Аномалия

      Два дня пролетело, утопая в болотной вязи и создавая калейдоскоп нелепых ситуаций, которых юная Клара успела на себя навлечь за короткое время пребывания в главном штабе Разведкорпуса. Видимо, она била все поставленные рекорды в привлечение неловких сцен и разговоров, чем заставляла ещё больше гневаться на себя Леви.       Каждый раз, когда невысокий мужчина проходил мимо неё, то нарочито грубо задевал гостью плечом, напоминая, что здесь, в этом месте, она не более чем приевшаяся пыль. А он не любил грязь и уничтожал её, желая всей своей сущностью проделать тот же изящный манёвр с девушкой, грациозно исполняя роль зачистщика.       Такое отношение к своей, казалось бы, неприметной персоне безумно раздражало и она коротала свободные от раздумий часы за пребыванием в левом крыле, на первом этаже. Лечебный центр был как никогда полон, после того, как новобранцев в самоволку отправили за стену.        Ей было невдомек, чем руководствовался такой продуманный лис, как командир Смит, организовывая ссылку. Иными словами этот парад смерти девушка никак бы не охарактеризовала.        Разводя в деревянной ступе отвар, мелко кроша листья мать-и-мачехи, она устало смахнула липкий пот с лица. Ей ни в коем случае не доверяли тяжёлые случаи пациентов, у коих отсутствовали конечности или была пробита дыра, размером в пятерню. Достаточно было делать отвары, чтобы снимать жар, как её учил знахарь из родной деревни. — Кларисса, после того как дашь отвар Ури, можешь быть свободна. Другой работы для тебя пока нет, — покачал головой заправляющий отделения.       Старик отрёкся от высокооплачиваемой работы в стенах Сины, после того как его дочь сожрали титаны, не оставив даже ничего, что можно было похоронить. Гроб, отсвечивающий мерзким глянцем, пришлось хоронить пустым. Какова была ирония, что девушка всегда мечтала парить, осуществляя свою мечту, благодаря УПМ, что даже останки после смерти не соизволила оставить. Но это даже было к лучшему, как рассказал сам мистер Рейх. Довольно было услышать эту новость, он бы просто не перенес увидеть воочию её мертвенно-бледное тело, наверняка потерявшее какую-нибудь часть тела. Гораздо лучше было рисовать в скудном полёте фантазии, что дочь была в лучшем мире.       Старый врачеватель не смог стерпеть грустных взглядов в свою спину и перемывания каждой своей косточки, страдающей артрозом. Ганс отправился в руки самого отчаяния, мечтая заглушить боль с помощью других больных, кому помогал. Неподдельная радость искрилась в помутнённых зрачках, когда он видел облегчение во взгляде больного.       Вливая в пересушенный рот тёплый отвар, Кларисса откинула липкие от пота темные пряди. Слишком сильно она привязывалась к тем, кого буквально с рук поила и кормила, про себя читая молитвы для сохранения жизней. Когда другие врачи слышали, что она молится, то просто хмурились, никак не комментируя бесполезные слова, вырывающиеся из её большого рта и иногда застывавших в немом крике, полного безнадеги. Никто не хотел вступать в полемику или бесполезные дебаты по поводу существования Господа Бога, оставляя бедную девочку уповать в своих верованиях и надеждах. Пока она была полезна, пусть хоть Стенам поклоняется; по их нескромным мнениям, ей явно было невдомек, что если Бог и есть, он давно оставил это чахнущее с каждым годом место, махнув большой рукой и удаляясь назад в свой чёртов рай.       Поставив опустевшую тару на прикроватную тумбу, она подоткнула сползшее одеяло и ещё раз приложила холодную марлю, предварительно смоченную в отваре зелёного чая.       Аккуратно запахнув за собой белоснежный полог, окроплённый багряными пятнами крови, Кларисса двинулась прочь, явно желая посидеть в тишине и спокойствие, хотя бы на секунду не окунаясь в рой мыслей, которые буквальное выедали мозг с потрохами, пытаясь осушить все внутри без остатка. Сегодня ночью она не спала, а на рассвете отправилась в больничное крыло и занималась тем, что лучше всего делала: лечила и молилась. Но собственные путы, которыми были связаны руки мешали сделать большее, чем намывать больных и отпаивать их. Нужно принять хоть какое-то решение, которое от неё все так ждут.       Даже элитный отряд капрала кидал на неё вечные взгляды за обедом, настороженно относясь к её присутствию. А вчера Гюнтер вообще выдал: «можешь отсесть? пока не примешь решение, с чего бы нам тебе доверять?». Да с того, чёрт возьми, что она уже вторую ночь гибнет под весом собственных дум, но несмотря на усталость идёт и помогает. Разве она не заслужила хоть капли лояльности? Конечно, Ханджи шикнула на этого внезапно показавшего себя оратора, что молвил неоглашенные мысли остальных, которые висели над этой странной компанией дамокловым мечом. Кларисса придерживалась мнения, что так не принято и крайне неуважительно, высказывать своё мнение и антипатию, но как и сказал капрал Аккерман: «уважение надо заслужить». Поэтому не найдя ни в чьих глазах поддержки, мирно кивнула и ушла вдаль столовой, краем уха улавливая возмущение очкастой.       Повторять сценарий минувшего накануне обеда не было никакого желания, отчего решение пойти в спальню и хорошенько отоспаться лишь укрепило свои позиции в сознание. А после можно снова навестить Эрвина и попросить ту книгу, лишь бы отвлечься от ответственности, которая неминуемо требовала принятия.

***

      Лидер легиона разведки — Эрвин Смит ещё с юношества обозначил приоритеты, в которых раскрыть тайну всего человечества было важнейшим пунктом. Не чурался измазать руки по локоть в крови, капаться в грязи, измазываясь по самое не хочу и взваливать на себя все бремя и ответственность смертей, не воспринимая их как должное.       Возможно, это было психологической уловкой, не дающей ему сойти с ума, наблюдая за тем, как умирают сослуживцы и ещё юные подростки, положившие свои головы на его начищенные до блеска эполеты парадной формы. Он выстроил свою стратегию не проиграть в этой войне: в последнее время все меньше участвовал в вылазках и экспедициях, отдавая невидящим взглядом приказы, которые стоили жизни. И, надо отметить, окостенелая броня хорошо защищала от слез матерей и отцов погибших. Вода точит камень, а внутреннюю глыбу командира сотрясет лишь победа.       На смену воздушному порыву, уносящему все мысли, пришли стопы бумаг, которые он профессионально заполнял, не пропуская ни единой строчки, оставляя в конце подписи. Калькуляции, финансирования, стратегии и политика — его новая страсть, где он был на высоте, играя в кошки мышки со знатью и обдуривая их, иногда набивая себе шишки. Как например с военной полицией, с которой в результате не слишком мирных переговоров, где вычерчивались границы дозволенного между двумя представителями охраны, он явно сказал лишнее, наживя себе извечную головную боль, отдающую легкими приступами.       Но Эрвин Смит не привык проигрывать бои, беря очередной реванш, умело подставляя уже вторую щеку для удара, лишь заполучить нужный результат.       Устало выдохнув и отложив очередной документ в бумажную стопку, похожую на ошибку архитектора — в тот час же она могла рухнуть, но держалась на добром слове — он позволил себе блажь. Потянув за ручку, нижний ящик стола со скрипом открылся, обнаруживая в себе запасы алкоголя.       Во время очередной экспедиции, он выудил около ящика недурного рома, который наверняка остался от контрабандистов или преступников из подземного города. Терпкий напиток уносил мысли из головы не хуже попутного ветра, даря расслабление и наливая тело свинцом.       Мужчина крутил граненный стакан с янтарной жидкостью, плескавшейся на дне и пытался увидеть что-то философское. Но на ум снова приходили различные подсчеты и сколько мешков крупы закупить в этот раз, чтобы солдаты смогли нормально питаться.       В дверь кто-то робко постучал. За годы службы он начал отличать постукивания Леви, громкий удар кулаком о дубовую дверь, принадлежащий Ханджи, а с недавнего времени, в голове отпечатался новый постоялец его кабинета — Кларисса Джексон.       Все ещё не надрессированная на субординацию взбалмошная девчонка, в самоволку вошла в кабинет не дожидаясь разрешения. Или снова понадеялась, что командор спит и она сможет исследовать книжные полки без лишнего взгляда тяжелых очей ярко-голубого цвета. — Кларисса, по-моему я тебя уже предупреждал о том, что в кабинет нужно стучаться, что за дела? — говорит он.       А сам смотрит, рассматривает как диковинную вещь, которая с каждым днём открывается под новым светом.       В этом замке все делалась с его лёгкой подачи: конечно же он уже был наслышан о пребывании посторонней в лазарете и о её попытках помочь. Криво улыбнулся и сделал ещё глоток. Начинает думать, что Клара сдаёт позиции и совсем скоро он сможет лицезреть её на тренировках. — Ох, прошу прощения, командор. Обещаю, что это в последний раз. — Ты зачем то конкретным пришла? — Не знала чем заняться, если честно. Думала, позволите почитать что-нибудь из вашей коллекции, — взгляд жадно прошёлся по разноцветным корешкам книг.       Он махнул рукой, позволяя той свободно пересечь комнату и взять интересующий фолиант. Девушка быстро схватила уже начатую книгу и присела назад в кресло.       Каждое действие пропитано неуверенность, не знала, прогонит ли он её. На ум сразу пришёл Гюнтер и элитный отряд, которые не слишком жаловали её присутствие. Но Смит продолжил разглядывать пополнившийся алкоголем стакан. — Не знаю, пьёшь ли ты такое, но все же осмелюсь предложить. Не откажешься? — жидкость перелилась в стакане под светом грязной керосиновой лампы. Качнув головой в отрицательном кивке, она увереннее уселась в жесткое кресло: — Нет, но спасибо за предложение. — Не пьёшь? — Предпочитаю наливки, особенно вишневые. Мой учитель раньше показывал, как их настаивать. Могу как-нибудь сделать такую, уверенна, вы оцените! — выпалила она.       Желание оплатить услугой на услугу превозмогло и Эрвин улыбнулся. Святая непосредственность. Ему не нужно было книг, вместо них, он читал людей. Так же насквозь видел и Клариссу, предугадывая её действия наперёд. — Тогда, как-нибудь отведаю. Значит ли это, что ты решила остаться? — он снова поднял этот разговор. Зачем?       Придя за успокоением, она снова напоролась на штиль давления, разрывающий грудную клетку и высвобождая, въевшиеся в саму суть девушки, сомнения. — У меня есть ещё день, командор, — Эрвин приподнял одну бровь. Неужели строптивая девчонка ещё не согласилась? — В стенах моего кабинета и не приняв присягу, думаю, уместнее называть меня просто Эрвин, — мерно сказал тот. Нужно подтолкнуть Клариссу. — Спасибо тебе так же за помощь в лазарете, иногда кадров не хватает. Ну, это ты итак поняла.       Снова оглушающее проявление фамильярности, которое пытается пробить стену недоверия, успешно делая брешь шире. Пожалуй, Эрвин третий человек, помимо Ханджи и старика Рейха, которые относятся к ней снисходительно и понимающе.       Сердце приятно защемило и Джексон полностью растворилась в атмосфере их единения. — Не смогла пройти мимо умирающих солдат.       Он так понимающе посмотрел, словно в её словах был смысл и никакой двойственности. От глаз не скрылась резкая перемена настроя девушки и хитрый лис понял, что двигается в правильном направление.       Воспользовавшись моментом, командир подхватил нитку, дабы распутать клубок и сплести из него собственное творение. — Тогда почему все никак не решитесь принять приглашение в разведку? Вы явно точно не понимаете, сколько сможете сделать. Сколько границ и дверей открыты пред вами, которые вы в свою очередь можете распахнуть перед всем человечеством. Вместо того, чтобы съесть всю буханку хлеба, вы довольствуетесь крошками.       Очередной глоток и стакан с шумом был возвращён на стол, заваленный бумагами. Сколько границ она могла открыть? Никогда не думала. Так сколько же? Границы, которые она хотела открыть для себя были тепло-желтого оттенка огня, у самого его начала; огня в камине, который бы едва сильно озарял уютную гостиную, в которой сидели бы вечерами её ребятишки, не знающие ничего о титанах и потерях. Она бы читала им сказки, а после строгим, но недостаточно тоном наказала детям отправляться в постели. Они бы послушно — а по-другому она бы их не воспитала — пошли наверх, семеня в своих хлопчатых ночнушка. Как много «бы». Границы, которые просил открыть для людей Смит, были темно-красного оттенка венозной крови, рвано очерчивающей ловушку, которая захлопнется, согласись она на эту авантюру. В этой ловушке она, разведотряды, а по ту сторону — тьма. На ум не приходило ничего, лишь запах разлагающихся трупов и глухая боль от потери друзей и товарищей. — Там в Тросте, когда титаны напали, я оказалась загнанной, как зверь в клетку. К счастью или нет, нас было двое: я и пьяница. Ещё не знала, что титаны меня не видят, — горько усмехнулась и опустила взгляд в книгу. — Я молилась, молилась всем богам, чтобы взяли его, а не меня, а после трусливо убежала. И если бы, не дай Всевышний, я снова оказалась в такой ситуации, я бы без промедления повторила те события, — тихо поведала исповедь, словно святому отцу Кларисса.       Но она не в церкви, а командор не так уж и свят на дела и совесть. — Так почему вы все ждёте, чтобы я рьяно шла вперёд, борясь за человечество?! Я не смогла защитить даже близких мне людей, которых было трое! Трое! Почему ты ждёшь от меня, что я смогу защитить миллионы? — кричала в исступление Джексон.       Эрвин отодвинул стул и встал из-за стола, разглаживая собравшуюся на камзоле ткань. Он медленно поддался вперёд, смотря точь в точь в фиалковые глаза и подходя все ближе, словно хищник.       Когда до кресла осталось пару дюймов, а он непоколебимой тенью навис над хрупким телом девушки, мужчина остановился. — Что ж, потому что я верю в то, что ты сможешь жить и бороться, а не глупо сдаться, зарывая свой дар. Мгновенно подскочив, она выскользнула из кабинета, оставляя после себя упавшую книгу. Пожелтевшие страницы были открыты на четвёртой части толстого единичного издания, оказавшегося ничем иным, как Библия. «О Боге похвалимся всякий день, и имя Твоё будем прославлять вовек, Но ныне Ты отринул и посрамил нас, и не выходишь с войсками нашими; обратил нас в бегство от врага, и ненавидящие нас грабят нас; Ты отдал нас, как овец, на съедение и рассеял нас между народами; без выгоды Ты продал народ Твой и не возвысил цены его; отдал нас на поношение соседям нашим, на посмеяние и поругание живущим вокруг нас; ты сделал нас притчею между народами, покиванием головы между иноплеменниками. Всякий день посрамление моё предо мною, и стыд покрывает лицо моё от голоса поносителя и клеветника, от взоров врага и мстителя: все это пришло на нас, но мы не забыли Тебя и не нарушили завета Твоего. Не отступило назад сердце наше, и стопы наши не уклонились от пути Твоего, когда Ты сокрушил нас в земле драконов и покрыл нас тенью смертною»