Счастье вы моё!

Возбуждённые лица, выкрикивающие его имя; падающие на сцену лифчики – от белых советских «обманок» до лучших цветастых моделек; снова лица, кричащие и спокойные; взгляды, полные любви и влюбленности, следующие за ним в восемьдесятые, девяностые, двухтысячные и вот сейчас, в какое-то вроде прекрасное, а вроде сложное и неясное время, по одному не запоминались. Они оставляли общие смешанные, больше положительные, чувства, омрачающиеся лишь редкой настырностью фанаток, чем-то похожих (но не настолько уж) на Димкину Тамару Пушкарёву, и усталостью от сумасшедших графиков, одни из которых составлялись ещё для «Добрых друзей» Павлом Яковлевичем. Кто дарил цветы после концертов? Кто просил автографы и фотографии? Этого Алексей обычно тоже не помнил, хотя порой в памяти всплывали, будто бейджики, имена, путались локоны волос, накладывались друг на друга города. Галина из Украины, женщина, лет на десять младше Галыгина, попросила Алексея стать позади неё и вместе с ней раскинуть руки. – Мы летим! Мы летим! – объяснила она, а её голос, звучащий в закрытом зале одного из театров, словно подхватил морской бриз. – Как на «Титанике». – Никогда ещё не был королём мира, – тряхнув седой, позже подстриженной чёлкой, сказал Алексей в камеру и улыбнулся Галине: – Давайте, чтобы наш «Титаник» доплыл. Да. Галина. Тёмно-русая, приятно надушенная женщина. Киев. Концерт 10 июня 2018 года. Её Алексей помнил. Кто был ещё в его жизни? Кому он запомнился навсегда, в то время как он не был уверен, те или не те женщины возникают в его памяти? Рита, тоже из Украины, вроде Кировоград, а может, Одесса. Из Одессы ещё были Карина, Надежда, Таня... Ну прямо Мюзетта, Жанетта и Жоржетта! А Полина Павловна, зачем-то назвавшаяся по имени-отчеству, миловидная девушка в очках – она была на новогоднем концерте в Москве или в Питере? Если в две тысячи пятнадцатом, а не шестнадцатом году, то в Москве... Ещё Дарья. Ох, конечно, позитивную и оптимистичную, преклонных лет, пышущую здоровьем, розовощёкую Дарью, следующую за ним из Москвы в Новосибирск, из Новосибирска в Москву, останавливающуюся в провинциях-точках столь длинного отрезка, Алексей помнил очень и очень хорошо и знал почти наверняка, что с ней он ещё встретится. С ней, с чёрными или бордовыми, короткими или длинными, с каре, волосами, но встретится. Знал он и о её семье, муже, сыне (одногодке его Глеба), и о её материальном положении. Как только достатка хватало на семью, но не хватало на личную встречу, Дарья писала Алексею или, не зная того, его доверенному лицу (иногда и.о. Алексея Галыгина становился Дмитрий Галыгин, в очередной раз рвущийся «лайкать твоих женщин, дедушка») то под постом про концерт, то под фото с морского побережьем, то под размещённой афишей: «Эх, Алексей Сергеевич! Сейчас бы вас взять и расцеловать», «Алексей, как жаль, что я сейчас далеко. Мне так хочется вас снова обнять. Скучаю...», «Поскорее бы вас обнять!», «Вы лучший мужчина на свете. Я буду любить вас всегда». О, она была одной из самых настойчивых, при этом приятных женщин! Всепоглощающий жар её любви никого не ранил и не устраивал пожарищ. Обнимая и целуя любимого артиста, сокращая с ним дистанцию, она держалась настолько достойно, что, даже если б Александра видела её каждый раз при их с мужем встрече, она бы не ревновала. Не так давно Алексей как одной из самых преданных поклонниц оплатил Дарье перелёт из Красноярска, где женщина гостевала у родственников, которых как раз собиралась покидать, в Москву, и подарил ей билет на концерт «Легенды 80-х и 90-х»: там был и он с песнями об Италии, с «Ангелом», с «Весенним садом», и Виктор Щедрин, и Виктор Малежик, тоже, между прочим, участник «Добрых друзей», и Валерий Леонтьев, и Алла Пугачёва, и Филипп Киркоров, и многие-многие другие исполнители. А за кулисами Дарье выпало он не мог сказать сколько минут, может, пятнадцать, пообщаться с ним. Она вручила ему сборник своих стихотворений (они, кстати, лежали теперь там же, где и запечатанное письмо от Павла Яковлевича), букет страстоцветов и крепко-прекрепко обняла. А он тоже купил для неё, специально для неё букет алых роз и пошутил как-то... Как же он сказал? А, да, «Я, конечно, не Алла Борисовна, но и роз не миллион». А Дарья расплылась в улыбке (ей шла сверкающая тёмно-вишнёвая помада в сочетании с тёмно-бордовыми волосами) и шутливо укорила его физическую силу, неспособность принести прямо-таки миллион роз, на самом деле воспользовавшись шансом коснуться и сжать его плечо с преградой в виде плотной синей ткани концертного пиджака и белой рубашки. Одно и то же имя заставило Алексея вспомнить и о Даше Ситниковой. Молодая, такая молодая девчушка решилась с ним встретиться... Это по-прежнему было чудно, удивительно и немного приятно. А что удивляло больше всего, ему самому хотелось с ней ещё свидеться. Алексей вспоминал своих поклонниц, хотя от их присутствия в мыслях было ни жарко ни холодно. Можно сказать иначе: не менялась погода в доме. Александра, выжатая, как лимон, притворяясь, что нисколько не устала после выступления, на котором её девочки заняли первое место, сидела напротив Алексея. Вера, как всегда, колотила кофе. Димка, вдыхая аромат кофе и нарезая овощей на салат, чеканил по-английски, получая похвалу от родителей за два дела сразу. Глеб жил в своей квартире, но на денёк приехал в особняк в Мытищах, только уже поднялся с женой на третий этаж после того, как помог папе и садовнику в оранжерее и садовник уже уехал домой. Алексей ласково тронул Сашуню за руку, усадив возле себя. – Поздравляю тебя! – сказал он, поцеловав её. – Ты молодец. Колоссальный труд – и вы лучшие. Ты лучшая. У него блестели глаза – в равной степени от гордости за жену и от любви к ней. Александра уткнулась Лёше в плечо – опору всей своей жизни – и сидела зажмурившись. Она бы замурлыкала, если б была кошкой. Алексей провёл по Сашиным волосам и, не отрывая от них руки, прижал голову Саши к своей голове. Он сказал ей «Я тебя люблю», а потом хотел сказать что-то ещё, но все другие слова меркли перед словами любви. – Ты тоже молодец. Вы молодцы, что воссоздали группу, – сказала Саша. – Добрые друзья снова вместе! – Она имела в виду в первую очередь не название коллектива. – Спасибо, родная. Надо довести дело до конца. – Алексей подумал: – Люда молодец, но я чувствую, что ей ещё немного тяжело. Она ведь совершила перелёт не только из Молдовы в Россию, но и из прошлого в будущее, и из будущего в прошлое, смотря как посмотреть. – Да, согласна. Люде приходится жить как бы в трёх временах: в прошлом, на пике популярности «Добрых друзей», в тихом скромном настоящем и том времени, куда её выдернули, вернули, чтобы она снова пела, снова играла на бас-гитаре и снова была любима. – «Снова была любима»... – задумался Алексей, чуть подавшись вперёд (Саша отняла голову от его головы, но держалась рукой за плечо) и скрестив пальцы. – Думаю, эта новая встреча – испытание для Люды и Саши. По-моему, он ностальгирует о ней. – Любит её. – Полувопросительно. Из подсознания выползла мысль, которую Алексей не озвучил: «А можно ли любить двоих?» Он знал, что Александр всегда будет с Еленой, а Людмила всегда будет с Томой, и ничто не свете не разрушит давно вспыхнувшей и окрепнувшей любви этих пар, но он также знал силу воспоминаний и молодости. У него самого не было служебных романов, если не «притянуть за уши» тот факт, что Саша порой находилась с ним на сцене, а иногда наблюдала из-за кулис, как на подтанцовке выступает её коллектив. А дружеские отношения с солистками, вокалистками, гитаристками, ударницами и спортсменками, на радость поклонникам отснятые на фото и видео для статей на темы «Как сегодня живёт Алексей Галыгин» и «Известнейший участник ансамбля «Добрые друзья» Алексей Галыгин встретился с...», романами тоже не назовёшь. Но Алексей примерно понимал неловкость, неясность, раздражение – на себя, на другого человека, на ситуацию, внутреннее противоборство того, кто находился рядом с давней любовью и не мог во мгновении ока справиться со всем, что его гложило. «Дарья» – случайно вклинилось это имя в рассуждения Алексея. Оно прозвучало быстрее секунды, не дав Алексею понять, речь идёт о Дарье примерно его возраста или о его недавней молодой гостье; связано оно косвенно с мыслями о Людмиле и Буде или нет; какое вообще имеет значение. Так или иначе пять букв одного имени мгновенно перестроили Галыгина... на мысли о ноябрьских именинниках. Алексей понятия не имел, что в тот самый момент – далеко не в первый раз – вполне конкретная Дарья, Дарья Ситникова, думала о нём, потому что не могла не думать. Шестнадцатого ноября был день рождения у Елены Перстневой, и Алексей поздравил её по телефону, а как только смог, приехал к ней. Подарил духи, посоветовавшись с Сашуней, какие лучше, сборник хорошей современной поэзии с автографами почти всех поэтов и поэтесс и пару их давних, со времён пения в «Соцветиях», совместных фото, которые Глеб помог оформить в паспорту и застеклить. Какое же счастье было видеть улыбку на губах Елены и блеск в её глазах! Завтра, девятнадцатого ноября, исполнялось шестьдесят два года несравненному, со звонким, пронизывающим, чистым голосом артисту – Виктору Щедрину. Тоже, кстати, «седому блондину». – Пап, – Вера попивала кофе, – а ты завтра будешь ехать к дяде Вите? – Конечно. Ты хотела поехать со мной? – Не знаю. Наверное, нет, это ваш праздник. – Вера имела в виду музыкантов. – Но там будут дети Щедрина! Почему ты, моя дочка, не можешь поехать? – Не знаю... Я не думала о себе. Только: поедешь ли ты. – Я бы сам тебя отвёз! – сказал Дима дедушке. – Спасибо за то, что поучил меня сегодня вождению. – Не за что. Ты молодец. – Для Алексея были ценны улыбка и лёгкий кивок его пацана. Алексей выделил четыре часа – с девяти до примерно тринадцати – для катания внука по Мытищинским просторам. Точнее, больше внук катал его. Он поначалу не очень уверенно брал руль, и первые минуты отвлекался, посматривая на дедушку взглядом «Я правильно делаю или нет?», а потом он, ощущая и слыша поддержку, сосредоточился на управлении, и всё прошло как нельзя лучше. Ну... Если не считать того маленького факта, что передавать управление несовершеннолетним незаконно, ай-ай-ай, Алексей Сергеевич. Дима проехал очень длинную, просторную дорогу у полей, свернул в земляной «аппендикс», оставшийся от выкорчевания навеса автобусной остановки, аккуратно остановился и посмотрел в дедушкины глаза. Во взгляде деда он увидел всю ту же поддержку, и одобрение, и любовь. Всё, что ему было нужно, и всё, с чем он сам охотно делился по мере своих четырнадцатилетних сил. – В другой раз обязательно отвезёшь! – заверил Алексей. Это не было пустословие. Алексею в самом деле очень сильно захотелось дождаться совершеннолетия сына, его обучения в автошколе (за одну дедушкину помощь права не выдадут) и его полной самостоятельности и ответственности на дороге. Он обратился ко всем, включая Глеба с женой, спускающихся на первый этаж: – Завтра мы с «Добрыми друзьями» едем в гости к семье Виктора Щедрина. – Вы пода́рите ему песню, – догадался Глеб. – Может быть, и не одну! Тут Алексей загордился и подумал, что их голоса не просто хорошо сохранились, а выдержат конкуренцию среди современной эстрады. Эх, были бы с ними Добродеевы, тот же Малежик, хоть кто-нибудь ещё! Галыгин не до конца понимал, сможет ли квартет, как бы хорошо ни пел каждый из четырёх участников, сполна передать талант, величие, искренность и всё, что составляло дух сорока одного участника «Добрых друзей» на протяжении полувека. Могут ли всего четыре пазла, даже если они всегда были яркими, даже если трое из них – он, Галыгин, Будницкий и Ласточка – некогда уже пели в одном составе, воссоздать цельную картину. («Я мозаику сложу... – символично вспомнились слова Малежика. – ЕЩЁ РАЗ уйти, чтобы вернуться. ЕЩЁ РАЗ закончить, чтоб начать»). Пока у него не было полной уверенности, но большая и светлая надежда жила. – А я видела, как ты что-то прятал в нашей спальне, – сказала Саша, прикусив губу. – Ух, глазастая. – Подарок, да? – Вскинула бровь. Качнула головой. – Да. Один подарок – хорошо, несколько – лучше. – Передавай Вите большой привет от меня, – произнесла Саша. – Обязательно передам, милая. – Спасибо. – Будем ужинать? – спросила Вера, боясь, что родители сейчас решат оставить их одних и пойдут в спальню. – Будем. – Будем. Семейство Галыгиных село за стол, в то время как мытищинские ветра гуляли над особняками, отдалёнными многоэтажными домами и властвовали над голыми и едва сохранившими листву деревьями. Хотя семье не было скучно просто разговаривать, Дима включил радио. Пройдя четыре канала и разделяющее их шипящее расстояние, он объявил: – Ретро нашёл. Будет прикольно, если найду «Весенний сад». Типа: вашего дедушку и там, и там транслируют. – Это был его вариант: «Вашу маму и там, и тут показывают. До чего техника дошла!» – Он прибавил громкости: – Щас. Но «Весенний сад» ждал своей череды. Весёлая, амбициозная ведущая говорила вообще не о Галыгине, а о погоде в России и в Москве. «Скажи, – с интонацией заигрывающего мужчины спросил ведущий, – а тебе бывает холодно?» Ведущая засмеялась: «В нашей студии всегда тепло и солнечно. О чём ты?» «О. Я даже знаю, кто у нас солнце». «Кто?» «Конечно, ты! Ты солнечная, прекрасная, неповторимая женщина. В студии «Ретро.музыки» тепло благодаря тебе». Ведущая пресекла игриво сказанные комплименты и спросила: «Скажи, а как согреться простым смертным москвичам, когда за окном минусовая температура и всё быстрей облетают листья?» – А-а-а... – догадливо протянул Дима. Мол, дедушку я не нашёл, но послушайте, кто сейчас будет петь! Ведущий сказал: «Нужно слушать «Ретро.музыку», потому что от неё всегда тепло на душе. Даже если... облетают листья всё быстрей». Ведущая объявила: «Москва. Двадцать ноль пять. Волна восемьдесят восемь и пять. «Ретро.музыка». В эфире Виктор Щедрин с визитной карточкой «В сети» – песней «Листья». В том, что песни Виктора Щедрина ассоциировались с осенью, пожалуй, сыграли роль именно «Листья», а с ними – меланхолия, красной нитью проходившая через всё творчество «В сети». Галыгины, будто раньше никогда не слышали Щедрина, зачарованно слушали плач синтезатора – нота за нотой срывались с пальцев невидимого музыканта, как листья с ветвей деревьев. Члены семьи, сидящие за столом в отапливаемом (и не без кондиционеров) доме в лёгкой одежде, все без исключения представили себя в коричневых куртках в осеннем лесу, не думая, насколько он мал, велик, насколько близок к/ далёк от Мытищей или Москвы. В нём просто было хорошо, и он был идеальным фоном для композиции. Музыка казалась вечной, оттого всего двенадцать строк произведения выглядели длинной историей. Поражали своей красотой переходы-переливы между куплетами и особенно после второго куплета. Почти невозможно было словами передать чувства, возникающие при их прослушивании. Вера пыталась... Пыталась и ощутила лёгкость, с которой её, будто бестелесного духа, несло по золотому лесу. Дима почувствовал несуществующие капли дождя на лице, неясно, тёплого или холодного. Глеб увидел миниатюру – себя со стороны, наклоняющегося к лесному озеру и черпающего ладонями его воду. Каждый представил что-то своё... Каждому хотелось удержать видимый образ и вместе с тем отпустить его, только чтобы увидеть следующую картину, а потом вернуться к предыдущей, и дальше играть с воображением. Это была его личная осень. Алексей вспомнил недавнюю встречу с Александром. Да, он любил «Жёлтые листья». Они были превосходны. Сашка хорошо играл, хорошо пел. Саша его, в конце концов, поразил! Это была одна из его лучших песен. Алексей не считал, что она хуже «Листьев» Щедрина, но быстрый темп, исполнение чаще на гитаре, чем на фортепиано или синтезаторе, вкупе с широкой Сашиной улыбкой придавали «Жёлтым листьям» лёгкости, притупляли возможную, вызванную смыслом песни, боль. Алексей, думая, нахмурился. Был что ли какой-то выбор... Сполна испытать боль от того, что листья, рождающиеся весной, живущие летом, умирающие осенью и похороненные зимой – это олицетворение людей, человеческой жизни. Или, не пропуская боль сквозь себя, спокойно пофилософствовать на эту же тему. Щедрин же этого выбора как будто лишал, ведь у слушателя никак не получалось наблюдать воспетый им ноябрь со стороны – ему хотелось полностью жить той осенью в четыре плюс минуты, казавшиеся вечными, блаженными, умиротворяющими. Мыслей было много. Они тянули на большое сочинение: про разные, одновременно чем-то похожие песни, их смысл и роли – и так далее. Вера бросила на отца взгляд «Ты слишком серьёзный», но ничего ему не сказала. Серьёзный и серьёзный. Что с того? Это же не порок. Она улыбнулась, догадавшись, что сама, наверное, выглядела так же, и подложила ладонь-опору под подбородок. Вот что Виктор Щедрин делает с эмоциями и чувствами людей! Его певческий талант плюс талант композитора и поэта – и усилиями трёх людей получилось нечто неземное, что хотелось слушать снова и снова: «Облетают листья всё быстрей, Солнце раньше гаснет, позже всходит. Не ругай ноябрь, не жалей. Так всегда в приро-оде, Так всегда в природе происходит. Происходит. Пусть свершают ветры листопад И снега деревья укрывают. Разве снег бывает виноват, Что дороги бе-елым, Что дороги белым застилает? Застилает. Облетают листья всё быстрей... Облетают листья...» В едва видимых из дома Галыгиных почти голых, скользких деревьях, недавно поливаемых как из ведра, а теперь выборочно орошаемых природой, было что-то притягательное. Витина песня помогла Алексею разглядеть красоту в пейзаже, от которого уставшие, жаждущие тепла люди закрываются и зашториваются, а потом ещё, как оберегом, ограждаются от него отражением включённой люстры в тёмном окне. – Я на минутку выйду, – сказал Алексей домашним. – Деда, куда? Ты в оранжерею? К «КИА Рио»? – Сейчас вернусь. Жена Глеба – Татьяна Галыгина – пошутила: – Только русский человек на вопрос «Ты куда?» может ответить: «Сейчас вернусь». Алексей действительно скоро вернулся. Может, минут через десять. Он дышал. Просто дышал свежим воздухом. Ему недостаточно было открыть окно. Хотелось выйти во двор. С крыши оранжереи по проведённой им водосточной трубе бежала вода. Алексей ботинками подмял опалую листву с вымощеной плитами дорожки к земле с рассыпанным грунтом – цветным, но в темноте везде казавшимся тёмно-синим. Взглянул на сосенки, покачивающие ветвями от груза воды. Фонари включены не были, зато сосновые иглы время от времени блестели от редкого лунного света, вырывающегося из-за туч. Алексея охватило приятное спокойствие от такой простой мысли: это осень, обыкновенная осень, её последние дни, а дальше – зима. Зимой не будет ничего плохого, только хорошее. Зима принесёт ему всё то же счастье любить жену и детей, дружить с артистами и другими людьми и ценить поклонников. Всё будет хорошо!