***
– Уходи, пожалуйста. Ему было всё равно, как долго и на чём она добиралась. Возможно, на такси, но тогда она куда-то дела верхнюю одежду, иначе она просто сумасшедшая прийти в таком виде, как пришла, в сырую, холодную погоду! Он не помнил, приобрела ли она личное авто. Не было и речи о том, чтобы отвезти её обратно на своей машине или, как королевну, в карете, запряжённой лошадьми. Пусть едет обратно тем же способом, каким ехала к нему. Только сначала оденется. Она не сдвинулась с места. Он старался не смотреть на неё. Виктору вообще не нравилось ни смотреть на кого-то, ни разговаривать через порог. Или туда, или сюда, подумал он, непроизвольно поведя рукой в сторону гостей и так же неосознанно открыв дверь пошире. Виктору пришлось посмотреть на Ирину. Она была по обыкновению красивой, но холоднее ноября. Платиновые, густые, блестящие от природы и насыщенные гелем волосы Ирина заточила в трезубец и вымотала локоном. Накрученные пряди сочетались с ровными, как раздражение сочеталось с временным спокойствием, а гневность – с нежностью и иссохшей ныне любовью. Настойчивый, требовательный взгляд был подчёркнут густой чёрной тушью и грифельного цвета тенями. «Зачем, ну заче-ем ей такие тёмные тени? Что же вы хотите от меня, щеглово-щедринские очи?» Губы... – Ты любишь розовую помаду, – сказал Виктор, не понимая интонации своего замечания, – а сегодня накрасилась блеском. Тебе идёт. – Спасибо, – сомкнув, разомкнув губы, склонив голову, тихо поблагодарила Ирина. В ухе блеснула серёжка. Ирина вставила тяжёлые и длинные, цилиндрической формы серебряные серьги – из тех, которые оттягивают уши, если носить их постоянно. Завершало образ («…пер-ла-мут-ро-во-е...») атласное белое платье с низом будто из сжатой бумаги. Такое можно надеть и на свадьбу. Подумав так, Виктор не знал, что это и есть Иринино свадебное платье – с её второго главного в жизни праздника. Да, она была «больше, чем юная светская львица», но меньше, чем горячо любимая женщина, хотя бы по той простой причине, что тепло любви не уживается с ледяным отторжением и гибнет. «Добрые друзья» и дети спрашивали, кто же там пришёл, сидя за столом, а жена вышла взглянуть на гостью. Что пришла именно женщина, семье и гостям было понятно по приглушённым голосам и смыслу диалога. – Добрый день, Ирина, – доброжелательно, слегка удивившись, произнесла жена. – Здравствуйте, Ирина. – Щедрина от неловкости, что называет собственное имя, сделала короткую паузу между словами. Со взглядом «Моя взяла!» посмотрела на Виктора: – С днём рождения, Витя! Только сейчас Виктор заметил в руках Щегловой сумочку под цвет платья, из которой она достала маленькую белую коробочку. Прежде чем вручить её, она деланно смущённо взглянула на тёзку и спросила: – Вы позволите мне зайти? – Ласково улыбнулась: – Ненадолго. Муж с женой переглянулись, спрашивая друг у друга разрешения. Их взгляды вызвали у Ирины ещё одну, непонятную, вроде добрую улыбку. – Ира, я не ждал тебя, – как можно мягче сказал Виктор. Невольно сделал паузу, ожидая скандала на тему «Так, значит, я незваный гость?! Меня тут все ненавидят?!» – У нас... другие планы. Но я думаю, что ты можешь зайти. Ненадолго. Тем более ты... – указал на наряд. – Ах, это! Не волнуйся, я оделась, как на северный полюс, просто сейчас преобразилась. Жена, ласково коснувшись своих волос, а затем плеча мужа, улыбнулась гостье: – Ирина, к нам приехали «Добрые друзья». Вы, конечно же, знакомы. Наверное, вам будет о чём поговорить. – «Добрые друзья»? – Щеглова вскинула брови, пожала плечами и вроде бы была рада встрече участников столь большого советского коллектива. – Хорошо. Спасибо. Да уж, подумал Виктор, Щеглову было не узнать. Он понимал, что её вежливость – это наверняка эмоциональные качели, на которых она уже начала его, да и себя раскачивать. Затишье перед бурей, любимой Ирининой стихией. В любом случае – буря бурей, а вряд ли бывшая супруга приехала обрушить на гостей цунами и взорваться вулканом. Даже она столько всего в себе не сочетала. У неё была другая цель – напомнить о себе, о том, как она безумно (подходящее, однако, слово) любила его: устраивая скандалы, получая комплименты и кокетничая с другими певцами, с актёрами и режиссёрами. Но Виктор боялся не того, что Ирина скажет, как сильно его любила, а того, что она признается, как сильно любит его до сих пор. Периодически она мучила этим признанием их обоих. Жена приветливо подвела тёзку к столу с обладателями шести изумлённых лиц. – Открой, пожалуйста, – попросила бывшая Щеглова Виктора, показывая на коробочку, которую он взял у неё у порога. И сияющими глазами обратилась к народу: – Добрый день. Привет, Лёша. Саша. – Привет. Давно тебя не видел, – не знал, с каким выражением говорить, Алексей. – Привет. Ира, ты с нами? – спросил Александр. – Ну... Да. – Пристально посмотрела на Александра: – Тебе очень идут эти очки. – Перевела взгляд на бывшего мужа: – Витя... – Да, – просто сказал Виктор и, изображая улыбку, открыл подарок. – А что там? – вытянула шею Каролина. Любопытством она маскировала тревожные, связанные с Ириной и Алисой мысли. Глаза Виктора сверкнули. Пусть Ирина Щеглова больше не дарила ему счастья, она смогла подарить ему радость. Часы «GOLD TIME», напоминающие модель «PATEK PHILIPPE», только совершеннее неё, звонко и ненавязчиво тикали, отсчитывая секунды праздника. Заточённая в позолоченный корпус, длинная чёрная стрелка бежала вокруг двенадцати римских чисел. Виктор повертел часы. Они блеснули в свете того, что в последние дни осени всё ещё звалось солнцем. Дарёное золото бывает особенным, связывающим судьбы, подарком, бывает отягощающей ношей, а бывает приятным, благородным презентом. Пожалуй, именно последним были часы «GOLD TIME». – Мы с Алисой потом уедем. Прежде чем Виктор осознал, что Ирина что-то сказала, его сердце будто бы скукожилось от холода, голова на миг стала тяжелей. – А? – спросил он тревожно, обратившись взглядом к бывшей жене. Она улыбнулась, обнажив два ряда белых зубов, включая красивые клыки, и успокаивающе хихикнула: – Мы ненадолго уедем, точнее, улетим в Лондон. – Она, ласково тронув Виктора за плечо, заверила: – Мы вернёмся. – Рассчитав степень, с какой дёрнулся Виктор, и его сопротивление, с помощью каких-то своих формул, не по закону Ома, Ирина осмелилась сказать: – Я просто помню, что твои наручные часы старые. Решила... Если ты вдруг захотел купить новые, но ещё не купил, куплю я. Тебе нравится? – Да, очень. – Это была интонация, противоположная той, с которой Витя когда-то сказал, что не может запомнить ни одной Ирининой песни. – Пусть они напоминают тебе о счастливых мгновениях со мной. Ведь они были, те счастливые мгновения? Виктор напрягся. – Спасибо за подарок, – сказал он, бережно кладя часы за стекло шкафа, пока Ира улыбалась шарикам «Виктор Щедрин, С ДНЁМ РОЖДЕНИЯ!!!» и хотела, чтобы её улыбку заметили, как обычно, оценив и назвав лучшей. – Я надену их потом. – Голосом он постарался вставить между этими четырьмя словами другую речь: «Ира, не надо навязываться и говорить о былой любви. Это неуместно». Виктор, однако, понимал, что Щеглова – как ни крути, а тоже его семья. Он не должен был с ней жить, любить её в самом чистом, в самом прямом смысле и, если у неё опять зайдут шарики за ролики, не обязан был терпеть оскорблений, плюс имел полное право прятать в чёрный ящик Друзя её «Я тебя до сих пор люблю». И пусть себе кричит сова, у-ху-ху-ху-ху, и пусть знатоки – она сама, её психолог, её второй муж – с вниманием смотрят на экран, изображающий сей театр, гадая, что делать. Короче... Он. Имел. Право. Держать. Дистанцию. Но не мог как настоящий мужчина и как нормальный человек сказать, что мама его первой дочери ему никто. Что ж... Позже он спросит об Алисе. Его ОЧЕНЬ интересовал один вопрос. Он постарается общаться сдержанно. А сейчас пусть Ирина поговорит с гостями. И, если хочет, с Каролиной и Вячеславом. Первые минуты их общения Виктор волновался. Ему казалось, Ирина выкинет что-то этакое. Разобьёт тарелку: её любимое действие, из-за которого в доме было испорчено четыре сервиза! Начнёт вспоминать свои старые претензии к нему и выявит новые. Пожалуется на тяжкую судьбу – с ним или без него. Но быстро понял, что в данном случае накрутил себя. Именинник опасливо наблюдал за тем, как Ирина улыбалась, бралась с кем-то за руки, целовалась в щёку и да, рассказывала о себе, но не об их совместной, а о своей новой жизни, не без пафоса, но приемлемо. Виктор усмехнулся. Вот это чудо перемена! Тогда на мгновение он допустил, что нет никакого затишья перед бурей, но тут же вспомнил победный взгляд бывшей жены, когда её пустили в дом, и снова напрягся. Ирина-жена обняла Виктора и, наслаждая его теплом своей души, сказала: – Порядок. «По» – воздух выходит из груди, стиснутой бюстгальтером и её блузой и прижатой к его костюму. «Ря» – в нос ударяют запахи её духов, те, что он дарил, когда У НЕЁ был день рождения. «Док» – последняя, глухая согласная замыкает её обнадёживающую мысль и ещё сильнее прижимает её к нему. Ира Метёлкина была, в общем-то, маленькой женщиной, хотя на растянутых, отретушированных фото к журнальным статьям вроде «Вторая жена Виктора Щедрина: вместе и навсегда» выглядела великорослой. Фотографы и операторы прибавляли этой специалистке по деловому английскому языку сантиметров двадцать роста, как это же делали Ани Лорак или Ане Плетнёвой из «Винтажа». И почему, задавал Виктор риторический вопрос уже не тем, кто снимал Иру на камеру, а журналистам и отчасти поклонникам, все помнят только, что его нынешняя, самая любимая, наилучшая Ирина – его жена. Да, всё правильно, его жена. Его частичка. В то же время самостоятельная личность! А как ни почитай журналистские опусы – больше половины работников прессы не знает, кем она работает! Безобразие! А Ирина Щеглова кроме спорного, но для большинства людей – почётного статуса его жены, всё равно, что бывшей, главное, жены, носит статус известной певицы ИРИНЫ ЩЕДРИНОЙ! – Несправедливо, – произнёс Виктор вслух. – Что несправедливо? – Улыбка любимой Иры была мягкой, кроткой, бескорыстной и бесхитростной. Ира вновь задышала в грудь, словно согревая сердце от любого нарастающего на нём льда. Ирочка подняла голову, уставилась какими-то детскими, наивными глазёнками в его глаза, подмигнула, засмеялась, чуть повела головой в сторону другой Иры и повторила: – Всё в порядке. Захотела женщина тебя увидеть. – Пожала плечами. – Я думаю, она давно уже всё поняла, просто ностальгия схватила. Если что-то схватило, грубо посчитал Виктор, нужно отойти в дамскую комнату, а не ехать на день рождения к бывшему мужу. Есть ещё вариант – принять таблетку в форме той же любви нового мужа: на случай словесного недержания и от синдрома битых тарелок. Он сощурился, не желая впускать в сердце неконтролируемый гнев – и потому что он сам был однажды его жертвой, и потому что вести и настраивать так себя было бы неприлично. «Фу. Фу-ух. Фу-ух» – выдохнул Виктор. Его окаменевшие плечи нежно сжала Ира. Третья по счёту в его жизни, но первая, самая главная – для сердца. – У меня сейчас такое дикое желание потанцевать с тобой, – замурлыкала любимая. Тягостное чувство немного отступило. – Почему бы и нет? – спросил Виктор улыбаясь. Ира рассмеялась: – Люблю, когда ты улыбаешься. Ты такое солнышко. – Ой, – смутился Щедрин. – И у тебя от улыбки такие ямочки на щёчках. – Я знаю. – Ты милый... Они говорили ни о чём и как-то сами незаметно для себя закружились в танце без мелодии и без слов. Любовь вела их в подобии свадебного вальса и шутя толкала к столу с угощениями, к стульям и к шкафу, вынуждая лавировать и подхватывать друг друга. Смотрящие друг другу в душу, Щедрины на время ослепли перед мебелью обычного холла. Ирина Щеглова в это время, наобнимавшись с парнями из «...друзей», болтала с Людмилой. Люда кивала, и в такт её голове кивали кудряшки. Бирюкова поклацала языком, показывая, как цокает лошадь, а опущенными и тут же поднятыми руками изобразила, как чуть не упала, потом с благодарностью кивнула Будницкому. Ирина подошла к Буду и похлопала его по плечу: – Саш, а ты у нас, оказывается, сегодня герой! Александр слегка пожал плечами, так же легко улыбнулся, а взглядом с суженными зрачками сообщил Ирине: «Тебе не нужно оставаться здесь надолго. Ириша, я тебя уважаю, и не мне лезть в то, что осталось от твоих отношений с Витей, но сегодня тебе стоит уйти». Ирина кинула ответный холодный взгляд: «Я сделала ещё не всё, что хотела. А потом я уйду. Конечно, уйду. Может, у меня и примитивные песенки, и словарный запас Эллочки-людоедочки... Но не считай меня глупее, чем я есть, Буд». «Окей» – почти сказал Александр вслух и примирительно переключил внимание на Алексея. Потом Каролина что-то шепнула Ирине на ухо. Щеглова засияла и крикнула так, что её бы услышали через футбольное поле: – Витя! – И ещё раз, когда танцующие остановились и посмотрели на неё: – Витя! Ира! У Каролины появилась идея. И я бы сама этого очень хотела... – Она сглотнула слюну, как когда-то давно, волнуясь перед первым живым выступление. – Я хочу спеть. Хочу исполнить для... для вас, для всех песни. – Какие? – спросил Виктор Щедрин. – Не волнуйся, не примитивные. Песни моей группы «Сияние». Ирина ответила громче, чем Людмила непонимающе спросила: «При чём тут примитивные песни? Мне кто-то объяснит?» Тогда же она, озираясь по сторонам, поймала взгляд Буда. Хотя Саша ничего ей не сказал и ни на что не намекнул, она, глядя на него, сообразила, что речь о какой-то давней ссоре; сейчас не стоило ворошить прошлое. – Замечательно! – воскликнула другая Ирина, поставив ладони друг напротив друга так, словно собиралась хлопать. – Мне нравится, как вы пели в «Сиянии». Правда, правда, – ответила она немому удивлению мужа. – Хотя когда солисткой была Маргарита, мы не могли достаточно услышать вас. Ира сделала паузу, предполагающую долгие комплименты её тёзке, и, оставив эту недосказанность, финишировала: – Пройдёмте же. Пройдёмте же все наверх. Семья, включая именинника, и гости заторопились вслед за хозяйкой дома в комнату для репетиций. Сияющая улыбка Иры доказывала, что ей действительно хотелось услышать «Сияние»; и пусть на этот раз солисткой будет ранее не столь заметная, но прекрасная Ирина Щедрина («Мне нравится, что она носит фамилию моего мужа. И я понимаю, что не только ради звучания»), а аккомпанировать ей могут «Добрые друзья». Открывая бледно-жёлтую, с матовым стеклом дверь в заветное помещение, Ира быстро додумала свою мысль: «А потом пусть Ирина исполнит что-нибудь из своей сольной карьеры, в потом снова споют «Добрые друзья». Да! Так лучше всего! Мне понравится. Любимому тоже. Я уверена».***
В комнате для репетиций, занимающей почти весь второй этаж, было всё. Мягкий свет ложился на клавиши пианино и синтезатора. Поблёскивала барабанная стойка. Ждали своего часа гитары и электрогитары, выставленные на металлических полках. В специальных ячейках торчало несколько микрофонов – от микрофона для караоке до профессионального одной из последних моделей. Высокий потолок явно не врал о хорошей акустике: просто выкрикнув что-то, просто сказав, уже можно было судить о высоком качестве звука. «Добрые друзья» вначале предпочли играть в «поле», на своих инструментах, но они могли бы сразу подняться сюда! – Как тебе? – спросил Виктор Щедрин у Алексея, оказавшегося в считанных от него сантиметров. – Отлично, Витёк! – Глаза Галыгина сияли. Ему нравилось всё: и набор музыкальных инструментов, и свет, и атмосфера – этакая мини-копия концертного зала, в чём-то неуловимом лучше, чем арендованная «...друзьями» студия. Имело значение и то, что эта часть дома была частичкой Витиного сердца. А что может быть лучше того, чтобы касаться души друга? Ну... Разве что любить свою женщину! – А здесь и компьютер есть, – отметила Людмила. – Обязательно, – сказала Ирина, жена Виктора. Она включила три больших, стоящих рядом монитора. Втроём они загружали кусочки одной заставки. – Смотри, тут как бы одно изображение растянуто на все мониторы. Получается как будто 3-D. – Это круто! – восхитилась Бирюкова. – А я, признаться, отстала от жизни. Хотя у меня есть смартфон, к компьютеру я сто лет не подходила. Ирина усмехнулась и доверила Людмиле включить минусовку песни «Все вместе», заказанную второй Ириной. Прежде чем кому-то что-то исполнять, Щедрины с гостями пару раз прослушали ревущий, полный электричества и драйва, неугасаемый танцевальный хит, поражающий с самого вступления. Это до сих пор была ещё та ВЕЩЬ! Бывшая Щеглова призналась в том, о чём на сегодняшний день и так знали все, не только коллеги-звёзды, но и поклонники, и за что ансамбль не осуждали, а продолжали любить. – Мы много раз пели под фонограмму, – покраснела бывшая участница «Сияния», слушая минус. – Делали так, как просил Андрей Летучий, – назвала она имя руководителя своей группы, чуть менее известное, чем имя Павла Слободяника и имя Юрия Маленкова. – Мы много слушались его... Иначе бы мы не пробились. Всегда нужно следовать какой-то схеме, в чём-то подчиняться руководителю, чтобы достичь успеха. Но вершина успеха приходит тогда, когда ты отступаешь от схемы и вносишь в музыку что-то своё. Я... Ирина схватилась рукой за лоб. Она привыкла говорить коротко и импульсивно, иначе теряла нить мысли. От напряжения у неё над губой выступил пот. – Я хотела сказать... Едва ли не впервые она кинула умоляющий взгляд на Виктора. Она, сильная и независимая, нуждалась в нём, в его совете, в его подсказке, в том, чтобы её, если хотите, троечницу, выручил бывший учитель. И Виктор помог: – Ира, ты хотела сказать, что благодарна Андрею Летучему, но тебе больше нравилось петь, когда он... ослабил хватку? – Да. – Ирина скривилась. – И я давно уже не люблю фонограмму. Свои... – она чуть не сказала «примитивные песни», – композиции я сейчас пою исключительно вживую. Прощай, самый большой обман «Сияния». Хотя... – она усмехнулась, – ставить фанеру с голосом Марго, самым звонким и самым лучшим, было удачной идеей, особенно для таких... безнадёжных певиц, как я. Помнится, критики ругали за слабый голос Ветру. Но Ната хороша! По-настоящему слабый голос был у меня одной. Тут «Добрые друзья» не выдержали. Алексей сказал: – Так! Чтобы самобичевания мы тут не видели. Александр ободряюще улыбнулся и подмигнул: – Ир, давай уже споём! «Ты скажи, как, а мы переймём», – вспомнил он фильм «Иван Васильевич меняет профессию». – «Вдруг как в сказке...» – начал Виктор Ласточка. – Не-не-не, не сбивай нас этой песней, – попросила Людмила. – Будем петь и играть «Все вместе» все вместе. Жена Ирина увеличила громкость минуса. Будницкий стал за клавиши, а Виктор Щедрин попросился за синтезатор – фетиш «Сияния». – Это что-то новенькое! – воскликнула бывшая Щеглова. Вот оно, то знакомое презрение в голосе, сегодня звучащее, однако, слабо, как добрая ирония. – Я справлюсь, – с улыбкой заверил Щедрин. Ирина нисколько его не обидела. Ласточка, пожав плечами, сел за барабаны. Он собирался ударять в редких моментах, потому как музыка «Сияния» записывалась на синтезаторах и электрогитарах, а не на барабанах; у «Сияния» были энергичные дискотечные хиты, а не рок, и не их, «... друзей», поп-металл. Электрогитары, кстати, доверили детям, но подключил их отец. Людмила Бирюкова взялась за микрофон. Дали микрофон и Каролине. – Я тоже буду петь! – сказала жена Ирина. – Хочу, чтобы вокалисток было четверо. По окну бежали, будто бы соревнуясь за звание самой быстрой улитки, две дождевых капли. Вода, скопившаяся снизу на раме, подсыхала на солнце. Это не лучи, глядя на солнце, подумал Виктор Щедрин, это... сияние. Выр-выр, выр-вырррр! – оглушив весь этаж и наверняка окрестности дома, взревела электрогитара в руках Вячеслава. Отец подхватил ритм на синтезаторе. Выр-выр, выр-вырррр! – заработала гитара в руках Каролины. Дабы не стоять без дела, Алексей взялся за обычную деревянную гитару, зато «рубил» на ней будь здоров. Электричество. Ритм. Страсть. Красной нитью проходящие две извечные, не считая любви и дружбы, темы «Сияния» – музыка и ночь. Ирина-гостья, грациозно двигаясь, начала песню. Каролина внесла в неё звон, похожий на голос Маргариты. Ирина-жена показала свои неплохие вокальные данные, которые почему-то скрывала, будучи влюблённой в певца. Людмила сделала с композицией «Сияния» нечто невероятное! Во «Все вместе» она внесла неслыханную доселе глубину, на которую порой не способны певицы, младше неё в три раза. – «На-ас с юных лет объединил в ансамбль Анд-рей, А сегодня мы уже смелей. Ната, Татьяна, Ирина, Марго – Пусть бывало сначала нам всем нелегко, Нелегко, Нелегко, Мы все вместе, мы все рядом, И всегда так будет впредь. Нежно, звонко, с добрым взглядом Будем песню эту петь, Что звучит сейчас Только для ва-а-ас! Во-от день опять прошёл. Нас ос-ве-тит Лучше, чем софиты, лунный лик. Мы всё поём, не сомкнув ярких глаз, Полной грудью дыша. Ведь живём только раз, Только раз, Только раз. Мы все вместе, мы все рядом, И всегда так будет впредь. Нежно, звонко, с добрым взглядом Будем песню эту петь, Что звучит сейчас Только для ва-а-ас! Мы все вместе, мы все рядом, И всегда так будет впредь. Нежно, звонко, с добрым взглядом Будем песню эту петь, Что звучит сейчас Только для ва-а-ас! Мы всё поём, не сомкнув ярких глаз, Полной грудью дыша. Ведь живём только раз, Только раз, Только раз. Мы все вместе, мы все рядом, И всегда так будет впредь. Нежно, звонко, с добрым взглядом Будем песню эту петь, Что звучит сейчас Только для ва-а-ас! Мы все вместе, мы все рядом, И всегда так будет впредь. Нежно, звонко, с добрым взглядом Будем песню эту петь, Что звучит сейчас Только для ва-а-ас!» – Это было здорово! – первой «очнулась» Каролина. Электрогитара, замолчав, казалось, всё ещё издавала звуки, и вибрировала, и кричала в её руках. – Ну так на сцене были три легендарных группы, сестра, – подмигнул Каролине Вячеслав, попеременно глядя на папу, Ирину, Людмилу, Алексея, Александра, Виктора Ласточку. – «Сияние». «В сети». «Добрые друзья». – А почему «были»? – спросил Виктор Щедрин. – Мы были, есть и будем есть, – пошутил Алексей. – Подождите... Легендарных групп было больше трёх! – важно заметила Каролина. – Только у папы: «В сети», «Электропарни» и «ТекСТиль». Музыканты давай считать, сколько же коллективов выступило только что на «сцене». Внушительное число подсчитал Алексей Галыгин: – Ребята, у Витька три группы. У меня – наши «Добрые друзья», плюс «Соцветия», плюс «Весёлка». Шесть. Ира, «Сияние» – седьмая группа. Люда, – тут Алексея взяла большая гордость за творческий путь коллеги, – «Кассиопея», «Кишинёв», «Ласточки», «Славны юнцы», «Дальняя дорога», «С любовью». Шесть, не считая «Добрых друзей». И того тринадцать. Людмила залилась краской. Ну парень нашёл что вспомнить. «С любовью»? Ах, как давно она пела в этом хорошем, но мало известном коллективе. «Кассиопея», казалось, вообще была в прошлом жизни. – Саша – «Скороходы». – Лёша хорошо знал об этой группе, хотя Сашка пел в ней, когда ему не исполнилось и двадцати лет. Эти двое, «что-мне-с-вами-делать» и «ладно-делайте-как-сами-хотите» из уст Павла Яковлевича, тогда и знакомы-то не были. – Дальше – «Краса», «Ростки». И, конечно, «Вау!» – «Вау!» – это вау! – вставила Ирина-гостья, сверкнув глазами. – Всего пока что семнадцать. – Пока что, – с многозначительной улыбкой произнёс Виктор Ласточка. – Я помню твоих «Бойцов», – отзеркалил улыбку Алексей. – Восемнадцать! И, Витя... спасибо тебе за помощь с «Весёлкой». – Да не за что. Я же твой друг. Секунда наслаждения дружбой была секундой молчания, за которой последовал радостный звонкий голос Ирины-гостьи: – Целых восемнадцать коллективов на одной сцене! Поздравляю, поздравляю вас!!! Она боялась затмить собой именинника, выглядеть неуместно ярче всех остальных; и чем больше старались гости, тем сильнее была неловкость Ирины. Когда-то она начала осознавать, что её характер приносит трудности другим. Чуть позже поняла, что ей и самой с собой сложно; она бы никогда не вышла замуж за человека со своим характером и благодарила судьбу за покладистых, тихих на её фоне мужей. Сейчас Ирину гложило чувство недосказанности. Нужно было поставить точку во всём этом... В её поведении и отношении к людям. Как так получилось, что уже давным давно написаны новые предложения, но точка в предыдущем не стоит? «ООО». Описка. Опечатка. Ошибка. Нужно было поставить точку в её трепещущей, как птица, запечатанной сначала в золотую (чтобы самой ослепляться блеском), потом в железную (чтобы никто не открыл, не пробрался в душу) клетку, но трепещущей, да, замирающей, притворяющейся мёртвой лучше всякого опоссума, и всё же живой любви. Ирина была вспыльчивой, переменчивой, но при этом – особенно если вспыльчивость и переменчивость закрыть рукой, как мама, проверяя д/з, закрывает перед ребёнком часть стихотворения, разучиваемого на завтра наизусть – неглупой женщиной. Она знала, что Виктора рассердит разговор на тему «Мне кажется, я тебя ещё люблю». Эти разговоры в своё время и так состоялись, но и без их опыта Ира знала наперёд каждое своё и каждое его слово... Что тут могло быть нового? Витя что, скажет: «Ты знаешь, я тебя тоже люблю», сделает свою жену бывшей, а её – нынешней? Или (зачем разводиться?) будет у него жён почти, как у султана – две, с запасным местом ещё для какой-нибудь Иры? Нет, ну третью жену точно должны звать Ирой, как иначе-то! Традиция! Ну и муж, объевшись груш, повесив огрызки на рога, как-нибудь приноровится да станет четвёртым не лишним. А что? Любовные треугольники всем уже надоели, квадраты интереснее. Последнее – то есть груши, рога и геометрические фигуры – женщина представила в мультяшном стиле вокруг своего, тоже изменённого графикой, мужа Сергея. Этот ни в чём не повинный человек становился безымянным, когда Ирина или Алиса думали о Викторе. Ирина захихикала от смеси безумия с шутками. Повертела в руках, поставила на место сумочку. – Что такое? – заботливо спросила «жена моего мужа, хи». Щеглова уклонилась от ответа на конкретный вопрос, однако сказала правду в другом: – Я хочу петь. Я очень хочу петь. – Пауза. Взгляд на всех и на каждого. – Мне очень понравилось, как мы пели все вместе. – Она замялась: – Сегодня день Виктора Щедрина. Виктор, на твоём празднике должны звучать песни «В сети» и «Электропарней», и песни «Добрых друзей». – Уже звучали! – бойко сказала Каролина. – А я взяла и принесла вам «Сияние»... – Уже звучали? – расслышав за собой Каролину, приятно удивилась Ирина. – Вот и хорошо. Сияй! – настаивала Ирина-жена. Ирина Щеглова на миг отвела взгляд от Вити, секунду назад подчёркнуто официально названного ею Виктором, потому что иначе... потому что иначе она бы спустилась на первый этаж, к столу, и попросила бы к трапезе ристретто, а если его нет (наверное, нет, даже с учётом богатства в доме), эспрессо – с двумя кубиками льда. Холод. Холод. Холод... Холод усмиряет жар горла, жар тела, жар души. Холодная голова – это хорошо, когда тебе взбредает в голову припереться на день рождения к бывшему мужу; когда ты как тот «учёный маньяк», который «наводит ракеты в окно», «и почему меня посетила мысль о Романе Рябцеве и его «Технологии», хватит с меня наваждений». – Я думаю, никто не откажется от «Музыки». – «Музыка» – это визитная карточка «Сияния»! – озвучил всем известный факт Виктор Ласточка. – Ну что, друзья, врежем? Без фанеры и без минуса! На этот раз Ирина-жена справлялась с синтезатором, справлялась, можно было сказать, всего пару секунд, а потом превосходно играла. У Ирины-гостьи не было времени, глядя на её мастерство, вспомнить о том, как она поддерживала Витю в трудные и неясные времена его коллективов, а не только ругалась и била посуду, как и не было времени позавидовать новой женщине и поругать себя, старую. Александр Будницкий был на клавишах. Виктор Ласточка умостился поудобнее, чтобы вовремя бить в барабаны, хотя в «Музыке» они не сильно требовались, скорее, дополняли ритм. Снова взревели электрогитары – в руках Алексея и Людмилы. Полились прекрасные женские голоса – Ирины-жены и Людмилы, возле которых соорудили микрофонные стойки, и Ирины-гостьи и Каролины, которые держали микрофоны сами. По отдельности им бы, возможно, не хватило уверенности. Жена Ирина не занималась музыкой профессионально. Людмила только недавно почувствовала себя в своей тарелке, и то прежде всего с «Добрыми друзьями». Новый опыт кружил ей голову, словно вид за стеклом машины времени, бросающей её, пожилую, напроизвол судьбы в неподвластные ей более годы «Кассиопеи», «Кишинёва»... – и так далее. Ирина Щедрина (Щеглова) подсознательно знала, что никакая она не звезда «Сияния», так, средняя певичка с («Да, скажи об этом ещё раз и его голосом») примитивными песенками, несколько месяцев подержавшаяся за канат, натянутый Андреем Летучим для Марго, Ветры, Тани и других, талантливые, голосистей, умнее, чем она, женщин – для Натальи Гулиной, блондинки с прямой, на весь лоб чёлкой, Светланы Разининой, Инны Слепцовой, Екатерины Большуковой. Каролина была по большому счёту любителем, хотя и не без отцовской школы, с чистым от природы голосом, без сжатого, забитого слюной горла, с необходимым для качественного вокала простором в груди и лёгких. Как бы там ни было, вчетвером женщины не замечали своих проблем. Да и как заметить то, что исчезло? Они просто пели! И были очень счастливы! Их связала сама музыка. – «Не проси меня уйти, мама, от моих подру-уг. Не сверну с того пути, где нас любят, где нас жду-ут». Эти строки Ирина-гостья спела с силой самостоятельной и гордой, но бесконфликтной женщины. Обращение к матерям всегда требует больше этики. – «С новой гитарой к подругам сбегаю. Что-то придумав, мы текст напеваем. Без музыки жить скучно, грустно и просто нельзя-я». Всех окутали мурашки. По жилам вместе с кровью побежала энергия песни. Нельзя было не только, как пелось, жить без музыки, но и остановиться. Виктор уловил момент для идеального барабанного звучания. Алексей и Людмила, улыбнувшись и кивнув друг другу, «задали жару»! Тот жар стал спасительным теплом для Ирины, только-только считающей панацеей сердечный лёд. Она не раз ездила-летала на курорт, и смогла пять раз войти в Красное море с разных берегов Египта, но знала, что не войдёт дважды в одну реку – реку Витиной любви. Зато сегодня («Только сегодня!» – добавляло подсознание звонким голосом мальчишки – говорящей афиши цирка), сейчас, она получила любовь, именно любовь, а не постылые признание и поклонение, Иры, Каролины, Славы, Лёши, Саши и Вити. Ласточки. День рождения – волшебный праздник не только для именинника, но и для всех членов его семьи, и для всех его гостей. Ирина задвигалась по просторной комнате, не подозревая, насколько прекрасна в профиль. – «В музыке дружба зарожда-алась, С музыкой сердцем всем влюбля-ялась. Мама, на вздохи дарю я в ответ Тебе весь наш концерт. Я забыла тишину давних школьных, скромных ле-ет. Я не пела никому, а теперь весь белый све-ет Знает, как с новой гитарой сбегаю, Как мы с подругами хит исполняем. Без музыки жить на Земле – как без неба свети-ил. В музыке дружба зарожда-алась, С музыкой сердцем всем влюбля-ялась. Мама, на вздохи дарю я в ответ Тебе весь наш концерт. В музыке дружба зарожда-алась, С музыкой сердцем всем влюбля-ялась. Мама, на вздохи дарю я в ответ Тебе весь наш конце-е-ерт». Слова погасли, как утренние звёзды, обещающие показаться новым вечером. Виктор последний раз опустил палочку на барабан. Несколько секунд несильно касались гитар Людмила и Алексей. Александр доиграл партию, по-рокерски кивая головой. На последней ноте его очки подпрыгнули. Александр поправил дужки. Полностью влившись в атмосферу «Сияния» и яркой музыки, в атмосферу дружбы, любви и взаимного уважения, летя, как птица («Я Летучий, – говорил Андрей. – Я летаю. И вы все тоже должны летать. Вы птицы. Вы воздушные, вы красиво поёте. Возвышайтесь над трудностями мира и летите!» – велел он), Ирина не могла остановиться. Пока ноты затихшей «Музыки» ещё касались струн восьми душ, Ирина объявила: – «Я жду тебя»! Ей нужна была эта песня, потому что она ждала Виктора Щедрина – своего мужа, которого сейчас не захотела называть бывшим. Она решила склеить разбитую вазу, не важно, как, суперклеем, скотчем, смешными кусочками пластилина. Зная, что они оба не станут пить из треснувшей когда-то посуды. Зная, что вазу разбила она сама – Витя до последнего держал осколки в своих руках, и ранился, и не упрекал её в том, что так случилось. Точнее... изредка упрекал, но упрёки выглядели как печаль; он оправдывал и слишком любил её. Пусть ваза будет склеена! И снова не важно, что они не будут из неё пить, не важно, у каждого из них давно есть новый сервиз. Просто... Ваза. Должна. Стать. Целой. По-другому ваза превращалась в предыдущее олицетворение – точки, которая должна была навсегда остаться точкой, а не запятой, не многоточием. – Виктор... – она обратилась к нему. А его внимание не обратилось к ней лишь потому, что он ожидал сейчас не разговора, а песни. Да будет так. Ирина попросила спеть без инструментов и без других вокалисток. Только под минус, но очень качественный, находимый ею ранее на просторах интернета, со своим, хотелось верить, хоть чуточку, не таким уж и слабым голосом. Пускай ей дали лишь прикоснуться – снова обращаясь к образам – к канату, но ведь позволили же! Андрей Летучий не принижал её; вся борьба значимости по сравнению с теми же Марго Суханиной или с Натальей Гулиной происходила не с его подачи, не с подачи других женщин, а исключительно в голове Ирины: она привыкла, что один большой механизм владел её жаждой первенства, а теперь вдруг программа дала сбой, и она посчитала себя недостаточно талантливой. Ирина не смогла полностью разубедить себя, но... Её имя значилось в списке солисток. На её имя можно было кликнуть в «Википедии», получив внушительного размера статью. Её имя вместе с именем Виктора Щедрина было также записано в документе, несколько лет хранившемся за стеклом их общего шкафа. Гитары снова ревели. Они как мотоциклы – никогда не перестают реветь, если ими управлять и если им подчиняться. Звук живой гитары подобен рёву мотоцикла байкера, наматывающего круги вблизи тебя. И мотоцикл блестит на солнце, и из-под колёс летят кусочки кварца, и руки в чёрных перчатках, с дырами для пальцев, крепко держат руль, и часть друзей байкера катается вместе с ним, часть посасывает пиво и кивает в сторону первой половины. Звук гитар на минусе может быть мёртвым, как если мотоцикл проедет в кварталах от тебя во время твоего глубокого сна. А может быть насыщенным и долгим, как дорога, уготовленная для железных монстров, «беспечных ангелов» автострады. Много, много всяких сравнений приходило в голову Ирине между исполнениями и быстро, не осознанно – во время них. Ирина сама не заметила, как за короткий промежуток времени обогатилась духовно, а вслед за этим и словесно, и после «Я жду тебя», да, да, конечно, песни, написанной Андреем Летучим, а не ею, тем не менее, именно после «Я жду тебя» уже никто не мог бы сказать, будто словарный запас и интеллектуальное развитие Ирины находятся наравне с теми же характеристиками Эллочки-людоедочки. – «Я прихожу к тебе уже который раз. Ведёт вслепую, наугад какая нить? Ею я старалась, но не всё могла зашить И лоскутки любви навек объ-е-ди-ни-и-ить. Я жду тебя, я жду тебя – и солнца нет. Я жду тебя, я жду тебя в ночной тиши-и. Я жду тебя, и мне укажет лунный свет Тепло твоей, тепло твоей родной души. Пусть появление твоё не будет сном, Не будет маревом туманным никогда. Я вновь иду, чтобы увидеться с тобой, Друг к другу отпустить обиды на-всег-да-а-а. Я жду тебя, я жду тебя – и солнца нет. Я жду тебя, я жду тебя в ночной тиши-и. Я жду тебя, и мне укажет лунный свет Тепло твоей, тепло твоей родной души. Я жду тебя, я жду тебя – и солнца нет. Я жду тебя, я жду тебя в ночной тиши-и. Я жду тебя, и мне укажет лунный свет Тепло твоей, тепло твоей родной души». Нет в мире даже дурака, который бы, увидев Ирину и Виктора впервые, слушая Иринино исполнение, не понял, что она поёт об их болезненном расставании, желая наладить отношения. Что уж говорить о восьми весьма разумных наблюдателях. Виктор вздохнул. Жена легонько коснулась его плеча. Он с благодарностью посмотрел на её готовность быть рядом, но позволить разбираться с прошлым исключительно с женщиной из прошлого, а не с ней. От плеча, в месте Ириного прикосновения, по руке расходилось тепло. Ирина Метёлкина знала, что она любима, что на чувства Виктора к ней не повлияет приход Щегловой. И в этом была спокойна. Она понимала, что в конце концов цель её тёзки – не разлучить кого-либо, не причинить страдания, а восстановить душевное равновесие, быть может, в первую очередь для себя, но и для Вити тоже, а ещё – простить друг друга. Но она не знала, каким образом это всё произойдёт и боялась не причины и следствия, а средств. Как Ира поступит дальше, неизвестно, но Ирине-жене, несомненно, передались окрепший ум и осознание Ирины-гостьи, что не могло не радовать. Что касается песен, разве что «Я жду тебя» смутила многих, потому как сегодня была частью сложного диалога Ирины и Виктора, но все понимали, что это была самая главная, самая нужная для них песня. К тому же, такая же энергичная, как «Снова вместе» и «Музыка». Остальные же песни вызывали исключительно поклоннический восторг и радость. Ирине-жене пришла в голову мысль: пусть Ирина-гостья исполнит свой главный хит. – Какой же? – Ирина-гостья не подумала о «примитивных песенках». Теперь она поверила в то, что пела хорошо. Так какая же из списка хороших песен для Витиной жены – хит? Неужели «В серых глазах»? – «В серых глазах». – Я так и знала. – Ирина хлопнула себя по бедру. Виктор захохотал. Другие заулыбались, но воспоминание о клипе и их начало́ пробивать на хохот. Да-а-а уж! «В серых глазах» были Ириной самой известной и своеобразной вещью, всецело раскрывающей её тёмную часть личности и добавляющей такого, что сложно было принять даже самой Ирине в моменты её нежности и ранимости. В общем-то, песню «В серых глазах» как раз пела нежная и ранимая Ира. Как сказала бы Даша Ситникова, если бы только она была знакома лично не только с Алексеем Галыгиным, но и с Виктором Щедриным, и пришла бы на его день рождения: «Когда я была маленькой и одним майским днём слушала эту песню на кассете, вместе с тем я читала подаренных мне «101 далматинца». Я не знала, как выглядела Ирина Щедрина, я только поняла по фамилии, что это жена, догадалась, что точно жена, а не сестра, но не знала, что бывшая, Виктора Щедрина. А по нежному, тонкому голосу подумала, что она миловидная блондинка, с хвостиком на голове, в домашнем розовом платье – точь-в-точь Анита, только без далматинцев в белых ладонях». Дарья угадала с внешним обликом Щедриной, и много кто угадал бы. Но вот остальное... Но вот клип! Кхм... Кхм... Кхм... Миловидная Ирина в нежном розовом платье, на протяжении песни не меняя нежного голоска на голос властной госпожи, сама себе продюсер, пригласила подписать контракт семерых раскованных мальчиков. Двое из них были учителями в школе, причём начальной (Ирина интересовалась, что с ними произошло потом, их не уволили, нет, и даже скандала никакого не было), двое работали на заводах, время от времени пытая счастья у тех, кто искал таланты, а четверо имели отношение к московским театрам. Для клипа все семеро претерпели забавные метаморфозы. Господа взрослеющие подростки, которым ныне сорок-пятьдесят лет, у которых теперь жена и двое детей, вспомните старый добрый видеомагнитофон с тем-самым-клипом. Помните, как вы повесили на стену, а потом скрутили в трубочку и отбросили в ящик с советскими открытками бедную Иру? Её белые волосы наверняка пожелтели, зато черты лица совсем не изменились, хоть и краски поблёкли. Вы томно вздыхали по ней, любили её, высокодуховно и не очень, в то время, как она была Щегловой, и тогда, когда она вышла замуж за Щедрина. А ваши будущие жёны мечтали о красавце Викторе Щедрине – до его женитьбы и как бы по инерции после; у многих «инерция» осталась в форме чувств поклонниц к кумиру. Итак! Вспомните. Этот. Клип. Домик Барби. Бело-розовый интерьер. Пластмассово-резиновый газон. Позади – настоящее небо, чуть занавешенное белыми, похожими на зефир, облаками. Милая, милая Ира в розовом платье. Она одновременно живая и кукольная. В одночасье взрослая женщина и вчерашняя выпускница. Она игриво дует губки, намазанные розовой помадой, и хлопает глазками в гротескном стиле восьмидесятых-девяностых. Её лицо и мимика – уже то, что кажется хоть и модным, но очень-очень пошлым для тех, кто не путешествует в будущее и не знает, что дальше модным станет танцевать в одних только стрингах со стразами, сидя на корточках, и закатывать глаза, высовывать язык, «корча лицо в рожицу ахегао» – оргазма, значит, для непосвящённых. Ира танцует, покачивая головой и бело-золотыми прядями. «Ин-те-рес-но всем моим друзья-ам, Где витаю я-а. Рас-тво-ри-лась в серых я глаза-ах. Вам смотреть нельзя-а». На небе появляется белокурый ангел с крылышками. Ира скучно машет на него рукой. Улыбается возникшему вместо него парню с серыми глазами, подозрительно похожему на Виктора Щедрина. Это был один из семи контрактных парней, Игорь Иркутский, Ира не забыла его имени и вообще всегда хорошо запоминала имена, кто бы что ни шутил о блондинках и о конкретно её, без оглядки на цвет волос, памяти. Ира снова танцует и ходит по дороге вдоль газона, заходит в дом. Продолжает танцевать – непрофессионально, и оттого чудесно, легко, как влюблённая и впервые пришедшая на дискотеку девочка. Розовый наряд сменяется на белый с тремя большими голубыми слёзками. Герой Игоря Иркутского танцует вместе с ней, поскальзывается. Ира видит, что он упал из-за слёз, сорвавшихся с её платья. Смеётся, но тут же, прикладывая ладонь ко рту, как бы извиняется, выбрасывает слёзы в вольный полёт (те падают в игрушечный зелёный мусоровоз) и помогает парню подняться. Поит его розовым вином с надписью «LOVE», сомневается, давать ли вино «WEDDING». Парень сам разливает второе вино ей и себе, дарит обручальное кольцо. Ира прыгает от радости. Первый супер неприличный кадр – герои клипа играют в бильярд, белыми, розовыми и зелёными шарами. Ира, теперь в коротком белом платье с большим декольте, держа киль, наклоняется, и её грудь сливается с двумя белыми шарами. Отражение какого-то тёмного предмета появляется одновременно в центрах двух шаров. «А в серых глазах я нашла печаль И радости им отдала печать. А губы того, в чьих тону глазах, Оставили след на моих губах. А в серых глазах я нашла печаль И радости им отдала печать. А губы того, в чьих тону глазах, Оставили след на моих губах». И тут начинается, как говорится, треш, угар и содомия, из-за которого в современном, казалось бы, свободном и толерантном мире клип могли бы не допустить на центральные каналы и заблокировать на каком-нибудь сайте для видео. В Ирин Барби-дом врываются любопытные граждане изменившегося, дышащего новизной и задыхающегося от новизны Союза. Их шестеро (то есть семеро актёров минус Иркутский): панк с ярким зелёным ёжиком, гот в чёрной одежде и с разрисованным чёрным лицом, один с виду интеллигентный человек, в классическом костюме, один дворовый парнишка с порванной одеждой и два гея. Большинство зрителей помимо Иры всегда обращали внимание на геев. Один гей полуголый, только в чёрных латексных трусах и в чёрных чулках. Хорошо сложенный. Где надо, округлый. Где надо, мышечный. Способен вызвать чувства у... так сказать, латентов. Другой гей не просто гей, а транссексуал. В пеньюаре, в розовых и голубых перьях, на каблуках. Вся эта орава бедокурит в Ирином доме. Панк хулиганит. Гот начинает поклоняться неведомым тёмным силам, начертив что-то чёрное на полу. Интеллигент не даёт Ире проходу. Геи обнимаются, казалось бы, им хорошо вдвоём, но они и те вопросительно смотрят на Иру. Со взглядом «Как же вы меня все достали!» Ира уходит и быстро возвращается с БДСМ-ной плёткой, которую ка-а-ак захлестнёт над всеми незваными гостями. Пятерых как ветром сдуло. Второй гей чуть не теряет своё розовое перо, но успевает схватить его перед скорым уходом. Остаётся интеллигент. Ира хочет воздействовать плёткой и на него, но её муж, выставляя ладонь вперёд, мол, я разберусь, указывает гостю на выход повёрнутым назад большим пальцем и для ускорения придаёт пинка под одно место. «Всем вдруг ста-ло нужно разузна-ать, Что со мной опя-ать. Не могу без светлых серых гла-аз, Но легко – без ва-ас. А в серых глазах я нашла печаль И радости им отдала печать. А губы того, в чьих тону глазах, Оставили след на моих губах. А в серых глазах я нашла печаль И радости им отдала печать. А губы того, в чьих тону глазах, Оставили след на моих губах. А в серых глазах... И радости им... А в серых глазах... И радости им... Оставили след на моих губах. На моих губах. На моих губах». В конце клипа Ира и муж остаются в доме. На стене на всякий случай висят плеть и наручники в количестве семи штук, есть место для других средств защиты от знатоков чужой семейной жизни. Счастливые молодые пьют нескончаемое вино «FAMILY». ... Ирина пела эту песню, а Виктор думал: они никогда из-за неё не ссорились. Вот никогда. Клип «В серых глазах» был диким по его меркам. В нём содержалось то, что могло бы резать глаз, неприятно тревожить ум, вести в сторону тлетворного Запада, чего стоят одни названия вин на английском, как будто в русском языке нет слов «любовь», «свадьба» и «семья», а в конечном итоге развращать молодое поколение. И бог с ним, с советским воспитанием, скромной жизнью и общественным мнением, тем, что извне подсказывало Виктору, что правильно, а что нет. Дело в том, что он сам по себе, своей меланхоличной душой считал подобное безобразие верхом некультурности! Однако каким-то образом он не только спокойно отнёсся как к песне, так и к клипу, но и искренне полюбил их – немногим слабее, чем саму Ирину; и любил до сих пор. А ещё в композиции «В серых глазах» Виктор видел немалый смысл. Если бы Щедрин мыслил как современный человек, по духу тянущийся к либеральности, к борьбе за всякого рода права, выражая её в интервью или статьях, он бы назвал «смысл» иначе – «феминистский посыл». В самом деле в этом было что-то феминистское. Героиня не могла в полной мере быть нежной, ранимой и властной, непокорной. К тому и к другому её вынуждали обстоятельства. Розовый домик Барби – образ заточения женщины обществом, требования быть милой, сексуальной и порицаемой за последнее. БДСМ-атрибутика – образ противостояния женщины мужчинам, превосходящим её по количеству, силе, более грубых, чёрствых, невоспитанных по сравнению... да по сравнению с любой женщиной. БДСМ-атрибутика – образ противостояния как явным хулиганам, так и тем, кто носит овечью шкуру: вроде бы интеллигентному, настоящему мужчине и паре геев, которые, казалось бы, не интересуются женщинами, а значит, и в жизнь их бестактно не лезут. И что же любимый человек? То есть герой Иркутского. Ох, он прогнал всего одного из приставал, самого-самого хлюпика, когда уже почти всю работу сделала жена! Сознательно Виктор никогда не думал, что посыл лучшего творчества жены (не хотелось говорить «бывшей», как и ей в этот день один раз не хотелось называть бывшим его) в самом деле был таким или, наверное, был таким, но нужную нить нащупал. Сейчас он впервые подошёл к сюжету клипа с чётким осознанием, и то, что он понял, шокировало его! Нет, он не посчитал себя виновным во всём, что происходило в их браке, не причислил всех мужчин к сволочам, но понял, что сволочи – пусть не все, но очень многие, и отчасти вина в самом худшем поведении Ирины лежит на них. Что касается него... Говорят, в проблемах – в любой момент, на свиданиях до свадьбы или после торжества – виноваты двое. Виктор, однако, не показывал потрясения; он так считал, хотя что-то ведь в его лице заставило на миг напрячься Каролину. Он в основном улыбался, вспоминая образ и любящей женщины, и строгой госпожи в клипе, любуясь поющей сейчас Ирой. Он взглянул и на жену, давая понять, что это не то очарование, к которому есть повод ревновать, но жена и не ревновала, и, насколько он понимал по её едва заметным движениям, правда не ревновала, а не делала вид, что всё в порядке. Жена, дети и гости зааплодировали. Виктор захлопал позже всех, но он искренне был рад успеху Ирины в его доме, в доме его семьи! – Тебе надо почаще петь, – сказал он Ире. – А я часто пою! Понимаю, – беззлобно отметила Ира в то время, как Виктор почему-то сосредоточился на подводке её глаз и мелких, выдающих возраст, но и не убивающих красоту морщинах, – ты не смотришь все мои графики. Тебе ни к чему заходить на irina_shedrina.ru. – Непонятно, хотела она себя рекламировать или назвала адрес сайта просто потому, что всегда его помнила. – Но я часто пою! И Алиса поёт и сама, и вместе со мной. Знаешь... – Ирина решила, что не стоит обращаться к одному Виктору, и обратилась ко всем: – Знаете, мы вот будем в Лондоне... И Ирина давай рассказывать о Лондоне. Рассказывала, рассказывала и вдруг замолчала, подумав, что никому её Лондон не интересен. На секунду в темнеющей комнате повисла тишина, а потом кто-то – а, это Буд – включил свет с помощью самого высокого выключателя, до которого единственный доставал без проблем. Вместе со светом пришёл звук: как будто началось мироздание и лампы были не лампами, а зародившимся Солнцем, звук – не просто диалогом между семьёй именинника и гостями, а первым ветром, первым шелестом листвы, первыми шагами первых наземных животных. «Я беру свои произнесённые взглядом слова назад» – снова одними глазами дал понять Саша. Ирина посмотрела на него с благодарностью. А потом Витя вспомнил, как познакомился с Ирой в Краснодаре, потревожив её тающий лёд теплом краснодарских зелёных улочек, старых троллейбусов и ещё более старого ДК, связавшего однажды судьбы пробивной провинциалки Иры и его, Вити, петербуржца, спустя время построившего дом в Подмосковье. Говоря и говоря, Виктор Щедрин ощущал себя за рулём красивого, но чужого автомобиля. Он как будто всё время помнил, что ему нужно пересесть на не такой роскошный, но свой автомобильчик, или оседлать одного из четырёх коней. В общем, вовремя затормозить. И он сумел прервать светлые воспоминания, прежде чем они могли бы причинить боль жене или вызвать неловкость у других людей. Жена говорила о Москве. Как и дети. Хотя Каролина вспомнила ещё питерские поездки. Виктор Ласточка много рассказывал о Греции, об Афинах и других городах. Стали говорить о Западной Европе Алексей и Александр. Синхронно они перенеслись на тему о Востоке. Александра, как отметила Людмила, понесло в степь. – Право, какая степь? – изумился Александр. – Люда, дорогая, Китай – это не долина Оби и не Забайкалье. Кстати, ты знаешь, что по китайскому гороскопу ты Дракон? – Ого, – Людмила растерялась от чести быть величественным, фантастическим зверем, извергающим пламя. Точнее, воду. – Ты Водный Дракон, – многозначительно уточнил Саша, как будто это в корне меняло Людмилину жизнь или вытаскивало из неё на всеобщее обозрение нечто важное, ранее упущенное. – А я? – спросил Виктор Щедрин. Саша, сощурившись, что было плоховато, но всё-таки видно из-под очков, сопоставил дату рождения со знаком: – Петух. – Спасибо, удружил, – усмехнулся Щедрин и, переглянувшись с женой, ещё раз засмеялся. – Нет, Петух – это неплохо. – Как в «Бременских музыкантах», – сказала Каролина. – Не, не, – отмахнулся Саша. – Извини, Каролина, но «Бременские музыканты» – это не твой папа, это мы. Нас же четверо. По идее – сорок один человек. Но... Четверо. – А «Добрые друзья» были в Бремене? – спросил Вячеслав. – М-м... Жаль, нет. – Александр не сбился с мысли про знаки китайского гороскопа их группы. Теперь он сопоставил даты со знаками быстрее и словно раскидывал невидимые магические «файрболы» (что-то такое) указательным пальцем, попеременно направляя его на друзей и на себя. – У нас получается: Люда – Водный Дракон, я – Металлический Тигр, Лёха – Водная Змея... – Ш-ш-ш... – зашипел Алексей, но ему не шло. Его голос требовал звона и раската. – ... Витя – Земная Собака. Представили? – Хах. Забавный зоопарк, – вскинул брови Ласточка. – Ласточка, которая собака...***
В общем и в целом было интересно узнать, кто есть кто. Затем друзья спустились вниз, к столу. – Ребята, налетаем, – сказала Ирина-жена. – Всё же для вас! – Уже так темно, – встревожилась Каролина. Она первая подумала о том, как тётя Ира будет добираться домой: по темноте, поздней осенью, через МКАД, вначале по пустым дорогам. Но молчала на эту тему, понимая, что тут должны решать вопрос взрослые – тётя Ира, мама и папа. – Да нормально, – сказал Вячеслав. – Главное – в доме светло. «Да нормально» Каролину не очень-то утешило, но она налила себе сока, набрала салатов, взяла котлету. И все понабирали себе угощения. Захрустели, захрумали. Ели, как подобает артистам, без чавканья, но с большим аппетитом! Для Ирины-гостьи Ирина-жена сделала эспрессо. Говорить не с набитым ртом было сложно, поскольку темы всё не кончались. Пару раз за трапезу хозяева – сначала Виктор Щедрин на пару с Виктором Ласточкой, а потом Ирина с сыном – выходили к коням, дать им ещё сена, еды, воды и внимания. Вернувшись, Вячеслав сказал Каролине: – А ты права. Там уже чёрт ногу сломит. Мы же только недавно встали! И такое злоеб... – он дал себе по губам, – злой мороз. – А-га, – с волнением ответила Каролина. И принялась помимо всего ждать, как закончится вечер. Точнее, празднование. Вечер-то уже наступил. Щедрины с гостями ещё немного обсудили китайский гороскоп. Подурачились. Потравили анекдоты. Алексей исполнил частушки... Его вовремя остановили, потому как среди искушённых слушателей присутствовали дети, пусть и двадцати плюс лет, и женщины. Обсудили кое-какие планы на ближайшее будущее. Вновь поговорили о городах и странах. – ... Земля-то большая и круглая! – среди прочего сказал Ласточка. – Ох, представь, если бы здесь сейчас был Юрка Лоза, – подумал Алексей. – Не понял. – Насчёт круглой Земли он бы поспорил. – Ха. Теперь понятно. – Ласточка запамятовал, что Юрий Лоза был сторонником теории плоской Земли. – Но насчёт большой, я думаю, он бы согласился! И всем вдруг стало так тепло, так радостно от того, что Земля, какой бы формы она ни была, шаром, кругом под куполом, да хоть светящимся параллелограмом, была огромной! Такой огромной, что каждый человек на ней мог быть светлым, добрым и счастливым. Потому что нет ни желания, ни потребности творить зло тому, кому ходить не исходить, плыть не переплыть, летать не перелетать свой чудесный мир и кому мало одной жизни, чтобы переобщаться с другими хорошими людьми. Схожее счастье посетило утром Каролину, только она думала больше о своей семье, чем обо всём мире. – Папа... – Во время движения Щедриных и их гостей туда-сюда к раковине с тарелками в руках, к туалету и ванной Каролина улучила момент, когда смогла относительно надолго остаться наедине с отцом. – Да, Лина? – Пап, а за окном уже темно... – Каролина поставила язык близко к зубам, дабы начать с буквы «С» предложение: «Слава говорит, там морозно». Виктор понял, о чём речь. Посмотрел на своих горячо любимых Ирин, из прошлого и из настоящего, будущего, вечного, и сказал немного неуверенно: – Я думаю, нам надо до утра оставить тётю Иру у нас. – Он ласково тронул дочь за плечо. – Не волнуйся, я никому не дам замёрзнуть и потеряться в замкадной мгле. – Спасибо, папа. – Каролина благодарила так, словно это её спасли от холода и темноты. Но волнение её до конца не ушло. – Что? – спросил Виктор, вынуждено отойдя от дочери, пропуская обратно к столу Лёшу и ещё кого-то. Он как будто не распознавал лица проходящих от него в полуметре – видел одни тени. – Как там Алиса, пап? Вы ей звонили? – Понимаешь... – Понимаю, – обидчиво, сдерживая гневность сказала Каролина. – Что за шум, а драки нет? – уловив напряжение, спросил Александр. – Саш, три секунды! – умоляюще сложил ладони Виктор. – Да хоть пять. Время пошло. Буд собрал почти всех за столом и с выражением, трогая дужки очков, улыбаясь во все тридцать два и, напротив, задумываясь, грустя, когда рот его собирал вокруг себя морщины, выдающие преклонный возраст, начал рассказывать давнюю историю. До Виктора долетели обрывки фраз: «Кристюша», «как Лена, ни за что бы не выдала», «заплаточник», «в самом деле относился к ней, как к внучке», «не только в кино и в цирке», «в той телепрограмме... «Попугай»... на мотив «Yellow submarine», «они с мамой», «был безмерно счастлив», «быстро-быстро виляла хвостом», «Дашка!», которые ничего не значили для незнающих, но Виктор мгновенно объединил все эти фразы в рассказ. Виктор легко улыбнулся, но лишь на мгновение. Он поймал своих Ирин и осторожно спросил у любимой, можно ли другой Ирине остаться всего на одну ночь, до утра, в одной из гостевых комнат. Щеглова отмахнулась, в глазах её промелькнула тревога: оставаться она не планировала, она едва скрывала (наивно полагая, что хоть кто-нибудь об этом ещё не догадался), что хотела побыть у Виктора, с Виктором как можно дольше, но только сегодня, а к вечеру непременно вернуться к дочери. – А у Алисы есть ключи? – задала с одной стороны глупый, с другой стороны важный как уточнение вопрос Ирина-жена. – Разумеется. – Тогда вы можете позвонить ей. И сказать, что будете завтра. Успокоить её. – Спасибо. – По интонации Виктор подумал, что это часть предложения: «Спасибо, я знаю, что мне делать со своей дочерью, и обойдусь без ваших советов». – Я так и поступлю. Мне... правда можно остаться? – Иринины серьги вопросительно качнулись. – Да, – без скрытого волнения, свободно ответила Ирина-жена. Широко улыбнулась. Ирина позвонила Алисе, затем Сергею и снова Алисе. Ещё во время первого звонка Каролина сидела сама не своя, а потом не выдержала и закричала, разрушая атмосферу мирного времяпровождения и конкретно в тот момент – рассказа тёти Люды о Молдовии: – Я ХОЧУ ПОГОВОРИТЬ С СЕСТРОЙ! Она выбила это право раньше, чем им воспользовался папа. Слыша родной голос, Каролина думала: почему Алиса сегодня не пришла, почему Алиса сегодня не пришла?.. Вопрос был, наверное, риторическим, все простые и сложные ответы на него она знала. Знала, но отказывалась понимать. Тот же вопрос с самого начала мучил Виктора.***
К двенадцати часам «Добрые друзья», как и хотели, исполнили не один свой хит. Они подарили Виктору всё то, что недавно репетировали на студии, и особенно задорным вышло исполнение «Твери». Правда, именно после «Твери» Саша устало выдохнул и освободился от очков. В душе Людмилы что-то встрепенулось, когда она посмотрела прямо в его карие глаза, но она отвела взгляд, вжалась вся в себя и подумала, что две бывших пары на одном празднике – это слишком много; хотя формально они с Будом парой никогда не были... наверное. Вячеслав наделал много фотографий и видеозаписей. Кроме того абсолютно все воспользовались своими смартфонами, и на страничках в Инстаграме в тот же вечер появилось много чего интересного, связанного с Виктором Щедриным. – Раздолье для журналистов, – констатировал факт именинник. Он был не против, если его день рождения начнут «обсасывать», лишь бы не всплыла тема Ирины Щедриной, заявившейся в гости к бывшему мужу. Ирину фотографировали и решили скинуть снимки ей на страницу, но объяснили, что эти фото – не для прессы. – Я не глупая женщина, я всё понимаю. Мир не узнает, что я была здесь, – ответила на то Ира. Затем все вместе ребята помыли тарелки, поставили оставшуюся еду в холодильник, прибрали. Постоянной домработницы ни у кого, кстати, не было. В крайнем случае, если вся семья надолго отсутствовала, вызывали доверенное лицо или сотрудников клининговых компаний. Но вообще всё старались делать своими силами. Ночевать у Щедриных остались все гости. Дети легли в одной Каролининой комнате. Комнату Вячеслава отвели для Алексея и Александра. Две небольших, зато уютных гостевых достались: одна – Виктору Ласточке и Людмиле, другая – Ирине. Последняя, однако, пока не спала. Она подозревала, что и остальные, несмотря на вымотанность и погасший свет, слишком возбуждены, чтобы сразу уснуть. Несколько минут спустя Ирина-гостья находилась внизу, у входной двери. Туда же по зову сердца спустился Виктор Щедрин. Вместе они решили... пройти в конюшню. Среди ночи, да. Интересным образом состоялось их примирение.***
– Это твой конь, – произнесла Ирина, обутая в свои недорогие, тёплые сапоги, исключение среди богатого «снаряжения», и одетая в шубу, купленную пару лет назад, аккурат во время гастролей бывшего мужа от Урала до Владивостока. Она тогда будто почувствовала, как в связи с географией могло быть холодно ему. Виктор считал, что не имел права оценивать бывшую жену по внешней красоте, но что уж там: она была красивой, несмотря на усталость за день и на кое-какие (что не было плохо) разбежности образа певицы Ирины Щедриной с реальной женщиной. Ни дети, ни жена, ни гости не говорили Ире, кто его конь. Виктор немного удивился попаданию в цель. Несмотря на активность в интернете, Виктор ещё не называл имён коней и не говорил, какого коня кто из членов его семьи любит больше всего. Доверенное лицо тоже не проговорилось. – Да, это Сёмка. Если б их видела Каролина, ей бы вновь пришла на ум ассоциация с Дейенерис из «Игры престолов»: женщина с серебряными волосами, её профиль, профиль лошади, только вместо Изабеллы, больше всего похожей на фэнтезийную Серебрянку, – Сёмка. Ассоциация Виктора была прямее и грубее: вот женщина, которая не пустила к нему его дочь! – Ира, – спросил он, наблюдая, как она гладит Сёмкину гриву и Сёмка не противится, – почему ты не пустила ко мне Алису? Ирина глубоко вздохнула, подавляя гневность. «Она не изменилась. Её изменений хватает ненадолго – ровно на четыре песни и полсуток». – Потому что. – Браво. Это ответ. Пауза. Напряжённое молчание. Виктор следил за Ирининым лицом. – Что?! – не выдержала она. Ему захотелось пошутить об оборотнях и вампирах, или об этих... как их... на ум пришло слово «гарпия», но, кажется, эта нечисть называлась как-то иначе – о тех, в кого после полуночи превращаются женщины далеко не с идеальным характером. Он, однако, промолчал и устыдился мысленного сравнения, напомнив себе о смысле клипа «В серых глазах». Они оба сдерживались и передавали напряжение коням. Ради спокойствия Ланы, Изабеллы, Теньки и Сёмки Виктор и Ирина давай вместе глубоко дышать. – Не сопи на меня, – засмеялась Ира, но тут улыбка сошла с её губ. – Скажи, почему Алисе нельзя приезжать ко мне? – Можно в любое время... – Ирина поджала губы и отвернулась. – В самом деле? – Вдо-о-ох. Вы-ы-ыдох. – Я слышал другое. – Я была не права. – Ирина редко говорила такое. – Я поставила условие: или мы приезжаем вместе, или никто. – В итоге ты решила приехать сама? Ирина приехала, как выяснили потом, на такси, хотя своя машина у неё была. Очень не предусмотрительно. Либо наоборот – слишком предусмотрительно. Она оставила во дворе пакеты с «барахлом» – нормальной тёплой одеждой, представ перед Виктором в свадебном платье. С самого начала пришла в маске. В то же время под маской всё это время находилась и давала знать о себе настоящая Ира. – Решила... Тут из Ириных глаз брызнули слёзы. Отворачиваясь, содрогаясь от рыданий, она находила утешение в тёплом Сёмкином дыхании и его мягкой шерсти. Серый в белых яблоках, он был похож на пасмурный день с просветами солнца. – И ты думаешь, это было красиво с твоей стороны? – Нет. Некрасиво. Я не должна была так поступать. Не должна была лишать вас с Алисой общения. Мани... мани... – Манипулировать, – подсказал Виктор. – Да. Не должна была... Я з-з... – Всхлип. Кашель. – З-з-знаю, что об этом не надо говорить. Не им-мею права... Я так поступила по глупости. ПОТОМУ ЧТО Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ. ПОТОМУ ЧТО ВСЕГДА ТЕБЯ ЛЮБИЛА. ПОТОМУ ЧТО... – «Вот и всё. Всё повторилось по кругу. Это ни к чему не приведёт». Ирина беззвучно плакала, а Виктор обнимал её. Волны электричества проходили сквозь их пальцы. Ирине хотелось повести себя иначе. Найти какой-то компромисс между своим характером (Менять гордость на пресмыкание, сексуальность на монашество – никогда! Но были же какие-то разумные варианты) и любовью. Но так стоило поступить с юным, то меланхоличным, то улыбчивым парнем, её парнем и её мужем, покоряющим сцену в «варёнках», косухе и белых рубашках. А теперь-то что?.. Несмотря ни на что, Ира сильнее прижалась к Виктору. Сжимая вначале его плечи, она затем протянула руки, сомкнув пальцы далеко за его шеей и положив кольцо из пальцев ему на спину. – Ну, что... Виктор. – Произнесла она, раздумывая. – Витя... – Она уже закончила плакать, но тут пара слёз-бусинок ещё выступила на глазах, в склере которых отражались лошади, бо́льшая часть конюшни и затемнённое лицо Щедрина. – Ничего не изменить, но давай относиться друг к другу тепло. Только тепло. Без ссор. Даже без споров. Тепло. Виктор кивнул. – И? – спросил он требовательно. Теплота теплотой, но тут нельзя было проявлять мягкость. – Дети должны быть счастливы. – Да. – Прозвучало как «Ответ правильный». – Витя... – Ира обнимала его, повзрослевшего, пополневшего, частично седого. – Прости меня за... многое. За то, что когда-то назвала тебя опопсевшим рокером. – Пустяки. Я тогда сказал, что у тебя примитивные песенки. Выбрось это из головы. Это неправда! Это никогда не было правдой! Когда ты назвала меня... не важно... я напевал про себя «В серых глазах». Это признание тепло ранило Иру. Губы её дрожали от желания расплакаться, но в тех слезах не было ни тени зла – лишь свет, подаренный первым мужем. Виктор сказал: – Давай думать о хорошем. Например, как ты мне помогла, поднимала на ноги «В сети» и «Электропарней». – Ну, помогла, – пожала плечами Ирина. – Большое тебе спасибо. Виктор и Ирина простили друг друга за всё плохое, оставив в памяти только хорошее. Они стояли рядом друг с другом до тех пор, пока не ушли последние невзгоды. Невзгоды растворились в здешней хвойной свежести и унеслись новым, тёплым как для осени дождём. – Я любил тебя, – признался Виктор. И пусть его новые часы, показывая время только в настоящем, иногда напоминают о счастливых моментах прошлого. Завтра он обязательно наденет Ирин подарок. – И люблю сейчас, как человека. Ты хороший человек. А что было раньше... Сейчас ему не хватало словарного запаса, но Щеглова понимала его без слов. – Теперь пора, – спустя пару мгновений сказала Ирина. Она добавила с небольшим беспокойством, без злобы, ревности или зависти: – Ира, наверное, уже извелась. Ждёт тебя. – Да. Ждёт очень сильно. Ей вообще трудно заснуть без меня, даже если я на концерте и она знает, что я не смогу прийти. Ладно... Пойдём в дом. Спокойной ночи тебе, Ира. – Спокойной ночи, Витя. По утру «Добрые друзья» и Ирина Щедрина благополучно распрощались и уехали: в Москву и в Мытищи. Невзгоды-то ушли. Хотелось верить, один день наладил всю жизнь Виктора и Ирины. Только той ночью Виктор почувствовал какую-то угрозу. Исходила она не со стороны Иры, нет, а со стороны их забора. Как будто нечто плохое пряталось за забором и за деревьями. Но Виктор ушёл спать, оправдав чувство опасности усталостью.***
А между тем плохой человек (он и сам себя так иногда называл, Плохой Человек) появился у дома Щедриных за час до пробуждения Каролины. Он точно знал, к кому приехал. Такие, как он, не могли заблудиться ни в Москве, ни в Подмосковье. Блуждал он разве что по дорогам своей жизни, время от времени выбирая какой-нибудь паршивый, гнилой путь, и выглядел соответствующе – как отшельник. Но к тому дню он помылся, побрился и даже надел шёлковый синий костюм. Как никак день рождения самого Виктора Щедрина! Хотелось соответствовать моменту. Эх, ну и чего добился этот меланхолик, рассуждал незваный гость. Его эпоха уходила. С него сыпался песок. Потолстел, поседел, засел в доме. Его дочка, правда, была ничего так... Смазливая, сочная. Чем-то встревоженная. Не его ли появлением? Незваному гостю понравился её испуг. Один раз она смотрела прямо на него! Смотрела и... не увидела. Он прятался, выжидая своего часа. В эти сутки он только наблюдал. Потом меланхолик вышел к смазливой дочери. Любящий отец?.. Плохой человек нахмурился. Он не знал, что такое быть отцом. А потом приехали эти... Человек прокашлялся в волосатый кулак правой руки, не имеющей ни обручального кольца, ни тюремных татуировок. Русский Дитер Болен, старый и самонадеянный, кажется, собирающий распавшийся коллектив. Ха! Плохой Человек посмотрел бы на эти потуги, находясь в задрыпанной арендованной студии с инструментами столетней... то есть пятидесятилетней давности. То, что называлось студией, ещё можно было вытерпеть, и не такие дыры видел, но вот встретиться с Галыгиным он был не готов! Четырёхглазый смотрел на старую, в прямом смысле старую, подружку. У-ха-ха-ха-ха! Вот зачем ему четыре глаза! Двумя смотреть на жену, двумя – на любовницу. Плохой Человек знал, что Людмила – на самом деле никакая не любовница. Просто его смешили все эти ностальгии, сложные, да и простые тоже «чуйства» и прочая человеческая глупость. Когда люди начинали метаться, о чём-то думать, что-то решать, это всегда смотрелось забавно со стороны. Плохой Человек был фанатом тишины и покоя, хотя любой переполох, устроенный им, тешил его самолюбие. Ласточка, понятное дело, прилетел с этими тремя. Кому-то же нужно стучать палочками, заглушая Крида, Бузову, «Моргенчлена» и кого там ещё ненавидят эти образцы советской благодетели, пытаясь напомнить о себе. Прошло их время. Про-шло. Остались корпоративы. Остались старые дамы, всё так же «текущие» по своим уже немолодым звёздным любимым. Им бы всем вязать носки для внуков и правнуков. Нравилось Дитеру, четырёхглазому, любовнице и греческой птице заниматься самообманом и самодеятельностью – пускай. Но они не «Добрые друзья». Уже нет! Вот кто был ещё ничего так, помимо Каролины, так это Ирка. Плохому Человеку нравилось, что она отвлекала на себя внимание. Сильно нравилось, как она пела, в то время как её пение не считалось особенным вроде как добрыми, в отличии от него, людьми. Нравилась неожиданность её появления. Нравилось слушать песни «Сияния» в её, в её, а не в Маргаритином исполнении, и похабно при этом мыслить. Ух, штучка! Огонь!!! Правда, мечтает вернуть своего меланхолика, как будто нынешнего мужика не хватает! Ещё одно глупое человеческое метание, лезущее в голову и из головы в целом нормальной бабы. Плохой Человек был уверен, что Ирку Щедрин выпрет. И тогда... Нет, он бы не коснулся её. Лишь по одной причине – не хотелось выдавать себя. Да и баба была не из молчуний, живо пошла бы с заявлением в полицию, подняла бы на уши своих мужиков, на**ен нужно. Но он трепыхал, томно дышал от предвкушения, что будет делать сам с собой, со своей физиологией, когда ОНА пройдёт мимо него, постоит рядом С НИМ, вызывая такси, сама того не ведая, покажет ему свои ножки. Однако меланхолик дал слабину. Чёрт... Этого нужно было ожидать, а не мечтать об Ирке. Виктор позволил ей переночевать у него. Всю банду оставил у себя. Хе, безотказный хлюпик! Но его решение не сильно повлияло на планы Плохого Человека. У Плохого Человека была старенькая, неприметная серо-чёрная машина. Её эпоха, по факту, прошла. Он мог бы ненавидеть свою машинку. Но он её любил. Она позволяла ему не выделяться (заводилась, кстати, обычно бесшумно), сливаться с другими машинами в автомобильных рядах и с деревьями – в подмосковной глуши. А он очень ценил способность сливаться с толпой. Лишь после двенадцати ночи человек ушёл от дома Щедриных. Продвигаясь через «поле», с насмешкой, будто умственно отсталый, которому смешно от туалетной темы, посмотрел на кучку, оставленную одной из лошадей. Увидел место, где старуха чуть не бухнулась, а четырёхглазый её спас. Рассмотрел следы копыт. Оставил и свои следы, но знал, что сейчас их быстро зальёт дождём и засыпет листьями – не один раз произойдёт и то, и другое. Да и ни у кого не вызвали бы подозрения следы подошв обуви сорокового размера. Ну ходил и ходил здесь какой-то мужчина. Не он один, и не одни Щедрины здесь бывали. Вскоре мужчина добрался до машины. Тяжело залез в неё, волоча ноги уже не столько в синих, сколько в чёрных штанах, посидел, подышал хвоей, взглянул в тёмное небо и сказал как будто кому-то конкретному: – Ещё увидимся. – Он кашлянул. – Когда ты будешь готов. – Затрясся от приступа. Достал с сидения рядом с водительским платок, откашлял то, что сидело глубоко в горле и лёгких. Шутливо проклянул себя: – Не стоило мне так долго находиться на свежем воздухе. А-ха-ха! – Новый приступ. Новое успешное откашливание. – Ещё увидимся. Если я успею. Если я успею... Через пять минут серо-чёрная машина тронулась с места и задолго до рассвета въехала туда, откуда приехала, – в Москву.