***
Каролина чуть не упала, увидев его в проёме отворившейся со скрипом двери, и успела удержаться за гриву любимицы. – И-гооо! – Прости, Изабелла, – выдохнула Каролина. – Доброе утро, папа. Вместо слов «Я по тебе схожу с ума» в мыслях завертелось умиротворяющее, уводящее в какой-то прекрасный мир инструментальное начало этой песни. Возвращение к началу... Возвращение к истокам... Душевная и духовная чистота. Спасибо, спасибо папе за то, какие чувства дарил он своим слушателям, в том числе своим детям. – Доброе утро, Лина. Можно было покапризничать «Не называй меня Линой», но такое обращение на самом деле было приятно девушке не меньше, чем обращение по полному имени. – Я подумала, что ты домовой, – хихикнула Каролина, когда папа, в лоснящихся чёрных брюках, переживших свою долю корпоративов и оставленных в качестве домашней одежды, и в коричневато-охровом свитере поверх белой футболки, закрыл за собой дверь и непонимающе улыбнулся. Ах, эти ямочки на щеках! Только из-за них можно было понять влюбленность, ушедшую, как август, и дышащую, как май, фанаток всех возрастов. – Смотри, Изабелле кто-то сделал косички! Каролина подскочила к лошади и давай показывать, что произошло ночью. Виктор слегка удивился. Да, он прекрасно видел заплетённые косы. И прекрасно знал, что никто из домашних этого не делал. Как же они тогда появились? Он пытался мыслить рационально, но на мышление влияли остатки сна. Виктору снились удивительные сны о природе и архитектуре, которых не могло быть в настоящем мире и не могло быть ни в одной из сказок, смазывающих очарование миром чёрно-белой моралью и шаблонными персонажами. Он был уверен, что если бы его Каролина, его Лина взялась описывать приснившийся ему мир, если б ей удалось, как фильм, посмотреть его сон, она бы точно передала все его оттенки. И он бы почитал её книгу. Впрочем, он и так читал: серию «Сердце музыканта» из четырёх книг, роман «Бронзовый рыцарь», недавнюю повесть «Три подруги», в героинях которых – Лике Щукиной, Алине Щукиной (по сюжету – сначала однофамилице, а потом, как выяснилось, двоюродной сестре) и Стеше Милановой – без труда узнал двух своих дочерей и Свету Маленкову. Он читал всё. В мыслях тут же пролетело число «двадцать» – столько на данный момент написала романов и повестей Каролина, но не было надобности перечислять все названия, поскольку Виктор и так бы их не забыл; и ни один из прочитанных сюжетов не вылетал у него из головы. Он помнил целые абзацы и иногда целые страницы наизусть, что не мешало ему помнить также слова и ноты всех своих песен плюс песен Аллегровой и ещё нескольких участников, записанных без его участия, но во «В сети» и в «Электропарнях». – А я проснулся. Мама рядом спит. Слава спит. Тебя – смотрю – нет. Догадался, что ты в конюшню отошла. – Виктор окинул дочь взглядом. – Вообще-то я заволновался. Тебе не холодно? Туда-сюда – уже и снег пойдёт. – Пока не пойдёт. – ... А ты вылезла в костюме и косухе. Лина. – Но ты же вылез в свитере без куртки. У меня хоть куртка есть! Виктор не стал спорить. Можно было позудеть на тему «Тебе же ещё замуж выходить, рожать, а ты «там» всё попростужаешь», но он не любил говорить очевидные вещи взрослому умному человеку. А его дочь была умной. Она жила в волшебных мирах ровно настолько, чтобы хватало фантазии на книги, в остальном же следовала правилу жить реальностью. – Как они вообще? – Виктор кивнул на коней. – Хорошо. Только я их ещё не кормила. Тёплые морды и рты с большими зубами тянулись к четырём рукам своих хозяев. Вот бы в каждой руке сейчас было что-то вкусное! Но нет. Эх, кто придумал приходить в гости без ничего? Что за хозяева, называющие вас вольными и подвергающие таким пыткам?! Лошади остались недовольны. – Сейчас покормим. Пойдём. Виктор увлёк за собой дочь. – Ой, как тепло! – почувствовав контраст воздуха, воскликнула Каролина. – Зато я Бэтти дала молока. Но она хочет ещё. Виктор толкнул дверь на кухню. Тут Каролина поняла, что что-то не так. – Ой! Я что, закрыла её? Папа сказал: – Да, дверь была закрытой, когда я спускался. – Как я могла её закрыть? – пожала плечами Каролина. – Бли-и-ин... Я её сразу, на автомате закрыла. Бедная Бэтти. Она не пила молока. Каролине стало жаль кошку, которая как раз прошмыгнула на кухню и... очутилась возле пустой миски. Девушка округлила глаза. – Пустая... – Она плохо соображала. – Милая, может, ты поспишь ещё? – спросил папа. – Да куда спа-ать, – терпимо зевнула Каролина. – Уже светло. Папа, миска пустая, понимаешь? Кто-то выпил молока, но не Бэтти. Щедрин улыбнулся и, взлохматив волосы, налил молока на этот раз точно для Бэтти. Кошка жадно залакала языком, напрягая пушистые ляжки и колечко уложенного на пол хвоста. – Это домовой, – подтвердил Виктор. Каролина не могла понять, папа смеётся над ней или нет. Похоже, он добродушно смеялся не над ней, а над домовым. Открывая один из двух холодильников (второй был забит наготовленной к празднику едой), доставая то, что нужно было коням, Виктор рассудил: – Заплёл косы твоей любимице и отпил молоко за честно проделанную парикмахерскую работу. Я ему налью ещё молока, поставлю повыше, и положу пару конфет. Так он и сделал. А потом быстренько с дочкой начистил моркови, капусты, яблок, порезал их. Заставил всё-таки Каролину теплее одеться, сам добавил к своему одеянию куртку и вернулся в конюшню. Заходя в конюшню следом за отцом, Каролина напряглась и, пугаясь так, словно ожидала увидеть скриммер – резкое и шумное изображение в страшном видео, кинула взгляд на деревья, где, ей сегодня показалось, кто-то был. По законам жанра ужасов, когда проверяешь, нет ли никого страшного, вдвоём с кем-то, то ничего такого уже нет; но как только в третий раз проверяешь одна, нечто появляется и, если сразу не набрасывается, злобно хихикает, мол «Только ты можешь меня увидеть, а если скажешь кому-то ещё, что я есть, тебе всё равно не поверят». Так и случилось: никого не было, деревья и деревья. По законам реальности, между прочим, всё обстояло так же: зачем человеку торчать на одном и том же месте? Взял и ушёл себе. Однако чувство тревоги переполнило Каролину до такой степени, что даже с отцом она не чувствовала себя в безопасности. Наоборот, ей показалось, что с ним может что-то случиться оттого, что он находился рядом с ней. Каролина зашла со своей корзиной овощей. Тёплое дыхание и благодарность лошадей и папина улыбка её немного успокоили. Изабелла больше всего обрадовалась морковке. Сёмка и Тенька – те напали на яблоки. Лана предпочла капусту. Капустные листья, двигаясь туда-сюда, туда-сюда, исчезали за её губами. А потом все ели всё, уже нельзя было понять, кому что больше понравилось. Позже Виктор добавил коням сена из мешков. – Жаль, – он посмотрел под ноги, изогнув шею, поскольку видимости мешал мешок, – уже толком травы нет. Но ничего, правда? – Ничего. Эти короткие «Ничего» означали на самом деле длинный, произнесённый мысленно диалог о важности осени, красоте зимы и природном возрождении весной, когда трава – не сразу – пойдёт высокой, сочной, ярко-зелёной и коням будет раздолье. Далеко не в первый раз отец и дочь общались наполовину телепатически. Ну а что? Родные и творческие люди разве так не могут? Всего на миг Каролине захотелось рассказать страшилку про человека за деревом, но, когда кони поели, а они с папой вернулись домой, она сказала: – А я всё время утром напевала твою песню. – Какую? – Виктор предполагал, что не про коней, несмотря на то, сколько внимания уделила им дочь. Интуиция всегда безошибочно позволяла определять ему, скажет человек – любой, из родни или из поклонников – про «Вольных коней» или про «Листья» или о другом, менее известном хите. – «Схожу с ума». Три слова вызвали у Виктора многозначительную улыбку, разгадывать которую можно было так же долго, как улыбку Моны Лизы. Он кивнул в такт неведомым ему самому мыслям. На его морщины – две линии на лбу и по две линии на щеках, словно выполненные рыжей акварелью на тоненькой кисти – лёг мягкий, прошедший сквозь гардину свет. Они сидели с дочерью на кухне. Кое-что уже ели из праздничной еды. Пили сок из соковыжималки. Виктор сказал: – Я помню, как мы записывали «Схожу с ума». Как я приехал в студию, и мне сказали: «Витёк, очаруй народ». – Он не то улыбнулся, не то засмеялся. – Записали. Отсняли. Я посмотрел, как я пел. Самого впечатлило. Но вроде как гордиться сильно нельзя. Начал себя критиковать. О-ой... Как меня там комплиментами начали засыпать, говорили, что всё круто, «В сети» крутая группа благодаря мне. – Это правда! «В сети» – легендарная группа. – А «ТекСТиль»? – «ТекСТиль» тоже. – Мне приятно, что ты так считаешь. «ТекСТиль» – это частица моей жизни. Возникла пауза, которую Виктор мог занять разговором о других частицах своей жизни. Не обо всех, наверное, было уместно говорить прямо сейчас. Виктор вернулся к теме про песню. – Хочешь, спою тебе? Каролина прислушалась, спят или уже не спят мама и брат. Кажется, наверху было тихо. – Да. Только сейчас... Каролина убежала в свою комнату и вернулась с настольной игрой. – С днём рождения! Она подарила папе «Морской бой». Тяжёлую коробку с кучей цветных кораблей, металлических шариков и ещё всяких «прибамбасов», которых не было в стандартной игре. Папе понравился оригинальный подарок. Он сказал, что позже обязательно поиграет. С разрешения Каролины – с дядей Лёшей или с дядей Сашей. – Отлично! – сказала Каролина. – Па-а-ап, а теперь спой мне, пожалуйста. – Ну что ж, по заказу трудящихся! Только а-капелла, – он поднял указательный палец. – Я бы сыграла ладонями по бокалам с водой, если б умела. – Можешь попробовать. – Не-е-е. Я всё только испорчу. Я могу ложками по стеклу звенеть, но это вообще ужасно. Мне нужен сейчас только твой голос. Виктор снова улыбнулся. А что ещё делать в свой день рождения? Грустить он точно не собирался. А вот передать толику меланхолии, вложенной в песню, был обязан. Виктор погрузился в маленький мир одной своей песни и, прижав к себе Каролину-малышку, ростом метр семьдесят, с выразительными глазами и губами взрослой женщины, но для себя – малышку, маленькую дочечку, он запел для неё. Словно повествуя о том, как любил прежде, до той любви, которая давно уже была с ним, у него сейчас. – «Я от тебя схожу с ума, Жить без тебя я не хочу. Я от тебя схожу с ума. Молчать не в силах я. Кричу. Я от тебя схожу с ума, И жжёт огонь в моей груди. Я от тебя схожу с ума, Решил к тебе я приходить. Схожу с ума-а-а, Схожу с ума, схожу с ума-а. Схожу с ума-а-а, Схожу с ума, схожу с ума-а. К подъезду дома подхожу И жду, когда же ты придёшь. Я от тебя с ума схожу. Меня вдруг понял тёплый дождь. Звоню, пишу, пишу, звоню, Но нет ответа от тебя. Пишу, что я тебя люблю, Что от тебя схожу с ума. Схожу с ума-а-а, Схожу с ума, схожу с ума-а. Схожу с ума-а-а, Схожу с ума, схожу с ума-а. Схожу с ума-а-а... А-а... Схожу с ума-а-а... Оу-оу... Схожу с ума, схожу с ума-а. Схожу с ума-а-а, Схожу с ума, схожу с ума-а». – Это Туманов. Без него моей бы песни не было, – сказал Виктор обычным голосом, поверх которого Каролина всё ещё слышала звонкие переливы его пения. – Дядя Дава? – Да. – Мне нравится, как ты спел. Эти слова, конечно, в полной мере не передавали Каролининых чувств. Она всё ещё слышала голос и музыку, которые напоминали отступающие и вновь окутывающие берег речные волны. И, хотя папа того не знал, он сумел передать ей картины своего прекрасного сна. – А дядя Дава придёт сегодня? – Каролина, склонив голову, запустила руку в волосы. – Нет. Туманов – нет. – Судя по голосу, папа об этом жалел. – «Добрые друзья» сейчас вчетвером? Дядя Лёша, Саша, Витя и тётя Люда? – Да. – Папа сделал паузу, словно собираясь разобраться в составе группы и утвердить его, как в своё время не единожды делал Слободяник. – Да. Тут проснулись домашние. Точнее, проснулся Слава. Умывшись за пять минут, он посчитал себя собранным, а мама Ирина – третья и самая важная Ирина в жизни Виктора – спустилась вниз, когда сделала причёску и надела белую блузу с россыпью блёсток, уходящих к лимонной юбке до колен и бежевым туфлям на низком каблуке. Виктор улыбнулся, глядя на красоту её свежего, такого живого лица, обрамлённого золотыми локонами. Он улыбнулся себе, зная, что рядом с ним любимой женщине было хорошо, и все эти юбки, блузки, туфли она носила, будучи счастливой, проявляя таким образом свою свободу, свою личность; он и близко не был кем-то, кто заставлял женщину носить лишь такую одежду и бросил бы её, увидев на ней спортивный костюм и волосы в пучок. Почему бы всем мужчинам не взять и не понять того, что женщина – это человек, на примере тех же нарядов? Вслед за Ириной приоделись и остальные члены семьи. Виктор – в подаренный супругой серый костюм. Слава – в джинсы, по его словам, очень хорошие, хотя смотрелись они не очень празднично, и белую рубашку. Каролина – в кремовое платье. Семья прошла в холл. Насколько смогли, настолько быстро накрыли на стол. Облегчённо повздыхали, что к ним не явился ни один папарацци, а значит, можно спокойно поговорить, поесть и пофотографироваться, зная, какие именно получатся снимки. Слава поднялся наверх и принёс папе свою поделку из сувениров и найденных на берегу Красного моря ракушек. Вместе с ними он подарил ещё кошелёк, «матовый чёрный кошелёк настоящего мужчины», с вложенными в них тремя тысячами рублей. – Ой, ну я же и сам зарабатываю, – смутился Виктор. – Спасибо, Слава. Если думать материально, эти деньги вообще-то были смешными. По Москве да учитывая семейный статус. Но уж точно не лишними. К тому же, от родного сына. Так что подарок был ценен. За окном уже вовсю жил своей короткой жизнью осенний день. Небо было серым, но светлым. «Это цвет ветра» – подумала Каролина. «Хоть бы дождя не было» – подумал Вячеслав, с подозрением щурясь на погоду за окном. Виктор поглядывал на старые наручные часы, ожидая «Добрых друзей». Каролина вздохнула. Ей теперь думалось о кое-чём куда более важном, чем о наличии/ отсутствии домового, или о том, кто же заплёл косы Изабелле, или о том, как её напугал странный путник. Гложили мысли об Алисе. – Что, моя дорогая? – спросил Виктор. – Ах, ничего. Просто... Просто. – Щедрина отправила в рот оливку. Просто... несколько дней назад Алиса звонила ей на мобильный. Алиса плакала, говорила, что хочет в гости к папе. Тогда же Каролина сказала об этом папе, он незамедлительно ответил: «Я рад всем моим детям. Алиса может прийти». Но проблема была в том, что мама её не пускала. «Боже! Какая глупость! – вскипел Виктор. – Какая нелепость!» Каролина пояснила. Ирина поставила условие: или они приходят с Алисой вместе, или не приходит никто. Вот так вот. – Ты думаешь о сестре? – тихо спросил Виктор на торжестве, когда Каролина, ведомая тревогой, подошла к окну. – Да, – призналась Каролина. – Ты знаешь, чем занята Алиса сегодня? – Да. Она хочет подготовиться к своему дню рождения. Записать песню «Нежная». Или она уже её записала... Не знаю. И ещё Алиса идёт на фотосессию к Свете. – Я понял. – Виктор опустил ладони на карманы. А понял он то, что «Нежная» посвящалась ему. Посвящалась Алисиному состоянию, когда она о нём думала. Понял, что, готовясь к своему дню рождения, Алиса сделала вид, будто не заинтересована идти на его праздник. Одной из его дочерей выпала доля быть частью семьи, которая одновременно и существовала, и нет. От этого было тяжело всем, и ей – в первую очередь. Виктор, поцеловав жену и ответив что-то нейтральное на вопрос «О чём вы шептались?», позвонил Алисе. Однако Алиса была недоступна. – Я тоже попробую позвонить... Каролина набрала Алису. Вместо ответа Алиса написала SMS: «Пока не могу говорить. Занята творчеством. С днём рождения папу». Каролина прочитала, показала его папе, пожала плечами и собиралась ответить: «Хорошо, передаю». Но Виктор сказал: – Подожди. И отправил со своего мобильного сообщение на номер, который помнил наизусть: «Спасибо большое за поздравление, Алисочка. Если хочешь, приезжай в гости. Только предупреди меня. Я смогу тебя встретить». Это было бы, по правде говоря, сложно. Отлучаться от семьи, от гостей, вдруг – да не вдруг, а точно – ещё и в момент их приезда, ехать в Москву или в сторону Москвы. А «ехать» означало возиться со старым автомобильчиком, где хотя бы был GPS-навигатор, и то спасибо, или напрягать Сёмку, помнится, «безнавигаторной» масти, мучая его надеванием седла и уздечек, нагружая его позвоночник. Ежели Алиса поедет не в обнимку с ним, ему придётся цеплять карету и везти дочь, как Золушку. Но ничего. Человек создан не для безделья, и порой в день рождения ему предстоит пахать как лошадь (речевой оборот в тему), если не совершить нечто грандиозное. Виктор был готов к тому и к тому. Алиса так ничего и не ответила. Ей больно, подумал Виктор. Ей больно, и она заняла весь свой день творческими делами, чтобы не ехать ко мне. Если в её графике есть свободные минуты, она обманется, внушив себе, что и они заняты. Он не знал, что с этим делать и принял опасное решение. Опасное, потому что жена, при всей терпеливости и мудрости, могла обидеться. Он решил спросить её, как поступить. – Так вот о чём вы шептались, – сказала Ирина беззлобно, но немного грустно. Опущенная вилка зазвенела о тарелку. – Я думаю, нужно пойти на контакт с Алисой. Писать, звонить ещё. Но не сейчас. – Просто праздновать? – Да. Не бросать ради праздника Алису. Но если она всё же ответит, едь. Я помогу с машиной или с Сёмкой, могу дать Лану, она ведь любит дальний путь. Если Алиска не отвечает, значит, не время. Пока оставь её. А там будет видно. – Хорошо, – подумав, согласился с женой Виктор. Он хотел сказать что-то ещё, но тут послышался нарастающий гул автомобилей.***
Было слышно, как один, а затем другой автомобиль чиркает по песочному повороту и как колёса наматывают на себя кусочки кварца. Да... Дорога перед особняком оставляла желать лучшего, но Щедрины озаботились хорошим парковочным местом во дворе: посередине – дом, справа – конюшня, а слева – длинный не то навес, не то гараж, только без двери, сойдёт за гараж. Там стояла их старая красненькая машинка. И там же оказалось достаточно места ещё для шести машин. Но так много авто у «Добрых друзей» не было. Алексей вышел из «КИА Рио» с Виктором Ласточкой. Александр Будницкий взял «Волгу», усадив в неё Людмилу Бирюкову. И, выбравшись с водительского места, галантно открыл ей пассажирскую дверь. – Лёха! – Виктор обнял Галыгина, когда они оба сделали друг к другу несколько шагов. – Как же я рад тебе! – Витёк! – Алексей внимательно посмотрел на его лицо, на его волосы. – Ты подстригся. В то время как Ирина со словами «Сколько лет! Сколько зим!» обнимала Людмилу и – куда ж без этого – трогала её молдаванские кудряшки, особенно прекрасные на светло-сером природном фоне, Виктор ответил о стрижке: – Решил. – И вышло, что очень громко сказал: – А то Каролина меня с домовым уже путает. – Правда? – адресовал и Виктору, и Каролине свой вопрос Александр. – Правда, дядя Саша, – смутилась Каролина. – А кстати, с такой причёской, как сейчас, папа всё равно похож на домового. – Сестра, ты невероятно тактична, – с иронией заметил Вячеслав. Каролина кинула на него быстрый взгляд и объяснила: – На актёра из фильма «Домовой». – Она представила, как горят янтарно-зелёные, то хитрые, то меланхолично-задумчивые глаза его персонажа, и её глаза, кажется, тоже загорелись. – На Сергея Чиркова. Если бы кто-нибудь о папе снял фильм... – Интересно, кто? – язвительно вставил Вячеслав, отчего-то решив, что достойными могут быть телепрограммы и клипы о папе, но не кино. Ему казалось, к фильму непременно приложит руку оголтелая фанатка Вити Щедрина. А уж она заменит правду и интересные факты эмоциями и «соплежуйством» и добавит ненужную любовную линию, заявив таким образом о себе. – ... я бы хотела видеть в роли Виктора Щедрина Сергея Чиркова. – А кто будет играть меня? – спросил Алексей. – Если в этом фильме будут «Добрые друзья». Каролина не задумываясь ответила: – Конечно, будут. В роли молодого Алексея Галыгина я вижу Анатолия Руденко. – Я, значит, старый, – деланно обиделся Алексей. – Да нет, – смутилась Каролина. – Я тоже старый. Вот сегодня шестьдесят два, – сказал Виктор. – Я шучу. – Алексей с улыбкой приобнял Каролину. Он поднял руку, соединив в одной точке три пальца. – Анатолий милый и шалопутный. Он бы идеально сыграл меня в эпоху Великого Троллейбусного Вождения и в первые дни моей игры в «Соцветиях». – А меня кто будет играть? – поинтересовался Александр. – А меня? – Виктор Ласточка. – Ребята, пожалуйте в дом и прошу к столу! – сказал хозяин дома. Беседа продолжилась за столом, среди кушаний, доступных и не очень доступных «простому смертному». Из второго на столе сверкали баночка чёрной икры, баночка красной, были мидии, мясо – из того, что больше пятисот рублей за кило. Стояли самые дорогие соки, но семья признавала, что сок из выжималки вкуснее и полезнее покупного. Каролина дальше распределила роли. Александр Будницкий – Виталий Абдулов, актёр из «Кадетства» и «Ранеток», такой же улыбчивый, хитроватый, с крупными скулами. Виктор Ласточка – может быть, Григорий Антипенко, Жданов из «Не родись красивой»? Тамошний Малиновский, актёр Пётр Красилов, так же, как и актёр Александр Дьяченко – оба подходили на роль Дмитрия Маленкова. Света Маленкова – Хлоя Грейс Морец («По такому случаю её не грех вызвать из Штатов») или Мэри-Кейт Олсен. Как обойтись без семьи Маленковых, снимая фильм о Щедриных? Никак. Сердце Каролины знало, что они, Щедрины, неразрывно связаны с Галыгиными, Будницкими, Свельковыми, Бирюковыми и Маленковыми; их ментальной связи могли позавидовать всякие-разные фэнтезийные семейства, съезжающиеся друг к другу на усталых лошадях со знамёнами домов и сладкими речами на устах. С Людмилой оказалось сложнее всего. Похоже, она была единственной и неповторимой женщиной. Отдалённо похожие на неё актрисы встречались в СНГ среди метисов, жили в Бразилии и Аргентине. Та кудрявая. Та смуглая. Та Людмилиного роста, не выше и не ниже. А всё не то! Пришла на ум не высокая, зато тёмная кудрявая, с выразительными глазами Софья Высоковская, сериальная актриса. Но снова чего-то не хватало. «Наверное, всего, кроме волос и взгляда» – рассудила Каролина. – Людмила одна такая женщина во всём мире! – с восхищением сказал Александр и посмотрел ей в глаза, настоятельно спрашивая: «Тома говорит тебе такие слова?» и мягко, восторженно добавляя: «Верю, что говорит, потому что ты их заслуживаешь. Потому что однажды ты перевернула мой мир. И если то же самое случилось с другим мужчиной, он был бы полным дураком, не признавшись в этом и не поблагодарив за свои чувства подарившую их женщину». Он смущал Людмилу. Себя. Алексея. «Химия» между ним и Людмилой передавалась всем хозяевам и гостям. И все делали вид, что никакой «химии» нет, а если есть, она рассосётся, потому что в настоящем времени и в будущем существовали лишь две пары – Александр плюс Елена и Людмила плюс Тома. – Дядя Саша, – отвлекая принадлежащую Александру часть «химии» на одну себя, спросила Каролина, – а вы скоро будете выступать с «Добрыми друзьями» на большой сцене? – Хороший вопрос. Хочется ответить на него сдержанно и уклончиво, как отвечают политики: как только, так сразу. – То есть поклонникам придётся ещё подождать? – Немного. – Для Щедриных мы сделаем исключение, – улыбнувшись, заверил Алексей. Он заговорчески переглянулся с друзьями. «Добрые друзья» отошли к машинам и спустя некоторое время вернулись с подарками. Витя радовался, как ребёнок, ещё одному костюму, серебристому, с серым, в тонкую полоску, галстуком; хрустальным фигуркам четырёх коней, ловивших отсвет неба, переливающихся от каждого движения рук Виктора и красиво смотрящихся в шкафу рядом с сервизом; большому кремовому торту, тщательно упакованному по совету Димки Галыгина («Смотрите, не сядьте на него, как Хагрид на торт Гарри Поттера. Дядя Витя этого не простит») и воздушным шарам. Первый шарик – надувная цирковая лошадь с розовым седлом, розовыми стременами и настоящим, не резиновым, ярко-розовым, гламурного цвета пером. Ирина сразу сказала, что она похожа на Лану. Муж молчаливо не согласился, поскольку жена вырастила из своей лошади сильную независимую леди, а против такого оттенка он ничего не имел, но ярко-розовый всё же ассоциировался с гламуром. И ещё... с одной особой. «Лану» держал Алексей Галыгин. Александр с благоговением смотрел на золотые шары с большими, грифельного цвета буквами «В», «К», «Р», «Е», «И». Шарик с буквой «И», касаясь его скулы, отражал чуть хуже, чем новогодний шар, его вытянутое лицо и дужку стильных чёрных очков за десять тысяч рублей и превращал в тёмный матовый фон постриженные чёрные волосы. Рядом стоял Виктор с розовыми шариками с буквами «И», «Д», с зелёными – с буквами «О», «Р» и с ярко-синими – с буквами «Т», «Щ», «Н». – Минуточку! После нехитрой рокировки цвета смешались, а буквы выстроились в имя Виктора Щедрина. А Людмила так и держала в руках огромное красное сердце с надписью: «С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!» Это сердце Будницкий достал с заднего сидения «Волги» и передал Людмиле. – ВИКТОР ЩЕДРИН, С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ! – хором прокричали друзья. У Виктора на глазах выступили слёзы. Он приоткрыл рот, напоминая самого себя на каком-то давнем концерте, когда камера поймала его мимику во время схождения в зал. То было время патлатости, начёсов и узких джинсов. – Спасибо, друзья. Спасибо, мои дорогие! Именинника окутали прекрасные чувства, бывающие только раз в году. Даже если ты счастлив каждый день, всё равно счастье в день рождения ещё лучше! Все проблемы куда-то ушли. Взамен им пришла энергия, много энергии!!! – А пойдёмте к лошадям! – вскричал Виктор. Людмила аж подскочила от неожиданности и улыбнулась. Ирина сказала: – Хорошая идея! – Я очень хочу показать вам Лану, Теньку, Сёмку и Изабеллу. Лёха уже видел всех, посмотрит ещё раз. Люда, а ты не видела. Пойдём! Пойдёмте все! – С шариками? – спросила Людмила, не зная, куда деть сердце. – Шарики оставим здесь для красоты. Щедрин поцеловал Людмилу в щёку и взял у неё, обескураженной, сердечко, сперва положив на столик, а затем прикрепив к предусмотрительно натянутой через холл верёвке. – Ну-ка все вместе! – велел Вячеслав. И с помощью Щедрина-младшего друзья преобразили комнату. Теперь «Виктор Щедрин, С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!» висело у потолка, поодаль от праздничного стола. – Мне это напоминает «Чародеев», – хихикнула Каролина. – Точно, – улыбнулся Галыгин. Параллельно он настолько быстро вспомнил о другом советском мюзикле, «Зеркальной струе», что воспоминание не помешало основной мысли. – Помните, друзья, поздравление? «С новым годом? Ну и ну!» – Помним, – мягко улыбнулся Виктор Ласточка. Он окинул взглядом убранство дома своего тёзки, и от новой улыбки у его глаз выделились «гусиные лапки». Если б ему позволяло боковое зрение, он бы проследил за теми же взглядами друзей. Всё было красивым. И все были красивыми. Ведь Алексей и Александр пришли в новых бархатных костюмах, Виктор – в тёплом, под цвет сегодняшнего неба, свитере и канареечном костюме, Людмила – в ослепительно белом костюме, похожим на тот, который сидел на ней лет тридцать назад. А самое главное – все улыбались, смеялись и радовались празднику, встрече и многолетней дружбе. Не в этом ли истинная красота? – Летим к коням!!! Летим! – тоже радовался, скандировал, велел, предлагал, приглашал Виктор. – Летим! – первым подхватил Алексей. А за ним – и остальные. Как... Как стайка ласточек. Виктор Ласточка невольно выставил вперёд напряжённые губы. Линия рта показалась ему электрическим проводом, и не иначе как током по ней пронеслось имя Таси Стрельцовой, и её «Я видела ласточек, которые свили гнездо на моей даче» (воображение нарисовало доску и почти нарисовало весь кабинет английского, нарочно избегая полного портрета Таси), и её же «Ты ж ласточка. Летим ласточками!» – Видимо, я старик, – шёпотом сказал самый младший из четырёх участников ансамбля, мысленно добавив «если ко мне возвращаются воспоминания». Пролетела уже не очень важная, бессвязная мысль: «Поднимаю свой воротник. Ругаю дождь и слякоть. Видно, старик. Бегу за толпою. Видно, уже привык». Это «Боже, какой пустяк». Поёт Александр Иванов. «Рондо». Иванов немного похож на Щедрина». Ласточка последним натянул верхнюю одежду и демисезонную обувь и вышел во двор вслед за Ириной, прихватившей с кухни ещё немного угощения. Минуя крашеный белый дом с жёлтыми, чуть темнее цвета слоновой кости, оконными рамами и дверями, друзья в сопровождении семьи Щедриных прошли к конюшне.***
Ах, сколько долгожданной свободы получили лошади! Стоило Виктору распахнуть двери, как кони оживились. Они откуда-то знали, что их пришли не просто погладить-покормить, а выпустить гулять! – Вылетайте! – крикнул Виктор. И первой Каролина, а через мгновение и все остальные догадались, что он захочет петь. Он не сможет не спеть хита «Электропарней». – Ой... – Люда почесала нос, куда упала капелька воды, и посмотрела на небо. – Сейчас заморосит. – Не бойся, – сказал ей Буд. – Если ты намокнешь, я согрею тебя. Людмила растерялась: – Мне кажется, настолько сильным дождь не будет. И оказалась права. Дождь только попугал артистов, если можно назвать испугом знакомые чувства, когда тебя приглашают выступать на площадь, под открытым небом – а тут с этого неба «нежданчик»; и твоё лицо полосуют вредные длинные дождинки, а часть воды собирается в ложинке между микрофоном и сжимающей его рукой; потом ещё волосы сушить. Дождь обогатил здешнее разнообразие природы. Он оставил довольными все деревья, как иной взрослый – многодетный ли отец, переодетый ли кто (он же?) в Деда Мороза под Новый год– оставляет довольными всех детей, независимо от того, насколько они отличаются друг от друга возрастом, вкусом, сокровенными желаниями. В воздухе стояла дымка, пахнущая и смолой, и соками плачущих лиственных деревьев, и жёлто-красной да скукожившейся коричневой листвой, и разными трудно различимыми, но определённо прекрасными запахами леса. В неё, в ту дымку и сквозь неё, размахивая гривой и хвостом, рванул Тенька. За ним – Сёмка. «Неразлучные, как мы с тобой» – успел подумать Александр об Алексее, прежде чем обычный сверху и затемнённый тёмным стеклом очков снизу Сёмка проскакал мимо него. Слава помчался за ними. «Хм. Неплохой парень» – оценил Александр, судя только по интуиции и родословной. Ирина, улыбаясь и заражая, правильней сказать, заряжая своей искренней улыбкой Людмилу, кормила Лану. Та охотно принимала овощи из рук хозяйки. Морковка и капустные листы исчезали во рту Ланы быстрей, чем трава исчезает во рту самой голодной козы. – Ириша, – ласково отозвался Виктор, стоя рядом с Изабеллой, в то время как по другую сторону к ней почти прижималась щекой нежная Каролина. Ирина вопросительно подняла голову и продолжала улыбаться. Уголки её губ едва-едва опустились во внимании к мужу. – Ирочка, давай им ещё дадим сена! И пустим погулять. К полю. – А у нас была другая идея? – согласно сказала Щедрина. – К полю! – От топота копыт пыль по полю летит, – сказал Алексей, чтобы не оставаться безучастным. Он зря волновался. Витя Щедрин никогда о нём не забывал, тем более в чей-то из их дней рождений. Под полем подразумевалось не настоящее поле, где выращивали урожай, хотя мимо таких Щедрины не раз уже прогуливали парнокопытных любимцев, а всего-то навсего луг метрах в пятидесяти – то есть совсем близко – от дома. Зато тот луг разделялся с несколькими другими лугами рядами разных деревьев, конкретно в тех краях – c молодыми сосенками и берёзками. Весной и летом там всегда было чем полакомиться, зимой – хорошо просто погулять, а осенью... Недавно кони щипали траву, может, она и сегодня придётся им по вкусу. А ещё рядом с «полем», на небольшом склоне, у которого расступались скудные, кривые сосны, находилось озерцо, не отмеченное на карте. Кони оттуда пили. Хоть стой, наблюдай и пиши картину. Виктор, Ирина, их дети и «Добрые друзья» отправились на луг. Сёмка и Тенька, как только пришли, сразу давай кушать! – О-о! Не наелись ещё! – сказал так и ещё как-то подтрунивал Виктор Ласточка. Алексей и Александр снова смотрели на дружбу коней, сравнивая её со своими отношениями. Буд время от времени трогал дужки очков, приспускал их или вовсе снимал, как маску, подставляя дождю своё настоящее лицо. Дождь – свидетель пришедшего к нему человека, не певца, хорошего ли, плохого ли (критики говорят по-разному, и мнения женщин разнятся в зависимости от того, какая из них и насколько сильно влюблена в Галыгина, а какая – в Будницкого), не приятеля Пугачёвой, Орбакайте, Киркорова, Баскова и так далее, а просто человека. Людмилина неловкость перед Сашиной ностальгией сошла на нет, потому что всё Людмилино внимание приковалось к искренности и, создалось впечатление, профессионализму дрессировщицы Ирины. Людмила знала, что Ирина никогда не работала в цирке, а если бы не знала, никогда бы не поверила, что это не так. Ведь Лана, было видно по глазам, чувствуя себя вольнейшей из лошадей, слушалась Ирину и не в тягость, а в удовольствие своему послушанию бегала по кругу и танцевала. – Она так и раньше умела, да? – поинтересовалась Людмила, снимая с волос какой-то длинный листик. Она огляделась, что тут немного растёт кроме сосен и берёз, откуда на неё упало. Ирина, засмеявшись, сняла с волос Людмилы ещё один, не замеченный той листик и ответила: – Да, умела. – И рассказала про циркача. Тогда картина прояснилась. В танец Ланы подключились серые, в яблоках «парни». У одного из них (хах, кажется, у коня Виктора, так что всё нормально!) вдруг стало хорошо заметно такое, о чём писать неприлично. Но что ж поделать, если у животных-самцов это есть. – А он свои инстинкты не применяет, молодчага, – похвалил Будницкий. – Хоть и скачет возле Ланы. Алексей, сдерживая смех, сказал: – Всё правильно. Сначала ж нужно цветы любимой подарить. – Нарвать. Разжевать. Зубами вырыть. Если они ещё есть. – Джентльмен! – Ир, а жеребята у них вообще были? – спросила Людмила о Лане и об Изольде, бросив на друзей взгляд «Мальчики, вы вообще-то из известнейшего, ПРИЛИЧНОГО советского ансамбля». – Нет. Если будут, мы были бы не против, но тут уж надо советоваться и наблюдаться. – В женскую консультацию идти, – пошутила Каролина. – К ветеринару, – сказала Ирина. Теперь была её очередь бросать взгляд, в данном случае – на дочь, «Мы же ПРИЛИЧНАЯ семья, не забывай». И пояснила всем, но больше всего для Людмилы, к которой сильно привязалась чуть больше, чем за час сегодняшнего времени, а в прошлый раз видела... («Когда я пересекалась со «В сети» и с «Электропарнями», но мы с Витей ещё не поженились») через год после распада страны, добирающуюся в Кишинёв чёрте на чём, что гремело и стучало по осколкам, пересекая острые грани расколотого на пятнадцать кусков зеркала: – У нас есть энциклопедии о лошадях. Я читала ветеринарные книги. Но читать – это теория. Лучше, чтобы рядом был специалист. – Понимаю. Но скажу: Ира, ты и сама ведёшь себя с лошадьми профессионально. Ирина пожала плечами, улыбнулась: – Я их просто люблю. Привычка. – И я люблю наших коней! – подскочил Виктор. Он, сам того не ведая, присел на бревно и взял в рот соломинку. Теперь соломинку отбросил на землю, с неловкой улыбкой обтрусил костюм и, любуясь, как Лана танцует, Тенька и Сёмка, покружившись с ней, стали щипать остатки травы, губами и носом отодвигая опалую листву, а Изабелла прилегла крупом на землю, ожидая, когда же собратья пойдут к озеру, наконец запел: – «Не пришли ещё ме-те-ли. По земле почти нагой Кони вольные ле-те-ли То вдали, то предо мной». Нагнулся, схватил охапку листьев и подбросил коричнево-красный фейерверк, возведя руки к небу, к орошающим его лицо последним каплям из недр сбежавшихся туч. – «Я видал коней не-ма-ло: Белых, серых, вороных. Да не всех свобода гна-ла. Воля дождалась поры-ы-ы!» Заплясал, завертелся, разнеся звон необыкновенного голоса по лесу, донеся его не только до людских ушей, но и до мелких зверушек, проползающих, пробегающих у воды. Дождь кончился. Тут же вышло солнце. В его ослепляющем свету поднялся новый фейерверк – из чистых, золотисто-жёлтых, сказочных листьев. Часть из них упала на волосы Виктора, на ботинки, и он игриво их снял, словно их полёт был для него величайшей наградой. Тут все остальные начали подпевать как никак припев суперхита, позволяя голосу именинника звучать громче и мелодичнее их: – «Кони сильные, кони вольные, Кони добрые и спокойные. Скачут по полю да близ озера, Наслаждаются жёлтой осенью. Кони сильные, кони вольные, Кони добрые и спокойные. Скачут по полю да близ озера, Наслаждаются жёлтой осенью». Виктор, окинув взглядом всех коней, подошёл к любимцу Сёмке. Посмотрел ему в глаза, погладил гриву, провёл по шёрстке рядом с тёплыми губами. Подскочил к жене, взял у неё из корзины один из двух последних кусочков моркови, дал Сёмке. Вячеслав отдал оставшийся кусочек Теньке. Другие члены семьи и гости подтанцовывали. Щедрин, продолжая стоять у Сёмки, на фоне мокрой берёзы, гармонирующей с его волосами, цветом лица, костюмом, и блестящей сосны, гладил любимца и шутливо пожимал плечами, дополняя смысл куплета: – «Не было на них уз-де-чек, Ни стремян и ни седла. Мимо синей, пенной реч-ки Кровь их вольная текла. Гривой взмах и цок ко-пы-том!» – топнув ногой, не утонувшей в листьях, а ставшей на тёмно-зелёную, без его топа кланящуюся к земле и отсыхающую траву, он рассмешил семью своей харизмой. Подскочили тонкие волосы на чубе. – «Укрощать коней – порок. Души лошадей от-кры-ты Тем, кто приручить бы смог. Кони сильные, кони вольные, Кони добрые и спокойные. Скачут по полю да близ озера, Наслаждаются жёлтой осенью. Кони сильные, кони вольные, Кони добрые и спокойные. Скачут по полю да близ озера, Наслаждаются жёлтой осенью». Музыки не было. Но каждый слышал её в душе, и каждая нота одного человека совпадала с нотами, воспроизведёнными другим. Каролина, взяв на себя бэк-вокал, появившийся в поздней версии композиции, напевала: – «Кони си-и-ильные... Кони во-о-ольные...» – А потом: – «Скачут по по-о-олю... Да близ о-о-озера». Виктор Щедрин оживил лес. А может, лес оживил его. А может быть, все чувствовали себя невероятно живыми и счастливыми. Да, именно так! – Молодец. Ты спел до глубины души, – улыбнулась Ирина. – Это ты у меня молодец. И спасибо за морковку для моего «клипа». – «Кони сильные, кони вольные» – 2019! – сказал Вячеслав. – Сейчас бы побольше таких песен пели! Виктору взгрустнулось: – Сейчас в почёте Бузова. Парни из ансамбля, кивая, согласились. – Ой, – слегка осудила их Людмила: – По-моему, она никому не мешает. Не бузи на Бузову, именинник. – Она... не очень талантлива, – подобрал цензурные слова Виктор. – Не очень, – поджав губы, согласилась Людмила. – Но смотрите: нас всё равно помнят и любят! Кстати, та же Бузова, я узнала, была на твоём концерте во время тура «Алексей Галыгин – последний романтик». Да, Лёша? – Была. Селфи сделала. – Ну! – Людмила, проигнорировав недовольную Лёхину интонацию, приложила руку к сердцу, казалось, вдавив в грудь шубу: – Нормальная, прикольная девочка. – Может быть, – нейтрально сказал Александр, не до конца принимая противоположное мнение, но принимая Людмилино мнение. – Понимаете, новое поколение не плохое. – Тут переглянулись, улыбнулись друг другу Каролина и Вячеслав. – Говорю вам как навеки застрявшая в СССР, ворчливая молдаванка. – Когда ты была ворчливой? Ах-ах. Неужели когда уехала в Молдавию? – От смеха у Буда мгновенно вспотела кожа вокруг глаз. Он снял очки, протёр их и снова надел. Людмила махнула рукой – мол, хорошо, не была, но суть не в этом. – Новое поколение не плохое. Не какое-то там погрязшее в грязи... Падшее... – Такого никто не говорит, – отметил Щедрин. – Не ты. Не ты, Витя. Но говорят. Я освоила Инстаграм. Я подписалась на эту девочку. Женщину. Не важно. Мне вот её модные сумочки по цене даже наших годовых зарплат, отношения, как сейчас говорят, отношеньки, кто там её бросил, кого она бросила, с кем снова встречается – всё это настроения не портит, даже, наоборот, как-то приближает к нашему времени, почему я и подписалась. А я понимаю, что должна к нему приблизиться. Не для того же я вырвалась из молдаванского кокона, чтобы кого-то осуждать. Я... Я почитала немного комментарии, что пишут о наших песнях, о твоих, Витя. – Что же? – Из всеобщей памяти вылетело, кто же именно задал этот вопрос. – Как я и сказала, нас любят, помнят. Очень много приятных комментариев даже от детей. – Есть такое, – отметил Александр. Он поднял руку и сложил пальцы, изображая пишущую ручку. Повёл «ручкой» в воздухе. – Пишут: «Мне всего тринадцать. А я слушаю «Добрых друзей». – Да. Или: «Мне пятнадцать, и я обожаю Виктора Щедрина!» Но обязательно находятся такие, кто пачками пишет гадости про Бузову и Моргенштерна. Я н-начиталась, – Людмила одарила презрением бедную букву «н», – и мне стало жалко Олю и... не знаю, как этого чувака с татуировкой по-настоящему зовут. Никто не знал. – Ну, они не самые талантливые, – развела руками Людмила. – И? Как это мешает тем, кто талантлив? Я всё понимаю: цензуры нет, балом правит тот, кто платит. Но это же не повод раскисать. Мы прорвёмся! Мы обязательно прорвёмся и докажем, что мы не старики! А что нынешний мир не такой строгий, более вольный... вольней лошадей Виктора Щедрина... Это, на самом деле, хорошее поприще для молодёжи. И я рада, что всё именно так. Я рада, что нынешнему поколению так важна свобода во всём! А свободе есть место везде, включая творчество. Да, мы получили много, может быть, слишком много развлекательных, не всегда умных песен, но они имеют право на жизнь, и их существование открывает свободу для более годного творчества. Теперь было не до спора, хотя спорные моменты остались. Так или иначе Бирюкова подняла тему, над которой каждый, больше молчаливо, чем высказываясь, задумался, когда все они последовали за лошадиной семьёй: Изабелла захотела пить, и Тенька, Сёмка и Лана поцокали за ней. Каждый пришёл к своему выводу. – Значит ли это, – насмешливо спросил Алексей, – что творчество Тимы Белорусских и Егора Крида открывает дорогу для нас? – Ему не хотелось никого критиковать, но он всё же знал уровень одного из своих ансамблей. – Да, – серьёзно ответила Людмила. – Да, если мы взялись за дело в новые времена. У нас с ними одинаковые права на то, чтобы петь. Мир другой... Алексей не мог понять, подруга действительно рада такому порядку вещей или всё-таки грустит. – Люда, – хитровато улыбнулся Александр. Был у него на многие случаи жизни фирменный хитроватый взгляд а-ля «Вот я дружу с Аллой Пугачёвой, а чего добились вы?» (в свою очередь, у Амирана был взгляд «Вот мой хозяин дружит с Аллой Пугачёвой, а чего добились вы?»), и в модных затемнённых, не в старых, как у товарища Новосельцева, очках эффект его взгляда усилился. – Ты сказала умные слова. И я вспомнил, как оценил кавер одного молодого парнишки на мою песню. Вспомнил, как Дима Маленков слушал молодых певиц и не сильно их критиковал. Реально песни были сносными, некоторые – вполне себе хорошими... Нашим поколениям надо дружить. Он выдержал паузу, посмотрев на коллег и семью именинника. – Мы будем дружить, – сказал Александр с намёком, а затем – прямо, прямей некуда: – ДРУЖИТЬ МЫ БУДЕМ. Лица «Добрых друзей» засияли. А тут к естественному сиянию добавились солнечные лучи. Солнце будто твердило: «Ну, погоди, зима, за одно девятнадцатое ноября я освещу землю на год вперёд!» – Тёзка, у нас есть для тебя ещё один подарок! – заявил Виктор Ласточка. – А-а-а... – догадалась Ирина раньше Виктора. – Ребята, у нас на втором этаже хорошая акустика. Микрофоны. Есть всё! Витёк любит репетировать дома. Так что... Всё для дорогих гостей. – А у нас есть свои гитары! И барабан! В моей «КИА Рио», – сказал Алексей. – А микрофоны... – он огляделся. – Озёрная вода усилит звук. Секунду друзья подумали, а потом решили: они посмотрят репетиторскую комнату Вити Щедрина, обязательно посмотрят, но песню-подарок споют прямо здесь! – Хорошо, – улыбнулся Щедрин, сложив руки на поясе так красиво, что Каролина захотела его сфотографировать и поместить на обложку нового альбома, если таковой будет. Она спросила у брата, не забыл ли тот камеру. Вячеслав сказал: – Вот, я же держу в руке. – Он, как и Борис, друг и коллега Маленковых, был фотографом, а ещё делал видеосъёмку. И готовился стать профи в режиссёрской работе, вдохновившись талантом и успехом Глеба Галыгина. Мальчишки – так назвала Галыгина, Будницкого и Ласточку Бирюкова – сбегали за музыкальными инструментами. Они прибежали назад так быстро, что у них вспотели лбы, а гитары чуть не выпали из рук. Виктор бережно отнёсся к барабану, а вот палочки чуть не выронил в траву. Кони, то пьющие из озера, то весело скачущие вдоль берега, оставляющие на холодном охровом песке следы копыт, заинтересованно посмотрели на «движняк». – Виииууу-го-го-о?! – спросила Лана. – Галыг на месте. – Алексей перекинул гитару через плечо. – Буд готов. – На этот раз Александр решил играть на бас-гитаре, а не на клавишах. Получится не столь хорошо, как на сцене, но душевно, эдакое «Милая моя, солнышко лесное...»/ «Под крылом самолёта о чём-то поёт...» – тоже с двумя гитарами, да на природе, только с другими словами. – Ласточка прилетел, – улыбнулся Виктор. – Женский вокал есть, – сказала Людмила. Ей показалось, фраза прозвучала грубо, слишком официально, но – осмотрелась – ребятам вроде понравилась. – Поехали! – велел Будницкий. Зазвучала гитара Алексея. К ней присоединилась гитара Александра. Виктор, нисколько не печалясь, что у него сегодня не полноценная барабанная установка, а один, самый простой – проще только детский – барабан. И всем им нравилось, что с ними рядом Людмила! С кем, как ни с уважаемой подругой, петь о дружбе? Пальцы Будницкого, длинные, музыкальные, более сухие, чем в юности, но красивые, не сбились с первых нот размеренной, приятной мелодии, но Буд отвлёкся на мысль: «Людмила – значит «милая людям». Славянское имя». Значение имени давней возлюбленной вызвало у него улыбку, такую, которой он улыбался чаще без модных очков и в костюмах попроще или в домашней одежде, и придало сил. А «Дружить мы будем» нельзя было петь не только вяло, но и без особой внутренней силы, с которой ты умеешь дружить, умеешь любить и... наверное, умеешь признавать ценность дружбы с той-которую-не-имеешь-права-любить. Виктор Щедрин был поражён слаженности голосов «Добрых друзей». Пусть в нынешнем голосе Алексея проскальзывало что-то от шансона, оставались в нём и те сила, надрыв, звон, с какими исполнялся давным давно «Весенний сад» и «До свиданья, Неаполь!» Александр пел чуть с хрипотцой, но, если закрыть глаза и задать себе вопрос, кто же поёт, при условии, что знаешь Будницкого, сразу угадаешь, что это Саша. Голос тёзки Щедрин слушал с долей неожиданности, поскольку барабанщик «Добрых друзей» пел не так уж часто; неожиданность сменилась изумлением. С Людмилой песня звучала ещё ярче и красивее. А как она двигалась! Людмила играла руками, пальцы её, свободные от музыкального инструмента, танцевали, пронизывали осенний воздух. Кудри настолько тревожил ветер, что Щедрин запереживал: может, Люде лучше было бы в шапке? Но, похоже, ей самой сполна нравилась погода, и она использовала настроение природы ради благой сценической цели. Виктор Щедрин на миг закрыл глаза, а потом, обратив внимание на вспышку от Славиного фотоаппарата, заслушался «Добрыми друзьями». – «Гордимся, что живём в стране большо-ой мы. Пусть не близки порою города, Мы сядем в самолёт, в автобус шумный, И в дальние красавцы-поезда. А если даже поезда не хватит, То на корабль успеем мы тогда. Не надо слишком много денег тратить. Потратить время – счастье, не беда. Дружить мы будем, Дружить мы будем. Хотят общаться и друг друга видеть лю-юди. Настало время, Такое время, Когда для всех дружить со всеми не проб-ле-ма! Мы захотим – придём, приедем в го-ости, Хоть в южный город, хоть в соседний дом. Счастливым быть, дружить, любить так просто. Мы, «Добрые друзья», опять споём. Дружить мы будем, Дружить мы будем. Хотят общаться и друг друга видеть лю-юди. Настало время, Такое время, Когда для всех дружить со всеми не проб-ле-ма! Дружить мы будем, Дружить мы будем. Хотят общаться и друг друга видеть лю-юди. Настало время, Такое время, Когда для всех дружить со всеми не проб-ле-ма!» Дзыньк! Виктор Ласточка завершил музыкальное исполнение. Его чёлка подпрыгнула. Ирина мысленно, не желая превращать праздник в поминальный день, отметила, что конкретно такое движение чёлки не раз наблюдала у Евгения Белоцветова – к сожалению, больше по телевизору, потому что в реальности они с Женькой виделись лишь пару раз. – Вы молодцы! – сказал Виктор Щедрин и поправил прядь, спавшую на глаз. – Вот это то, что я называю хорошей музыкой. – Он бы ещё, как выразилась Людмила, мог побузить на Бузову, но обнаружил, что расхотел кого-либо судить. – Мне нравится эта песня, – сказала Ирина, поставив руку на бедро. – Она как никогда сближает возродившийся коллектив. Она может сплотить всех людей на земле! – Голос, незаметно для самой Ирины, дрогнул: всех ли в наше время или самая светлая надежда была не на всех, а на многих? Людмилин позитив не позволил Ирине углубиться в мрачные рассуждения и вообще их заметить. – И... она просто хорошая. Алексей и Александр эффектно перевернули гитары и стали поближе друг к другу. Вячеслав заснял их. Он улыбнулся им – они ему. Классные ребята, подумал паренёк, с любопытством глядя на то, как они изменились: вроде постарели, дядя Саша давным давно без кудрей, без того стройный, с возрастом похудел, щёки его впали, а на седом, но немного ещё «блондинистом» дяде Лёше словно висел груз проблем, наверное, решаемых, если он был по-прежнему весел и харизматичен; но, несмотря на годы, в душе друзья оставались юнцами из СССР. Каролина оценила Алексея и Александра в своём, странном, романтичном стиле. Она вдруг, острее ощущая петрикор, запах после дождя, увидела дядю Сашу и дядю Лёшу в осеннем парке с вереницей пустых скамеек. Каролина подумала, что и сам парк пуст, но по его длинной, уходящей в сизую дымку, дороге ходили люди, только они были не такими яркими, как два артиста. Её напугала мысль, что пришедшее в голову место могло быть чем-то... мистическо-библейским что ли, зависящим от высших сил, от установленного свыше порядка; но она каким-то образом поняла, что это место творческое. Творческое. А значит, подчинённое только её фантазии. Вольное. Свободное. Да. И вольное, и свободное – с нарушением правила о том, что нужно непременно определиться, какое именно оно, с возможностью использовать два синонима. В этом и прелесть творчества – в воле, в свободе! Так же вольно/ свободно ей, к её реальным органам чувств, явились запахи орехов, мяты и кукурузы. Почему конкретно они – непонятно, явились и всё, смешавшись с петрикором, ассоциируясь с дядей Лёшей и дядей Сашей, их драгоценными жизнями, оставляя неописуемые даже для писательницы приятные чувства. Каролина могла только сравнить приход запахов орехов, мяты и кукурузы с тем, как язык ощущает насыщенную сладость мёда и кислоту лимона, не пробуя ни того, ни другого, едва уши просто услышат слова «мёд» и «лимон». Или с тем, как играешь в компьютерные игры, и, когда в трёхмерном мире прыгаешь с высоты или быстро мчишь на лошади (о, да!), под языком словно проходит электрический ток. Такие проявления были логичными, известными, в то время как часто Каролине приходила на ум связь каких-то ну совершенно не связанных друг с другом образов. «Я, наверное, странная» – подумала Каролина без осуждения, со спокойствием и толикой вдохновения. – Вить, о чём так твоя дочь задумалась? – Ну всё, Ласточке надоело слово «тёзка». – Наверное, секрет, – ответил за неё Щедрин. – О какой-нибудь мечте. О чём-то хорошем. – О «Добрых друзьях». – Каролина решила не вдаваться в подробности, не до конца ясные ей самой. Только бы папа не начал... «Ах, нет, всё-таки начал». Виктор Щедрин давай рассказывать, сколько, каких книг написала Каролина. Он не хвастался ради повышения своего статуса в глазах друзей, это было ни к чему, а действительно гордился дочерью – и не двадцатипятилетним проектом, а человеком. Видя, однако, что дочь смущается, Виктор сбавил обороты, не столь усердно рассуждая о сюжетах книг, а в общем и в целом выражая надежду на новое, прекрасное творчество. Гости подключились к обсуждению творчества Каролины, потом – к разговору о Вячеславе, его стремлениях и успехах, его заработках и дальнейшему обучению. И пошло-поехало: «А помните, как?..», «А в восьмидесятых...», «А на том концерте...», анекдоты, включая не предназначенные для детских ушей, дети, внуки, всякие байки, восторг осенней природой... Между делом Щедрины и их гости кормили коней едой, за которой сбегал на кухню Вячеслав, а поились те сами. Лана куда-то побежала – и шестеро из восьми человек кинулись следом за ней, двое же остались следить за другими лошадьми. Чтобы вернуть Лану, пришлось поскакать по лугам, потом – вдоль озера, потом – снова по лугам и снова вдоль озера. Людмила споткнулась о корягу, которую до этого дважды успешно минула, но Александр успел её придержать. – Спасибо, – кратко ответила Людмила. Тенька и Сёмка ржали и скакали так, словно радовались чему-то очень весёлому, но невидимому людям. Но далеко не убегали. Изабелла была самой послушной, какой-то, Каролине показалось, грустной. – Чего ты? – спросила Каролина, прислонившись щекой и частью лба к влажной, пахучей шерсти крупа. Она слышала, как бьётся Изабеллино сердце, чувствовала его вибрацию, и, поймав в той вибрации спокойствие, перестала переживать сама.***
Когда Лана наплясалась да набегалась, Щедрины с гостями и с конями сместились с озерца на первую «звезду» из созвездия лугов. Разговоры, пошедшие по кругу, сопровождаемые то смехом, то философией, то необузданной радостью, то интеллигентным смирением, сместились к одной теме – катанию на лошадях. – Мы их не эксплуатируем, – сказала Ирина. – Катаемся редко. Но вообще наши солнышки умеют катать людей, и у каждого коня хватает сил потянуть карету или телегу с одним-двумя пассажирами. Я думаю... Можно сделать исключение. – У нас есть снаряжение, – сказал Щедрин. – Кто-то хочет покататься? – А можно?.. – осторожно спросила Людмила. Глаза её возбуждённо заблестели. Вскоре после её вопроса Ирина и Виктор помогли ребятам переодеться в удобные для конного спорта костюмы, в первую очередь позаботившись о сапогах и облегающих брюках. Шлемов достаточно не было, только два и всё. Решили, пусть они достаются Людмиле и ещё кому-нибудь. Лёша и Саша сразу сказали, что у них крепкие головы, а Витя пошутил, что он Ласточка – если что, взлетит. – Нет, ну я одна в шлеме не могу! Вы что! – переживала за свою компанию Людмилу. – Нет. Уговорила хотя бы одного Виктора – кого получилось – всё-таки надеть шлем. Ирина снарядила лошадей и провела инструктаж. Друзья начали кататься. Почти сразу, поскольку кони им уже доверяли: их много кормили и гладили, и они слышали добрые голоса, видели доброе отношение гостей к хозяевам. Вячеслав снял невероятно красивые кадры. Как дядя Лёша на Теньке плывёт вдоль сосен, сливается с берёзами, загораживает рябину и снова выезжает к соснам. Как дядя Саша, одной рукой держась за поводья, другую, рискуя, убирает, дабы погладить Сёмку; шутя считает, зная, что не сможет сосчитать, количество пятнышек-яблок. Как Лана принимает дядю Витю, и в её глазах читается смешное выражение «Э-э... Моя хозяйка – Ирина Щедрина. Этого дядю я почти не знаю. Но ладно, немного всё-таки знаю, покатаю». – Эй! – крикнул Виктор, когда Лана поскакала слишком быстро. – Ой! Ирина побежала следом, повысив голос: – Ты давишь! Витя, не сжимай сильно бока. Она думает, что ты хочешь ехать быстрей. Виктор вцепился в поводья и только сильней сжал круп животного. От секундного страха он вспомнил запах гари в Тасиной коммунальной квартире. В голове затуманилось, но он победил трусость и ослабил хватку. – Прости, Лана, – сказал он, качнувшись на ней. Лана доскакала до небольших кочек и теперь неровно шла по ним. Виктор поморщился. Он, как инструктировала Ирина, потянул на себя поводья, чтобы Лана остановилась. Но он не знал, как выехать. – Туда! Туда едь! – показал Алексей. С его ракурса было хорошо видно ровное, хорошее место. – Вить, направляй Лану туда, куда я показываю! С его помощью и с помощью старших Щедриных Виктор выехал. Дальше прогулка шла приятно. Каждый освоился в седле. Волнение прошло. Две великолепных четвёрки снова вернулись к воде. – Минут десять ещё? – непонятно, спросил Александр самого себя или кого из друзей. Он вскинул голову к небу, любуясь голубыми просветами на сером полотне, аккурат с правой стороны его лица. С левой вовсю светило солнце и, если не смотреть направо, можно было подумать, что снова наступило лето. Как же было хорошо! Здорово! Не хотелось думать, что приятнее – кататься на конях или любоваться природой. Всего по чуть-чуть...***
Перед тем, как случилось то, что случилось, Каролина ощутила знакомую утреннюю тревогу. Ту самую – когда она увидела странного человека. Она оглянулась. – Что, сестрёнка? Что ты так оглядываешься? – спросил Вячеслав. – Ни-че-го. В самом деле на этот раз в глубине леса ничего не пряталось. Каролина не заметила, что мысленно сказала «ничего не пряталось» вместо «никто не прятался», и хорошо, иначе бы она испугалась сильней. По коже, скрытой тёплой одеждой, пошли мурашки. Папа тоже поинтересовался, что такое, и тоже в ответ услышал: «Ничего». Но что-то было не так... Ощущение, в точности как утреннее, у Каролины не проходило. Именно в тот момент Изабелла, прыткая, быстрая, но не строптивая и не своенравная, вдруг поднялась на дыбы. Людмила, оседлавшая её, вскрикнула и, не совершая ошибки Виктора Ласточки, не стала слишком сильно сжимать круп, но упёрлась ногами в стремена, отчего лодыжки чуть не схватило судорогой. В это время к ней бежал Виктор Щедрин, но Александр Будницкий поспел раньше, хватко повернув Сёмку, задав ему нужную скорость и направление и вовремя его остановив. Буд в своей жизни уже занимался верховой ездой, но редко когда (Или никогда? «Мне только шестьдесят девять, а память уже подводит!») ему приходилось вот так вот быстро разворачивать и куда-то направлять животину. Сейчас он сделал это машинально, примерно следуя поговорке «Глаза боятся, а руки делают». Если говорить точнее, сделали и руки, и ноги. А кроме глаз боялось сердце. Саша испугался, что Люда сейчас упадёт на спину! Может быть, на руку, и сломает её, что и так ужасно. Но скорее всего – на спину!!! Он понимал, сколько ей паспортных лет, понимал, что физиологии плевать на внутреннее ощущение молодости, и падение на спину может обернуться катастрофой! Щедрины уже были готовы подхватить Людмилу и успокоить Изабеллу. Позже, в спокойной обстановке, Александр осознал, что да, они бы спасли, точно бы спасли его... лучшую подругу. Но он успел первым. Он, каким-то образом сам удержавшись на Сёмке, возможно, как раз потому, что о себе ни капельки не думал, подхватил падающую Люду и пересадил с Изабеллы на Сёмку в точности, как терминатор Т-800 подхватил Джона Коннора с его «Хонды», пересадив на свой, более быстрый и надёжный мотоцикл. Люда была лёгкой. Тёплой. Родной. Не Еленой Будницкой, но родной. Три секунды шока стали для Саши одновременно тремя секундами безумного счастья. Он ухватил дрожащую Люду за талию. Вжался лицом, губами в плечо. Вдохнул аромат духов, обвивающих шею, и естественный запах волос, выбивающихся из-под шлема. – Саша... – Со страхом. С мольбой. Со скрытой нежностью. Александр опустил её на землю. Виктор Щедрин подхватил Людмилу у иссохшей травы. Затем Александр слез с Сёмки сам. – Изабелла! Что на тебя нашло? – не хотела ругаться, но повысила голос Ирина. Изабелла виновато посмотрела сквозь Ирину на Каролину. То есть... все подумали, что на Каролину, но та знала: не на неё, нет, а на деревья позади неё. Она решила не оглядываться, боясь увидеть нечто, от чего кровь застынет в жилах. Виктор Щедрин начал извиняться. Извинялась и Ирина, между извинениями объясняя: «Изабелла никогда так себя не ведёт», «Ох, если бы я знала... Я была уверена, что ничего такого не произойдёт». Дети Щедриных, Галыгин и Ласточка много чего начали говорить и говорили спокойно, не обижаясь друг на друга и не считая прогулку на лошадях ошибкой. – Всё в порядке, – сказала наконец Людмила. – Я просто испугалась. Саша, спасибо большое. Будницкий снял с неё шлем и поцеловал её в висок. – Что ты делаешь? – спросила она обессиленно. Александр не знал, что делает. – Хочу, чтобы ты никогда ничего не боялась, – ответил он, ведомый надобностью ответить что-то романтичное. Людмила, согнувшись, рассмеялась – последствие шока, и посмотрела на Будницкого: – У тебя очки съехали. Хи! Почему ты не снял их во время катания? Будницкий улыбнулся: – Очки – часть моего имиджа. А то, что часть меня, мне не мешает. На позитивной ноте, в то время как без всеобщего ведома произошло кое-что не самое приятное, друзья решили, что катания на лошадях хватит. Восемь человек загнали лошадей в конюшню. Сняли с них снаряжение. Проверили, чтобы еды, воды им хватило. Воду натаскали вёдрами из озера и колодца. Затем четверо всадников – пусть будет утопии, в противовес апокалипсису – переоделись и прошли в дом. Всем хотелось отдохнуть. Поесть. Может, как простые русские, не знаменитые семьи, посмотреть по телевизору что-то ненапряжное. Именинник, предчувствуя, какое непотребство могут сейчас показать по телевизору, махнул, однако, рукой и сказал: – Ладно. Все только расслабились, когда кто-то, миновав калитку, как оказалось, с оплошностью не запертой Вячеславом, настойчиво позвонил в дверь. – Кто там пришёл? – встрепенулась Ирина. – Папарацци? – Я не знаю. Алиса?.. Меньше, чем через минуту, Виктор Щедрин узнал... – О Господи! – презрительно сказал он, посмотрев в глазок.