт, без вранья. Однако она не назвала фамилий, ни Галыгиных, ни Маленковых. Андрей, встретив жену, рассказал ей о завтрашних планах дочери. – Очень интересно! – недовольно (как показалось Даше) сказала мама. Мама ничего не запрещала. Она просто начала расспрашивать Дарью о подробностях как завтрашней встречи, так и сегодняшней прогулки. – Даша, скажи, пожалуйста, такую вещь, – попросила мама. – Я не буду спрашивать, как вы с Алексеем познакомились, кто он тебе и что ты к нему чувствуешь. Ты умная девочка и глупостей не натворишь. – Былые разы мама много чего советовала и по-разному наставляла, если догадывалась, что у дочери свидание или вроде того, а сейчас всецело доверяла Дашиному разуму. – Скажи, этот твой Алексей живёт на ВДНХ или дальше? – Немного дальше, – тихо ответила Даша. – Потому что я по шуму в телефоне слышала, что ты ходишь по каким-то дебрям. – Так там только кусочек улицы тихий был. – Там – это где? Даша? Даша, ну я же не со стенкой разговариваю. Даша медленно набрала воздух в лёгкие. – Я от ВДНХ ещё ехала... – Куда ехала? – подойдя, спросил папа. И Дарья призналась: – В Мытищи. – Куда?! – папа округлил глаза. – Ребёнок... – вздохнула мама. – Вот мало тебе на свете приключений! – Я не могла не поехать в гости к человеку, – призналась Дарья. – Мытищи – это рядом с Москвой, это почти Москва... Меня угостили тортом, вы тоже попробуйте, это Алексей дал мне, чтоб я вас угостила, и чаем. Мы просто говорили. Душевно говорили. Она посмотрела в глаза сначала мамы, потом папы. – Что же за человек-то такой важный? Ради него обязательно выезжать из Москвы, не предупредив родителей? – спросила мама. – Мне нужно было вас предупредить, согласна... Да, он стоит того, чтобы к нему приехать. Мама с папой переглянулись. – Алексей хороший человек. Правда. Она не знала, стоит ли говорить, что Алексей – это именно Алексей Галыгин. Стоит ли говорить об этом сейчас, когда так хотелось лишь одной из семьи Ситниковых знать его лично? Сколько-то дней не разделяя чувства поклонницы ни с мамой, ни с папой, и тем более никому не говорить о чувствах, которые были глубже фанатизма. – Ладно, ладно, – махнул рукой папа. – Ты не обязана рассказывать нам всё-всё о людях, с которыми ты видишься. Просто давай договоримся: ты не играешь в «испорченный телефон» с друзьями. Ты оставляешь данные, если идёшь или едешь куда-то в первый раз, нам. Хорошо? – Хорошо. – А мы попробуем тортик. Только борща поедим. И ты поешь. Родителям торт очень понравился. А Даша больше есть не стала. Ни сладкого, ни солёного. Она попила много воды, занялась зарядкой, приняла душ и собиралась кое-что сделать перед сном. Для начала она написала маме адрес Алексея. У Ситниковых было принято записывать на один большой листик новые адреса и номера телефонов «на всякий пожарный». Оттого родителям был так непонятен и неприятен обман дочери. Стоит сказать, что в этом в семье было равноправие. Точно так же Дарья знала мамины и папины адреса и телефоны, те, которые они, возможно, и хотели бы скрыть, но из соображений безопасности записали. Потом, закрывшись в комнате (к закрытию на замок родители относились спокойно и понимали, что Даше нужно личное пространство), Дарья с трепетом рассматривала автограф Алексея Галыгина. Весна... Благодаря этому удивительному человеку в её душе всё так же цвела весна... Дарья встрепенулась, закрыла блокнот, поцеловала обложку, включила телефонный интернет и, спешно подключив наушники, нашла прекрасную песню «Добрых друзей». «Добрых друзей» Дарья слушала каждый день, но что-то уже давно не вспоминала о «Весне», а теперь её строки как никогда ложились на девичье настроение: «Что-то со мно-о-ою происходит. Осенью вдруг весна приходит. Солнышко греет и восходит Высоко. В этой весне-е-е моя отрада. Мне хорошо с тобою рядом. И горевать уже не надо. Ты недалеко. Пусть везде осыпаются листья, Пусть зима будет бли-и-изко. Смех твой звонок, а взгляд твой лучистый И пробуждает весну. Я не гада-а-ал, не мог подумать: Счастье найду в поре угрюмой, Станет ноябрь весною шумной. Всё цветёт. Мне говоря-я-ят друзья-ребята, Что в облаках витать не надо. Но я лечу с тобою рядом. Любовь возрастёт. Пусть везде осыпаются листья, Пусть зима будет бли-и-изко. Смех твой звонок, а взгляд твой лучистый И пробуждает весну. Пусть везде осыпаются листья, Пусть зима будет бли-и-изко. Смех твой звонок, а взгляд твой лучистый И пробуждает весну. Любовь возрастёт. Любовь возрастё-ё-ёт. Любовь возрастёт».