***
Студия была арендована. Все существующие графики – согласованы. Группа могла репетировать по воскресеньям. Жаль, без Добродеевых, которые, хоть и любили «...друзей», тесно занимались своими проектами. Четверо былых участников явились в назначенный час.***
– «И, по-моему, зовут её Дашей, то ли девочку, а то ли виденье», – напел Галыгин, разглядывая Витины барабаны. Покупать инструменты не пришлось. У каждого сохранились и свои барабаны, и свои гитары, и свои клавиши, и свои, почти не тронутые временем, узнаваемые голоса. Ребята, прежде чем встретиться на студии, организовали перевозку и установку своими силами. Всё получилось как надо. Инструменты – не просто вещи, а почти фетиши знаменитого ансамбля, такие же значимые, как очки Будницкого и золотая цепочка Галыгина – блестели в скудных ноябрьских лучах, просачивающихся сквозь голубые гардины студии, размером с четыре хороших квартиры. – Как тут с акустикой будет? – спросил Виктор, приглаживая рукой светло-серый, с вертикальными полосами, широкий костюм, из-под которого выглядывал тонкий чёрный свитер. Когда-то свитер выглядел бы точь-в-точь под цвет волос, а сейчас, когда, казалось бы, Ласточка ещё не поседел, волосы всё же уступали свитеру по насыщенности. – Думаю, хорошо. Неплохо, во всяком случае, – неуверенно добавил Галыгин, осматривая взглядом стены, потолок, сравнивая студию с залами в театрах Москвы. – «И, по-моему, зовут её Дашей. То ли девочку, а то ли виденье. Она прошла, как каравелла, по зелёным волнам, прохладным ливнем после жаркого дня». – «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я», – пропел Будницкий и кинул взгляд на Лёхину гитару: она просилась на проигрыш после припева, добавляя экспрессии словам Максима Леонова. Будницкий стоял за любимыми клавишами, поглаживая их, точно тело супруги, и, как мог, старался прогнать нелепые, страстные сравнения, приходившие в его горячую, недавно стриженную голову, находившие отражение в чертах его не то бронзового, не то золотого, искристого вытянутого лица. Строгий иссиня-чёрный костюм не мог скрыть его мыслей «семьдесят плюс», как он сам для себя пошутил, пытаясь перевести в шутку слишком сильные чувства. Изгибы белых клавиш казались ему изгибами тела Лены, а чёрные клавиши – его и её самыми разными, тайными для кого угодно, но только не друг для друга, предпочтениями, их поцелуями, нежностями... и чем-нибудь таким, дерзким. Александр признавался сам себе и в другом – его зацепила Людмила. Давняя близкая подруга, сначала тайная, затем – явная любовь, она вновь поразила его! Когда она временно оставила их троих, ему вдруг стало безумно страшно потерять её. Будницкий знал, что Людмила здоровается, обнимается с его Леной, с Лёшиной Александрой и с Витиной Полиной, а минут через десять, когда оставит их на «девичнике» вместе с Томой, вернётся к ним, но боялся, что по какой-то нелепой причине она растворится в воздухе по пути к их ансамблю! Александр Будницкий любил Лену. Ни любовь, ни страсть к ней не слабели. Но кроме её облика перед глазами стояла впервые увиденная «кудряшка Лю», «смуглянка-молдаванка», вслед за необыкновенной внешностью пленившей своим сильным характерой, женской мудростью и весёлым настроением. К этим чувствам примешались ностальгия и какое-то досадное... почему-то досадное осознание «Она не моя женщина», взявшееся невесть откуда, когда и его, и её семьи – без вранья и лукавства – были счастливы. – А-р-р! – Будницкий издал непонятный звук полудосады, полустрасти, прозвучавший одновременно с бестолковым нажатием «до» и «ре», выражающий, должно быть, чувства и к Елене, и к Людмиле. – Саша, что с тобой? – спросил Галыгин. – Что-то напрягает? – Снова камень в мой огород, да? – усмехнулся Буд, на самом деле радуясь шутке-отсылке к своему «Простому цветку». Пусть шутят. Над ним. Рядом с ним. Не важно. Пусть смеются. Иначе вместе с группой возродятся старые чувства, а это ни к чему хорошему не приведёт. – Да нет. Лёха, ты распелся сегодня. – Да, да, – подтвердил Виктор, пройдя за барабаны. «Ту-бу, ту-бу-дум!» – импровизировал он, думая, с чего начать и чего это Лёша вспомнил «Девочку-видение». – Ты сегодня уже напевал про видение. Виктор и Александр вопросительно смотрели на своего одетого в блестящий синий костюм друга. Синий и песочный – эти цвета больше всего шли ему в последнее время. А Александр с теплотой вспомнил белые рубашки, а поверх них – чёрные, серые и бежевые, с большими пуговицами, Лёхины жилеты из поры давних выступлений и клипов. То ли это жилеты лучшего друга его так радовали, то ли возможность переключиться на них с мыслей, на которые он, наверное, не имел права... – Про Дашу я напеваю, – не таил Алексей и, подходя ближе к друзьям, размерено проговорил: – Вчера у меня в гостях была поклонница. Её зовут Дарья. – У-у-у, – протянув звук, улыбнулся Виктор. – Это случайно не та Дарья, которая где-то писала, что ваша фанатка уже сорок лет, и которая следовала за вами от Москвы до Новосибирска? – Нет, нет, – Алексей зажмурился и коснулся щеки. – То другая женщина... А это девушка-стилист. Ей двадцать пять лет. Будницкий присвистнул: – Молодое поколение интересуется «Добрыми друзьями»?! Это замечательно. – Да, интересуется нашими песнями. Алексей мог сказать: «Она больше интересуется мной», но не хотел гордиться. Да и какое это имело значение? Он ведь сам спрашивал у Веры, не видит ли она у Дарьи какой-то идеи-фикс насчёт него. Знал он и понимал, чем может закончиться сильное увлечение... Но вот парадокс: каким бы сильным ни был интерес Дарьи (а он явно был сильным!), Алексей увидел, что она адекватный и милый человек, которого не грех ещё однажды (быть может, в скором времени), не в минус, конечно, для семьи и концертной деятельности, пустить в дом или встретить на такой вот студии, как сегодняшняя. Галыгин подумал, что Даша была бы счастлива сейчас оказаться здесь, рядом с ним, рядом с Сашей и Витей. Он даже с умилением представил, как она оглядывается, стесняется, сдержанно лопочет: «А-а-алекс-сандр Николаевич», «В-в-виктор Григорье-е-евич» и краснеет, а потом внутренние преграды рушатся, стеснение уступает наслаждению общению и музыкой, и эта девчушка совершенно преображается, показывая миру, что она именно девушка, яркая, сильная девушка, а не какая-то школьница-тихоня (не в обиду школьницам!), которой кажется на первый взгляд. Если существует величина меньше мгновения, то именно на такое время Алексей представил Дашу на месте участницы «Добрых друзей» и... на месте Александры. Нет, он не вообразил её именно женой, но Дарья вдруг показалась ему такой же родной, знающей его много лет. Алексей не смог не провести параллель между двумя женщинами. Возможно, так в нём откликнулось её неравнодушие... В нашей природе реагировать на чувства других людей и вообще на то, что направлено к нам. Пусть встреча с Дарьей до поры до времени не входила в планы Алексея, теперь Даша была в них не самым худшим, хоть и не самым главным, вполне приятным пунктом. Пункт 1. Сашуня. Да, Александра Галыгина. Пункт 2. Вера, Глеб, Дима. Пункт 3. Работа. С нескольким десятком подпунктов. Подпункт 3.1. «Добрые друзья». А дальше всё сместилось! Даша Ситникова, сама того, наверное, не зная, питая не настолько сильные надежды, двигала четвёртый пункт на место пятого, пятый – на место шестого, а десятый – на место одиннадцатого. Тут Алексей вспомнил давнее знакомство с Димой, мысль «С этим мальчуганом я буду дружить всю жизнь», испытывая нечто похожее к Даше. «Я буду...» – он не знал, как закончить. «Я буду знать её всю жизнь» звучало неопределённо, зато правдивей всего. – Где ты эту Дарью встретил? На концерте в Москве? – поинтересовался Александр, гипнотизируя клавиши. – Нет, Буд. Она была на концерте, но тогда постеснялась подойти ко мне. А потом приехала в Мытищи и поймала Веру. – В Мытищи?! – удивился Виктор упорству фанатки. – Ничего не скажешь. Тихоня! Александр выставил ладонь высоко поднятой руки: – Понял. Девочки договорились о встрече с тобой, ха! Дитер Болен, ты попа-а-ал. – Как будто ты никогда не попадал в сладкий девичий плен, – без игривости и ловеласничества подколол Будду Алексей. – Чё ж не встретиться с человеком? Кстати, – он кинул взгляд на смартфон Будницкого, – можешь посмотреть её в Инстаграме, если тебе так интересно. Daria94. – Потом. Лицо Будницкого вдруг перестало светиться. – Где же Люда? – спросил он волнуясь. – Где же Люда? Виктору, как радиоприёмнику, передавалось схожее настроение друзей. В годы игры в кафе и ресторанах он научился ловить настроение гостей и нередко подстраивался под них: вот Виктор играл жалобней, под настрой нетрезвого холостяка, а вот Ласточкин смычок, стремясь развеселить этого человека, наполнить его вечер радостью, пульсировал на струнах скрипки, извлекая из неё самые прекрасные звуки на свете. Теперь ему – жаль, скрипки у «...друзей» не было – захотелось сыграть что-нибудь эпичное в стиле «Ада и рая» Вагнера, привлекая слушателя к проблеме противостояния, борьбы страстей и любви, блуждающих мыслей. – Все мы думаем о женщинах! – вместо пришедшего на ум «Вы запутались в женщинах» произнёс Виктор. Он обескуражил Алексея, который как раз привёл в порядок мысли и о родной Александре, и о Дарье – не более, чем хорошей поклоннице, хоть Алексей и почувствовал с ней какую-то духовную связь. Галыгин вспомнил весь репертуар ансамбля и готов был играть, петь любую песню. – Ты открыл Америку, Витя, – улыбнулся Галыгин. – Как о них не думать? Женщины красивы. Умны. – Восхитительны! – добавил Александр. – Прелестны! – Очаровательны! Глаза... – Алексей возле своих глаз изобразил пальцами распахнутые ресницы. – Волосы. – Показал волны поверх своих волос. – Губы. – Мечтательно провёл около рта. – И... другие части тела. – Он шарообразно обвёл воздух напротив грудной клетки. – Блондинки, рыжие, шатенки, брюнетки. И одна... Одна особенная. Как Саша. – Я – особенная! – с гордостью произнёс Александр и засмеялся. – Что-то вас понесло, ребята, – хихикнул Виктор. А сам подумал о Полине. – А чего вдруг рыжие на втором месте после блондинок? – просто так спросил Александр. Он озадачил Алексея. – А на каком они должны быть месте? – Обычно перечисляют: блондинки, брюнетки, шатенки, потом рыжие. – А лысые? – вставил Виктор. Тут озадачились и дружно засмеялись все. – Вот дошутимся до скандалов! – сказал Будницкий. – Начали с комплиментов. А теперь у нас дискриминация лысых получается. Зато превосходство блондинок. – Он продолжил красноречиво говорить, обнажая крупные, здоровые зубы. – Ах, не всё ли равно, кто лидирует? Женщины – наши музы! Женщины – наше всё! – Давайте репетировать. – Виктор был настроен серьёзней всех. – Давайте, – машинально повторил Александр. – Берегите женщин! Но сначала найдите женщин! – Бу-у-уд! Будда, всё! Успокойся. – Хорошо. Хорошо. – Александр кое-как усмирил пыл и вытянул шею, хотя это не требовалось, чтобы увидеть всю входную дверь. – Я просто ищу Люду. Жду Лю-ю-юду... Он хотел было отойти на диванчик и сесть горевать, но тут дверь отворилась, и лицо Александра вновь стало не то золотым, не то бронзовым, сияющим подобно луне. Людмила Бирюкова, сильно кудрявая без всяких бигуди, словно волшебница, у которой от хорошего настроения причёска становится пышнее, вошла в студию в изумрудном платье до пола, с длинными рукавами, с чудесным декольте. Трио стало квартетом. Четвёртая из квартета будто бы позвала за собой души тех, кто уже не мог петь ни в ансамбле, ни сольно. Своим появлением Людмила Бирюкова благословила ансамбль на старания и успех, осветила и освятила вечную дружбу. Она не сомневалась: «Добрые друзья» – друзья навеки! Некогда они распались, как рано или поздно распадаются многие музыкальные коллективы, но они пронесли тёплую привязанность друг к другу сквозь годы, и воссоздание коллектива было делом не только творчества, но и связанных душ. – Я оставила Тому с вашими девочками. – Людмила поплыла к друзьям, с каждым шагом ног в изумрудных туфлях будучи ближе к своему месту возле микрофона и одной из гитар. – Лёшка, я так рада за тебя и Сашу! (Будницкий не стал поясничать, будто бы речь шла о нём). А Саша рассказала мне о вашей поклоннице. Которая вчера в гостях была. Которая меня видела. – Ревнует? – запереживал Алексей. – Есть немного. Больше не ревнует, – успокоила Людмила, – а радуется, что ты у неё компанейский мужчина. И, между прочим, – Людмила выставила указательный палец, – рада, что тебя слушает и любит молодёжь. Ещё Саша сказала, что была счастлива обнять тебя сегодня утром. И... Хи-хи, ну это немного не моё дело. – Я очень люблю всё, что касается «хи-хи», – признался Алексей. – Если Саша не удержалась похвастаться, «хи-хи» удалось. В его глазах заплясали огни любви. Людмила улыбнулась, радуясь счастью друга. Улыбка у неё была ещё более африканская, чем причёска – массивные скулы, большой рот, большие и без ботексных ухищрений полные губы. Ей шли любые, светлые и тёмные, помады, а любимыми всегда были вишнёвые оттенки. – Ну что, ребята... – произнесла Людмила, не закончив речь. За неё всё сказал дух сегодняшней встречи. Людмила Бирюкова заняла почётное место у микрофона и яркой голубой гитары, на которой тут же набрала несколько аккордов. Голубой цвет гитары сплёлся с изумрудом платья, и музыкальный инструмент сей же час обрёл когда-то потерянную хозяйку. – Это же та самая... – Людмила снова не находила слов. Ей хотелось плакать, она сама не знала, от радости или от грусти, наверное, от радости. Сквозь пелену слёз она увидела довольное Лёшино лицо. Буд кивал. – Это же та самая гитара, на которой я иногда играла вместо своего дорогого однофамильца. И вместо Добродеевых. Когда мы... Она закрыла глаза ладонью. Счастливые воспоминания потоком хлынули из глаз. Людмила должна была играть и петь и умела играть и петь, а вместо этого плакала. Парни встрепенулись. Будницкий, едва не задев клавишные, подбежал к Людмиле, обнял её, коснулся волос и, казалось, сейчас поцелует её в макушку или в шею, как жену. Но этого он не допустил. – О-о-ой, – прохрипела Людмила. – Не думала, что буду такой сентиментальной. Буд. Она, дрожа от произнесённого ею ласкового прозвища, обняла его, Буда, крепко-крепко, прежде чем он едва коснулся её талии. – Саша... Всё. Всё. – Людмила посмотрела на дверь, за которой остались его Елена и её Тома. – Всё. Она успокоилась и разомкнула цепь, сковавшую Сашину шею, но стояла, разделённая с Сашей двумя сантиметрами воздуха. А Буд, влюблённый в неё когда-то Буд, не уходил. Лёшка и Витя бросили свои инструменты и подошли к друзьям. Им не понадобились слова, чтобы понять друг друга сейчас. Алексей положил левую, с натянутой синей тканью рукава, руку на плечо высокого Александра, а правую – на плечо Людмилы. Круг из трёх друзей замкнул Виктор. Они стояли так, изумрудно-чёрно-сине-серо-полосатые, седо-тёмные, старички по паспортам, но моложе и очень симпатичные, колоритные, обворожительные внешне. Если бы жизнь была фэнтезийным фильмом, над ними тотчас засветился бы божественный белый свет как свидетельство воссоединения «Добрых друзей», а за кадром полилась бы райская музыка. – «Тверь», – сказал Алексей. Он просто стоял напротив Вити, самого младшего из них четырёх, чувствовал плечо друга и плечо и горячую шею прекрасной подруги, и не думал ни о чём и ни о ком кроме друзей. И вот он бездумно сказал: «Тверь», словно повторил название города за кем-то. – Буд, помнишь, как ты ехал из Ленинграда в Тверь? – спросил Алексей у Александра. Он первым разорвал объятия – затем, чтобы каждый стал за свои инструменты. – О, как меня тогда мама отговаривала-а-а... – Александр зажмурился, как провинившийся котёнок. Из-за кусочка света, упавшего на его глаза и похожего на сияющее стекло, друзьям показалось, что он снова в очках. – А я помню, как мы ездили из Москвы в Ленинград. – Виктор почесал за ухом, удерживая в руке барабанную палочку. («Вставь в причёску, как японка» – шутливо посоветовал Будницкий). – Ага, – вспомнила Людмила. – Мотались туда-сюда. Туда-сюда. Саш, Лёш, Вить, помните, как для нас мест на самолёте не хватило? ДЛЯ НАС! Как мы волновались, чтобы успеть на собственный концерт, кучковались в этом поезде. Ой... – затрясла она причёской. – Полпоезда сбегалось в наш вагон. – А Павел Яковлевич, как мог, сдерживал накал страстей, – вспомнил Алексей и поклонниц, рвущих на себе майки, платья и даже лифчики, и поклонниц, бесцеремонно целующих его, считающих великим событием жизни даже попытку протиснуться к Алексею Галыгину и поцеловать его; вспомнил и умиротворяющие пейзажи за окном, особенно прекрасный из них – весеннее утро. – А что? Было весело. Было весело, – сказал Виктор. – Само собой, давка, женщины, внимание. Ну а что мы хотели? – Вот обидно, мужчины горой не лезли, – засмеялась Людмила. – Мелочь, а неприятно, – засмеялся Виктор. – Нет, на самом деле это здорово. Когда люди – не важно, какого пола... – Если женского! – вставил Алексей. – ... любят тебя, твоё творчество. Когда ты не строишь из себя суперзвезду, а просто поёшь, и кому-то – женщинам, мужчинам, детям (я вспоминаю гурьбу детей в «ЭР200» и такую же гурьбу в «Стреле») – от этого радостно. Мне писали письма. Да вы же помните, как не помнить – приходили письма к нам в театр, на студию, домой. Помню, писал Евгений из Адыгеи, что ему сложно сосредоточиться на работе, трудно в личной жизни, а начал слушать «Добрых друзей» – появилось хорошее настроение, взялись силы. Написал много благодарностей нам и мне как любимому барабанщику. Простите, что хвалюсь, но из песни слов не выкинешь. Человек ведь правда всё это написал. У Алексея кольнуло на сердце. Он помнил про письмо Павла Яковлевича. Но... не время, нет, ещё было не время о нём говорить. Оно так и лежало в их с Сашей спальне. Он быстро решил, что пока нужно просто помнить об этом письме. – А я тоже многим могу похвалиться! – кокетничала Людмила. – «За кудри дивные твои люблю тебя, в огне сгорая. Ты освещаешь дни мои, Людмила, милая и дорогая». – Последняя, не ритмичная строка выдавала неопытного, скорее всего, юного поэта. В то время, как Алексей сказал: «Здорово!», Александр дёрнулся, желая сей же час сочинить и прочитать куда более лучшие стихи, но смирил себя. В этом было больше глупой ревности, а не дыхания поэзии. – Ребята! – торжественно произнёс Виктор. – Внимание, зал! – Он крикнул в пустоту, намного меньшую театральных просторов, но заставил друзей представить перед собой зрителя и вселил в них уверенность. Его добродушный голос набирал торжества. – Выступа-а-ает легендарный ансамбль «ДОБРЫЕ ДРУЗЬЯ»! – Крепкой ладонью он показал поочерёдно на каждого участника, кончив собой: – Алексей Галыгин. Галыг. Русский Дитер Болен. Гитара. Алексей, улыбнувшись, обвёл зал широкой, крепкой ладонью. Его глаза блестели так, словно он, охотник, демонстрировал всем трофей. Трофея у него на самом деле не было, а была подруга – жёлто-чёрная электрогитара с ремнём, перекинутым через плечо; одна из тех, на которых он играл, прежде чем начать сольную карьеру. Гитара была всё так же предана Алексею и без проблем дополняла, сливалась, сочеталась с его прекрасным, не важно, что чуть полнее с возрастом, телом. – Людмила Бирюкова. Богиня советской эстрады. Вокалистка и гитаристка нашего ансамбля. Смутившись, но и польстившись, Людмила засияла. Согнувшись в нелепой позе, она выровнялась и кивнула невидимым зрителям. Перед её взором проносились кадры выступлений из прошлой жизни, сполна вошедшей в её настоящее. Сцена сама пришла за достойной её кандидаткой. – Александр Будницкий. Александр сразу показал зубы, пребывая в самолюбовании прежде, чем его объявили полностью. – Он же Буд. Он же Будда. Бог юмора и сатиры. Клавиши. К Александру вернулась скромность и он слабо кивнул, с ожиданием взглянув на Виктора. – Виктор Свельков. Под псевдонимом Ласточка. Ударные. Непроизвольно Алексей, Александр и Людмила обернулись на Виктора, но тот снова, на этот раз тише и ещё проникновеннее, сказал в микрофон: – Не на меня, друзья. Смотрите в зал. Смотрите на людей, которые вас любят и хотят услышать. Алексей Сергеевич, ты говорил про «Тверь»? Значит, будет «Тверь». Никто не задал вопрос: «А мы справимся?» Возникнув сам собой, этот вопрос сам собой и ушёл. Виктор забарабанил, задав темп одной из их весёлых песен. К его энергичным движениям присоединился Александр. Алексей и Людмила поддержали ребят гитарным слиянием. «Тверь» всегда исполнял Будницкий – с вихристыми тёмными волосами, в смешной коричневой шляпе, с цветком розы на ней, с сияющей улыбкой и задорным настроением. Он не нарушил традиции песни и «взял на себя удар», а в припеве к его голосу присоединились голоса друзей. «Надо же, как удивительно звучит в «Твери» колоратурное сопрано!» – мог бы восхититься Будницкий голосу Людмилы, но он оставил эти слова на потом, питая надежду, что Люда надолго останется в Москве и будет так же недалеко от него, как Лена. Возрождённые чувства, желая воли, но не вседозволенности и не обжигающего пламени, несли Александра к перрону, к пыльному зелёному поезду, в городок между Ленинградом и Москвой. В зелёную, тёплую Тверь, к мостам, к Речному вокзалу величественной Волги, матери раскинувшихся по её рукаву русских городов, и снова к перрону. К залитому солнцем вокзалу, к нему самому, Александру, к Алексею в бело-бежевом костюме (ох эти жилеты, эти жилеты, сводящие женщин с ума!), к Вите и ветру, пристающему к его косой чёлке. Людмилы не было с ними в день, когда они записали в Твери клип, но она проживала те самые моменты сейчас! Александр Будницкий и «Добрые друзья» наполнили студию своими чудесными голосами: – «Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-парам. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-пам. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-парам. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-пам. Я из Москвы да в Ленинград весно-о-ою проезжал, И вспомнить был я очень рад твой ста-а-аренький вокзал, И неба синь, и тишь, и рай цветных тверских садов, Как ты с улыбкою глядишь на э-э-это волшебство. Где же ты сейчас, моя родная? Из окна взгляну, открою дверь. Хорошо дорогу к тем садам я знаю. И, быть может, навсегда-а-а приеду в Тверь. Хорошо дорогу к тем садам я знаю. И, быть может, навсегда-а-а приеду в Тверь. Купил билет. И к Ленинграду мчу-у-усь на всех парах. Хочу с тобой быть рядом я, поки-и-инув свой плацкарт. Я больше сладко не засну в своей родной Москве. Тебя я помню и люблю, и ви-и-ижу всё во сне. Где же ты сейчас, моя родная? Из окна взгляну, открою дверь. Ты нужна мне, ты нужна мне, точно знаю. И к тебе бы навсегда-а-а приехал в Тверь. Ты нужна мне, ты нужна мне, точно знаю. И к тебе бы навсегда-а-а приехал в Тверь. Пусть дождь идёт и снег летит на тё-ё-ёмное стекло, Пускай в прохладе гром гремит, мне на-а-а душе тепло. Меня домчит скорей «Стрела» до станции твоей, Где, может, ты меня ждала и будешь рада мне. Где же ты сейчас, моя родная? Я в окно взглянул, открыл я дверь. Ты нужна мне, ты нужна мне, точно знаю. И к тебе я навсегда-а-а приехал в Тверь. Ты нужна мне, ты нужна мне, точно знаю. И к тебе я навсегда-а-а приехал в Тверь. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-парам. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-пам. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-парам. Та-ба. Та-ба-дам. Пам-парам-пам». Виктор Ласточка с чувством ударил по барабанам, завершая композицию. Теперь только он вспомнил, что ни разу на его памяти музыкантам не удавалось спеть сразу слаженно – независимо от стараний и популярности группы. Это всё равно что бросить костяшки, на которых тут же выпадут шестёрки. Всё равно что один раз прочитать стихотворение и уже знать его наизусть. Не-воз-мож-но спеть сразу удачно, но у «...друзей» это получилось спустя столько лет! – Ребята, мы смогли! – воскликнул Ласточка, вдохновлённый магией их тандема. Алексею пришла на ум одна мысль: – Это магия вне Хогвартса, – улыбнулся он. Людмила хихикнула. – Так сказал бы мой Димка. Он у меня по «Гарри Поттеру». Я вот сейчас почувствовал... – Алексей от волнения заговорил с хрипотцой. – Саша, я ощутил, как мы с тобой слились в дуэте. Словно подхватили Людмилу, и стали трио, а трио тут же стало квартетом с тобой, Витя. Мы как... – Как снежный ком? – предположила Людмила. – Не совсем. Мы как... – Алексей, сощурившись, растопырил пальцы и с внимательным выражением лица коснулся большим пальцем другого большого пальца, указательным – указательного – и так далее. – Магниты. Мы притянулись друг к другу, как магниты. Людмила, расслабив мышцы, встряхнула рукой и положила её на гитару, дышащую ещё жаром её исполнения. – Жаль, мы не можем спеть хором. – Её голос не звучал трагично: – Представьте только: сорок один человек на сцене! Друзьям отчего-то представилась одинаковая картина: все участники ансамбля поют в пионерских костюмах и с пионерскими галстуками, и их голоса сливаются не иначе как в божественную силу, их голоса передают всё прекрасное на свете. – Нет. Хор не нужен, – сказал Виктор. – Теперь... Я знаю, аκούγεται περίεργο («Акуетэ пэриерго», «Это звучит странно»), наша сила в том, что нас мало. Людмила поняла его мысль: – Мы должны петь за себя и за тех, кто уже не сможет петь с нами. – Да. – Мы должны, не гордясь и не превознося себя, стать лучшими, – сказал Александр. И снова фэнтезийный момент – с тёплым белым светом, с блаженной неземной музыкой, с тем, что опять-таки легко можно было изобразить графикой, будь только жизнь фильмом. Ореол дружбы, окутав четырёх участников ансамбля, вновь заставил их сойтись в объятиях и сказать друг другу приятные слова. – Знаете, мне так радостно, – сказал Александр. – Почему, ну почему мы не собрались раньше?! Галыг, мы же видимся часто. Вить. На что Виктор ответил: – С нами не было Людмилы. Вот и всё. – Перестань, – махнула рукой Людмила. – Вы бы справились и без меня! – Ты себя недооцениваешь, – сказал Алексей. – Нет, – покачал головой Александр. Он посмотрел на Людмилу так серьёзно и загадочно, что женщина не выдержала взгляда. – Лёха, – спросила она, – почему Буд на меня так странно смотрит? Алексей – к Александру: – Буд, почему ты на Людмилу так странно смотришь? – Влюбился! – бросил шутку Виктор. «Не влюбился» – Александр, сказав так себе, подумал о жене. Он любил Лену, и её образ легко явился его взору – глазам и мыслям. И это главное! В остальном же... Его прихватила ностальгия; кого-то в старшие годы хватают сердце и спина, а кого-то – ностальгия, и второе, конечно же, лучше, но всё равно мучает. Он спросил себя, хочет ли поцеловать Людмилу Бирюкову, остаться с ней после репетиции или прямо сейчас заявить: «А знаешь, я к тебе что-то чувствую!» («А знаешь, я тебя, оказывается, ещё люблю!»). Ответ был «нет». Будницкий не хотел завоёвывать Бирюкову и тревожить её душу. – Смотрю на красивую, талантливую женщину, – ответил Александр и признался: – Вспомнил, как пел для тебя, Люда. Людмила зарумянилась. Смуглые щёки стали коричнево-красными, как от грима. – Саша, – сказала Людмила, – давай лучше ещё поучим «Тверь». – Она почти добавила: «Мне хочется возрождения группы, а не возрождения давнего огня между нами». Людмила сомкнула-разомкнула губы и звонко добавила: – Саша, я помню, что была твоей лучшей подругой. – Она вложила много хороших чувств в слово «лучшей» и акцентировала на внимание на «подруге». Александр, в свою очередь, произнёс: – Ты была моей близкой подругой. – Его лицо по-прежнему светилось, губы улыбались, белые зубы хоть бери, фотографируй и называй улыбкой года, но в глазах промелькнула грусть. – Ладно, ребята. С духом! Возрождённый ансамбль вновь сливался голосами, знаменитыми, узнаваемыми, просто хорошими голосами. Клавиши задавали ритм, две гитары его подхватывали, барабаны – поддерживали; а потом последовательность вступления инструментов в песню менялась, но не менялось одно – сумасшедшая энергетика, шедшая из глубин души, находившая первую свою отраду в стенах арендованной студии и рвущейся наружу, на улицы и в концертные залы Москвы и дальше, дальше, дальше, к городам с новыми турами, к зарубежью. О зарубежье на миг подумал Виктор Ласточка, но мысль эта стёрлась не столько моментом, когда нужно было ударить по барабану и дальше думать о звучании, а не о других странах, сколько своими сложностями. Погодя Виктор обдумал мысль, пришедшую во время игры. Закономерно вставал вопрос: а нужны ли «Добрые друзья» «за бугром»? Кто-то, конечно, слушал их там. Но в США до конца дней своих, скорее, Бритни Спирс, чем «Добрые друзья», будет собирать полные залы. Во Франции отдадут почести и назовут проникновенной Милен Фармер, и так к каждой стране можно подставить свою «Милен», вроде как: Великобритания – Джесс Глинн, Германия – Хелена Фишер, Португалия – Кристина Бранку и так далее. Свет иностранных софитов не для былой и вновь дышащей советской группы, хотя со временем – Виктор выражал надежду, что, тьфу-тьфу-тьфу, у всех них будет ещё долгая и счастливая жизнь – можно будет подумать о концертах «там», но только прежде успеха и преданности здесь. Можно было поступить по-другому: порадовать иностранных фанатов новыми записями. И не просто пустить их во всемирную сеть, а выпустить лицензионные диски со вкладышем с автографами; автографы написать вручную. Найти людей, которым будет не напряжно помочь ансамблю, обратиться к собственным детям, чтобы кто-то занялся рекламой и интернет-магазином. Это тоже можно. Но потом. Вопрос ещё – нужна ли им заграница? Виктор, например, знал, что его любят в Греции, возможно, удалось бы собрать зал в Афинах. К Алексею с глубоким уважением относились итальянцы. Они вон даже в Россию летели за невероятными, хоть и не «эльдарорязановскими», приключениями – концертами Галыгина. Исполняя свои хиты, ансамбль мог бы ответить на чувства греков и итальянцев. Германию можно было бы завлечь своим Дитером Боленом. Может быть, может быть... Но бывший Свельков не видел точек соприкосновения, диалога между артистом и зрителем в части европейских и восточных стран, и уж совсем не понимал, что им делать за Атлантическим океаном. Ещё, наверное, за границей было бы неудобно Людмиле. Она только-только привыкла хотя бы к смене Кишинёва на Москву, а тут тебе условный Берлин. Ласточка поговорил с коллегами о зарубежье, и они сошлись с ним в мыслях. – Вить, – сказала Людмила, – я обыкновенный домашний человек. Я поняла, что не могу без музыки и без старых добрых друзей так же, как без мужа, детей и внучки. Но зачем мне Европы и Америки? Не понимаю. – Нет, нет, об этом пока думать рано, – разумно подвёл черту Алексей. О загранице они больше не говорили. Они просто пели. Просто играли. И жили!***
«Добрые друзья» репетировали далеко не весь репертуар. Список их песен походил на список студентов на потоке. Исполнять не переисполнять! Они ещё раз душевно сыграли «Тверь», выбрали несколько песен, которые хотели бы возродить больше всего, и Людмила, сделав выбор, позвонила Томе. – Алло, Тома! – улыбалась она. – Милый, как вы там? – Она засмеялась. – Тома танцует стриптиз для наших любимых дам? – встрял Алексей. – Ну тебя в баню, – усмехнулась Людмила. – Это я не тебе, Тома. Что там?.. Витя, Полина читает свои стихи! Тома, Тома... А я буду петь «Зайца». – Здо́рово! – услышали ребята из телефона. И оттуда же, из трубки, раздались возбуждённые женские голоса. Людмила послушала их и спросила у коллег: – Слушайте, парни, а можно как-то показать им, как я пою и как вы играете? – Можно! Будницкий быстро сообразил включить программу с видеосвязью. К смартфону Томы вместе с ним прилипли Полина Свелькова, Елена Будницкая и Александра Галыгина. Будницкий установил и закрепил свой айфон перед сценой. Каждый занял место за своим инструментом, только вместо гитары у Людмилы в руках был теперь один микрофон; правда, пару секунд она покрасовалась перед Томой и подругами с гитарой через плечо. Богиня «Добрых друзей», Людмила подчинила себе сцену. Плясала, пританцовывала и, растопыривая пальцы над пышной причёской, изображала уши игрушечного зайца: – «Ла-ла, ла-ла, ла. Ла-ла, ла-ла, ла. Ла-ла, ла-ла, ла. Ла-ла. Под грибом на-а сырой площа-адке И днём, и вечером сижу. У кукол до-ома всё в поря-ядке – Я под дождём одна грущу. Вдруг мальчишка малый, в голубых штанишках, Маме говорит: «Давай, возьмём зайчишку! Ах, давай возьмём! Мама, мы возьмём, Мама, мы возьмём зайчишку? Ах, давай возьмём! Мама, мы возьмём, Мама, мы возьмём зайчишку?» Как плохо быть одной снару-ужи, Где нет других таких зайчат. Уже промокли насквозь у-уши. Кто б мог меня к себе забрать? Вдруг мальчишка малый, в голубых штанишках, Маме говорит: «Давай, возьмём зайчишку! Ах, давай возьмём! Мама, мы возьмём, Мама, мы возьмём зайчишку? Ах, давай возьмём! Мама, мы возьмём, Мама, мы возьмём зайчишку?» И мама мальчика реши-ила Меня к себе на руки взять. В её руках была счастли-ива! А мальчик стал со мной играть. Куклы у меня в друзьях теперь, и книжки, И, конечно, мальчик в голубых штанишках. Он сказал: «Возьмём! Мама, мы возьмём, Мама, мы возьмём зайчишку? Ах, давай возьмём! Мама, мы возьмём, Мама, мы возьмём зайчишку!» Ла-ла, ла-ла, ла. Ла-ла, ла-ла, ла. Ла-ла, ла-ла, ла. Ла-ла». Звучный Людмилин голос, клокотая в её душе, наполняя собой студию, а прежде всего – сердца друзей, отдавал какой-то приятной вибрацией – больше, чем колебанием воздуха. Чувством. Свежестью и миловидностью мысли. Простотой, рождённой не абстрактными образами любви и дружбы, а всего-то образом игрушечного зайца. Исполняя песни о большом и великом, даже самый хороший певец волей-неволей мог обратиться к вычурности, переиграть, а простой образ позволял широко и свободно литься голосу и душе; но вот парадокс – чтобы уметь второе, артист должен был сначала научиться первому, а это значило, что Людмила Бирюкова великолепно пела не только о зайчике, но и о большой любви! – Ты молодец, – сказал Тома. – Круто! – зааплодировала Александра. Алексею понравилось, как качнулись её светлые волосы, как она поправила прядь. – Думаю, мы бы смогли с девочками поставить танец к этой песне. – Был бы рад, – улыбнулся ей муж. Жёны сидели в кафе. Вокруг них собрались и собирались всё новые любопытные посетители. – Людмила Бирюкова поёт! Наш зайчик! – объявил Алексей заукавшим, развесёлым посетителям. – Ансамбль «Добрые друзья» репетирует. – Где? – прокричал кто-то. – Репетируете?! – Это же Людмила Бирюкова! – воскликнул кто-то. – Живая Людмила Бирюкова! – Конечно, живая. Здравствуйте, Людмила Виореловна! – Извините. – Видимо, в ответ на Еленино «Снесёте телефон». – Лё-ё-ёша, – простонала Людмила, – я отвыкла от внимания. Выключи, пожалуйста. Но айфон был не Алексея. Когда Александр подошёл к айфону, раздалась порция ахов-вздохов по простому московскому Цветку. Полина Свелькова вежливо попросила людей вести себя потише и не мешать общаться, прекрасно понимая повышенный, сложно контролируемый интерес к медийным личностям и к ним, их жёнам и мужу. Кое-как они попрощались. В конце концов поклонники сильно не помешали. Большинство из них были людьми добрыми и понимающими – такими же, как и знаменитости, которые им когда-то приглянулись и о которых они с тех пор не забывали. – Привыкай, – сказал Александр недопустимо сладко, нечаянно, не желая тронуть Людмилину душу, – ты снова супер-пупер-мега известная ЗАЙКА! – Саша, хватит, – сказала Людмила серьёзно. Пожалуй, когда он подавлял свою былую любовь, свою ностальгию, Людмила ощущала это даже острее прямых слов. – Отвлеклись на что-нибудь. На кого-нибудь. Вспомни о Лене. – О Лене я не забываю, – также серьёзно и правдиво ответил Александр. Ему не понравился Людин укор. Ему не хотелось задевать её. Мысль, что он её всё-таки задел, принесла ему боль. – Хорошо, – коротко ответила Людмила.***
«Добрые друзья» репетировали ещё и ещё. Они вспоминали все свои песни, и концерты, прошедшие во многих столицах и провинциях великого нерушимого государства. Вспоминали, как звучали простые и электрогитары, как бил по барабанам Костюков и как ими владел Ласточка, как щедро лилась музыка пианистов, какими они все были голосистыми! – А мы что? Мы тоже молодцы. – Александр впервые за сегодня по привычке «поправил очки». – Молодцы, – согласился Алексей. – Но Саша Лермонтов был лучше меня. – Ну это как сравнивать лучший в мире торт с лучшим в мире мясным рулетом. Вы оба талантливы. – Люда, тебе на ум пришло весьма странное сомнение, – подметил Виктор. – Остаётся понять – я торт или рулет? – спросил Алексей. И тут друзья согнулись и чуть не покатились от смеха. У Людмилы от напряжения аж выступили слёзы. А Саша напел: – А я рулет, мясной рулет, я московский мясной рулет. Людмила шутливо отмахнулась. Виктор приставил барабанные палочки к голове, как будто был инопланетянином, принимающим космический сигнал. Потом он зажал нос и заговорил голосом из девяностых: – Вмимание! Мебята, мы пемеустали! Нам нужен пемемыв! Помтомяю! Нам нужен пемемыв! Он отпустил нос, подскочил к друзьям и сказал, обнявшись со всеми: – Мы молодцы. И у нас всё получится. Давайте знаете что... Раз нас всё равно узнали в кафе, увидели, чем мы заняты, я думаю, стоит обратиться к поклонникам. А? – Он поочерёдно посмотрел на Алексея, Александра, Людмилу. – Кстати, Люд, давай мы с тебе заведём страничку в Инстаграме. – Кому? Мне? – смутилась Люда. – Ну я не знаю, ребят. Не знаю. Я... Уже давно не известная. – Известная! – возразил Будницкий. – Я тебя знаю. – Ой... – Людмила Виореловна, дорогая, – изысканно произнёс Алексей, – я не спросил у своей вчерашней гостьи. Быть может, Дарья хотела бы найти вас в социальной сети. Давайте осчастливим таких людей, как Дарья. – Ой. Ну ладно, – скривилась Людмила. – Ради вашей мистической Дарьи я готова на всё. Вот вам я. – Она синхронными движениями рук показала себя с головы до ног, а потом вытащила и положила на столик телефон. – Вот вам мой смарт. Делайте со мной что хотите. И она позволила троим близким мужчинам совершить над ней то, чего они так страстно жаждали... Алексей зарегистрировал Людмиле страничку и показал, что где находится, отметив, что будет почаще заходить в «Direct» на случай, если Людмила ему напишет. Все трое тут же подписались на Людмилу. А потом Алексей, попросив «стать вот тут вот и естественно улыбнуться», запечатлел её роскошную, не увядшую молдавскую красоту, её шарм. – Загрузил, – объявил он. – Подпиши здесь свою фотографию. – Ой. А я красивая. – Вот именно. А ты стеснялась. Куда же делать уверенность Людмилы Бирюковой? – Годы не те... – Не выдумывай, Люд. Людмила написала: «Фото, которого не было бы без добрых друзей». – Отлично!!! – А я лайкну сразу, – сказал и сделал Александр. – Лёха, – вдруг заинтересовался он, быть может, от того, что нужно было в самом деле переключиться с ностальгии и не мучить Люду, – а покажи мне свою поклонницу. Которая из вчера. – Daria94. Найди. – Ребята, а мне что делать с моими поклонниками? К своему стыду, я совершенно не умею с ними общаться. Только Павел Яковлевич... – Опять эта ерунда. Всё ты умеешь. – Буд... Будницкий хоть и копался в телефоне, внимательно слушал Людмилу. – Можешь просто лайкать сообщения, – объяснил он. – Двойным нажатием. Игнорируй «Приветики» и «Это правда вы?» На планы насчёт возрождения группы отвечай: «Да, группа возрождается». Лепи смайлики. Вот, например, мой любимый смайл – человечек в очках. – Это не человечек – это колобок. – Колобок. Не важно. А Галыг любит цветы дамам присылать. Жёлтый такой букетик. – Ага... – Да просто не бойся! – посоветовал Виктор. – Легко сказать... – Ты только что шикарно спела «Зайчишку»! Ты всегда хорошо исполняла «Последний раз»! Ну че-го те-бе бояться! – растянув слова, развёл руками Виктор. – Пой. Пиши. Отвечай. И вообще лети ласточкой. Людмила улыбнулась: – Хорошо, хорошо. Полечу ласточкой. Она пребывала в хорошем, годном для репетиции настроении. А у её друзей появились новые силы. За окном залупил дождь. Ледяные осенние капли не жалели ни изжелта-коричневых листьев, ни корпусов пролетающих за окнами машин, ни окон в студии. Но они не помешали «Добрым друзьям» ещё раз оживить свою музыку и переплестись голосами. Сегодня им было важно почувствовать друг друга так, словно они видятся впервые в жизни, скрепить то, что было, и открыть в себе что-то новое. Народ одинаково тянется за порцией ностальгии и порцией новизны. Если всё это будет, «Добрые друзья» удержатся на сцене!***
Они потеряли счёт времени и закончили петь, ностальгировать, думать о планах к вечеру, когда Саша Галыгина, а вместе с ней Елена, Полина и Тома позвонили с простым естественным вопросом: «Как вы там? Что вы там?» – Всё увидишь. Всё увидишь, дорогая, – ответил Алексей, поправляя синий костюм. – Можете подъезжать к нам. Тома, возьмите, пожалуйста, такси. Я не подумал: нужно было вам сегодня дать «КИА Рио». – Или «Волгу», – вставил Александр. – Милый, мы недалеко. Мы и без такси доберёмся, прогуляемся, – сказала Александра. – Хорошо. Алексей послал Сашуне воздушный поцелуй и, отключив звонок, глубоко, набираясь вдохновения, вздохнул. – Ну что же, в следующее воскресенье в двенадцать ноль ноль собираемся, ждём друг друга на этой же студии, – сказал он. – Теперь запишем кое-что для поклонников. – Я готова! – первой бойко сказала Людмила. Каждый сделал свою запись – на минуту-полторы. Первой из записей занялся Алексей. – Добрый день... уже вечер, милые мои! – сказал он привлекательно хриплым, уставшим голосом. Казалось, его костюм сел после стирки, такой эффект накладывала на его фигуру усталость, в то же время было видно, что перед зрителями человек, способный быстро восстановить силы. К Алексею слева подошёл Буд, справа – Люда, чуть позади был Ласточка. – Сегодня мы репетировали в стенах этой маленькой студии. Вы видите, рядом со мной Буд, мой «буддистский» друг, Александр. Прилетела из Кишинёва в Москву легендарная... – Лёша, переста-а-ань. Алексей улыбнулся. – Замечательная, скромная женщина и вокалистка, участница «Добрых друзей». Людмила Виореловна Бирюкова! Прилетел на своих крыльях Виктор Ласточка. Тот самый Виктор Ласточка, который в своё время помог мне создать группу «Весёлка». Я благодарен тебе, Витя. – Спасибо. Всё для тебя, Лёша. – Стань поближе. Вот... Так. Все в кадре? Все. Друзья мои, сегодня возрождённые «Добрые друзья» отрепетировали пару своих песен! Мы будем встречаться каждое воскресенье и обещаем, что вновь подарим вам свою музыку. Люблю вас всех. Целую. – И я целую, – сказал Будницкий. – И я, – подхватил Ласточка. – А я обнимаю всех крепко-крепко! – Людмила расставила руки-крылья. И до того, как восторженные женщины понаставили сердечек со словами: «Мы вас тоже любим и целуем», до того, как вместо привычных двадцати-пятидесяти комментариев появилось двести: «О-о-о! Это же Людмила Бирюкова!!! Все в сборе!», друзья Алексея записали свои видео. К тому же времени коллеги встретили своих супругов. Саша первая подбежала к Алексею и повисла на нём, как малышка на вернувшемся издалека отце. А потом она прильнула к нему всей душой и, казалось, сейчас напоёт «Будь со мною рядом». Полина расцеловала Виктора. Елена обняла Александра, а он, боясь вместе с объятиями передать через свои руки ненужный, грешный импульс, замешкался. Но, ощутив Ленино тепло, обнял её за талию и прижал к себе. Тома обнимал и кружил в танце Люду. Во время прощания на неделю («Если вытерпим друг без друга неделю!»), занося музыкальные инструменты за сцену, Будницкий между прочим сказал Галыгину: – Лёха, а я, оказывается, твою гостью знаю. Она пишет иногда мне. Собачки мои ей нравятся, хех. И я один раз листал профиль, лайкал её. Вот, – он показал Дарью, – это же Дарья? Елена вытянула шею, как будто хотела спросить: «О чём шепчетесь, мальчики?», но махнула рукой и сказала только: – Парни, мы вас ждём! – Сейчас, сейчас, – ответил ласково Буд. – Да. Она. Дарья Ситникова. – Ты и фамилию её знаешь. Интересно... – Знаю. А что тут такого? Будницкий обдумывал, что сказать. – Саша в курсе, что Дарья была у нас в гостях, – сказал Алексей. – Это хорошо. – Александр полистал фотографии. – Ух, рыжая!!! Рыжуня! Алексей засмеялся: – Понравилась что ли? – Прекрасная девушка! – И ни слова про «выглядит слишком молодо, не на свой возраст». – А она крашеная рыжая? – Без грамма разочарования. – Да. – А вот тут, смотри, давнее фото. Блондинка от природы. Это почему-то удивило Алексея и заставило подумать, почему же Дарья красится. Есть ли причина кроме того, что ей так больше нравится, ей красиво и ей идёт рыжий цвет. Никогда он о подобном не думал. – Моя Саша блондинка. Даша, скорее, русая. Алексей всмотрелся в карие глаза, отмечая, что карий цвет глаз со светлыми волосами смотрится так же выигрышно, как и с рыжими. Его не в первый раз окутало странное чувство, что Дарья ему родная, и он вновь невольно провёл параллель с Александрой. Была ли эта мысль преступной? Просто подумать о другом человеке, без всяких страстных или любовных желаний. Нет. Сама мысль не несла в себе дурного. Важно было не «перегибать палку», но Алексей не представлял, что можно перегнуть в простом общении с поклонником... хорошо, с поклонницей, которая и ведёт-то себя сдержанно, и обдумывает свои слова, и краснеет за них, и, испытывая какие-то чувства, явно испытывая, руководствуется в первую очередь не ими, а разумом. – Что ты засмотрелся? – засмеялся Александр. Засмеялся с себя. Похоже, он передал эстафету странно-неуместных чувств лучшему другу. Будницкий вышел из соцсети, стал одеваться. В простоватой куртке он был похож на обычного дедушку. Почти обычного – ухоженного и «не последнего сорта». В нём узнавался москвич, но прежде – обыкновенный человек, а потом уже человек-звезда. «Добрые друзья» покинули студию. Алексей взял за руку Александру. Пары направились к выходу, сдали ключи и расселись по машинам. Александр, подчеркнув, что просто хотел бы поступить как джентльмен, без всякой глупой мысли, пригласил Людмилу и Тому в свою «Волгу», но те, вежливо отказав, решили пройтись до дома пешком. Александр не настаивал.***
Серо-огненная (забавно, что Алексею в счастливый день пришло на ум такое адское сравнение, на самом-то деле не о сере и пламени) Москва неслась навстречу «КИА Рио». Красавица Сашуня кокетливо поправляла причёску, глядя в зеркальце заднего вида. Один раз ласково положила руку Алексею на колено, но тут же её убрала: не хотела мешать вождению. – У вас всё получится, – сказала она. В её голосе была скрытая боль. Нет, не неверие. Александра верила и знала, что «Добрые друзья» достигнут былого успеха. И не то что бы в ней зарождалась ревность... Скорее, Александра почувствовала то малое, не опасное, но болезненное для неё сегодняшнее присутствие образа Даши в мыслях мужа. Она осторожно, но прямо спросила: – Лёша, а ты не знаешь, как там та поклонница, которая вчера была у нас в гостях? – Не знаю, – ответил он быстро, не виляя. Александра снова поправила причёску, на миг опустила глаза и, подняв взгляд, стала смотреть на люминесцентные, отовсюду выскакивающие линии ламп и буквы реклам, спутанные с красными фарами впереди едущих авто. Алексей повёл руль одной рукой, а во вторую руку взял Сашину ладонь, нежно потёр и поцеловал её пальцы. Он чувствовал, что в это время произошло в её душе, и понимал это чувство, потому что сам его испытывал. – Я не против, если вдруг Дарья Ситникова снова будет у нас в гостях. – Саша... Их качнуло на остановке перед красным светом. Тронувшись, Алексей спросил: – Ты меня ревнуешь? – Нет. – Саша улыбнулась. – Немного. Совсем чуть-чуть. Алексей заверил, что волноваться любимой не стоит. Они многое пережили вместе. Давно минуло время беспечности, когда он мог обратить внимание на женщину более дозволенного. – Чтоб быть полностью честным перед тобой, призна́юсь, что скучал по Людмиле Бирюковой. Думал о ней не раз. Но... Александра рассмеялась, вдавив головой кресло. И зачем только поправляла причёску, подумал Алексей. – Что смешного? – удивился он. – Я сама скучала по Людмиле Бирюковой. И думала – чего бы вам не собраться всем вместе? – Правда? – Чистая и кристальная! – Почти без паузы: – Лёша, а ты всё-таки узнай, как там эта Дарья Ситникова. – Если ты так просишь... – Умоляю! И интересно, какой там движ у нашей Светланы Дмитриевны? Позвонишь и двух зайцев убьёшь. – На такую жестокость после песни про зайчика я не способен, – пошутил Алексей. Вечером Алексей Галыгин набрал дочь друга и спросил, как прошёл день, рассказал о своей репетиции и, сам не зная, больше по просьбе жены или по своей воле, спросил о Даше. – Ах-ах, она пришла раньше всех. Ох, Даша! Она тут всем фору дала! – восхитилась Светлана. – У меня теперь есть шикарные фото! – Шикарные фото? Алексей второй раз за последние часы был удивлён. Дарья была не модельной внешности и человеком порой зажатым. Ему хотелось порадоваться за Дашины успехи, но неужели получились прямо-таки шикарные фото? Честно говоря, он верил больше в работу фотографа и напутствие благочестивых, а не конкурентно-подставляющих других моделей, чем в Дашины способности. – Да! – подтвердила Светлана. – Фото шикарные. Девушка очень приятная. Видно, что твоя поклонница, дядя Лёша. Она такая же добродушная. – Спасибо, Света, спасибо. – Теперь Алексею было радостно за двоих. – Я бы хотела видеть её ещё раз. – Я тоже.