***
Сперва-наперво Маленковы – Света, Оля, Елена и, по-своему, на детском лепете, больше всех не понимая происходящего, Мартин – поинтересовались, всё ли хорошо. Посещение полиции и нормальный путь домой, когда тебе не подпортили мотоцикл, когда тебя, не взирая на известность, не остановили вдруг ГАИшники, когда на горизонте не возникала вновь безумная Тамара Пушкарёва, вселило в Дмитрия достаточно уверенности, чтобы он мог заново, ничего не тая, рассказать историю с Матецким. Дочери Дмитрия сердились на Матецкого ещё больше, чем день назад. Посоветовавшись с отцом, они решили не подходить к его обители («Обитель зла» – сказала надутая Ольга), то есть не переходить дорогу прямо напротив своего жилища. Не видеть его. А если увидели, сделать вид, что не заметили. Не здороваться. Ни о чём не спрашивать. Так они и поступали. Спрашивать было, в общем-то, нечего после откровений Георгия Анатольевича перед Дмитрием. С недоброжелателем пешка в образе Георгия не контактировала. Сам враг Дмитрия – Или не Дмитрия? Или не только Дмитрия? – себя больше не проявлял. С бандитами Матецкий рассчитался и теперь не должен был никому чужому, но обязан был искупать вину – словами и, напротив, интеллигентным молчанием и сдержанностью и деньгами – перед супругой и семьёй Маленкова. Игнорируемый всеми, кроме жены, которая обрисовала себе картинку примерно такой, какой та и была в реальности, он остался наедине с рыхлой землёй в вырытой им для других яме. Он поблагодарил жену за то, что она с ним, несмотря на то, что он из себя, «как ты сама видишь, дорогая», представляет, и сказал, что любит её. Неизвестно, была ли это правда в великом духовном значении любви, потому что даже в простом земном значении его чувства напоминали не любовь, а желание иметь особь женского пола для подстраховки, чтобы не так страшно было терпеть себя; феминистка его бы точно уже бросила. Ну... Супруга терпела. Он её никогда не оскорблял, не бил, не был тираном ни в жизни вообще, ни в постели – и хорошо, а остальное было тёмной полосой, которой женщина готовилась исполосовать себя. Как там? «Коня на скаку остановит. В горящую избу войдёт». Тарелки поставит на столик. Кредит на себя весь возьмёт. И разве слепой не заметит, а зрячий себе говорит: нельзя Анатольичу верить, пусть женщина гордо сбежит. – Теперь всё в порядке будет? – спросила Светлана ранним утром двадцатого числа, надевая яркое розовое платье с голыми плечами. «Она ещё больше похожа на Хлою Морец, – подумала сестра. – В этом платье точно Кэрри Уайт из новой экранизации, только не забитая, а весёлая. Сестрёнке идёт». Оле очень нравилось, что подсознательно ей не хотелось конкурировать со Светой из-за разного стиля в одежде. Когда Света надевала платья, Оля не завидовала, а восхищалась её красотой; не пыталась накупить и приме́рять на себя сто платьев, чтобы быть лучше или не хуже, а с удовольствием следовала своему брючному стилю. В целом платья у Ольги были, но она обожала джинсы! И однотонные чёрные брюки! Вот как сегодня. «Сегодня рассеется фонарный свет... Та-да-дам. Та-да, та-да-дам, та-да, та...» – Я же говорил: будет всё иначе. Дмитрий приобнял Светлану, одновременно отводя её от окна с мозаикой пейзажа, из которого хотелось вытащить один пазл – дом горе-бизнесмена. – Всё будет хорошо, девочки. Мои вампирята. – Почему вампирята? – спросила Света. – Вчера мы были принцессами. – Одно другому не мешает. Я же Вампир. – А мама – Вильгельмина Харкер? – дочь ссылалась на «Дракулу» Брема Стокера. Дмитрий в улыбке поджал губы: – Мама лучше Мины. Не в обиду Вайноне Райдер. – Интересно, а как там Тамара? – нервно засмеялась Оля, поправляя плечики белой, с блёстками блузки перед зеркалом. – Нет, ну появлялась, такой цирк устраивала, а теперь пропала. – Нам легче, – сказал Дима. Но, глядя на Свету, решил признаться и Оле... в том, что у него есть совесть и способность переживать. В том, что «голубая кровь» ничем не отличается от красной, и человек любого сословия должен оставаться человеком. – Я надеюсь, что с ней всё в порядке. Я говорил уже Свете и скажу тебе, что поговорю с Тамарой, если вдруг она ещё раз придёт. Чувствую в этом необходимость. – Окей. – Оля не знала, что ещё ответить. Она не сердилась на отца и приняла его решение. Дмитрий остался дома – помочь жене с малышом и по дому, а потом начать работать за роялем, выловив время, когда подобные раскатам грома звуки с первого этажа правой, северо-западной, стороны дома не помешает Мартину. Если с роялем никак не пойдёт, займётся бумагами, там тоже было, что поделать. Светлана и Ольга поехали на студию. Не успели они подойти к студии, как на них совершили нападение! – А-а-а!!! Светлана Дмитриевна! Доброе утро! – Светлана Дмитриевна! Здрассьте! Как мы рады! Скажите, а вы принесли нам автографы? – Девочки, девочки, здравствуйте, – улыбнулась им Света. С этой улыбкой она подарила Любови Негоде и Анжелике Реве автографы. Девушки «растаяли» и давай бесконечно благодарить Светлану и хвалить почерк её отца. Вскоре к ним присоединился Борис. Светлана бы обняла, точно бы обняла его, но смущалась перед папиными поклонницами и сестрой. Лишь пожала ему руку, передав через рукопожатие горячие чувства. – А... Мы сегодня можем остаться ненадолго с вами? – спросила Любовь. Она так надеялась на эту возможность, поскольку не зря ехала сюда с Анжеликой с другого конца Кольца, в назначенное Светланой время. Хоть и, по идее, должны были приехать только за автографами и уехать, восхищаясь аккуратным почерком и просто вниманием Дмитрия. Светлана задумалась: – Да... Да. Вы знаете, вы обе сегодня мне понадобитесь. Не бесплатно. Вы сможете заработать! Любовь и Анжелика переглянулись и радостно взвизгнули. Светлана открыла студию. Впятером («Команда светловолосых» – назвал всех Борис, единственный будучи тёмно-русым) они вошли в знакомое уже для всех помещение. Теперь нужно было только ждать Дарью Ситникову – к десяти часам. Сейчас было только девять ноль пять. – Мне она понравилась. Прикольная, – сказала Любовь. – Никогда не думала, что буду так просто общаться с дочерью Дмитрия Маленкова! – У Анжелики лицо пылало жаром фанатизма. – С доч-ка-ми, – подняла указательный палец Ольга. Борис сделал всем чаю-кофе. Достал печенье. Беседа пошла непринуждённо, словно поклонницы Маленкова, не имевшие отношения к миру шоу-бизнеса и бывшие всего раз в модельном мире, были давними подругами звёздной семьи. Не стесняясь, они спрашивали о Дмитрие, а Светлана отвечала сдержанно, то, что и так можно было узнать из интервью, а потом – о «Добрых друзьях». – Светлана Дмитриевна, – спросила Анжелика, – а ансамбль «Добрые друзья» снова вместе, да?! – А как вы думаете? – Думаем, что да! – ответила Любовь. – Думаем, что да, – повторила Анжелика. – Алексей Галыгин. – Произнося его имя, она явно хотела шестью слогами передать смысл: «О, Алексей Галыгин! Тот, в кого были влюблены девчонки СССР. Тот, кого девчонки и женщины любят сейчас». – Александр Будницкий. Людмила Бирюкова. Виктор Ласточка. Они снова будут на сцене. – Ну, значит, будут, – подвела итог Светлана. А Ольга продолжила мысль про Галыгина, называя его по-семейному дядей Лёшей: – Я думаю, у дяди Лёши всё равно бы всё получилось с «Добрыми друзьями» и сольно, даже если бы наш дедушка на организовал «Соцветия». – Может быть. – Получилось бы, – отозвался Борис. – Стопроцентно. Но Алексей начал свой путь с «Соцветий», и это прекрасно. – Да... И с папой они стали друзьями, несмотря на разницу в возрасте, – сказала Светлана. Фанатки зачарованно смотрели на Светлану и куда-то сквозь неё, представляя двадцатитрёхлетнего блондина с гитарой и тёмненького, озорного мальчугана, умеющего играть сложные партии до того, как надел синюю школьную форму. – Сколько там? Девять двадцать? Давайте радио включим! – предложил Борис. – А что ты хочешь? – спросила Светлана. – «Ретро.фм»? Поймать кого-то из нас? – имея в виду папу или его коллег. – Кого получится. Борис недолго щёлкал каналы. Вслед за третьим по счёту шипением на приёмнике раздался «Wi-Fi». Светлана даже не успела попросить: «ОСТАВЬ!» Борис сам, глядя на сияющие Светланины глаза и её подрагивающие, с улыбкой, губы, понял, что «Wi-Fi» нужно оставить. Маленковы не могли не обожать эту молодую группу! «Wi-Fi» были дискотечным, но не клубным коллективом. Под них «дёргались» парни и девушки, сохранившие приличие, но не скованные в проявлении светлых чувств. В них чувствовалась не советская, но, что грустно, тоже ушедшая доброта двухтысячных. От этого могло показаться, что участникам коллектива уже лет по пятьдесят, но... им было только сорок шесть, сорок пять и сорок пять: соответственно – Дмитрию Фонарёву, русому пареньку с озорным взглядом, Тиме Пронину, крепкому мужчине с крупным носом и мелкими кудрявыми чёрными волосами (как у Будницкого, но не такими пышными), и Оксане Алёхиной, симпатичной блондинке. У «Wi-Fi» было много своих песен, сёстры Маленковы их обожали, но больше всего им нравились диско-каверы. «Последний раз» Людмилы Бирюковой, сам по себе кавер Жанетт, «Porque te vas?», звучал в их исполнении более задорно, с философским взглядом на проблему – мол, сегодня мне кажется, что я люблю этого человека настолько, что люблю в жизни последний раз, но время не стоит на месте, боль уйдёт, останется опыт, и я снова полюблю. Бирюкова же возвела скорбь по любви в абсолют. Её лирическая героиня любила действительно в последний раз и до последнего, ценя человека после расставания, отдавая ему всю себя, опустошая себя ради него, не думая, заслуживает ли он этого, разделяя с его образом и с пустотой без него всю боль и все слёзы. Жизнь – штука длинная, и каждому знакомы как чувство всепоглощающей, беспросветной боли, так и чувство облегчения и светлой надежды. Потому народу приходились по душе оба исполнения, и не забывали они также о Жанетт. Другой кавер был на «Беду» Виктора Щедрина. Интересно, что конкретно эта песня среди быстрых песен Витиных электрогрупп была довольно медленной, хотя, несомненно, и качественной, и цепляющей. «Wi-Fi» придали ей недостающего ритма. Смысл композиции от этого не потерялся и ни в чём не изменился. Настоящей находкой был композитор и аранжировщик группы, пробовавший себя и в роли вокалиста, Павел Евсеев. Он написал музыку к песне отца Маленковых «Если мы здесь будем одни». О, как девочкам хотелось послушать эту песню! Но вместо неё радио передавало оригинальный – то есть не кавер – хит «Wi-Fi» «Встреча в тумане», которую в народе называли, было, «Туман»: «Исчезает трамвайчик. Облака – вслед за ним. Собираются тучи, пусть мы их не хотим. Ветер трогает розу и колышет тюльпа-а-а-ан, В город мой насы-ылает грустный белый туман. Ты сквозь туман не услышишь, Как тяжело мне без тебя, грудь не дышит. Ты далеко, и ты меня не увидишь, А я боюсь, что нет тебя со мной. Из чёрных туч дождь шёл малость. В дожде тону, я в нём почти задыхаюсь. А я к тебе уже давно собираюсь, Ведь без тебя я не найду покой. Ты на Новом Арбате. А Андреевский спуск Для меня не отрада – киевлянина груз. Может, выглянет солнце: дождь сегодня прошё-о-о-о-ол. По TV говори-и-или: будет всё хорошо. Ты сквозь туман не услышишь, Как тяжело мне без тебя, грудь не дышит. Ты далеко, и ты меня не увидишь, А я боюсь, что нет тебя со мной. Из чёрных туч дождь шёл малость. В дожде тону, я в нём почти задыхаюсь. А я к тебе уже давно собираюсь, Ведь без тебя я не найду покой. Ты сквозь туман не услышишь, Как тяжело мне без тебя, грудь не дышит. Ты далеко, и ты меня не увидишь, А я боюсь, что нет тебя со мной. Из чёрных туч дождь шёл малость. В дожде тону, я в нём почти задыхаюсь. А я к тебе уже давно собираюсь, Ведь без тебя я не найду покой». Между повторами куплета звучала музыка, рисующая в воображении лобовое стекло, видимое водителю быстро бегущего автомобилю, и дорогу в нём – городскую архитектуру, предположительно киевскую, но на самом деле иллюзорную мозаику из случайных образов домов, деревьев и тропинок; а над той архитектурой – уходящие прочь тучи. Во всяком случае, именно так увидела музыку Дарья, подошедшая к двери студии, и надеялась, что так же видит музыку хоть кто-нибудь другой. Она тоже любила «Wi-Fi» и даже в приглушённом проигрыше, поймавшем голос Светланы и ещё какой-то девушки (это перекинулись мало значимыми фразами Светлана и Любовь), различила «Встречу в тумане». Дарья посмеялась с наивности персонажей. «Ты на Новом Арбате. А Андреевский спуск для меня не отрада – киевлянина груз». Хи! Да разве проблема, особенно если любишь, поехать, полететь к девушке? Вряд ли лирического героя излишне опекают и не пускают к любимой родители. Спустя пять месяцев смешно уже не было. Дарья тихонечко постучала – получилось тихо. А потом ка-а-к дёрнула дверь, проявляя всю свою неуклюжесть, что всё задрожало. – Кто там рвётся? – спросил тот же смутно знакомый голос. (Любовь). Светлана открыла дверь. – Добрый день, Светлана. Дашу на несколько секунд сковала неловкость, но она вспомнила свою песенку на мотив «Нет, нет, нет, нет, мы хотим сегодня» Бирюкова, свой труд и успех в прошлый раз, счастье работать с коллективом, счастье любой работы «человек – человек» – и ноябрь стал самым солнечным месяцем в году. У Даши бывало, что она не могла выполнить простейших поручений, вот как с блинами, даже при условии, что не находилась в гнетущей атмосфере новосибирской квартиры. Она стояла и тупила, тупила, тупила, лупала глазами, пока ей не скажут: «Ох, тебя как за смертью посылать!» А бывало, у неё хватало сил не только организовать от и до своё маленькое дело, но и одной подготовить проект для всех, а потом, когда тот наберёт новой силы или подойдёт к концу, раздать всем поручения, чтобы в конечном итоге всё выглядело как общий результат. Впрочем, последним пользовались студенты-прогульщики и студенты-троечники, знающие, что Дарья Ситникова, девочка-всегда-с-чаем, девочка-всегда-с-влажными-салфетками, поможет им с любой «домашкой», а заодно даст им, умирающим в пустыне, хотя бы глоток питья (объективно – полбутылки) и хотя бы одну салфетку (объективно – полпачки) вытереть руки (вытереть обувь). Но скоро «лафа» закончилась, и Дарья ничего из своих вещей не раздавала, а если делала вклад в развитие хороших оценок у троечников, брала за это небольшие деньги; преподаватели бы такое не одобрили, но из песни слов не выкинешь, Даша так зарабатывала. – Добрый день, Дарья, – улыбнулась Светлана, впуская девушку. – Курточку можете сюда повесить. О, вы в кардигане от моей коллекции? Вам очень идёт! – Спасибо. – Давайте, наверное, сразу паспорт, код, трудовую. Взяли? – Да, конечно. У меня ещё медицинская книжка есть. Тут всё в порядке, смотрите. – О! Очень хорошо, что вы взяли ещё и медицинскую. Скажу по секрету, обычно ей не уделяют должного внимания, когда приходят работать с людьми. Всё у всех просрочено. Бегают со взятками по врачам среди рабочей недели. А работодателю неоткуда узнать, не болеет ли ничем новый сотрудник. Тут Дарья промолчала, ведь она принадлежала к этим бегающим со взятками по врачам среди рабочей недели людям. Просто когда устраивалась к Алевтине Романовне, подошла к делу ответственно. – Хорошо... Я вас оформлю и введу в курс дела. Дарье понравилось, как Светлана внимательно смотрела её документы. Как застыла на странице с первой фотографией, может быть, отмечая, какой была Ситникова в четырнадцать лет. Какой, какой? Нормальной! Сполна не живущей грузом главной в жизни проблемы. Светленькая. Весёлая. Спасибо фотошопу, без вылезшего тогда прыщика и без пота на лице. Дальше минут пятнадцать-двадцать шла одновременно скучная, деловая и волнительная беседа, в конце которой Дарья официально устроилась на работу! – А я смотрю, – без осуждения сказала Светлана, – вы официально почти не работали. Одно агентство «Няня в Москве». Вижу, год от него работали. Два месяца – стилист в салоне красоты «Аля». И всё, да? – И всё. Дарья ожидала, что Светлана начнёт учить её: нужен стаж, работать надо только официально, а то пенсию не получишь. А ей придётся слушать и мысленно спорить, приводя аргументы в пользу неофициальной работы. Но этого не произошло. – Что ж, хорошо, – не цепляясь за эту тему, подвела итог устройства на работу Светлана. – Давайте я вас теперь познакомлю. – А... Мы знакомы вот с девочками. Анжелика Рева? – Дарья показала на Любовь. – Любовь Негода? – показала на Анжелику. – Наоборот, – в один голос ответили девушки. Дарья неловко улыбнулась и использовала ту же самую улыбку, преобразив её в доброе приветствие. – Дарья. – Даша протянула руку незнакомке, догадываясь, кто она. К своему стыду, Даша почти не смотрела фото Ольги и не знала точно, что это она. По логике должна была быть Ольга. – Ольга Дмитриевна. Очень приятно. У Ольги была сухая, крепкая рука. Как у иной школьной или лагерной девчушки, старшей в компании друзей. Все друг с другом перездоровались. Светлана, дочь Вампира, не боящаяся солнечного света, а излучающая его, то касалась причёски, то хлопала себя по бедру, то вела рукой в воздухе в такт своим словам. Она была прикольная и игривая, как подросток. Красивая и приятная, как девушка. Серьёзная, как бизнес-леди. В ней, не то что молодой, а юной, было столько энергии, что, думалось Дарье, вдалеке от этой девушки уверенность в себе и мотивация песенкой на мотив Бирюкова не сработали бы. «С ней здорово работать!» – в одночасье подумали друг о друге и работодательница, и работница. – Значит, дела у нас обстоят так... Примерно раз в месяц, редко – раньше, иногда позже мы выпускаем новую коллекцию. Тут Дарье вспомнилось «Zimaletto» из «Не родись красивой», абстрактные, переносимые в реальность образы Милко (раз уж речь в первую очередь о новой коллекции), Ждановых, Воропаевых и Кати Пушкарёвой. Дарья не позволила ассоциации превратиться в воспоминания о старом добром сериале, иначе бы она прослушала всё, о чём сказала бы Светлана; она оставила тени, силуэты персонажей как вспомогательные линии для рисунка, рождающегося словами Маленковой. – У нас собрана профессиональная команда. Мы с Ольгой – авторы идей новой одежды, сейчас вот в основном демисезонных свитеров. Много работаем над платьями. Мы заняты эскизами, которые обсуждаем с дизайнерами, и вместе, как говорится, доводим их до ума. Борис – наш замечательный, гениальный фотограф! – Света, ну не надо, – засмущался парень. – Надо, Боря, надо! – Пауза. – Разумеется, есть фабрика по производству одежды. – На Китай-городе, – уточнила Ольга. – На Китай-городе. Большая швейная фабрика занята несколькими линиями одежды. Наши коллекции шьют в первую смену первые две недели. – То есть фабрика занята где-то четырьмя линиями одежды, – прикинула Дарья. – Тремя, – выставила три пальца Ольга. Дарья поняла, что её брючный стиль, её телодвижения и жесты также хорошо настраивают на работу. – «Moscow мода» расторгли контракт. Сейчас мы – «От Светланы», ещё «Style city» и «Сто одёжек». Последнее название было неприглядным. Дарья, судя как раз по одёжке, предположила, что дела у них идут похуже. А вообще о конкуренции ей ничего не сказали. Создалось впечатление, что «От Светланы» – лидирующая среди трёх фирм. Ну уж точно если бы было всё плохо, её б никто на работу не взял. – Дизайнеры, швеи, продавцы и продавцы онлайн – всё это одна большая команда, одна семья! Мы с Ольгой и Борисом начинаем каждую новую коллекцию с нуля. Потом к нам подключаются все остальные люди. – Светлана, растопырив все пальцы, подняла руки на уровень груди и обвела ладонями невидимую сферу. – Мы курируем работу команды. Мы вроде как начальницы, даже начальницы начальников (если брать во внимание директора фабрики Александрова Антона Юрьевича), но это нельзя назвать передышкой. Постоянно нужно держать руку на пульсе. Плюс начинать наработки следующей коллекции. К концу текущей коллекции мы активно вливаемся во всеобщую работу. Тут нам надо заниматься продажами онлайн и снова курированием тысячи вопросов! И дальше идёт то, с чем вы будете иметь дело. Это – общение с моделями, создание имиджа. Светлана засмеялась: – Не пугайтесь страшных слов! Всё это очень интересно. – Я не боюсь, – улыбнулась Даша. – Вот это здорово! Значит... Необходимо в первую очередь очищать, подготавливать лицо моделей к макияжу. Непосредственно делать макияж. Такой, какой мы скажем. Иногда – со своей творческой ноткой, со своим видением, но чтобы поддерживался общий, опять же заданный стиль. Ольга? Оля засмеялась: – Что, теперь слово мне? – Ну. – Утвердительно. Дарья перевела взгляд на Ольгу и внимательно слушала. – Больше всего работы с моделями перед фотосессиями к выпуску новой коллекции. Но снимки могут потребоваться любому человеку из нашего профессионального и... дружеского окружения. – У Ольги вертелась мысль об Алисе Щедриной, о чём Дарья, разумеется, ещё не знала. – В общем, вы будете наводить красоту всем, кто приходит сниматься у Бориса. – Ольга протянула изящную, с широкой костью, руку в сторону Бориса. – Если мы сработаемся, пойдёт у нас дело, я ду-у-умаю, – позитивно протянула она, – вы, Дарья, сможете наносить лёгкий макияж даже Дмитрию Маленкову. – О-о-о! – восхитились Любовь и Анжелика. Даша в шоке открыла рот. А когда к ней пришёл дар речи, она, выставив ладони, будто бы провела по чьим-то (ага, по «чьим-то») волосам и пролепетала: – То есть... как... можно прикасаться, да? Светлана кивнула. – Можно прикасаться к Дмитрию Маленкову? – уточнила Даша. Кажется, «маленковонеуязвимость» немножко дала сбой. Тут все засмеялись. – Можно, но не везде, – сказала Ольга. – Объясни человеку, где нельзя, – пошутил Борис. Даша сама засмеялась и сквозь смех сказала: – Если красить волосы не надо, то их лучше не трогать. А то только испорчу его красоту своими жирными руками. – Во-первых, волос вы будете касаться в перчатках, а когда будете работать без перчаток, руки всё равно будете мыть. Во-вторых, у нас никто ни про других (Даша активно замотала головой, показывая, что не говорит ничего дурного о людях), ни про себя не говорит таких слов как «жирный», «ужасный», «некрасивый». Это табу. И руки у вас очень даже хорошие! – Спасибо. – Но с нашим отцом мы потом решим, кто к чему... – Ольга задумчиво отвела взгляд и снова посмотрела на Дарью. – Когда Дмитрию Юрьевичу понадобятся фотосессии, мы, скорее всего, обратимся к вам. Когда ему предстоят театральные работы, выступления и так далее, этим будут занимаются гримёры. А вы при желании сможете наблюдать за процессом гримировки, учиться. Это тоже сложно, но интересно. – С удовольствием бы посмотрела, как наносят грим. И с удовольствием буду заниматься макияжем! – сияла Дарья. Светлана сказала: – Хорошо, что вы позитивно настроены. Сейчас, Дарья, даю вам первое задание. Вот у нас есть Любовь. – Вера. Надежда! – проникновенно, возвышенно произнёс Борис в противовес недавней пошлой шутке. – И вера и надежда на то, что, Дарья, вы сможете красиво накрасить Любовь и Анжелику. Вот вам набор косметики. Вот косметический столик. Дарья было замешкалась, но тут же засияла, подпрыгнула и со словами «Я сделаю идеальную капибару!» уточнила: – А сейчас мне надо соблюдать какую-то тему? – Нет. Сейчас мы хотим оценить ваше творческое видение и работу с клиентом. – Я готова! – Тогда начните с Любови. – Хорошо! Секунду Дарья соображала, оценивала внешность Любови, а потом дело пошло-поехало. – Присаживайтесь, пожалуйста, – Дарья указала на кресло перед столиком. Она подобрала для девушки хороший лосьон-тоник, качественную пудру, напоминала прикрыть глаза, повернуть голову так и так или не шевелиться. С улыбкой и добротой она орудовала разными кисточками. Ей удалось подчеркнуть нежность Любови персиково-розовыми тонами, немного отойдя от макияжа натюрель. В довершении образа красиво расчесала Любовины волосы. – Здорово, – сказала Светлана. – Мне очень нравится, – оценила Ольга. – Мне тоже, – сказал Борис. – Любовь, вам как? – Красиво. – Смущённая модель хотела бы произнести больше слов благодарности, но в то же время думала, что сказать «красиво» вполне достаточно. Анжелике Дарья придумала образ, названный «плагиатом с Тины Кароль». Яркие красные губы, сочные, как спелое яблоко, манящие и соблазняющие; это доказывало Дашин профессионализм, поскольку у стилистов-новичков такие губы выходили «грибами» или – что, в принципе, одно и то же – пародией на неудачную пластику губ. Песочные тона пудры. Почти натюрель – в тенях. Чёрная и зелёная тушь. Светлана хотела было спросить «Зачем зелёная?» и сказать «Смешивать два вида туши нельзя!», «Красный и зелёный – противоположные цвета. Они не будут сочетаться». Но всё сочеталось и всё смотрелось приятно, гордо, смело. – Идеальная капибара! – воскликнула Даша, отмечая по лицам людей, что её работа вроде бы впечатлила. – По-моему, я не ошибусь, – сказала Светлана, – если отвечу за всех. – Красиво. Хорошо. Профессионально. – Пауза. – Но теперь важный вопрос. Девочки, Любовь, Анжелика, скажите, хотели бы вы сейчас не смывать макияж и пойти в ваших образах по Москве? Ох, это был вопрос с подвохом! Каждая ответила бы, что ей нравится, ей красиво, даже если бы это была неправда, просто чтобы не подставить человека, но нежелание идти накрашенной Дарьей или даже смущение при вопросе об этом могло бы выдать недоверие к мастеру. К счастью, Любовь быстро, резво ответила: – Хочу! Анжелика спросила: – Почему бы и нет? Светлана долго, одобрительно улыбалась. Борис сделал для девушек на память фото в их новых образах. В тот день Светлана оплатила моделям их маленькую помощь. Те плохо скрывали шок: будучи обычными девочками, они привыкли получать деньги за простые работы вроде мытья посуды и обслуживания на кассах; обе также были официантками и обе пробовали работать онлайн. Никто никогда не платил им за сидение на месте, в то время как другой человек их красит, третий – фотографирует, а четвёртый передаёт автографы, и за ответы на пару несложных вопросов. В них, как во многих россиянах (стереотип проникал в головы в том числе москвичей), сидела мысль, что большие деньги нужно заслужить потом и кровью, непременно столь же большим количеством часов, недосыпом и нервами, а в лёгких деньгах они видели или криминальный бизнес, или лохотрон. Отчасти они были правы: лёгкие деньги как раз то самое и означали, а деньги, полученные от Светланы, лучше было назвать не лёгкими, а справедливо заплаченными; их можно было назвать вложением Маленковой в бизнес. Не прошло и двух часов, как Любовь и Анжелика ушли. – Скажите, почему вы говорите «Идеальная капибара»? – спросила Ольга, когда они остались вчетвером. Дарья засмеялась: – Я так говорю, когда что-то хорошо получается! – Но почему именно капибара? Почему не... кенгуру? Трицератопс? Пантера? Дарья разоткровенничалась: – А мы с подругой Наташей, когда учились вместе, делали реферат по природе. Искали фото морских свинок (ну, не только их, многих грызунов) и нашли в Гугле, как Наташа сказала, свини-и-ище! – Дарья показала руками размеры. – Гигантская морская свинка оказалась не свинкой, а капибарой. Между прочим, самой известной капибарой по имени Кэплин Роуз! Она такая, песочная, а самые дорогие капибары – они стоят в районе двухсот – двухсот пятидесяти тысяч рублей – цвета красного дерева. Они все живут в Южной Америке! Капибары идеальные. Капибары лучшие. Даже лучше тапиров. Я люблю подпевать на мотив «Макарены»: «Ах, капибара, капибара, капибара! Ах, капибара, капибара, капи...» – Дарья осеклась. – Немножко глупо, да? Светлана и Ольга переглянулись, как показалось Даше, со взглядами: «Боже, что она несёт? Кого мы взяли на работу?!», а потом улыбнулись друг другу. Борис сказал: – Вот если сейчас Алисе Щедриной понравятся макияж и стиль, будет идеальная капибара! – Алисе Щедриной?! Даша сразу поняла по имени, о ком идёт речь. Конечно же, о дочери Ирины и Виктора Щедриных. Ей только не верилось, что Алиса вот так вот прямо возьмёт и придёт или приедет в студию Светланы, что появится она с минуты на минуту, и что у них – то есть у неё, Даши, и Алисы – получится перекинуться парой слов. В последнее время произошло много неожиданных знакомств. Чем чудеснее и сказочнее они были, тем больше Даше казалось, что в полночь карета превратится в тыкву. По законам жизни она не могла знать лично, встретить Алексея Галыгина. Так с чего ей знать Галыгиных, Маленковых и Щедриных? Это всё равно, что выиграть сразу трёх принцев без потери туфельки, даже если, по сути, вместо трёх принцев лично она (пока что) знала только одного, уже королевского возраста, плюс ещё двух фрейлин и почти что – третью фрейлину. А если это не сказка, если это быль, не придётся ли потом горько расплачиваться?.. Дарья не знала, эти мысли вызвали у неё серьёзность или грусть, но в лице явно что-то переменилось. Потому что Светлана ласково тронула Дашино плечо и, обдав Дашу ненавязчивым запахом духов, напоминающих о весне, произнесла: – Не волнуйтесь. Алиса – хорошая девушка. Она сама иногда немножко волнуется. Ничего страшного! – Угу, – кивнула Дарья и начала дёргать заусеницу.***
Алису Дарья видела. Два, может, три раза смотрела её Инстаграм. Слушала пару песен... Более-менее помнила внешность. По правде говоря, подчёркнуто – лично по её никому не навязываемому мнению, для Дарьи ведущим в их семье был Виктор. Нет, плохого она бы ничего не сказала ни про Ирину, ни про Алису! Но навскидку она не помнила песен Алисы и знала очень мало песен Ирины; Иринины песни, в отличии от произведений Виктора, хуже запоминались, все сливались в одну, хотя пара выделяющихся, довольно крутых композиций у неё была. На вкус и цвет товарища нет... В «Википедии», во многих статьях, на многих форумах Ирина Щедрина значилась как популярная певица 80-х и 90-х, и таковой она считалась не просто так: у неё была своя немаленькая аудитория. Но Даша, наверное, не могла отнести себя к этой аудитории. Какая ты фанатка, если любишь только две песни? А вот Виктор... М-м... Лишь представив его тонкий стан; и «варёнки»; и чёрную куртку-косуху; и наклонённую набок голову, когда взгляд расслабленно-меланхоличен, а губы тонкие, отчего-то напоминающие листок липы; и рокерские движения головы вверх-вниз/ из стороны в сторону, а потом резкий поворот головы к правой ключице и микрофону, в то время как на шее напряжена жила, она вспоминала всё, что когда-либо пел Щедрин во «В сети» и в «Электропарнях». Ей нравилось то, что он пел об осени. А если песня была не про осень, Дарье всё равно казалось, что между строк спрятана повесть об отмирающем в сентябре лете, об отраде золотого октября или о ноябрьской безнадёге. Это, однако, не мешало ей слушать Щедрина во все времена года, порой в режиме двадцать четыре на семь. В общем, Виктор однозначно нравился Дарье больше, намного больше, чем Ирина и Алиса. Оттого ей было неловко и даже страшно встретиться с Алисой. Казалось, что звёздная дочь прочитает в её взгляде пусть нечаянное, а всё равно грубое «Вообще-то мне больше нравится слушать твоего папу» и обидится. Дарья не хотела, чтобы так получилось. Она хотела быть вежливой. И работать на позитиве. Долго настроиться на работу не получилось. Алиса набрала мобильный Светланы. Светлана, сообщив Дарье «Ну вот, Алиса уже здесь», открыла главную дверь студии. Волновалась Дарья зря. Алиса оказалась приятной, симпатичной девушкой, которая тут же начала расспрашивать о «новенькой» и позавидовала, что Дарье удалось побывать в гостях у Галыгиных. – А вы виделись с Александрой Галыгиной? – щебеча о том и о другом, спросила Алиса. – Э-э... Нет. – Волнение не пришло, но у Дарьи вдруг похолодело в области сердца. Почему ей вдруг стало так невыносимо больно? Она знала, уже знала, почему, но всё равно: она же положительно относилась к Александре и по-другому быть не могло, если Александра стала женой её любимого артиста. «Ты произнесла одно лишнее слово, скрыв истинный смысл всего предложения» – сказало подсознание; Даша сделала вид, что не услышала его. – Эх, жаль! Она крутая женщина! Видели бы вы, как она тренирует девочек! Какие танцы ставит! Женщина-огонь. Пусть Алиса сказала об огне, Дашиному сердцу ещё было странно холодно. Это был даже не холод, а как будто ты спала на груди, как на руке, когда рука затекает и только спустя минуты мышцы начинает отпускать. Вот и сердце, и кожу груди, от ключицы до ободка чашечки лифчика, начало отпускать вначале ледяными, затем – всё более тёплыми покалывающими волнами. Как только на смену холоду пришло одно лишь тепло, Дарья поняла, что ей нужно было пережитое волнение. Оно... показывало что ли, что она жива, что она, Дарья Ситникова, не напрасно живёт на свете и правильно сделала, что пришла сегодня в студию. – Возможно, я как-нибудь смогу посмотреть выступления девочек Александры Галыгиной, – почти без труда произнесла и улыбнулась Дарья. – А какая задача у меня сегодня? Вот тут у Бориса фото того, что я только что натворила, – хихикнула Даша. Борис протянул Алисе фото Любови и Анжелики. Алиса, в восхищении дугой опуская уголки рта и легонько кивая, рассмотрела, аккуратно положила фотографии в конвертик, который подал Борис, и посвятила Дашу в свои планы: – Мне нужен образ нежной девочки. Почти как вы сделали для Любови, только нежность должна сочетаться с ранимостью. А за ранимостью скрывается сильная женщина, прошедшая через многое в своей жизни. – «Нужно, чтоб музыка тебя брала, нужно, чтобы она тебя вела, но в то же время и не уводила», – процитировала Светлана «Карнавальную ночь». – Именно так! – обрадовалась Алиса, что её правильно поняли. Дарья подумала: – А в каком наряде вы будете? Или... в этой одежде? – Дарья положила руку на сердце, туда, где уже было тепло, где поселилось умиротворение. – Извините, мне просто нужно знать, чтобы видеть образ в целом. – Извиняю! Понимаю! – Просто то, что сейчас на вас надето, вам тоже идёт... Но, наверное, вы в другом будете. Алиса пришла в белых джинсах с крупным кожаным поясом, будто сделанным для мужчины, и тонком белом свитере, напоминающем не свитер, а льняную блузу. Дарья подумала, что, скорее всего, снимки пройдут в другой одежде, но эта вполне себе сочетала явную нежность и скрытую силу, рвущуюся наволю, заявляющую о себе. – Пять минут – и можно приступать к работе. Алиса убежала за ширму переодеваться, отказавшись от помощи кого-то из Маленковых. – Дни рождения – это прекрасно, – приглушённо сказала она, разрезав свою речь звуками падающего ремня и натягивающейся ткани. – А скоро день рождения папы... – Да, – кивнула Светлана, зная, что её кивок не виден. Вскоре Алиса была готова. Ах, до чего красивая леди предстала перед зрителями! Белое, цвета невинности кружевное платье, словно ночная сорочка на девушке из чёрно-белого кино, на бёдрах обретало желтовато-бежевый оттенок, а к коленям уходили яркие розовые и голубые полосы-треугольники. На левой руке Алисы висел серый браслет, а на правую она нацепила плетёное белое украшение. – Я вижу ваш образ! – воскликнула Дарья, восхищаясь Алисой. – Вам не нужна помада. Нужен блеск. Только качественный. Без наивных розовых оттенков. Дальше: розовые и серые тени. Немного тона на щеках. – Делайте! – беззлобно велела Алиса. – Мне уже всё нравится. Дарья приступила к работе, и мир вокруг преобразился. Она помогала Алисе, помогала сёстрам Маленковым и, наверное, Борису, раз паренёк тоже был в команде. Если бы улыбка – а значит, напряжение мышц рта, их «конкуренция» с активно работающей кистью – не мешала трудиться, Дарья бы улыбалась от счастья, как в Голливуде. Правда, лёгкую улыбку, не в тридцать два зуба, она могла себе позволить и – более того – такой улыбке её научила Санина. Пускай Алевтина Романовна была не лучшей руководительницей, по части улыбок её можно было назвать мастером: в том же «Улыбайтесь, иначе пройду мимо», или «Терминатор научился – и вы нау́читесь», или «Что-то не помню, чтобы я называла салон «Мрачные лица» – и ещё что-то такое было, Дарья не помнила, что именно, но помнила, что эти команды хорошо выдрессировали и её, и Валерку, и Наталью, и Игоря. В какой-то момент в Алисе, Светлане и Ольге Даша увидела своих подруг – Валерку, Иру, ещё... Ещё Настю, Юлю, Инну, Алину... Ещё... На миг захотелось закрыть глаза и вспомнить их всех: тех, кто был детьми и подростками, когда и она была ребёнком; кто видел огромную красную луну, свисающую над танцплощадкой; кто вдыхал знакомую ей ночную, пропитанную деревьями и рекой, свежесть; кто набирал вместе с ней какао, пил кофе «Петровская слобода», ел мороженое, сырки и фрукты; тех, с кем она давно не общалась вживую, не переписывалась, но по кому безумно скучала; тех, с которыми она не так давно вспомнила ностальгийное произведение Олега... тьфу ты, ну опять Олег лезет в голову!.. Сергея, конечно же, Сергея Беляева, «Край родной». Вихрем пронёсшиеся воспоминания, к счастью, не качнули руку, не испортили след теней на Алисиных глазах. Ладно, ладно, это уже было давно... Ближе по годам к настоящему времени была дружба Даши в вузе с Наташей и Настей. Стоило ей подумать о них, как сложился забавный пазл. Дарья представила на месте Наташи и Насти Светлану и Ольгу, а на месте, например, Иры (почему-то – не Валерки) – Алису. Они все – дети советских артистов! Она – дочь отоларинголога и бухгалтерши. Они бы никогда раньше, во время обучения, не встретились. Но в мечтах Дарье так просто представилось, как они все, на равных, без деления на богатых и бедных, известных и нет, работают над сказкой для пары химии, или над дебатами по истории, или дают уроки! Из Светланы получилась бы хорошая учительница, разве нет? Лидер, но не заносчивая. Добрая. Нежная и сильная – вот как и Алиса. Слушающая. Помогающая. Она бы хватала пятёрки и пользовалась уважением среди преподавателей. Не сомневалась Дарья и в Ольге, и в Алисе, и в себе, если бы ей снова предстояло учиться, с этими девушками. Они бы все справились. Они бы все сумели дать знания деткам. – О чём вы думаете? – спросила Светлана. Дарья тут же, отойдя на пару шагов, по-другому посмотрела на Алису. Неужели из-за мыслей она сделала что-то не так?! Нет. Всё было отлично. – О работе! О чём же ещё? – Ну я не знаю, – сказала Светлана, интонацией обозначив продолжение речи: «... но хотела бы узнать. Расскажете?» – О том, как мы бы дружили, если б учились, например, в одном вузе. Я, вы, Ольга Дмитриевна и Алиса Викторовна. Даша покраснела. Может, не стоило этого говорить. (Виляющая мысль рандомно нащупала «Гарри Поттера» и фразу тревожащегося Хагрида: «Зря я это сказал»). Даша иногда как ляпала языком! А потом боялась, что её поругают, уволят или что-то ещё, в зависимости от ситуации. Но всякий раз выходило, что пользоваться языком – вовсе не порок, и в Дашиной, как ей казалось, глупости видели умную мысль. Так случилось и сейчас. – Чтобы дружить, не обязательно учиться в вузе. Можно вместе работать, – откликнулась Светлана. Возможно, она и сама не догадалась, как сильно осчастливила Дашу этими словами! Это был пока что самообман, но Дарья, прежде чем закончила Алисин мэйк-ап, ощутила себя, Светлану, Ольгу и Алису настоящими друзьями. Сейчас! В этом времени! Без предположений, а реально так считая. Звёздный мир ещё больше тянул её, и теперь вслед за пожилыми мужчинами-знаменитостями ей нравились их взрослые дети. Столь же талантливые, коммуникативные, добрые и вообще самые-самые. Ну а самым главным для сердца неизменно оставался Алексей Галыгин. Дело было сделано. Алиса выглядела потрясающе. Борис сфотографировал её на белом фоне в трёх ракурсах. Им было сделано одиннадцать фотографий, среди которых Алиса отобрала пото́м три фото. Дарья стояла и наблюдала за работой фотографа, за загрузкой фото в компьютер и обработкой. Она не решалась спросить: «Я могу идти?», но в скором времени Светлана сказала, что Дарья пока может идти отдыхать. – Хорошо... А... когда я вам понадоблюсь ещё? – Всегда понадобитесь! График нестабильный. Но сидеть без работы вам не придётся. И сумма меньше указанной в договоре не будет. Я вас наберу. – Ага. Хорошо. До свидания, Светлана Дмитриевна! – Можно просто Светлана, – напомнила девушка. – До свидания, Дарья, спасибо за труд. – Да... Пожалуйста. Всего доброго! Дарья выбежала навстречу последним дням осени, не догадываясь, что ждёт её дома.***
А дома её ждали родители с гречневым супом, оставшимися с утра блинами и расспросами, как работа. – Нормально. – Тебя точно взяли, да? – Да. – А завтра тебе на сколько? – Позвонят. – Интересно работать? – Да. Даша отвечала односложно, создавая ошибочное впечатление, будто работа ей не понравилась. На самом деле очень понравилась!!! Настолько, что эмоции ещё не улеглись и кое-как преобразовались в предложения только в виртуальном общении с Ирой, Ромкой и Валеркой. Валерке тоже было о чём рассказать. Для этого она позвонила Дарье, аргументировав звонок: «Чего пальцами в клавиатуру долбиться? У меня язык есть. У тебя тоже». Позвонив, Валерка винила себя: – Кто говорил, что не будет работать у Саниной? Я! Кто у неё работает? Я! Блин... Я как будто душу за тридцать серебреников продала. – Не говори так! – испугалась Даша. Она была кем-то между верующей и агностиком (верила в высшие силы, отрицала мракобесие, выдаваемое бизнесменами в крестах за Истину), в общем, подобные отсылки не были для неё пустым звуком и порой не на шутку пугали. – Ну правда. Снова девочка на побегушках. А вот Игорь свой тату-салон открыл! – Да?! – Да. Не помню, говорила тебе уже или нет. – И я не помню... Но да, он хотел этим заняться и занялся. Молодец Игорь.– Даша испытывала настоящую гордость за человека, с которым общалась не очень-то долго и тесно. – Да. А я что? Сдалась... Даша помолчала, подумав, что же спросить, и спросила: – А новый салон где? – Да тоже здесь неподалёку. Он теперь называется «Лилия». – Почему «Лилия»? Валерия без энтузиазма ответила: – Девочку у нас на новой работе зовут Лилия. В честь неё, видимо, и салон назван. Она не родственница Саниной, ничего такого. Но Алевтина Романовна уцепилась за её имя. Фантазия что ли кончилась? Нас трое: я, Лилия и ещё одна девушка Анжелика. Правда, сегодня утром Анжелики не было, вечером пришла. – Понятно. – Даше вдруг стало жарко. Она вытерла потное от телефона ухо, провела по влажной шее и «фукнула» в трубку. – Ты расскажи, как ты на новом месте! – Хорошо. – Хорошо – это не ответ! И Дарья рассказала всё или почти всё, что чувствовала. Как её приняли, как ей сегодня работалось. Что одну из её моделей тоже звали Анжелика. Она назвала всё, кроме фамилий Светланы Дмитриевны, Ольги Дмитриевны и Алисы Викторовны. – Здо-о-орово! – протянула наконец Валерка. – Наверное, тебе там лучше работается, чем мне в «Лилии». Слушай, ты сейчас наберёшься опыта, а потом возьмёшь и откроешь свой салон! Даша засмеялась: – Я смотрю, тебя не покидает мысль обогатить меня. – И стать твоей левой рукой. Хи. Не забывай о моей меркантильности! – Тут Валерии пришла в голову ещё одна мысль: – А этот твой очень взрослый гражданин, Алексей, мог бы стать твоим спонсором. Или нет? Даша аж запрокинула голову: – Ах-ах. Нет. Мне спонсоры не нужны. Нужны будут грамотная финансовая помощь и сотрудники. Вот и всё. – Даш, ну спонсоры вообще-то не помешают. Хотя бы один спонсор. Почему бы им не стать Алексею? – Во-первых, это деление шкуры неубитого медведя. Во-вторых, ерунда про Алексея. Он... не занимается спонсорством. – А чем занимается? Дарья пока не могла сказать: «Пением». – Искусством. – Очень интересно, – напряглась Валерия. – А можно всё-таки узнать, кем тебе приходится этот деятель искусства? – Э-э... Другом. – Даша объяснила, скорее, себе, чем Валерке: – Это взрослый женатый человек. – У которого есть дочь. – Дочь. И сын. И внук – от дочери. Мне... очень дорог этот человек. – Область сердца вновь охватили волны, на сей раз сразу тёплые. – Я не знаю, увижу ли его на новой работе. Может быть. Ведь он друг Дмитрия. Валерка помолчала. Дарья почувствовала, что подруга улыбается. – А как этого Дмитрия полностью зовут? – спросила Валерка. – Дмитрий Юрьевич. – А Дмитрий Юрьевич симпатичный? – Он тоже женат и с детьми! – Да то понятно. – Сейчас Даша почувствовала, что Валерка махнула рукой. – Симпатичный, да? Или ты его не видела? Дарья сдержалась, чтоб не рассмеяться. Ага, ага, не видела, когда вставляла ручку в кассету и перекручивала назад сторону со «Свадебным авто». И не видела, когда сломался чёрно-белый телевизор. И не видела, когда родители смотрели на него, а ей хотелось найти мультики или, на худой конец, «Вечернюю сказку». А потом его внешность перестала быть для неё загадкой. – Видела. – Ну?! – Невероятно красивый, – с шутливой интонацией проговорила Даша чистую правду. – Вечно молодой. Шатен. Она ещё поописывала Дмитрия так, словно рассказывала о креме и украшениях торта очень голодной сладкоежке. И рассмеялась под Валеркин стон. – Ммммммм... Ты специально, да? Я слышу твой смех, Даша. Ты специально! Эх, он слишком идеальный! – в конце с шутливой досадой сказала Валерия. – Да, – негромко ответила Дарья. – Поэтому этот человек не привлёк бы меня в романтическом плане, если бы... ну если бы... – М-м... А ты любишь неправильность, да? Дерзость? – Не знаю. Да нет. Лучше, чтобы человек был правильным. Просто когда он правильный и лучший абсолютно во всём, начинаешь сомневаться, существует ли такой вообще в реальности или ты любишь надуманный образ. Если честно, я не знаю, как объяснить. – Как-нибудь. – То есть мне нравится, когда человек получше, почти идеальный, но неидеальный. Тьфу ты, я запуталась в своих хотелках! – Ах-ах. Будем иметь в виду, что я тебя поняла. Тут Даше почему-то захотелось достать и поставить за стекло в шкафу автограф Галыгина, что она и сделала. – А может, Дмитрий тоже в чём-то неправильный, – философствовала Валерия. – Никто не ангел. «Особенно Вампир» – чуть не вырвалось у Даши. – Никто. Они помолчали. Тема про Дмитрия вроде себя исчерпала. Конечно, она была бы куда активнее, если бы Дарья назвала его фамилию! Валерия напоследок сказала, что могла бы поделиться с Дарьей новой косметикой, «можно вот прям щас». Даша предупредила об этом родителей (уже стемнело, но по времени поздно не было) и выскочила в свой двор. Вскоре на горизонте замаячила знакомая белая голова, пока ещё без шапки, зато с даром осени – парой листьев на голове. – Привет ещё раз, лесная нимфа! – сказала Дарья и сняла, показала Валерке листики. – А, спасибо. А то я, наверно, шла с ними как дура. В общем, вот... – Валерка давай копошиться в сумке. – Раздаю бесплатно! Тут пробник духов. Тут пара помад. Тени. В общем, разберёшься. Всё, я побежала! Цём! Такого ещё не было. Валерка убегала, как следует не попрощавшись! Дарья осталась одна со всем богатством и, обескураженная, вернулась домой. – Что? – спросила она, увидев на пороге родителей, у которых, судя по выражениям лиц, появилось много вопросов. Особенно у мамы. – Кто тебе звонил? – спросила мама с неясной интонацией. – Валерка. – Даша в доказательство показала журнал звонков на телефоне. И решила, что нужно спокойным тоном добавить: – Сейчас она мне косметику передала. – Показала и это «вещественное доказательство». Открыла сумку, как при досмотре на границе. – А что случилось? – Пойдём в комнату. Дарья не понимала, её сейчас за что-то будут ругать или что? Но, как только её и мамин взгляды обратились к одному стеклу, Даша всё поняла. Она не хотела раскрывать карты так быстро, но сама виновата, что уж теперь. Ей стало любопытно наблюдать, как мама читает: «Замечательной, красивой Даше Ситниковой от Алексея Галыгина», всматривается в подпись «Галыг» и улыбается – то натянет, то расслабит губы, как струны; и удивляется, и восхищается. – Скажи мне, пожалуйста, Даша... – мама вздохнула. С волнением, но без осуждения. – Я не знаю, как это у тебя получилось, как тебе это в голову пришло вообще и, наконец, почему тебе не хватило концерта, ты же была на концерте. Скажи... Ты ездила в Мытищи к Алексею Галыгину? – Да, – призналась Даша. – А как ты его нашла? – спросил папа. Дарья как на духу рассказала обо всех своих приключениях, даже о старушке, у которой пыталась узнать более точный адрес Алексея Сергеевича и которая хотела её пригласить к себе домой; и о мужчине с мотоциклом, которого испугалась, но он оказался нормальным соседом Алексея. С особым восторгом поведала о Вере Галыгиной, о том, как они сидели в кафе. Папа аж присвистнул, хотя верил в примеру «Не свисти – денег не будет». А мама неожиданно сказала: – Даша, я очень за тебя рада! И не было никаких солнышек/ зайчиков/ котёночков. Дашу назвали как есть, Дашей. Её и её безумное, осуществившееся желание увидеться с Алексей восприняли как действие взрослого человека. Ей это очень понравилось! Девушка заулыбалась, ощущая, как на щеках горит румянец. Папа приходил в себя дольше мамы. Он тоже был рад, и давай вспоминать то, чего не вспоминал ранее, когда Даша уходила покупать билет: как видел Галыгина по телевизору, как его школьный товарищ был на концерте этого певца, как в Галыгина влюбились две его знакомых женщины (знакомые знакомых друзей, как-то так), и как одной из них нравилось танцевать «медляки» под «До свиданья, Неаполь!», и под эту песню она влюбилась уже в простого работягу, за которого вышла замуж и которому родила сына и дочь. – Ещё такой вопрос, – сказал папа, закончив окунаться в воспоминания. – Кто друг Алексея Галыгина? – Андрюша, по-моему, ясно, кто. – Катенька, мне тоже ясно. Но я не могу в это поверить!!! Даша засмеялась: – А как вы думаете, кто его друг? – Она прикусила губу. – Я знаю, что его друг Александр Будницкий. Гитарист и клавишник – добрые друзья навеки. Что он не перестанет считать своими друзьями почивших Глеба Талаева и Александра Бирюкова. Но их же не Дмитриями зовут. – Папа подошёл к дочери так близко, будто хотел пригласить её на танец. Свет лампы, отразившись в склерах, отскочил за спину и позволил рассмотреть его карие глаза как что-то дивное, чего раньше дочь будто бы не видела. – Вампир. Дима Маленков. Ты работаешь у его дочери. – Да. У дочерей, точнее. – С ума сойти! Это здорово. Нет, правда, здорово. Хах! Вот почему мне снилось про тебя и Маленкова. – Андрюша, тебе снилось что-то про Дашу и Диму? – спросила Катерина. – Ты мне не рассказывал. – Кто же знал, что это был вещий сон! Папа приобнял Дашу, и это тоже было приятно. Потому что он не сюсюкался с ней, не тискал, как игрушку, а укрыл рукой равное ему создание. Сегодня вечером к Даше не могли относиться, как к ребёнку, потому что все мысли и поступки, прямо и нет связанные с Алексеем Галыгиным, были мыслями и поступками не ребёнка, не подростка, и даже не юной вузовской девушки, а женщины. Женщиной для Андрея и Катерины Дарья ещё, наверное, никогда не была, но в глубине души они понимали, что однажды она приведёт их на сцену, где будет жить этой ролью, и им придётся смотреть спектакль, и им придётся вживаться в свои, написанные в пьесе жизни, роли. Спрашивать и восторгаться можно было ещё долго. Пожалуй, одного дня на всё не хватило бы! Поэтому Дарью совместными вопросами больше не мучили. Но когда пришла пора ложиться спать, мама зашла в Дашину полумрачную комнату. Сейчас у неё был один, один единственный вопрос. Катерина понимала, что не услышит на него прямого ответа. Нужно было слушать не слова, а голос. Нужно было наблюдать за тем, как именно Даша поправляет одеяло и подушку, как трогает прикроватный столик, как смотрит на ночник, как касается и касается ли лица и шеи. Нужно было искать нечто неуловимое, неописуемое в её жестах и мимике, проникнуться атмосферой её комнаты. И тогда уже что-то понять. – Почему тебе захотелось увидеть Галыгина вживую? – спросила мама. Даша поправила прядь, положила ладони на колени, укрытые одеялом, слепила и разлепила губы. – Мне дорог этот человек. «Насколько сильно дорог?» – спросила мама одним взглядом. Дарья поставила язык на верхний резец, собираясь произнести «с» в ответе «Сильно». Вместо этого посмотрела на маму, потом – на свои руки, а потом в ней проявилось то самое нечто неуловимое и неописуемое. Катерина Ситникова всё поняла, не сомневаясь в правильности своей единственной догадки. И в том, что поняла, она не увидела ничего плохого. Она пожелала Даше спокойной ночи и, выйдя из комнаты, тихонечко закрыла дверь.***
Дарья думала об Алексее Галыгине так много, что он не мог ей не присниться. По всем законам жанра она должна была видеть во сне сцены его выступлений, или находиться с ним в его доме, или идти рука об руку в оранжерею. Но она увидела три других сна. Первый сон был типичным «наркоманским». Какой-то человек в костюме огурца, а-ля «Чиполлино» на русский лад, бегал вокруг неизвестного заброшенного детского сада и предупредительно кричал: «Сейчас оттуда полезут дети-зомби! Сейчас оттуда полезут дети-зомби! Ждите мозгов. Они съедят мозги. Какая незадача!» Но вместо детей-зомби из садика вылезла какая-то кикимора (вольная интерпретация Самары Морган из «Звонка») и, по-паучьи перебирая конечностями, поползла в сторону Даши. Даша вскрикнула (в реальности, застонав, перевернулась на другой бок) и сначала хотела позвать на помощь, как уже, судя по признанию отцу, пыталась делать во сне, но ничего не получилось. «Тогда мне нужен лимузин!» – подумала Даша. Сей же час перед ней возник белый лимузин с чёрными окнами. Однако он оказался лишь большой копией игрушечного автомобиля: двери в нём не открывались. «Ладно, – решила Даша, – поеду на крыше». Она взобралась на крышу лимузина и... улетела, точнее, полетела строго вверх, с облегчением наблюдая, как исчезает чудовище и как превращается из большого здания в чёрную буковку «н» опасный садик; ощущала спасительный барьер, возникший где-то на высоте пятиэтажных домов, вскоре тоже уменьшихся, а затем пропавших из виду. А потом она летала меж звёзд. Без боли коснулась Солнца, ухватившись, как за бороду волшебника, за протуберанец. Спала на серпе месяца, рассказывая Луне, что на самом деле серпа быть не может, Луна всегда круглая, просто по-разному видится с Земли. А месяц улыбался, как на иллюстрациях в детских книгах, принимая Дашу за сказочницу. Ему ли не знать, каким ему быть? Наблюдала другие планеты, не в силах затем вспомнить, что именно ей довелось увидеть. Но увиденное её явно приятно поразило. Из «космической» части сна возник образ человека, встреча с которым теперь, наверное, была неминуема в реальной жизни, – Дмитрия Маленкова. Интересно, что во время сна и после пробуждения с Дашей пребывала «маленковонеуязвимость». Никогда, никогда в жизни она в него не влюбится! Ей не нужно было это отрицать, боясь с подсознательными чувствами. Восклицала она как раз потому, что знала об этом наверняка. Невозможная влюбленность в Маленкова была одной из немногих вещей, в которой Даша могла не сомневаться. Тем более она не стала бы вести себя с ним, как Тамара Пушкарёва. И всё же... Всё же Дмитрий Маленков не был для неё просто одним из известных российских певцов. Он входил в круг значимых для её сердца людей, занимая в этом кругу не первое, но и не последнее место, а отныне являлся ещё и отцом её работодательницы и, скорее всего, вскоре сам мог выступить в двойной роли – работодателя и клиента. Мозгу нужно было как-то обозначить важного для Даши человека, и он нарисовал замечательный сон! Ступая босиком среди открытого космоса, минуя световые года в тоненькой белой ночнушке, Даша очутилась на неизведанной, будто бы неживой планете, всё ещё дышавшей исчезающим воздухом; на какой-то закрытой, законсервированной, недоступной взору многих людей планете. Дарья чувствовала: из всех живых людей здесь прямо сейчас находится Дмитрий Маленков. Только он. Не тайная и не явная любовь, он всё-таки уделил ей внимание. Он всё-таки зачем-то ей приснился... И уже играла музыка, под которую он пел, но Даша её не различала. Даша спустилась по звёздам-ступеням, как-то приятно, а не больно обжигая ноги (в реальном мире тёплая Булочка прислонялась к ступням хозяйки). Здесь стояли белые, бежевые и жёлтые, из неизвестного материала дома. Окна и рамы меняли свой вид. В грудах серебристых камней угадывались автоматы, похожие на автоматы для воды с сиропом, и трамваи, и троллейбусы, когда-то ездившие по Москве. Между камнями валялись разбитые зеркала. Разглядеть что-либо в их осколках не получалось. Ужас охватил Дашу, когда она увидела хоровод из привидений. Один, два, три... десять, одиннадцать... пятнадцать белёсых привидений, среди которых были и женщины, и мужчины («Женщин так много! Мужчин только четверо. Значит, женщин одиннадцать») , с расплывчатыми лицами, с косматыми волосами, взялись за руки и водили хоровод вокруг очередной серебристой груды. Как только Даша к ним приблизилась, они взвизгнули, бросились врассыпную и все, кроме двух женщин, исчезли. – Кто вы? – спросила Дарья. – Друзья, – ответили они с вызовом, будто Дарья это отрицала. И обнялись. Женщина пониже ростом, но чуть повыше Даши, вдруг закричала от боли. Раздался звук взрыва, и Дашу отбросило взрывной волной на несколько метров. Женщина схватилась за голову. Голова её запылала: вверх поднялся зелёный дым. Вторая женщина, крупная и высокая, дала подруге что-то выпить. Даша присмотрелась: вино, похоже на красное вино, скорее всего, оно и есть. Первой женщине только-только стало легче, огонь прекратился, зелёный дым ушёл, как тут же у неё отняло ноги. И закололо в боку. Она повалилась на бок и корчилась от боли, а Даша не знала, что делать, и голосила: – Помогите! Помогите! Нам нужна помощь!!! Дима! Помоги мне, Дима, пожалуйста! Высокая женщина взяла низенькую на руки, как невесту, и обречённо сказала: – Всегда находится кто-то, кто хочет сломать нашу дружбу. Дальше будет сложнее. – Она кашлянула так, словно в кашель спрятала сокральный смысл. – Мы все будем водить хороводы не раньше, чем через сто веков. Но спасти нашу с ней дружбу можем сейчас. Только это сложное время. Сложное время... Сложное время... Женщины растворились в воздухе. Дарья ничего не поняла. Или поняла всё, но тут же за неё взялся самообман... Ей было и страшно, и неловко, и непонятно. За все эти чувства, как за узду, обуяв их, взялся Дима. Он был красив. Восхитителен. Юн. Без того обаятельный мужчина, лет на двадцать младше. Харизматичней, чем когда бы то ни было. Он возник перед Дашей, такой живой, не оставляющий сомнения, что никакой это не сон, что он сам, мужчина в чёрном костюме с толикой блёсток, сейчас реален и прекрасен так же, как весь этот погибший или погибающий сюрреалистический мир. Даша хотела услышать объяснения, и он со всей своей, вызывающей позитив, красотой, вместе с тем с грустью и безнадёгой в голосе объяснил на языке музыки, песни и образов – привидений и фантомов, возникающих и исчезающих позади него, где-то далеко и совсем рядом: – «Здесь когда-то общались люди И любили, как мы с тобо-ой. Их не встретим мы. Их не будет, Как и птиц нет над головой. Было много добра и счастья На пустынной теперь земле-е. Мы не можем здесь оставаться. Будет плохо тебе и мне. Да зачем нам реки, эти горы и звёзды, Если мы здесь будем одни? Луч косой осветит только память и грёзы, А к ногам простелется дым. Если хочешь, увидим тени. Если можешь, понаблюда-ай. Память предков друг с другом делят, Покидая родимый край. Было много тепла и света На усохшей теперь земле-е. Солнце редко и тускло светит, Нам не станет с тобой теплей. Да зачем нам реки, эти горы и звёзды, Если мы здесь будем одни? Луч косой осветит только память и грёзы, А к ногам простелется дым. Да зачем нам реки, эти горы и звёзды, Если мы здесь будем одни? Луч косой осветит только память и грёзы, А к ногам простелется дым. Да зачем нам реки, эти горы и звёзды, Если мы здесь будем одни? Луч косой осветит только память и грёзы, А к ногам простелется дым». Дима – здесь он мог не быть Дмитрием Юрьевичем, и общаться с ним можно было вольней – пел, а его волосы развевались назад, к космосу и к навеки исчезнувшей обители людей, чьи расколовшиеся земли были первыми увиденными Дашей призраками. А те две женщины... Она поняла, кто они, поняла, что безумно скучает по одной из них, той, которая маленькая, и живёт, каждый день наблюдая жизнь второй. Даша хотела спросить: «Дима, а что за тяжёлые времена впереди?», но на этот вопрос Дима не знал ответа. Он, словно услышав Дашины мысли, склонил голову, спрятав пол-лица в тень, и очередной порыв ветра, схоронившего здешние страны, отвёл его пряди, как положено вентилятору ассистента при съёмках клипа. Дима тихонько повторил: – «Да зачем нам реки, эти горы и звёзды...» – уже, скорее, не вопрошая, а рассуждая и оставляя рассуждения на Дашин ум. И: – «Луч косой осветит только память и грёзы». – «А у ногам простелется дым», – сказала Даша. Она проснулась под остатки музыки, играющей теперь в её голове, а не где-то в космосе, и помнила сон до мельчайших подробностей. Выспаться, правда, не удалось, как всегда после атмосферных снов, но ничего страшного, не последняя ночь в жизни.