Записки безумного гения (дневник W. W.)

13 февраля

      Обычно от этого числа не ждут ничего хорошего, но сегодня я доказал, что это всего лишь предрассудки! Доказал, правда, Крейну, который изначально в это не верил и Эдварду, который даже не знает, что такое даты... Но доказал ведь! Это победа.       Сегодня мне доверили важное дело — присмотреть за детьми. Откровенно говоря, Крейн и сам отлично присматривает за Эдди, хотя он старше всего на тринадцать месяцев... Ему как будто не семь лет, а не меньше десяти! Я бы завидовал, но знаю, что такими от хорошей жизни не становятся. Я сам примерно такой же, и в этом нет ничего особенно приятного: я всего боюсь и постоянно думаю о том, что что-то сделал не так. И я вижу, что Крейн такой же... Больше всего он боится ошибок и пауков.       Не стоило мне просить его принести чашку: он обжег руки (при этом не издав ни звука) и выронил ее. Когда я понял, что его нет слишком долго и пошел проверять, он вытирал с пола горячий чай где-то найденной тряпкой, и из его руки сочилась кровь. — Что ты делаешь? Брось тряпку, она же грязная! — с этими словами я поднял его с пола. — Но я же устроил беспорядок! Твой отец разозлится, если увидит... — ответил Крейн, подняв на меня испуганные глаза. — Уверяю тебя, нет! Он сам на днях уронил здесь полный кофейник... Чашку чая он просто не заметит. — Правда? И... меня не побьют? — Разумеется, нет! Руки болят? У тебя кровь идет... Надо что-то с этим делать. — Кровь... О нет... Прошу, не говори взрослым об этом! Я не хочу... снова... — вот тут мне показалось, что он стал совершенно обычным малышом, который боится врачей больше, чем болезней. Честно говоря, я сам такой же "малыш", хотя мне скоро будет тринадцать... Но все же я отвечал за него, и мне следовало быть взрослым. — А если заражение? Нужно сказать, понимаешь? Иначе плохо будет. — Это просто царапина... Пожалуйста, не говори им! Я на многое готов, только не говори! Вот, смотри... — Крейн протянул мне окровавленную ладонь, и я увидел, что там действительно царапина. О таком говорить, пожалуй, и правда не стоит... В конце концов, от царапин не умирают, верно? Это уже маленькое везение, на мой взгляд.       Кажется, сейчас я понимаю отца меньше, чем когда-либо — по крайней мере в одной из черт его характера. Дело в том, что в детстве я был очень неуклюжим, и ни одна неделя не проходила без какой-нибудь мелкой травмы... Одни ссадины и царапины не успевали зажить, когда я получал следующие! Разумеется, отец обрабатывал мне раны, а я беспрестанно пищал и хныкал в процессе... Его мое поведение только раздражало. Он пару раз даже бил меня, а кричал — почти всегда! "Веди себя достойно! У тебя нет причин так реагировать, я же знаю, что это не очень больно. Я это делаю для твоего же блага, понимаешь?!" — вот так он всегда говорил, заливая очередную рану спиртом. Неужели он не знает, как это больно? Я точно знаю, что он чувствует боль, потому что помню, как он плакал, попытавшись пробежать несколько шагов... Из-за ранения во время войны отец передвигается довольно медленно и иногда не может даже согнуть ногу. Жаль его, конечно, но как можно быть таким жестоким, зная, что такое боль?       Сегодня мне пришлось обрабатывать рану Крейну, который изо всех сил старался не хныкать, но, откровенно говоря, не справился. Он боится крови, да и некоторые лекарства, мне кажется, изначально создавались для пыток... В общем, понять его я могу. И мне было его жаль! Ему и так в жизни не повезло, а тут еще и это... Я пытался сделать так, чтобы он не страдал. Конечно, не очень эффективно, но он был очень удивлен тому, что кто-то кроме его матери о нем заботится, и благодарен мне... Все равно я чувствую вину за то, что мне пришлось его немного помучить.       До этого момента день будто бы соответствовал репутации даты, но после произошло кое-что особенное... Когда я перевязал Крейну царапину платком, в комнату вбежал Эдди с каким-то предметом в руках. Я сначала даже не понял, что он принес и почему так взволнован... Сделав пару шагов к нему, я увидел в его руках маленькую ярко-алую птичку. — Это что, птица? Где ты ее нашел? — спросил я удивленно. — Она на ступеньке была. Летать не может... — ответил Эдди, прижимая к себе этот крошечный дрожащий комочек. — Наверное, ранена... Надо ей помочь! — заявил Крейн, снова став слишком серьезным для своих лет. (Пока я пытался обработать ему рану, он превратился на некоторое время в обычного ребенка, но его особенный сосредоточенный взгляд вернулся, как только прошла боль.) — А мы сможем? — спросил я, не веря в то, что правдивый ответ может быть положительным. — Конечно! Может быть, летать она не сможет, но мы не должны ее бросать. Если не получится отпустить, то будет нашим питомцем! — Вероятно, отец будет против... — Доктор Фрэнк и доктор Ян любят животных! Птичка может жить у нас! —воскликнул Эдвард. Голос у него мягкий, ровный и прохладный, так что я никогда не слышал, чтобы он говорил так возбужденно... Впрочем, его очень блестящие карие глаза всегда все выдают — такой живой и "прозрачный" взгляд... У меня похожий, если верить отцу.       Как выяснилось, птичка просто устала и замерзла... Улетать она не захотела, так что теперь у нас троих есть подопечный. Мы в ответе за тех, кого приручили, верно? Эту птицу мы по определению приручили — она ведь почти наш питомец!       Миссис Крейн была даже рада увидеть это маленькое красное чудо и, разумеется, согласилась взять это животное к себе... Теперь кардинал — эта птица оказалась именно кардиналом — живет в клетке в комнате у семьи Крейн. P. S. Как выяснилось, они все втроем живут в одной комнате в доме доктора Фрэнка... Я бы с ума сошел так жить — к тому же Крейн кричит во сне, если верить Эдди, — но лучшего они и не желали. Их комната вполне уютная, в отличие от дома бывшего мужа Изабеллы. Доктор и правда очень добр, хоть и не может сделать очень много! (А еще с ним живет его брат-близнец с женой... Я узнал это только по фотографиям в доме. Смогу ли я с ними познакомиться?)