Счастье вы моё!

Дожди не жалели ни столичных жителей, ни природу. Лило как из ведра что на деревья с плачевными остатками того, что в прошлой жизни, кажется, называлось листьями, что на ещё прошлым летом позитивных, загоревших в Турциях-Италиях москвичей. Все, как положено, ходили с зонтами. Но зонты имели лишь эффект плацебо: они казались спасением и с ними люди чувствовали себя суше и теплее, хотя на самом деле промокали с ног до головы. Но в жизни каждого человека настаёт момент, когда дожди, снега, град, туман, да хоть американский торнадо становятся нипочём! Он шагает с гордо поднятой головой. Всё вокруг его радует. Всё, что ни происходит, приносит счастье. Такие перемены пришли и в Дашину жизнь. Новая работа шла как по маслу. Каждый день Даше нужно было красить, иногда одевать моделей, наводить красоту с помощью причёсок и париков. И не только для предстоящих коллекций. Время от времени к Светлане приходили подруги, по совместительству – дочери каких-то артистов, которых Дарья, к своему стыду, не знала; вероятно, они были менее известны, чем Щедрины. А иногда в первую очередь к Борису как к хорошему фотографу приходили «простые смертные»: и девушки, и парни, и женщины, и мужчины. Даше нравилось вертеться как белка в колесе, получая за это деньги, нравилась усталость в руках и ногах и нравились лучистые улыбки Светланы и Ольги. Случай посмотреть на гримирование Дмитрия Маленкова пока не представился, но Даша время от времени нетерпеливо спрашивала: – Когда? Когда? Когда?! – И плясала, как маленькая девочка. Даша хотела, чтобы к ней относились как ко взрослой, но если она радовалась, то радовалась, как ребёнок. Она улыбалась, как дитя при виде новой игрушки. Подскакивала, как малыш, увидевший «Киндер» в маминых руках. В её открытом, добродушном лице тоже было что-то детское. За это выражение в других, не лучших коллективах её клевали, считали слабоумной и тупенькой на лицо. У заносчивых, горделивых и не очень умных людей Дашино лицо вообще вызывало какой-то неконтролируемый всплеск агрессии, будто они смотрели не на Дашу, а в зеркало, вместо внешности показывающее характер. В редких случаях, если дело было в интернете, агрессия выражалась в том, чтобы скопировать Дашино фото, кинуть в комментарии какой-нибудь группы и смеяться всей стаей над незадачливой внешностью девушки. А в реальности было: один из «людей», проходя навстречу Даше с компанией и размахивая руками-граблями, случайно ударил Дашу локтём в горло. Даша, несмотря на боль, смогла нормально задышать, но качнулась, для равновесия выхватила взглядом светофор и только так не упала. Вместо извинений «людь» сказал: «Ё*т...», и его компания дико заржала. Разумеется, Маленковы к Ситниковой относились совсем по-другому, и с ними она могла быть непосредственной, не боясь последствий. То, что не ценилось в низшем обществе, принималось «голубой кровью», вновь отрицая лжелогику сказок о плохих богачах и бездушной интеллигенции. – Как только, так сразу! – в очередной раз сказала Светлана в конце одного из рабочих дней. Борис тогда уже ушёл. – Я обещания держу. – Конечно, конечно. Просто мне уже та-ак не терпится на живого Диму Маленкова посмотреть! Хоть одним глазком. – На папу лучше смотреть двумя глазами, – заверила Ольга. – Не поспоришь, – засмеялась Даша. Светлана задумалась: – Вам, Дарья, уже посчастливилось увидеться с Алексеем Сергеевичем. – Да-а, – Даша кокетливо посмотрела в пол. На нём откуда-то взялись солнечные зайчики, тогда как над городом нависли серые тучи. – Вы пробивная! Не каждая поклонница решилась бы на личную встречу с любимым артистом. Дарья пожала плечами: – Мне казалось, наоборот: почти каждая поклонница ищет такой возможности. – На концертах – да. Мало кто приходит к дому. Тут Ольга закатила глаза: мол, сестрёнка, давай не будем о поклонницах, приходящих к дому, нам что, Тамары Пушкарёвой не хватило? – Я бы хотела ещё раз встретиться с Алексеем Сергеевичем, – призналась Даша. – О-о-о! – переглянувшись, воскликнули Маленковы. – Сильнее, чем с нашим папой? – спросила Ольга. – Да. – Коротко. Честно. Глядя в глаза. – Вам же двадцать пять лет, – беззлобно напомнила Светлана. – Да. Светлана замялась и, улыбаясь, рассудила: – Вам двадцать пять лет. А дяде Лёше... то есть Алексею Сергеевичу шестьдесят пять. Большая разница в возрасте. Дарья, увидев на столе большой калькулятор, намерено положила его перед сёстрами и посчитала: 65-25. – Получается сорок, – объявила она, прекрасно помня, что с десятого января по девятое мая получалось и вовсе сорок один. – А что? – Ничего. Просто удивительно, когда кого-то из молодёжи привлекают артисты старшего поколения. Это очень и очень хорошо! Но непривычно. Тут Даша возгордилась тем, что любит ретро. – Конечно, хорошо, – сказала она. – Вообще я в двадцать пять иногда чувствую себя старухой. Такой, знаете, седой, в платочке, с клюшкой в руке. – Так! – возразила Ольга. – Что мы говорили по поводу табу? Не наговаривайте на себя. – И шутливо пригрозилась: – Не то введём штрафную систему. – Это на вас какие-то глупые стереотипы действуют, – сказала Светлана. – Если двадцать пять лет иногда ощущаются старостью, что тогда шестьдесят пять? Семьдесят? У Даши был готов ответ: – Как что? Молодость! Юность! Самый расцвет сил! – Нельзя не поспорить. – На этот раз эту фразу с улыбкой произнесла Светлана, хотя на ум ей пришло сразу несколько печальных судеб людей, которые в этом возрасте были белыми от седины, одинокими и глубоко несчастными, если ещё не почили. Конечно, несмотря на печали, а не только радости в жизни, такими не были ни дядя Лёша, ни дядя Саша. – Дарья, вы не торопитесь? – спросила Ольга. – Зависит от мамы. Один пропущенный – тороплюсь, два пропущенных – сильно тороплюсь, три пропущенных – вы мне должны открыть подсобное помещение. – Зачем? – Если где и находится телепорт, чтоб я сию же минуту оказалась дома, то только в подсобке. Все три девушки рассмеялись. Даша посмотрела журнал звонков: – Пока что я совсем не тороплюсь. – Хорошо. Тогда попьёте с нами чаю? Пятница всё-таки. Хочется подольше посидеть с коллегами. – Конечно. Ой, извините... Как раз зазвонил телефон. – Мама доцю потеряла? – Какая же Светлана была красивая! Когда она улыбалась, стоя в профиль, на щеке выделялась ямочка. В руках, ставящих электрочайник, было что-то домашнее – такое, что со Светланы сразу захотелось написать картину, находя сакральный смысл в её белой, с голубым цветком, блузе и белой кружевной юбке. Дарью очаровывали мимика, жесты, движения Светланы, всё, о чём она думала, пусть Дарья и не могла прочитать мыслей, всё, что она делала. Даше пришло на ум даже то, что она могла бы влюбиться в Светлану, если б интересовалась девушками или была мужчиной. О как! – Сейчас найдёт. Даша ответила на звонок. На удивление, ей понадобилось меньше тридцати секунд объясниться, где она. Её не спросили, как скоро она придёт, и не поторопили домой. И не спросили, взяла ли Даша зонтик, потому что утром и так видели, что взяла. Зонт очень символичен, подумалось Даше, его всегда держат надо мной, спасая от дождя и не зная, как я люблю дождь, как сильно он мне нужен; хорошо, что у меня о нём не спросили. Этот день, если не считать трёх встреч с Алексеем Галыгиным – на кладбище, на концерте и в гостях, – был одним из самых прекрасных дней осени две тысячи девятнадцатого года. И, кстати, предпоследним осенним днём. Светлана, Ольга и Дарья пили чёрный ягодный чай как старые добрые друзья. В какой-то момент со стороны они могли напомнить участниц коллектива наподобие «Гимназии» или «Сияния» в начале формирования последних, потому что в каждой девушке виделась творческая жила. За окном моросило, а высокие серые тучи угадывались на небе, только если вглядываться в темноту и, разумеется, подойти к окну, запрокинув голову; из-за столика с чаем и вкусностями виднелись только два фонаря снаружи и отражение люстры – как три магических артефакта в мрачной компьютерной игре. – Дарья, – спросила Светлана, – а можно нарушить профессиональную этику? – В каком смысле? – Можно называть тебя Дашей? На «ты». На щеках Даши заиграл румянец. Она понимала, что не имеет никакого права становиться ближе к звёздным дочерям, что её работа в команде «От Светланы» вместо работы в «Але» – не просто удача, а настоящее чудо, куда уж ещё и наглеть, и сама бы не заявила о своём желании, чтобы к ней обращались на «ты». – Можно. – Хорошо, Даша. Меня можешь тоже на «ты» называть. Можно Светлана, можно Света. – Мне и так, и так нравится, Светлана. Света. Но Светлана Дмитриевна – очень даже звучит! Ольга подумала, сощурившись: – Вы знаете... Ой, а мне можно тоже на «ты»? Ей дали добро и Светлана, и Дарья. – Даша, ты знаешь, папа нередко видится с Алексеем Сергеевичем. «Делай вид, что тебе это интересно, но не так уж и сильно. Если уж у тебя пылает в груди, сделай хотя бы вид, что не пылают лоб и щёки» – говорила себе Даша. – Они ведь друзья с того самого дня, когда дедушка и папа впервые встретились с молодым Лёшей в парке Зарядье. Но что-то давненько сейчас не виделись. («Почему? Раз виделись» – вставила Светлана). То папа... – Ольга осеклась, правильно решив не посвящать Дарью в события, связанные с Тамарой и особенно с Матецким, – занят репетициями, концертами, братиком нашим. То дядя Лёша на гастролях, на свадьбах и репетирует с «Добрыми друзьями». – С Людмилой Бирюковой! Я её в магазине музыкальных инструментов видела! – похвасталась Даша. – Да? – в один голос удивились сёстры. – Даша, ну ты прямо мастер притягивать к себе звёздных личностей! – восхитилась Света, прежде чем Даша объяснила, что не успела сообразить, что Людмила – это Людмила, и не успела взять автограф. Снова в Светиной улыбке, в её смехе, телодвижениях было что-то необыкновенное. – Может быть. Это как-то случайно получается. Просто мне очень хочется видеться, дружить с определёнными людьми. А советские артисты – те самые люди. Очень достойные люди! – Теплота и приятность чувств к артистам была сравнима с чаем, заваренным Светланой. – Я тянусь к ним. Видимо, судьба отвечает мне взаимностью. – Видимо, да, – рассудила Ольга. – Даша, по секрету говорю: скоро Алексей Сергеевич встретится с Дмитрием Юрьевичем. – Она немного замялась. Обычно Ольге было легко говорить в отношении отца как «папа», так и «Дмитрий Юрьевич», но иногда она чувствовала, что называет его неправильно. – В знакомом тебе доме. В особняке Галыгиных. – Оль, ты думаешь, Даше нормально будет приехать в этот день в дяди Лёшин дом? – изумилась Света. – Да. – Не знаю, не знаю... – Света красиво отвела руку в сторону. – Мне казалось, будет лучше, если Даша увидится с дядей Лёшей когда-никогда, как они сами решат, как будет удобно Галыгиным, если, конечно, вообще увидеться будет удобно. Я понимаю, что Даше-то будет! Вопрос в Лёше... А встреча с папой произойдёт во время гримирования. Тут Даша не до конца представляла свою встречу с двумя артистами сразу, главным образом – зачем она им сдалась, не нагонет ли она на них скуку, если они согласятся на сей «эксперимент». Не наглея, Даша сказала: – Да пусть будет как будет. Мне главное... увидеться с Алексеем. Хотя бы ещё один раз. – Она с придыханием произнесла: – Мне этого очень хочется. Мне это очень нужно. – Да мы поняли, – многозначительно улыбнулась Ольга. – Мне кажется, я двоих артистов просто напугаю! – Чем? – Да я страшная и стрёмная. – ТАК! – Света строго посмотрела на Дашу. – Уже брать штраф? – Но одного дядю Лёшу ты ведь не испугала, – сказала Ольга. – Нет. – Ну вот. С чего ты думаешь, что человек, на минуточку, знаменитый человек, который чисто физически не может сойтись с тысячами поклонников и с которым вы уже нашли общий язык, станет тебя бояться? – Ольга даже сделала паузу, чтобы Даша придумала причину, но Даша не знала, что сказать. – А папа о тебе знает и хорошо о тебе отзывался. – Подтверждаю! – сказала Светлана. Пару раз Дмитрий спрашивал: «Как там ваша новая сотрудница?» Она проследила за взглядом Даши, убедившись, что ей очень приятно об этом слышать. – Ты чай ещё будешь? – Нет, спасибо. Даша сидела, смотрела в пол, думала. Маленковы её не торопили. Телефон понимающе молчал. – Ладно... Я уже сказала: пусть будет как будет. Я не против встретиться и с Алексеем Сергеевичем, и с Дмитрием Юрьевичем. – Решено! – обрадовалась Ольга. – Мы тогда скажем папе о тебе, – заверила Света. Было видно по глазам, она тоже сомневалась в идее, но потом пришла к выводу, что Земля от этого решения не расколется. – И всё-таки я волнуюсь! – сказала Даша. – А хочешь не волноваться? – спросила Света. – Давай мы поставим тебе папину песню. О, давай включим клип! Будешь смотреть на вечно молодого Вампира и забудешь обо всех волнениях. Любишь «С чистого листа»? – Да. – Даша больше не волновалась, а была заинтересована. – У тебя как раз жизнь начата с чистого листа! Ведь так? – Ну... Есть такое. – В общем и в целом Маленкова была права. А то, что самое страшное в жизни уже минуло и трудности в салоне «Аля» – между прочим, часть уже белой, хотелось верить, нескончаемо белой полосы, – подробности, которые не обязательно знать даже тем, с кем общение перешло на «ты». Светлана вновь одарила Дашу улыбкой. Сколько у неё в запасе тех прекрасных улыбок? Наверное, больше, чем цветов в летнем поле! – Тогда «С чистого листа»! – объявила она, перейдя к ноутбуку. Казалось, за окном посветлело. Предзимний вечер, уже весь полный ледяного дождя (мороз угадывался от одного взгляда на погоду), обернулся тёплым утром где-то... где-то, где можно поваляться в постели, понежиться на солнце и подставить ему закрытые веки. Дмитрий Юрьевич был, наверное, не только Вампиром, но и волшебником, раз его музыка и слова рождали такие образы. «Ты хотела яркой, смелой и смышлёной быть. Но грустила: упустила яркой жизни нить. И, казалось, не осталось воли и тепла. Радость удержать хоть малость тоже не смогла. Тоже не смогла... То-же не смог-ла... И с чистого листа, что было, отпуска-а-ая, Идёшь с улыбкой ты, встречая новый де-ень. И с чистого листа, за прошлое прощая, Живёшь с надеждой ты. И строить жизнь не лень. И строить жизнь не лень... Солнце всходит. Знай, что будет только хорошо, Хоть и вечным, безупречным в мире ничего Не бывает. Ты же знаешь. Но не унывай. Просто счастью скажешь: «Здравствуй», а беде – «Прощай». А беде – «Прощай»... А бе-де – «Про-щай»... И с чистого листа, что было, отпуска-а-ая, Идёшь с улыбкой ты, встречая новый де-ень. И с чистого листа, за прошлое прощая, Живёшь с надеждой ты. И строить жизнь не лень. И строить жизнь не лень... И строить жизнь не лень... И светлым будет день... И с чистого листа, что было, отпуска-а-ая, Идёшь с улыбкой ты, встречая новый де-ень. И с чистого листа, за прошлое прощая, Живёшь с надеждой ты. И строить жизнь не лень. И строить жизнь не лень...» Даше было интересно и странно наблюдать Дмитрия в клипе, когда она предчувствовала реальную с ним встречу. Она будто впервые в жизни видела кадры, которые знала наизусть: как симпатичная девушка в оранжевой футболке и ослепительно белых бриджах ходит по городу, заходит в первые попавшиеся арендованные на первых этажах помещения, дабы найти работу, а под конец находит не только работу, но и Его – красавца-шатена с букетом алых роз. По стилистике клип напоминал средненький сериальчик, но душевность Дмитрия, свежая, правдивая игра девушки – на то и был расчёт – и, конечно, прекрасная композиция вытянули клип. – «И с чистого листа, что было, отпуска-а-ая», – подпевала Даша к концу. И призналась: – Мне нравится Димин голос. То есть Дмитрия Юрьевича. – Димин, – махнула рукой Светлана. – Ну, я же не переходила с ним на «ты». Дмитрия Юрьевича при его дочерях нужно называть на «вы», – была непоколебимой Даша. Она хихикнула: – Интересно, Дмитрий Юрьевич поёт на личных встречах? Если это не концерт и не корпоратив, я имею в виду. Светлана заулыбалась. Ольга сказала: – Бывает, бывает. Папа может и в ду́ше петь. – Оля! – Что? Это правда. – Пытаюсь представить, – сказала Даша, хотя представлялись ей почему-то шампуни и гели для душа, стоящие на полочке неведомой ей ванны с великолепным ремонтом. На миг она увидела Дмитрия, бреющегося одноразовой бритвой, что наверняка не соответствовало реальности, а поющим в душе этот человек так и не представился. – А мне нравится Дмитрий. – Хех, мы это слышим очень часто, – сказала Ольга. – Но я не имею в виду, что влюблена, – серьёзно подчеркнула Дарья. – Мне просто нравятся его песни. В них живёт душа девяностых и двухтысячных. Они чувственные, с умеренным, иногда дискотечным ритмом. Я не знаю, что сказать Дмитрию Юрьевичу кроме этого... – А разве этого недостаточно? – Может, и достаточно, – уклончиво ответила Даша. Ей подумалось, сколько всего ещё хотелось сказать прежде всего Алексею. И не обо всём можно было говорить. Наверное... Мысли вдруг спутались так, словно голову обпекло солнцем, но кроме дождя, ставшего серой стеной, ни вечер, ни, скорее всего, ночь ничего не сулили. Тут Даше снова позвонила мама. После ответа на звонок Даша заторопилась: – Извините, мне уже нужен телепорт! – «От Светланы» пора сотрудничать с телепортирующей компанией, – пошутила Света. – Счастливого вечера и хороших выходных! – Спасибо. И вам. – Так нам поговорить с папой насчёт твоего визита? – уточнила Оля. – Да, Оленька, да! – Звонко, уверенно ответила Даша. – «Оленька»... – приложив ладонь к горячей щеке, засмущалась Оля. Почти попрощавшись с Маленковыми, Дарья побеспокоилась за них, как может беспокоиться только лучшая подруга. Обернувшись у выхода из студии, она спросила: – А как вы в такой ливень доберётесь до Подмосковья? – Она проглотила слоги, спешно добавив: – Я прос-с... смотрела в-инете: ДмитрМаленков живёт в-особн...ке Подмосковье. Сёстры заверили, что им не сложно добираться до отчего дома в любую погоду. Но сейчас они планировали разбрестись по девичьим квартирах, умолчав о культурном, но личном времяпрепровождении, о котором даже Дарье знать не полагалось. Дарья мысленно укорила Бориса за то, что тот «смылся», не проводив Светлану, потому как заметила между этими людьми «химию», и вместе со Светланой Ольгу. И тут же тоже мысленно укорила себя. Какое ей-то дело? Лезет куда не просят. На миг Даше показалось, что при соответствующих возрасте и комплекции она со своей навязчивостью – в дружбе, в любви, во всём, что отнимало чужое время и чужое внимание – была бы такой же, как Тамара Пушкарёва, если не хуже, ведь Тамара вроде как хотя бы никого с собой не сравнивала. Убедившись, что Света и Оля не намокнут, с тем же трепетным чувством, с каким Даша убеждалась, что правильно помогла Наташе с физкультминуткой на урок (– «Буратино потянулся. Раз нагнулся. Два нагнулся...» – Нет, про Буратино не надо. Про Буратино уже человек пять вспомнило. Брониславовна будет ругаться) и нашла для Насти хорошую методичку (какой не нашлось в библиотеке, зато какая нашлась среди бабушкиной, на первый взгляд, «макулатуры»), Даша поспешила домой.

***

Голова приятно кружилась. Даша поделилась успехами на работе – с Ромкой, с Ирой, с Валеркой. Валерка, правда, меньше появлялась в сети и призналась: с недавних пор она встречается с парнем, парня зовут Павел. Она в красках описала, какой замечательный её Паша. Даше хотелось верить, что Паша – действительно хороший человек. Её напрягало, что Валерка меньше общается с ней в сети и видится в реальности, ведь немало на свете историй, когда «хороший» парень, требуя доказать любовь и уважение к своей суперважной персоне, запрещает девушке встречаться с подругами и гулять самой. Стоит сказать – наверное, стоит, если это тревожило Дашу – подобное было не главной, но одной из причин, почему самой Дарье никогда не хотелось замуж – то есть просто замуж, когда «уж невтерпёж», за абстрактного принца из сказки. Без цели получить медаль «за мужество» (Кто так шутил, Задорнов? Не важно) жизнь обретала яркие краски, каждый день наполнялся смыслом, а не несчастьем и ощущением, будто с тобой что-то не так, будто ты не человек и не женщина, если у тебя ещё нет обручального кольца. Дарья могла совершенно спокойно пересекать своими выносливыми ножками Кольцо «подземки», проводить ломаные линии от вокзала до вокзала, забираться на окраины столицы. Не выслушивая при этом: «Где ты была?!», расширенное до сложноподчинённого предложения с нецензурной лексикой, непременно затрагивающей тебя, ещё и твоих подруг, либо, напротив, представляющее собой куцое нечто, состоящее из одних эмоций самого уравновешенного (по его мнению) парниши. Это ли не чудо? Просто родиться и ЖИТЬ. Гулять. Вдохновляться городской архитектурой и природой, мегаполисом и «дебрями», а потом там же, на улице, писать, а дома и писать, и рисовать... Забавно, что Даша уже могла бы выйти замуж, да проворонила своё счастье. Дело было так. Решила Даша, что мало ей в жизни приключений, почему бы не попробовать с кем-то познакомиться и встретиться? Зачем, сама не знала, но чувствовала себя настолько одиноко, что нашла в местном «Для.неуверенных.в.себе.ру» Андрюшу. Точнее, это он её нашёл по анкете, содержащей в себе: «Люблю советские фильмы и музыку» (то, что отпугивало, если не вызывало агрессию у мужчин, которые пришли на сайт искать девушку на одну ночь, а не видеть что-то хоть малость интеллектуальное). Не-не-не, не Андрея, а именно Андрюшу! Так и только так называли его мама и папа, с которыми Андрюша повёл знакомить Дашу на второй день после начала их общения. Андрюша был русым, выглядящим на свои тридцать пять работящим мужчиной – не очень красивым и даже не очень симпатичным по Дашиным меркам, но в тот момент ей хотелось хоть какого-то общения, и она приняла бы человека любой внешности, если у него хорошая душа. Как минимум работящий, не матерящийся, без вредных привычек человек, который, к тому же, изложил о себе всё, что нужно было изложить, дабы девушка не решила посредством эмоций, а точно знала, что ей не навредят, уже был не худшим вариантом для общения. Да и всё советское обожал! Но, как нередкий представитель любителей всего советского, Андрюша был за нормальные русские традиции, за мораль прошлого века и, в отличии от Даши, ненавидел сексуальные меньшинства и прочих «неправильных» людей. – Я п-просто не п-понимаю, почему... – Даша помнила, как, споря с Андрюшей на эту тему, начала так говорить и чуть не плакала, но не помнила конца предложения. Смысл её вопроса был в том, зачем ненавидеть людей, которые лично тебе ничего плохого не сделали, а просто живут. Смысл ответов Андрюши сводился к рассуждениям о пропаганде, тлетворном влиянии Запада и вранье в интернете: например, он посчитал ложью историю мужчины, который долго мучился в традиционном браке, прежде чем принял себя таким, каким он есть, «неправильным». Сосны напротив пары, которую едва можно было назвать парой, стояли и нервировали Дашу вековым спокойствием. А Андрюшу, предположила Даша позже, те же сосны успокаивали и настраивали на общение с ней раз уж со спором, то без ссоры. Это была острая тема, а если люди не сходятся во мнениях по острым темам, проверено опытом многих, отношения – любовь ли, дружба ли – зачастую не складываются. Ох, какая нелепость! Дальше... Дальше самое интересное – Андрюшина мама. У мамы, полнолицей женщины лет шестидесяти, всё время бегали глаза. Как будто она хотела вдобавок к контролю Андрюши, своей работы и домашних дел контролировать весь мир, но природа дала ей несколько меньше, чем древнегреческому Аргусу, глаз – всего лишь два. Бегая туда-сюда, туда-сюда, они останавливались на Даше и тогда вылезали из орбит, как у героя Шварценеггера в конце фильма «Вспомнить всё». Когда взгляды матери и сына сталкивались, Даша замечала, что и у Андрюши в те моменты глаза бегают. Это снова раздражало, но и было неловко: ты пришла в гости к людям, они тебя тепло приняли, а ты, такая-сякая, раздражаешься по пустякам. Хотя разве пустяк – человеческий взгляд?.. Мама, оценив рост и комплекцию Даши, решила: – Не могу я тебя Дарьей Андреевной называть. А ты называй меня, пожалуйста... – что-то на «М». Мария? Маргарита? Уже не важно. Женщина хотела, чтобы её называли только по имени-отчеству, что Дарья считала нормальным, как и обращение к ней на «ты» старшего человека, но в конкретном случае ей такой расклад показался неприятным. Дальше Дарья конкретно «завалила» экзамен под названием «Знакомство с родителями». Во-первых, напрочь забыла, что «Погиб поэт, невольник чести» (такие знакомые строки, вертевшиеся на уме!) – стихотворение Лермонтова, услышав от Андрюшиной мамы расстроенное: «Ты не знаешь моего любимого поэта?!» И стояла, стыдилась, пока женщина показывала ей четыре тома сборников Лермонтова. Во-вторых, в огороде частного дома нарвала листья не тех овощей. В огороде она не разбиралась, как говорится, от слова совсем. Хорошо хоть, не все растения попортила: её попросили сорвать буквально три-четыре листика чего-то там на бутерброды. Правильные листики пришлось потом рвать папе. О, а на бутерброды она нормально нарезала и хлеба, и колбасы, достижение века! Мама параллельно рассказывала, что любит Андрюша, а любил он больше всего мясо, какое именно мясо и как ему лучше всего его тушить. Говорила: – Андрюша приходит с работы и кричит: «Мама, хочу кууушать!» Объясняла, как жена должна ухаживать за мужем, перед этим вкратце узнав о Дашиных родителях (ничего такого, что можно было бы использовать в плохих целях). И – вот эта мысль Даше понравилась! – что и муж должен ухаживать за женой, и заниматься домашними делами, если она устала после работы больше, чем он. Хотя лично для неё этот вариант был просто меньшим из зол. Ведь ей ближе была модель семьи, где вообще никто никому не должен и лишён гнетущего чувства «Ко мне будут относиться хуже/ меня разлюбят, если я не...», но все всё делают, просто из любви, а не из страха. В-третьих, после первичного знакомства с родителями должна была пропасть с Андрюшей на чётко отведённые его мамой два часа. (Днём раньше он назвал это время полной свободой). Два часа превратились в три с минутами, и это были относительно прекрасные часы – на свежем воздухе у Москвы-реки, в отдалённой беседке, окружённой деревьями с певчими птицами, даже с возможностью один раз помочить ноги в воде... У Андрюши что-то было со связью, он не смог предупредить маму, что они задерживаются, а когда они вернулись домой, Андрюша не заторопился к маме, в ожидании вышедшей на крыльцо, а пугливо сказал: – Даша, иди к маме. Спроси, чего она хочет. И шевельнулся только, когда Даша преодолела двор и оказалась у самого крыльца. В ней нарастала невиданная доселе жажда свободы. Она захотела уйти, предвкушала, как уйдёт, и ей, ох, какой негодяйке, в глубине души (или ближе к поверхности души?) было приятно думать, как она обескуражит людей и сколько разом правил этикета нарушит. Она уже была в жизни вежливой. Из неё растили вежливую девочку. Что на практике не всегда оказывалось полезно. Она также представила, что этот дом принадлежит каким-то незнакомым ей людям, и она просто проходит мимо него. Мимо... Мимо... – ГДЕ ВЫ БЫЛИ?! – Это можно было бы прочитать голосом Молли Уизли из «Гарри Поттера»: «Где вы были? Кровати пусты. Записки нет. Машина исчезла. Вы могли погибнуть. Вас могли увидеть», если б только со стороны всё выглядело так же комично. Выпученные глаза. Пристальный взгляд на Дашу. – У Москвы-реки. – Вы что?! Я же сказала так далеко не уезжать! – и мама разразилась тирадой. Почему мама Андрюши так взялась за Дашу? Всё просто. Ей нужна была невестка. Хоть какая-то из тех, кого сыночка-корзиночка находил на сайтах знакомств и, едва зная, сразу тащил к маме. Она хотела внуков. Она хотела, чтобы у сына и его жены был какой-то быт, визуализировала, как они трудятся в их общем доме. В жизни Андрюши – цитата от мамы – случилась трагедия. Он был женат, у него был сын, но какое-то время назад (Даша предположила, что, может, год назад) они с женой развелись. В один день жена просто взяла сына, собрала вещи и уехала, а Андрюша вернулся домой к опустевшей мебели. Позже жена сказала: «Ты слишком зависим от своей мамы». Связь между супругами оборвалась, а внук у мамы Андрюши как бы был, как бы не был, она его видела, но не очень часто... Если б Андрюша был для Даши близким человеком, она бы искренне посочувствовала ему, хотя никто из её окружения с разводом не сталкивался, но, почти чужая, она видела со стороны, что бывшая жена была права. А ещё она увидела, что может случиться с ней через десять с лишним лет, хотя Андрей (вот, Андрей, Андрей Ситников, а не Андрюша!) и Катерина, кажется, были менее строгими и более понимающими. А ещё Катерина не выпучивала глаза. И, если звонила по сто раз, то не кричала, вообще никогда не кричала. Даша не запомнила всей тирады. Но запомнила, как под конец мама Андрюши развернулась и, идя от порога в глубину кухни, громко сказала, наверное, всем членам семьи: – Посмотрю, как она на кухне! Дарье не понравилась интонация женщины. И ей, любящей готовить, не хотелось готовить прямо сейчас, для этой семьи. Потому что она ещё не жена, и не давала согласия быть женой, не давала даже согласия быть девушкой Андрюши; и она не вещь, и вообще не надо её проверять, тестировать, заставлять В ТАКОМ ТОНЕ!!! Хотелось взять и уйти. Без мата, без скандала, по крайней мере, не зачинать его, но уйти. Неэтично? Невежливо? Куда более невежливо, чем пренебрежительно выделить слово «она»? Неуважение к старшим? Неуважение к женщине, которая готова принять тебя в свою семью, желая счастья своему великовозрастному дитя? Которая, между прочим, тебя бутербродами угостила. Или всё сразу?.. Дарья полагала, что всё сразу, но какая разница?! Она вдруг поняла, что очень важно, порой наплевав на приличия, заявлять о том, что тебе неприятно и хочется уйти. Тут ей позвонила мама. Даша ответила, что скоро будет дома, а, завершив звонок, расплакалась и ни шагу не сделала в дом. Мама Андрюши её звала, но Даша разревелась и не могла остановиться. – Тихо, – сказал Андрюша маме, – у Даши что-то случилось. Тут мама Андрюши обратилась к Даше тем тоном, который Даше наконец показался приятным. Мол, что случилось, почему плачешь. Немного чувствуя вину, она начала сбивчиво объяснять, что мама волнуется. – Вот! Посмотри, Андрюша. Человек плачет из-за того, что родители волнуются. Что же ты, когда не вовремя приходишь домой, не плачешь?! Никогда не плачешь! – Мама, я... Случилась перепалка, посреди которой оказалась Даша. Слова Андрюши и его матери летели мимо неё, над ней и едва задевая её. А потом Даша попросила: – Отвези меня домой, пожалуйста. И Андрюша довёз Дашу до Маяковской. Ветер, рвущийся в щель бокового окна авто, холодил её застывшие слёзы и успокаивал. Даше полегчало. Андрюша был расстроен и принялся объяснять, что его родители – сложные люди. Все их друзья и знакомые «толстокожие». Но Даша-то не была вождём «толстокожих». Она была ранимой, и ей сложности с родителями мужчины, как и с самим мужчиной, были ни к чему. – Мне помощник нужен, – сказал Андрюша. Даша молчала. Она кое-что для себя прояснила, и дальнейшие слова Андрюши убедили её, что не так уж и гадко она поступила. Скорее, гадко было со стороны Андрюши окольцовывать прислугу. – Скоро поедем рвать клубнику, черешню. Всё собирать, мыть надо. – Задумался. – Папе в огороде помогать надо. Маме – готовить. У мамы работы много, она не может каждый день готовить. Надо хоть чуть-чуть, ненапряжно помогать. Как я без помощника? Вздохнув, он, хоть и «маменькин сынок», но не самый глупый человек на земле, ох, да, сообразительный человек, добавил: – Я, конечно, постараюсь объяснить всё маме. Почему ты завтра не придёшь. – Вчера он хотел ещё пригласить её в одно место в Подмосковье, о чём Даша заранее категорически решила: «Нет». Она действительно не хотела ехать с этим человеком далеко. Она не планировала ехать и врать родителям. – Спасибо, – искренне поблагодарила Даша. Ей было бы сложно не в лучшем сейчас настроении вспоминать «Кайдашеву сiм’ю» Ивана Нечуя-Левицкого и сравнивать себя с Мотрей и Мелашкой, если б Андрюша не понял, что не так. Зачем-то она взяла Андрюшу за руку. Он был холоден и никак не ответил на её жест. А потом услышала уже в своей голове: «Мне помощник нужен. Как я без помощника?», и ей снова стало неприятно. Как говорится, Даша уже давно могла бы выйти замуж, а не «вот это вот всё». Но сама упустила своё счастье! Счастье слушаться женщину, которая так сильно хотела внуков, что после «Посмотрю, как она на кухне!» наверняка бы вскоре сказала: «Посмотрю, как она в постели». Это была шутка Ромки Малфоя, кажется, не далёкая от реальности. Счастье влюбиться в «маменькиного сынка», с теплотою смотря в его выпученные глаза. Счастье проявлять таланты Саши Грей после того, как нарвёт клубники и черешни. Наконец, счастье материнства, процентов так на девяносто пять расходящееся со светлыми представлениями, приправленное советами свекрови. Эх, Даша, Даша! Как можно было взамен всему ЭТОМУ выбрать работу стилиста, общение с Ромкой, Валеркой, Ирой, интерес к советским артистам и творчество? А как можно отвергать заботу парня, когда он указывает, когда спать, когда и что есть, что можно читать смотреть, а что нет? Андрюша, например, позаботился о Даше и, узнав, что она любит фильмы ужасов, а раньше вообще обожала их, забеспокоился и скинул ей статью про вред от просмотра «ужастиков», про нервы, стресс и всё такое. Эх, Даша, непокорная Даша!.. Сейчас Даше очень хотелось, чтобы Паша не лишил Валерку всего того, что ей было дорого до него. Чтобы сама Валерка, стараясь ему угодить, не лишила себя ничего дорогого. Ситниковой хотелось верить, что она себя накручивает. Но вдруг нет? После воспоминания об Андрюше вдруг возникла мысль о маме Ромки. Однажды мама Ромки – о чём по интернету сообщил сам Рома – спросила: «А почему Даша к нам не приедет?» Дарья застыла с сумкой, в которой наводила порядок, переключив взгляд с Булочкиного личного одеяла, смотря на Булочку в загоне и улыбаясь. Она ещё не слышала Ромкину маму, но представляла голос, похожий на голос своей мамы и голоса добрых школьных учительниц. Ей так сильно захотелось увидеть эту женщину, улыбнуться ей, помочь в чём-то... Даша была уверена, что если Ромкина мама не отнесётся к ней как к королеве (и не нужно!), угощая тем, что сама наготовит, а попросит помочь в готовке, она точно не скажет: «Посмотрю, как она на кухне!» И когда они с Ромкой, откланявшись, уйдут гулять и, может, вернутся на час позже, чем хотели, никто не нападёт на них с криком: «Где вы были?!» Даша думала, мама Ромы с улыбкой сказала бы: «Ой, вы чуть-чуть позже. Ну не страшно. Дело молодое» или «О, вы уже вернулись. Замечательно». – Я хочу тебя увидеть, – сказала Даша в пустоту комнаты. Она написала во «ВКонтакте» Ромке: «Я хочу тебе побачити». И добавила, не зная, правильно ли поступает: «Зараз можливо, знов побачу Галигiна та ще Маленкова». Ромка расспросил об артистах, а потом на уточняющий ему вопрос «Можна тебе побачити?» ответил: «Так». И в шутку добавил, что не сопротивляется. – Не сопротивляешься? Хм... Хорошо. С чувством выполненного долга Даша переместила Булочку на диван и взялась ещё за одно дело – чтение. Она как-то откладывала, а теперь вспомнила про книги, о которых говорил Алексей. Сразу именем и фамилией, вполне себе обычными, писателя и названием Дашу привлекла книга Николая Богданова «Когда я был вожатым». С первых строк книга дышала свежестью летней зелени и речной воды, хотя ни того, ни другого в книге пока не было. Но это была книга о лагере! А значит, и зелень, и вода, и пионерский горн, и самостоятельность советских детей, и их дружба с вожатым, и всякие общественно полезные работы, и, вероятно, конфликты, но конфликты решаемые и поучительные, не злые, не в стиле «тупых боевиков» – всё это будет впереди! Хотя вот с одного конфликта книга как раз и начиналась. Главный герой, вожатый, спорил с более опытной вожатой по имени София... – Вольнова?! – удивилась Даша. Удивляться было нечему. Фамилия как фамилия. Просто фамилию персонажа носил реальный человечек, Ира. А когда имя или фамилия персонажа совпадали с именем или фамилией настоящего, особенно близкого тебе человека, Даша сильнее, чем обычно, ощущала, насколько жизненны книги! Её брала гордость за всех писателей, которые внесли кусочек жизни в стостраничные комбинации тридцати двух букв, чтобы книга обрела дух. Её брала гордость и за читателей, которым повезло попасть в описанный мир и воочию увидеть персонажей. А поскольку не по всем советским книгам для детей были сняты фильмы (и, скажем прямо, ныне охотней возьмутся снова «доить» Стивена Кинга и Джоан Роулинг, что ничего плохого не говорит о писателях, просто раскрывает суть популярного, чем возьмутся экранизировать книгу 1964 года), либо о них люди не были наслышаны, читатель сам себе снимал в голове кино, и чем больше читал, тем атмосферней становились его «режиссёрские» работы. Так, Даша вырисовывала в воображении блондинку с прямой чёлкой на весь лоб, лицом чем-то похожую на актрису Ольгу Остроумову и какую-то стюардессу с непонятно какого плаката – это была Вольнова; и паренька, похожего то на совсем юного Витю Щедрина, то на юнца Алексея Галыгина, позитивного, амбициозного, готового дружить и совершать добрые дела – это был главный герой. К образам обоих дорисовывались детали, которые невозможно было объяснить: если девушка фокусировалась на них, они куда-то исчезали, но как только не обращала на них внимания, оживляли и дополняли возникающие перед читателем образы. Дашин взгляд зацепился за фразу: «На курсах нас так и прозвали: «друзья-враги». Ага! Даша улыбнулась, мысленно «шипперя» вожатых, то есть представляя их парой. Читая дальше, Дарья сжимала кулачки (точнее, кулачок, ведь ещё нужна была ладонь для телефона, для чтения скачанной на него книжки): только бы они были вместе, только бы они были вместе! Она вся такая правильная, показательная, берёт только лучших из лучших для своего отряда. А он зовёт к себе простых ребят и взял даже беспризорника. Она рассуждает о будущем, где за людей всё станут делать машины, а людям будет отведена роль контроля за работой машин. А он считает важным научить детей работать руками – с теми же картошкой, яблоками и так далее. Между ними чувствуется любовь!!! Хотя наверняка первые читатели этой книги приняли бы Дашины мысли за пошлость; заметив ту же «химию» между персонажами, они бы сказали, что речь идёт исключительно о дружбе! И всё-таки они должны быть вместе. Должны... Булочка спала под одеялом. Если вообще спала. Даша всегда видела её максимум с полузакрытыми глазами. Похоже, если морские свинки и спят, то очень чутко. Родители тоже спали. Диана поскуливала во сне в родительской комнате, а потом захрапела. – Собака-хропака, – пошутила Даша и тоже легла после того, как немножко почитала. Всего лишь сорок страниц. Проваливаясь в сон, Даша повторила: «Они должны быть вместе». И подумала. А если бы главный герой и София Вольнова жили в разных городах? Чуть меньше, чем за тысячу триста пятьдесят километров. А если бы София Вольнова, сама уже взрослая де́вица, была значительно младше второго вожатого? Как бы сложились их отношения? И кем бы они приходились друг другу? Ответы на эти вопросы Даше, увы, не приснились.