Счастье вы моё!

– Так. Сегодня у нас восемнадцатое ноября... Понедельник. Олю улыбала сестринская потребность хотя бы раз в неделю окружать себя календарями – изображениями на ноутбуке, карманными календариками, яркими «переливайками», меняющими картинки в зависимости от угла. Без них Светлана, сложно было поверить, нет-нет да и терялась во времени, несмотря на собранность и организованность в целом. Но один взгляд на число – и мысли её возвращались в нужное русло, вся информация раскладывалась по своим полочкам. – Любишь понедельники? – спросила Оля, разбавляя простым естественным вопросом атмосферу измученности, в которую превратился многочасовой труд сестёр Маленковых и Бориса Диденко. Борис не часто, но и не впервые бывал в особняке Маленковых, поначалу чувствуя себя неуютно среди «обители голубой крови», а затем привыкнув. Его коллеги, одна из которых особенно приятна и мила его сердцу, – дочери известного певца Дмитрия Маленкова; что тут такого страшного? Обычно Борис с певцом не виделся, но пару раз он с ним встретился здесь, в особняке, познакомился и, осмелев, попросил автограф. Светлана оторвалась от ноутбука, без надобности поправив волосы, закреплённые бежевым обручем: – День как день. Не люблю, но и не ненавижу. Какое-то время назад в глубине души Светлана верила, что ей, из-за её благородного происхождения, понедельник кажется лёгким днём: папа знаменит и богат, значит, ей не надо напрягаться, думать, чем завтра платить за квартиру (да и кроме квартиры в распоряжении целый дом), что есть, во что одеваться, оттого понедельник, самый сложный день работяги, не кажется началом каторги. Девушку гложило чувство вины. Однако Вера Галыгина убедила Светлану в том, что она не виновата в своём богатстве, точно так же, как бедняк и человек со средним достатком не виноват в своём статусе. «Пора забыть, – сказала Вера, – чёрно-белые сказки о добрых бедняках и злых богачах. Это не в силах одного психолога, но, будь моя воля, я бы покончила с культом бедности! Скажи, Света, в чём конкретно твоя вина? В том, что ты не помогла голодающим африканским детям? Не залатала азоновые дыры? – Всё её тело приняло ироничную позу. – А может, год назад тебе нужно было не только посетить детские дома и перевести пятьдесят тысяч (не рублей) на счёт самого бедного из них, но и взять на воспитание трёх детей? Не одного – трёх. Чтоб наверняка не быть ни в чём виноватой». Светлана помолчала и поняла, что ей не за что себя винить. Виноват тот, кто владеет деньгами не по праву: ворует, мошенничает, подставляет и бросает людей, хитрит. Она же честно работает. Светлана улыбнулась, вспоминая не только Верину помощь, но и поддержку отца. Дмитрий не раз говорил Свете: «Ты молодец», «Ты умница», «Мне нравится, что ты нашла себя» – не только когда он (если не доверенное лицо) рекламировал её в Инстаграме, но и когда он говорил ей те же слова здесь, в особняке, наедине. Однажды Дмитрий хвалил Светлану, когда в доме не было больше ни одной живой души, и ТЕ его слова, то, что кроилось в них, рождённое его, папиным, сердцем, стали ценнее всякого материального вложения в дело. Его слова вызвали у Светланы особую гордость. «Мой отец – Дмитрий Маленков!» – подумала она тогда с необычайным наслаждением, не связывая его имя ни с пением, ни с известностью вообще. Он был просто ПАПОЙ и всё. – «Не люблю, но и не ненавижу» – механически повторил Борис, пытаясь понять, что означает лёгкая Светина улыбка. И о чём или о ком Света думает. Но прочитать у него удалось только Олины мысли – об отдыхе. – Всё, ребята, перерыв. Всё, всё. Подойдя к Свете, он тронул её за руку. Жестом позвал Олю. Пригласил их пить чай или кофе. – Что у вас есть? – И чай всех сортов, и кофе! – сказала Света. – Рассыпной и в зёрнах. Только ж я ещё не закончила. Светлана окинула взглядом файлы с новыми фотографиями, три программы, простейшей из которых был Фотошоп, и вордовский документ. Она могла просидеть за работой часов шесть, забыв даже о еде и туалете. Борис это знал и выдернул Светлану на кухню раньше, чем под её глазами возникли бы тёмные круги. Он не мог позволить девушке вредить здоровью. – Да сохрани документ, – сказал он нетерпеливо. – Потом доделаешь. А с фотографиями мы почти справились! – Да. ТЫ мне очень помог. – Вот ещё один человек, которого хотелось благодарить помимо членов семьи и подруги из семейства Галыгиных. Светлана, сохранив документ, послала Борису шутливый воздушный поцелуй одними губами. Борис улыбнулся. Белые, бежевые, где-то желтоватые, нежные и пастельные тона, свидетельствующие о жизни в доме трёх женщин; белый, строгий цвет, кое-где синие и серые, напротив, сглаженные, не суровые оттенки, символизирующие мужское начало, и разноцветные детские игрушки, заботливо убранные на полки в детской, соседствующие с первыми книгами малыша, розовил и оттенял ранний вечер. Сейчас – больше, конечно, оттенял. – Вечером особняк превращается в квест-комнату с богатством и преградами, если только не зажечь свет, – сказала Оля, включив трёхъярусную люстру на кухне. – А если повсюду зажечь свечи, получится поместье вампиров, – пошутил Борис. – Дмитрия Вампира Маленкова! – гордо подчеркнула Светлана, представив свой дом в стереотипном полумраке, с чёрными стенами, паутинами и красными гробами для сна. Она тут же зажмурилась и мотнула головой, прогоняя эффектный для кино, но вообще-то нелицеприятный интерьер. В реальном мире дом выглядел лучше. По центру кухни водрузился белый, с серыми вкраплениями, стол с прозрачной вазой с пахучими розовыми лилиями по центру. Справа – окошко с видом на кусочек особняка Матецких («Тамара...» – нехорошее воспоминание, связанное, скорее, не с этой женщиной, а с рьяным желанием Матецкого отправить её в психушку, мурашками пробежало по Светланиной коже) и на особняк Климашенко (память о домработнике, в свою очередь, обладала каким-то успокаивающим эффектом). Напротив стола – большое окно с бегонией и фиалками. Как невозможный для богатого дома элемент – на том же подоконнике зелёная пластиковая бутылочка со скрученными надрезами в виде декоративных лепестков, с горсткой земли в них. – Хорошо, что у тебя такое прекрасное настроение! – отметил Борис улыбку Светланы. – Это я вспомнила, – призналась она, – как мы с папой, с Олей и с дедушкой ездили по лесным краям, на юго-восток отсюда. Собирали цветы. Приносили домой луковички и выращивали из них новые растения. Правда, они не всегда прорастали. Ольга перехватила взгляд Светланы на бутылочку. – Ага, мы то ближе к Балашихе выбирались, то бродили вблизи МКАДа, не боясь внимания случайных поклонниц, – добавила Оля. – А в той бутылке до сих пор земля от Дяди Крота. Светлана прыснула смехом: – Папа попросил у его кротного величества горстку земли. – Ах-ах. И назвал крота королём лесной эстрады. – Да-да! А я не согласилась. Король у нас кто? – Папа. – Не, Оль, папа – принц! Король – Филипп Киркоров. А разве крот похож на Киркорова? Крот похож на... – ЛЕПСА! – одновременно сказали и, переглянувшись, засмеялись ребята. – Всё равно с кротом было круто... – Ольга задумалась. – Как по мне, Москва, столица нашей Родины, лучше всяких Мальдив! – Хи. Мы пока сравнить не можем. На Мальдивах мы не были. – Вы были в Европе, – сказал Борис. – Франция, Италия, Испания, Бельгия, Германия, Норвегия. В «Википедии» написано. – В «Википедии» написан с десяток стран, а точнее, их двенадцать, в которых был папа, – заметила Светлана. – И восточные страны, в которых был дедушка. Мы пока ездили-летали не так много. Во Франции и Норвегии мы были, да. Романтичный Париж со своими «подводными камнями», стоит отъехать от Эйфелевой башни. Холодный снегами и воздухом, но приветливый по духу Осло. В Великобритании мы не были, а мне бы хотелось посмотреть Лондон, хотя он дорогой даже для моего достатка. Я... «Я уеду жить в Лондо-о-он!» – возвращаясь к сравнению крота и Лепса, насмешливо запел Светин внутренний голос. Светлана хотела поделиться впечатлениями подробней, но лучше было сделать это за трапезой. Справа находились большой холодильник и полки с крупами, сахаром, чаем, кофе. Борис поухаживал за девушками, прежде чем Светлана и Ольга напомнили, что хозяйки они, а Боря – почётный гость. Вскоре, когда сумерки прогнали слабый ноябрьский закат, на столе было полно и чая, и кофе, и шоколадных конфет в ярких обёртках. К ним поставили салаты, приготовленные вчера мамой и папой, и картошку, заправленную сметаной и зеленью с укропом. – Приятного аппетита, – сказали все одновременно друг другу. Какое-то время все молчали. Потом Светлана говорила о Франции и Норвегии. Ольга тоже говорила, но больше с благоговением слушала сестру. А потом чёрт дёрнул Бориса за язык, и он спросил: – Девочки, а та больная дама, которая Дмитрия Юрьевича любит, больше не приходит? Ольга на него зашикала. – Больше не приходит. – Склонив голову, Светлана легонько стукнула серебристой ложечкой по чашке с чаем. Она думала, знает ли Борис о новом пришествии лжежены к особняку. Телевидения в тот день не было. Поэтому... вряд ли. Бывает, у особняка появляются папарацци, но в тот день они не приходили. Однако ответ Бориса её шокировал. – Я почему спрашиваю. – Он отпил кофе. – Включил я недавно зомбоящик. Пенсии. Грабежи. Убийства. Тупые клипы. Все дела. И тут смотрю – ваш сосед. Матецкий. – Матецкий? – напряглась Света. Глаза Ольги сверкнули недобрым светом. – Да. Я думал, вы знаете о его выступлении... Что вы на меня так смотрите? Он рассказал, как к вам заявилась Пушкарёва. – Так и сказал?! – удивилась Оля. – Да. Он поддерживает какую-то там клинику для душевнобольных, что-то такое. – Борис, сощурившись, повертел расставленными пальцами. – И он сказал, что готов спонсировать лечение таких людей, а также выступить в защиту звёзд. Главврач... э-э... не помню фамилии... пишет диссертацию или вроде того на тему взаимодействия ярых фанатов с социумом, в том числе со знаменитостями. Что?.. Вы не знали? Я думал, вы в курсе, просто не говорите со мной на эту тему. Сёстры глубоко вздохнули. Ольга откинулась на стул с такой силой, что, казалось, она сейчас поднимет ногу, обопрётся ступнёй о край стола и откинет себя, пролетев через полкухни. В глазах замершей Светланы промелькнул страх; она напомнила Борису красивый голубой цветок (из-за серо-голубых глаз), потревоженный внезапным холодным ветром. – Зачем Георгий Анатольевич использовал имя нашей семьи? Такое впечатление, что он работает на жёлтую прессу! – возмутилась Ольга. – Он серьёзно решил взяться за Тамару? – не понимала Светлана. – Я слышал, что слышал. Если хотите, давайте найдём этот выпуск новостей. Погуглим информацию. – Да, хочу, – твёрдо и за всех решила Светлана. – Не надо журналисткой информации. Мы посмотрим видео с его участием. Чтоб, так сказать, знать обо всём из первых уст. Света, на время позабыв о работе, отлучилась и примчалась на кухню с телефоном. Борис подсказал ей, что искать в Ютубе, параллельно изучая по рекомендациям музыкальные вкусы Светланы – множество иностранной рок-музыки, включая инструментальную, русский фолк, папины песни и песни папиных коллег: воскресный выпуск, 17.11.19. Он не помнил, видел выпуск на СТС-е или на другом канале, но Ютуб всё знал сам. – Вот! Это он! Светлана щёлкнула указательным пальцем по видео. После короткого представления клиник Москвы речь зашла о психиатрической клинике, в которую Георгий Анатольевич Матецкий предлагал поместить рьяную поклонницу Дмитрия Маленкова – Тамару Пушкарёву. Ни девочкам, ни Борису не понравилось, с какой интонацией произнёс Матецкий оба имени. На миг Дмитрий и Тамара показались Маленковым парой – почти как в представлении Тамары, только связывала их не любовь, а общее горе: они стали объектами для бизнесмена, который вёл свои игры. «Игры», а не «игру» – многозначительным эхом повторил Светланин разум. Она не знала, что это за игры, и оттого ей было очень страшно, но и без страха хватало тревоги: человек, стоя перед тобой, защищает тебя, твою сестру, твоего папу, всю твою семью, предлагает, настойчиво предлагает помощь, а потом, будучи грамотным (впрочем, в тот же день стало известно, что грамотность и рассудительность Матецкого – это миф), не допустив оплошности, намеренно использует вашу проблему в своих целях. И что же скажет Матецкий? Расширенный, приправленный вежливостью ответ: «Это бизнес, детка»? – Я в шоке, – сказала Светлана, услышав: «Дмитрий Юрьевич мой друг. Он не раз посвящал меня в тайны общения с этой особой». – Да... – произнесла она шёпотом и продолжила мысленно: «Да, папа делился проблемой с другим человеком. С Алексеем Галыгиным. И нам приходится говорить о проблеме в семье. Но мы не говорили о ней с глазу на глаз с Матецким. Это неправда!» Неправды оказалось ещё много. Якобы Дмитрий сказал Тамаре, что готов быть с ней, напрасно подыграв ей. Якобы Дмитрий однажды поцеловал её в щеку. И... Чем же этот Матецкий был лучше Тамары?! Девушки смотрели друг на друга, не решаясь что-то сказать, а потом в дурном настроении попрощались с Борисом. Светлана извинилась, что не может в такую погоду – в заморосивший дождь и в темень – оставить его дома, она ведь сейчас не в квартире, но сказала, что могла бы рискнуть и предложить ему гостевую. – Нет, нет, я должен идти, – обнявшись с Ольгой и ещё крепче – со Светланой, ответил Борис. Он застегнул куртку, накинул капюшон. – Дойду до автобуса и успею домой. Сейчас же ещё не двенадцать ночи. – Семи нет, – удивилась Света. – А так темно. – С каждым днём всё темнее. – Ольга будто бы передавала мысль о чёрной полосе в жизни. – Ладно, Боря, до свидания. – До свидания, Оля. Пока, Света. – Пока. – А-а... Подожди! – Борис с досадой хлопнул себя по лбу. – Мы же сделали перерыв. И я тебе не помог дальше. – Да там не так много. Мы сами справимся. Борис поубеждал девушек, но они решили обойтись уже своими силами, тем более в плохом настроении всё равно прямо сейчас они работать на станут. Наберутся сил и чуть позже сами всё сделают. Времени не много, но оно есть. Сёстры долго стояли на первом этаже, у двери со стеклянным окном, как в американском кино. Ольга потирала голые плечи и поправляла то полосатую майку, то джинсы. Светлана как будто сушила волосы от припустившего за окном дождя. – Где вообще мама? Где Мартин? – спросила она. – На развивающих играх и детском массаже. На вокале. – Когда же они приедут? – Я не знаю. – Папа на мотоцикле... – всё волновалась Света. – Вечер. Дорога такая плохая. Я не успокоюсь, пока папа не появится! Напротив их дома, как пушка вражеского танка, как дуло наставленного пистолета, как тот самый особняк из каждого ужастика, в который, согласно легендам, ни за что нельзя входить, стояло жилище Матецких. В нём уже горел свет. Зажглись огни в соседних домах. Каждый новый огонёк не здесь, дома, а там, у чужих людей, вместо тепла и спокойствия приносил тревогу. – У папы сегодня нет концертов! Где же он? – ныла Света. – Погоди немного, – говорила Оля, а сама тоже волновалась. Им обоим казалось, что случится нечто страшное. Обе думали не о защите, а об опасности, исходившей от Матецкого. Обе рисовали в воображении ужасные картины – в первую очередь не аварии с мотоциклом, а нечто абстрактное, не понятное им, не то насмешливо подсказанное лихим демоном, не то предупредительно показанное ангелом-хранителем; абстрактные картины цвета ночной дороги. Им мерещилось нечто такое, что они не могли описать, зато знали, что никогда в жизни не хотели бы увидеть это снова. – Когда п-папа п-приедет?.. – дрожащим голосом произнесла Света. – Тс-с! Дорога шумела от дождя, сквозь который время от времени прорывался рёв машин. «РРРРРЫВ! РЫВУУУ!!!» Этот рёв принадлежал уже не авто, а мотоциклу. Хотя... Нет, и мотоциклу, и авто. – Папа! – Мама!!! Сестёр окутала детская радость – когда ждёшь, ждёшь возвращения хотя бы одного родителя, а тут они неожиданно возвращаются вдвоём, и разговаривают, и даже шумят, и в доме сразу так хорошо-хорошо! Чувства дочерей музыканта и певицы не отличались от чувств детей, ожидающих возвращения родителей- учителей, врачей, таксистов или уборщиков. Дмитрий Маленков отогнал в гараж «SUZUKI» и, поправив липкие каштановые полосы волос, помог Елене загнать в гараж бежевую «Волгу», нарочно приобретённое древнее чудо в хорошем состоянии, хоть и с большим пробегом. – Привет, принцессы! – войдя в дом, удивился он не столько тому, что его ожидали прямо у двери, сколько напуганным лицам дочерей. – Что, моя принцесса? – обратился он к Свете, нежно проведя по её щеке и едва тронув (зацепив ребром ладони) бежевый обруч. – Одолжишь для моей испорченной причёски? Не, не снимай, я пошутил. Чего ты? Я в душ заскочу – и буду как новенький. Елена переобула Мартина. Дмитрий, нацепив свою и жены куртки на вешалку, помог дораздевать малыша. – Мы в ванную с Мартином, – сказала Елена. – Я его потом уложу, он с нами сегодня устал. – Конечноустал. Этаженщинаможетзаговорить когоугодно! – протараторил Дмитрий за две с половиной секунды. – Пра́вильно! – подхватила Елена, скопировав узнаваемую интонацию ведущей программы «Самый умный». Родители провели вместе почти весь день. Елена с утра была с ребёнком в вокальной школе, ненадолго оставляя его с детским массажистом и профессиональной няней, после чего присоединилась на «Шоу со звёздами» в Москве к нескольким знаменитостям, включая Тину Канделаки. Над Тининой способностью быстро говорить как раз и шутили Маленковы. На «Шоу...» странным образом не просочилась информация, услышанная Борисом, оттого Дмитрий был пока ещё весёлым и даже не уставшим. Мама ушла с сыном в ванную, а Ольга задержала папу. – Пап, нам нужно тебе кое-что сказать... Бледные как смерть, дочери напугали Дмитрия. Он готов был к тому, что они расскажут о каком-нибудь пожаре или, как минимум, об ограблении. Он приобнял их, каждую взяв под крылья-руки, и они вместе прошли в комнату. – Вот... – Светлана включила видео. Шло оно шесть минут сорок семь секунд, но нахмурившемуся Дмитрию, единственная морщина которого вместе со светом лампы придала его прекрасному лицу желтоватого оттенка старости, хватило и пары секунд, чтобы понять криводушие Матецкого. Через минуту он, интеллигентный, закипал как чайник и готов был произнести слова, которому никогда не учил его отец и которые люди вообще не использовали в высоком обществе, если только за величием иной персоны и её стремлением к снобизму не скрывалась среднестатистическая хамка. Второй раз за последнее время ситуация с Тамарой выжимала соки, только теперь нельзя было отоспаться и нельзя было пережить приход несчастья во сне. Самое скверное – с этим приходилось сталкиваться дочерям. Почему, ну почему детей знаменитостей ждут такие удары? Зачем вообще в жизнь людей приходят неприятности? Что за испытания свыше? Дмитрий был рад на какие-то... минут десять, опасные десять минут, оставить Лену, Мартина, Светочку, Оленьку дома. Дмитрий, инстинктивно заплетя волосы в хвост, как будто ему довелось выйти на охоту и быть готовым в любой момент бежать за хищником или от него (если хищник окажется не по силам), не допуская, чтобы падающие на лицо волосы мешали тому бегу, снова накинул куртку и шагнул в темноту. Там, на улице, природа репетировала приветствие зимних холодов, наспех создав коллектив из гитариста-ноября, бас-гитариста – опалой листвы, клавишника-ветра и барабанщика-дождя. Дмитрий не взял ни мотоцикла, ни зонта. Из «оружия» у него был только телефон. И ни за что он бы не нарёк родных щитом от своих проблем. Маленков не оглядывался назад, и так зная, что жена и дети за ним наблюдают и за него переживают. Ему нужно было САМОМУ прийти в дом Матецких. Сердитый, но собранный, он решительно пересёк дорогу, взглянул на зажжённые окна чужого дома и долгим нажатием пальца позвонил в звонок у железной двери, вделанной в кирпичный забор. Он знал, что ему откроют, не могут не открыть после ТАКОГО, что ему должны навешать лапши первого сорта, объяснить про сложности бизнеса, сказать «Дмитрий Юрьевич, понимаете...» или «Дима, понимаешь...» – но молчать Матецкий не будет. А Матецкий не молчал. Не так давно он говорил по телефону, убедившись, что уши жены сегодня не длинные. У него были свои, нехорошие секреты.

***

– Георгий Матецкий слушает. «Слушай, слушай...» – насмешливо и устрашающе сказали в трубке. Было это до приезда родителей Маленковых в особняк. Матецкий уменьшил громкость связи. Поправил гардину, штору и медленно отошёл от окна, словно в него могли стрелять с улицы. Проверил, насколько хорошо закрыта дверь, прислушался, что делается за дверью, и сел за стол. Он ощущал себя в безопасности, зная, что жена не узнает всего разговора, даже если подслушает исключительно его речь. – Да, – старался он говорить не слишком тихо и не слишком громко. – Я помню, что мой бизнес не пошёл и я должен денег. Но вы поймите... Понимаю вас. Но деньги я должен не вам... Я отказываюсь! – Матецкий побледнел, хотя ему казалось, что, наоборот, его щёки пылали жаром. – Дмитрий Юрьевич хороший человек. Я не стану больше подставлять его... Да... Скажите номер счёта, я переведу вам обратно все деньги. ВСЕ, слышите? – Долгая пауза. – Мы могли бы поступить по-другому? Дмитрий Юрьевич не уйдёт со сцены, я не стану способствовать этому и не хочу, чтобы кто-либо вынуждал его уходить. Знайте, я не стану портить ему репутацию. А эта женщина... Я знаю, как лечат в психиатрических клиниках. Я не позволю угробить жизнь даже отвратной, пошлой фанатке. Тамара Пушкарёва нуждается в помощи, а клиника окончательно угробит её без того больную психику. Я это понимаю! Это понимают даже молодые... – Ему хватило ума не назвать имена дочерей Маленковых. – Оставьте в покое этих людей. Матецкий долго говорил «не стану», «не буду», «не стану способствовать», судя по голосу, категорически отказываясь от планов, на которые сам же недавно решился, и, судя по звенящей тишине в ответ, утомляя невидимого собеседника. Наконец на том конце связи заговорили. Так же долго. Угрожающе. Бескомпромиссно. Теперь Матецкий в самом деле горел: он увидел пылающие щёки в стёклах шкафа и хрустальном сервизе. Он пошёл ва-банк: – Я возвращаю вам все ваши деньги! На тот же самый счёт! С процентами!.. Нет, вы не тронете этих людей! Никого из них. Если вы это сделаете... Я не боюсь полиции. Полиция – мои друзья. Я не боюсь налоговой. – Это уже была ложь, но не такая уж сильная: Матецкий не боялся пары штрафов тоже за пару, так сказать, законных, но не самых корректных действий. – Десять процентов!.. Двадцать. В трубке громко произнесли: «Тридцать! Х**н с тобой. Толку с тебя как с козла молока. Только, будь добр, сдержи своё обещание». – Х-хорошо, – тут бизнесмен уже не скрывал страха. – Договорились. Звонок прекратился, став облегчением, отдалённо сравнимым со спокойствием после сильной физической боли, утолимой обезболивающими. Уже год Матецкий вертелся в общем и в целом в клиниках, но также во вложениях и спонсировании других учреждений. И вот, вложившись в учреждения, которые не принесли прибыли, он потерял средства. Поддавшись глупости (каким-то в одночасье суевериям, давнему негативному опыту и подведшей интуицией), он, дабы покрыть расходы, занял денег не у банка, в кредит, а у «братков». Удивительно (или нет?), что в Москве две тысячи девятнадцатого года их было ничуть не меньше, чем в бывших странах Союза в «лихие девяностые», и в их структуре не поменялось ничего: были пешки, жирующие за счёт простого народа и пресмыкающиеся перед властными бандитами; и, собственно, властные бандиты (иногда они же – бандиты у власти). Последние сами нашли Матецкого. Сами дали ему денег. С деньгами от бандитов Матецкий и сам стал пусть не бандитом, но нечестным человеком. Его будто разом атаковали демоны, в миг переделав неплохого, целеустремлённого человека с такой же неплохой семьёй в марионетку, способную на подлости. Когда стоило уже всё-таки пойти в банк, может, взять крупные кредиты в разных банках, Матецкий встретил таинственного незнакомца. Как в тёмной сказке – непримечательной внешности мужчину лет... непонятно сколько ему было, больше сорока или пятидесяти, всего в чёрном, с чёрным, как у мага, капюшоне, с лёгкой небритостью, сбивающей внимание с без того расплывчатых черт лица. Он был шатеном или брюнетом с реденькими волосами. Этот не то шатен, не то брюнет предложил Матецкому расплатиться с «братками» с помощью необычной услуги, включающей в себя под видом лечения показательное затравливание и, прямо говоря, уничтожение Тамары Пушкарёвой, и, главное, порчу репутации Дмитрия Маленкова. «Как я мог на такое решиться?!» – спрашивал себя Георгий Анатольевич, но он, сам, до встречи с незнакомцем имея подобные намерения, решился, после чего частично сделал пагубное дело. В ответ на его мысли зазвонил телефон. Тот же голос оповестил бизнесмена: «Я сегодня добрый. Ты ведь уже потрудился, я в курсе новостей. Не тридцать, а двадцать процентов плюс возвращаешь сумму. Будем в расчёте. Какие же вы лохи... Бизня́смены бл**ь». Матецкий незамедлительно разобрался с онлайн-банками. Наконец-то одно правильное решение, хотя проблемы появились не только в материальном плане! Он сумел найти и перевести деньги на счёт незнакомца, позвонив и уточнив, что больше ничего не должен. И у него появились деньги расплатиться с бандитами, но нужно было ещё лично встретиться с ними и вытерпеть их манеры общения. Потом долгов перед чужими людьми не будет. Но придётся долго возвращать себе и своей семье пропавшие деньги, вылазить из банкротства, из фактической бедности при столь же фактическом владении хоромами... А потом – возвращать доброе имя. И кланяться, валяться в ногах. Просить прощения у Дмитрия Юрьевича... Месяцами. Годами. Вечность каяться! Матецкий получил ещё больше страданий, чем принёс другим людям. – Дима... – сказал он виновато, увидев певца в тени улицы, заслышав его звонок. Минуя недоумевающую супругу, он сказал: – Я скоро... – И признался хотя бы отчасти: – Я очень сильно виноват перед тобой. И перед Дмитрием Юрьевичем. Мне надо с ним поговорить. – Хорошо, – пожала плечами жена.

***

Два богатых дома превратились в два магнита с разной полярностью. Две семьи стали командами, мысленно перетягивающими канат – путь, проделанный их главами семейств. Когда Георгий Анатольевич сказал: «Здравствуйте, Дима», Дмитрий подумал: «Надо же, как легко этот человек произносит моё имя, в то время как иные поклонницы, ни в чём не завинившие передо мной, стыдятся назвать меня кратким именем, будто тогда потеряют достоинство и сделают мне больно». Добрый и мягкий в общении, Дмитрий напряг красивые плечи, сжал губы, соблазняющие сотни женщин, нахмурился и от переживаний выглядел не на тридцать – тридцать пять, а на паспортные сорок девять лет, всецело ощущая, что в январе будущего года ему будет полвека. – Здравствуйте, – не мог не ответить Дмитрий как приличный человек. – Георгий Анатольевич, вы не хотите мне объяснить, как так получается, – Дмитрий повысил голос, – что мои проблемы с поклонницей становятся народным достоянием?! Почему это происходит благодаря вам? Вы что, работаете на жёлтую прессу? Темноту поразил оскал его белых зубов, предназначенных обычно для ласковой и искренней улыбки. – Дмитрий Юрьевич, позвольте проводить вас в дом... – замешкался Матецкий. – Нет, Георгий Анатольевич, – твёрдо ответил Дмитрий, равнодушный к играм дождя с его волосами и скулами, – я хочу знать причины вашего поступка здесь и сейчас! Матецкий всмотрелся в темень, всё выжидая бандитов – тех, кому он ещё был должен, или того своего незнакомца. Но между огней жилищ представительных людей, похоже, не таился никакой бандит, ни с пистолетом, ни с ружьём, ни с ножом. Матецкий признал, что был единственным вредителем Дмитрия, да и самого себя в тот момент. – Я хочу знать причины вашего поступка, поскольку сначала, когда я утомился после работы, а во двор пришла Тамара, вы защищали моих дочерей, вы предлагали помощь. А теперь ваша помощь превратилась в страстное желание выставить проблему одного человека на всеобщее обозрение, а другого человека засадить в психушку. Знаете, – Дмитрий понизил голос, и слова его зазвучали страшнее и яростнее, чем если бы он кричал что есть мочи, – я всякого в жизни насмотрелся. Жизнь артиста – это не только слава и красивые наряды. Но я ни разу не встречался с такой подлостью. Нет... – он хлопнул себя по бедру, – почему от этого должны страдать Света и Оля? Лена? Мартин? Почему?! И – вот никогда не думал, что это скажу – мне жаль, мне по-человечески, – Дмитрий прижал руку к груди, – жаль в этой ситуации Тамару. Мой вам приказ, а не просьба: не надо, не надо ей вредить, защищая меня. Пусть лучше каждый день взмываются в небо сотни надутых ею шаров с моим именем, а под нашим порогом валяются её любовные письма, чем такой, как вы, человек, займётся спасением душ. Впрочем, вы можете использовать то, что я сказал, против меня. «Влияние чувств фанатки на чувства кумира. Дмитрий Маленков бросает жену ради полной, пошлой дамы». Как-то так? – Нет, Дмитрий, – возразил Матецкий. – Я не стану... Елена вышла во двор, окликнув Дмитрия. Он жестом выставленной руки показал, что всё в порядке, а потом выставил десять пальцев, после чего указательным пальцем ткнул в запястье, где носят часы, – мол, вернусь через десять минут. Елена кивнула. – Я всё расскажу. Дело в том, что... – Секунду! – Дмитрий запустил диктофон на телефоне. – Теперь я вас слушаю. ... Дмитрий собирался обратиться в правоохранительные органы с тем, что он узнал, стоя уже под крыльцом во дворе Матецкого, но брезгуя заходить в его дом, несмотря на Матецкую, с вежливостью и непониманием в лице зазывающую певца в гости. Незнакомец не просто подхватил глупую цель Матецкого затащить Пушкарёву в больницу, но и зачем-то следил за артистами. По словам бизнесмена, этот человек был в районе Маленковых, а ещё наблюдал за какой-то «рыжей писюхой», заявившейся в дом Галыгиных. – И вы так спокойно об этом говорите?! – вскипел Дмитрий. Зачем тот мужчина следил за известными людьми и зачем, если собирался совершить преступление (дело не пахло ничем хорошим, а потому почти наверняка было преступлением), рассказал об этом Матецкому? Надеялся, что Матецкий не расскажет об этом, в свою очередь, Дмитрию? Или, наоборот, хотел, чтобы его слова пересказывались и устрашали, предупреждали куда-то не лезть? – Мне всё равно, что будет с твоим бизнесом, – холодно сказал Дмитрий, тусуя невидимую колоду карт между пальцами, только что державшими телефон. – Надеюсь, в твоём доме поселятся хорошие люди, которые станут для нас хорошими соседями! А супруге твоей, если что, наша семья поможет. – Дмитрий, простите меня, пожалуйста... – Я не знаю, что вам сказать. Что Бог простит? Или что? Простит. А нам-то что от этого? Что делать нашей семье?.. Молчите? А потому что не вам с этим жить! – Я виноват перед вами... Просто у меня такая ситуация... Маленков отмахнулся от оправданий соседа. Рассерженный и выжатый, Дмитрий зашагал прочь от его дома. Дома он почувствовал себя лучше. Елена тут же обняла его и, готовая заплакать, утонула в ответных объятиях. Мартин вызвал какую-никакую улыбку. Оля залезла в Гугл и обрадовала отца тем, что поступок Матецкого привлёк всего две не очень читаемых газеты. «Стихнет меньше, чем через неделю» – сказала она. Сильнее остальных переживала Света. Она сказала, что должна закончить работу, только так она успокоится, а потом хочет поговорить с папой. – Хорошо, родная. – Я помогу! – бойко вызвалась Оля. – Па, не переживай так сильно. Это правда утихнет. – Она не знала, что Дмитрия больше всего беспокоила слежка неизвестного лица за ним и за Галыгиными, а может, и ещё за кем-то. Папа на время оставил дочерей. Он пошёл с Еленой в игровую комнату. Пока она баловала и учила Мартина, он включил диктофон. Лена то внимательно слушала, то вздрагивала, то вздыхала, а под конец записи сказала: – Отнеси это в полицию. – Я так и поступлю. Они кивнули друг другу. Елена спросила: – Посвятить в это наших принцесс? Они ведь уже взрослые королевы! Должны знать, что происходит в королевстве. Дмитрий подумал: – Напомни им про замки́. Чтобы всё закрывали, сто раз проверяли... Пусть будут осторожны с людьми, особенно на улице. Этого достаточно. Они и так испереживались сегодня. Елена поспешила исполнить просьбу мужа, стараясь сохранять видимость, что всё в порядке, а затем долго ругалась в адрес Матецкого. Дмитрий же, сощурившись, всё думал о человеке, который следил за ним и за Алексеем. Конечно, Матецкий мог соврать про кого-то, дабы выгородить себя, но интуиция подсказывала Маленкову, что в этом горе-бизнесмен не врал. Кто этот человек? Фанат вроде Тамары? Вряд ли. Какой-нибудь киллер, похититель? Хотелось верить, что нет, но самые страшные варианты казались самыми вероятными, и Дмитрий держал руку на пульсе. А что этому гаду нужно от Лёхи, который мухи-то в жизни не обидит? Разве что ненароком разобьёт сердце какой-либо дамы, вообразившей себя достойной места Александры Галыгиной. Незамедлительно Дмитрий набрал Алексея и двадцать минут говорил о произошедшем. Алексей, судя по интонации, хмурился и задавал те же вопросы, которые задавал себе Дмитрий, так же не находя на них ответа. Среди прочего Алексея взволновали слова про «рыжую писюху». Он понял, что зараза, обработавшая бизнесмена, «пасла» его недавнюю гостью. Сердце сжалось при мысли, что девчонке («Какой ужас! А она ведь ехала ОДНА из Москвы в Мытищи, не предупредив родителей») могла угрожать опасность. Неизвестно какая, но опасность. Саднящей в голове болью мелькнула ещё одна мысль. Мысль, что... Впрочем, нет, это была мало вероятная догадка, связанная с личными переживаниями Алексея, а как там оно на самом деле, неясно. Одно Алексей Галыгин понял точно: ему нужно поступить, как Дима, нужно обо всём рассказать взрослым членам семьи, а внуку так же напомнить об осторожности, не говоря ничего конкретного. Немногим позже именно так он и поступил. После разговора с давним другом Дмитрий более-менее успокоился. Прошёлся по этажам, всё проверил. Елена с Мартином ушли в родительскую комнату: формально – для Димы и Лены, но там же, а не в игровой стояла кроватка малыша. Малыш спал то в ней, то с родителями. Оля, закончив совместную со Светой работу, переоделась в ночнушку и заснула. Дима осторожно подошёл к её кровати, поймав недостающую каплю спокойствия от джинсов и полосатой майки, сложенных на краю. Уменьшил ночник со среднего света на слабый, минуя самый яркий свет, от которого Оля поморщилась и продолжила спать. Тихонько прикрыл дверь.

***

А Света не спала. В её комнате, единственной на весь дом, горела лампа. Светлана, сняв обруч, успела расчесать оставленные им борозды у корней волос, и сделала хвостик с простой розовой резинкой. Она была в розовом халатике. Сидела в «сколиозной» позе, разделяясь между кроватью и ноутбуком. Рассматривала результат общего труда. – Что там, милая? – спросил Дмитрий. – Фотографии! Смотри какие модели! Дмитрий мог бы ответить: «Моделей я что ли никогда не видел! Наша мама лучше во сто крат», но он не мог не оценить труд дочери, к тому же, смотрел на этих девушек без вожделения, оценивая исключительно их одежду и образы. Он присел рядом со Светой. – Силова, – узнал он. – Ага. Несколько щелчков. – Липницкая. – Чудо-куколка на ярком фоне подсветила Димино лицо ярче лампы. – А вот наши новые модели! Низенькие. Кстати! Я чуть не забыла... – Кто-то попросил автограф, – угадал Дмитрий. – Точно! Вот эти девочки. Любовь Негода и Анжелика Рева. – Ещё раз, как? Дмитрий нашёл листочки и безадресные конверты для них, одну из «счастливых ручек» и парой записанных слов осчастливил Любовь и Анжелику. – Держи, милая. – Благодарю-с! Света задержала конверты в руках, а потом, быстро положив их в ящик, решила сказать ещё кое-что важное: – Папа, я беру на работу девочку-стилистку. Она тоже есть среди моделей. – Давно пора! Рад переменам! Команда у вас хорошая, но новые люди даже вам не помешают. А покажи, кого. – Дарью Ситникову. Вот она. Па?.. Пап, что с тобой? Дмитрий нервно взглотнул. Харизматичной Дарьей оказалась... девушка из его странного сна. Та, которая стояла рядом с Галыгиным. Рыжая девушка! И по словам Матецкого в гостях у Лёхи была именно рыжунья (выражение про писюху хотелось забыть). Неужели она же? Вот так да! – Ты что, её знаешь? – Слышал. Она была в гостях у Алексея. – Ну да. Оля предложила позвонить дяде Лёше, и как раз в тот момент у него и была Дарья. Я не жалею, что нашла её! – Совпадение. Безумное совпадение, – Дмитрий почесал висок. Он подумал секунды две и доброжелательно протянул ладонь в сторону ноутбука: – Бери её. Я думаю, Дарья – приятный человек, и она проявит настоящий профессионализм! – Я тоже так считаю. Светлана закрыла все файлы, завершила работу ноутбука, сменила свет лампы на ночник и нырнула под одеяло. Дмитрий хотел было уйти, но дочка задержала его. – Папа, – спросила она, – а что там с Матецким? Почему он так поступил? Дмитрий провёл по Светиным волосам и опустил руку себе на колено. Кое-что он решился рассказать: – Денег должен. Связался с человеком, который попросил его сделать такую гадость. А я... – по его рукам прошёлся разряд тока, – не хочу проблем не только в нашей семье. Знаешь, я по-другому взглянул на ситуацию. Есть люди, опаснее Тамары. Сегодня я узнал, что и опаснее, скрытнее Матецкого. – Он успокоил дочь: – Но не бойся. Они не навредят нам, не навредят тебе, потому что я рядом. Конечно, – Дмитрий выпустил смешок и сохранил на пару секунд нервную улыбку, – я бы не развёлся, чтобы жениться на Тамаре. И не взял бы её второй женой. – Неудачная шутка, – тоже нервно вставила Света. – Но я совершенно серьёзно говорю, что защитил бы эту женщину от тех, кто безумнее неё. И, по крайней мере, я не замечал за ней подлости! Беспросветную глупость, пошлость, закутанность в грёзный плен, несчастье в личной жизни, синдром Адели, что угодно, только не подлость! Совсем недавно я небезосновательно думал, что она способна прийти с ножом или пистолетом, напасть на меня, на кого-то из вас, и... я всё ещё не сбрасываю со счетов эту ситуацию. Чисто теоретически. Но я также понимаю, что, скорее всего, она возвратится с шариками и открытками, политыми отвратительными духами, со своим, искажённым пониманием любви, но без мысли навредить кому бы то ни было. Я поговорю с ней. Я так решил. – ЕСЛИ она придёт? – с надеждой уточнила дочь. – Да. Только если вдруг она придёт. Если станет требовать меня. Что ж... Тогда Дмитрий Маленков сдастся. – Мне это не нравится, – сказала Света. А у самой бегали глаза в такт мыслям о папиной правоте. – Мне тоже. Но я должен буду поговорить с этой женщиной. Должен буду. Света покачала головой. – Всё так плохо с Матецким? – Вроде бы понимала она корень проблемы, но никто не знал, что этот корень – скорее, не корень, а ствол, если не листва, грязно-жёлтая, отмирающая листва. – Плохо. Но нас не коснулась беда. И не коснётся. – «Точнее, коснулась, Дима, но постарайся сделать так, чтобы не было хуже». – Не волнуйся, я попрошу поддержки... ещё у некоторых людей. «Папа пойдёт в полицию. Бизнесмен встрял в какую-то беду, в которую чуть не втянул нас» – догадалась девушка, но не стала больше мучить сегодняшнюю тему. – Папа, спой мне, пожалуйста, колыбельную, – попросила Света. От смены темы ей стало легко на душе. – У меня нет колыбельных, – растерялся Дмитрий. Он не хотел напевать ерунду вроде «Ложкой снег мешая» и «Баю-баюшки-баю», в которой не нуждался даже Мартин. Правда, он бы охотно спел что угодно, если б Света назвала конкретную песню. – У дяди Лёши есть «Колыбельная». А ещё есть «Весенний сад» и «До свиданья, Неаполь!» – Не хочу никакого «Неаполя». – Света сделала вид, что слегка обиделась. – Хорошо, «Неаполя» не будет. А будет... – глаза Дмитрия волшебно засияли в простоте ночника, – всё иначе. Всё будет по-другому, моя кроха. На Светином лице заиграла улыбка. Полумрак комнаты оттенил ямочки. Света откинулась на подушку, подложила руки-лодочки под щеку, а папа укрыл её одеялом. Очаровательно спокойной музыкой на колыбельную больше была похожа песня «С днём рожденья, мама!», но приятный лирический шёпот и любовь отцовского сердца убаюкали Светлану под другую композицию – «Будет всё иначе»: – «Решил однажды день, Что тёплым быть ему лень. Тогда настала осень. Вдруг показалось мне: Неладно в нашей семье, В любви и дружбе не о-очень. Больше я не скрою: Мы полны любовью. Стоит лишь обняться – И уйдёт ненастье. Больше я не скрою: Каждый день с тобою Будет самым ясным! Мне давно всё ясно. В душе стелился снег, А за окном его нет, Не будет пусть его долго. Зачем я только решил На счастье вдруг ворожить? Искать чужие доро-оги. Больше я не скрою: Мы полны любовью. Стоит лишь обняться – И уйдёт ненастье. Больше я не скрою: Каждый день с тобою Будет самым ясным! Мне давно всё ясно. Будет всё иначе. И в любви удача. День не будет мрачен, День с тобой... А-а, А-а, а-а... А-а, а-а, а-а... Скитаясь, я вернусь, Не подпущу больше грусть. Сильней тебя любить буду. За нас не буду опять В сомненьях что-то решать. Беду навеки забу-удем. Больше я не скрою: Мы полны любовью. Стоит лишь обняться – И уйдёт ненастье. Больше я не скрою: Каждый день с тобою Будет самым ясным! Мне давно всё ясно. Будет всё иначе. И в любви удача. День не будет мрачен, День с тобой... Будет всё иначе». «Будет всё иначе» – ласково, тише обычного повторял Дмитрий, когда за него не мог петь его же голос с минусовки или бэк-вокалист. «И в любви удача». «Удача» – рука Дмитрия залезла в карман, достав серебряный брелок «DM», подаренный отцом. «День не будет мрачен, День с тобой...» «День с тобой» – рука сжала брелок и раскрылась. Буквы «DM» оставили на ладони быстро исчезнувшие белёсые следы. «Будет всё иначе». «Будет всё иначе» – тихо-тихо. Душевно. Интимно. «И в любви удача». «Удача» – невидимый в свете ночника, но ощутимый душами Маленковых блеск Диминых глаз. «День не будет мрачен. День с тобой...» Изначально песня писалась об ошибке молодого человека, о том, как он бросил любимую, а, одумавшись, вернулся и раскаялся перед ней. Красивый мужчина, точнее, вечно красивый мужчина плюс любовь этого мужчины к женщине плюс сюжет о страданиях с хорошим концом – и формула успешного хита была известна. Но Дмитрий сделал смысл песни глубже, сказав пару слов о семье. Лирический герой, ошибаясь, рисковал бросить не только любимую женщину, но и их семью; в клипе он то убегал под дождём из дома, то уезжал на мотоцикле «SUZUKI» (конкретно на том, которым владел сам певец), то, возвращаясь, обнимал ту, без которой понял, что не может жить. Маленков, исполняя «Будет всё иначе», всецело понимал состояние своего героя, сливался с ним, передавал его чувства. Но правда была в том, что настоящий Дмитрий Маленков никогда-никогда никого не бросал и не уходил прочь, тем более от тех, кого любит («Однако у вас не сложилось с Наташей Ветрой» – лез с нотацией мозг), и в его исполнении слушатель замечал не только понимание, но и критику персонажа, поступившего по-другому. Это ещё сильнее цепляло поклонников! Песня не заканчивалась резко, а постепенно затихала. Следуя её законам, Дмитрий долго не замолкал. Он всё шептал и шептал в комнате дочери: «Будет всё иначе», «И в любви удача», «День не будет мрачен», «День с тобой...» А когда дождь за окном стал громче Диминого голоса, Света уже спала. Дима, увидев её расслабленное лицо, вспомнил, какие черты лица были у неё в детстве. Ну... какие? Те же самые. Конечно, те же самые. Только сейчас в лице, даже спящем, было больше серьёзности. Не пропала открытость всему миру, но и глядящие, и сомкнутые глаза больше всего смотрели в сторону бизнеса, в сторону одежды, фотографий, сотрудничества с моделями. Это не было плохо. Просто теперь было... по-другому. Но, сколько бы лет ни прошло, сколько бы чего за эти годы ни свершилось, Света оставалась Диминой крохой, такой же крохой, как Оля и Мартин. Как хорошо, что у него были папа, жена и дети! Как хорошо, что у них у всех была любовь! Были взаимоуважение и взаимопонимание! Дмитрий на цыпочках подошёл к окну, всмотрелся в стекающий рисунок на стекле и не увидел света ни в одном из домов через дорогу. Матецкому, наверное, прекрасно спалось... Помучив себя мыслями по кругу, Дмитрий махнул на них рукой, ещё раз взглянул на Свету, проверил, как там Оля, и прилёг рядом с женой и сыном. А на завтра занялся важным делом. Прямо с утра, в шесть часов он оделся в простую, без изысков, мужскую одежду, взял документы, телефон с записью и поехал со всем этим в полицию. Дмитрия Юрьевича выслушали и приняли его заявление. Делу дали ход.