Дневник Большого Медведя

- …А, нет, смотри – живой, – услышал я, когда открыл глаза. В комнате стояли двое мужчин в форме, выданной ещё в бараке. С виду не грозные, не злые, но осунувшиеся и замороженные. Я сел на матраце и огляделся в поисках моего рюкзака: тот стоял у входа, закрытый, как я его и оставлял. - А… А мы тут живём недалеко, – запинаясь, проговорил один. – На седьмом этаже. Услышали, вот и зашли… узнать, что за человек. - Да свой я, ребята, – выдохнул я. - Это-то ясно-красно, что свой, – грустно сказал другой и сел рядом со мной. – Слышь, есть чо пожевать? Тут ни черта нет, а идти к домам никак нельзя. - Почему нельзя? – я поставил рюкзак между ног и достал две консервы. – Разве выхода к югу нет? - Есть, но как там пройти, мы не знаем… забыли. - Это ты, придурок, забыл! – закричал первый и угрожающе поднял указательный палец. - Ничего я не забыл, это ты меня вечно не той дорогой вёл! - Заткнись, понял! - Сам заткнись! Я громко кашлянул, напоминая о своём присутствии. Мужики тут же притихли и уткнулись в консервы. - Так что случилось-то? - Мы чапали по центральной дороге, а потом – счётчики – как затрещат! Мы тюкнулись куда-то на запад, а счётчики, гады, не заткнутся никак. Этот болван взял и разбил свой. Метнулись в дом, вроде, трещать перестали. Мы зыркнули, а как тут – не поняли. Хотели слиться отсюда, не получается: с востока трещит адски, с юга – болота, с севера – лес. - Да вы чего? Я же только что с севера пришёл, там всё в порядке, пройти можно, – удивился я. Открыл и себе консерву, с ужасом обнаружив, что в руке оказалась последняя банка, а псевдолапша подходит к концу. Вчера я не смог набрать провизии из-за грузовика, выскочившего, как чёрт из табакерки. - Ой ли? - Конечно. С чего бы мне врать, мужики? - Так вдруг ты из этих, из бандюков, – второй нахмурился и сплюнул на пол. - Нет, видно ж по мне. - А вот и не видно, – огрызнулся первый. – Встретились нам, ещё на той стороне, группка мужиков: с виду обыкновенные, шутливые, языкастые. А один сука, видимо, попался, говорит: выгребайте шмотки и хавку оставляйте. Те не спорят, а мы, ясно-красно, ничего отдавать не хотим: всё сами добывали. Тот достал перо и давай его красиво так вертеть в руках, а мы чо, нам живот жалко, оставили всё им и сами драпанули. - Ага, а там одежда, немного пайка оставалось, карта да аптечка, – вздохнул второй. – Спасибо, мужик, что покормил, – глаза его заблестели сытостью и спокойствием. - Да не за что. Значит, выйти вы отсюда не можете? - Нет, никак. Да ты оставайся с нами: втроём веселее. - Чо мелешь, придурок? Ясно-ж-красно, у него дела. - Какие дела в Зоне? Нас сюда кинули, как сук вшивых, а ты говоришь о делах! – второй разрыдался, всхлипывая и обиженно утирая нос. В комнате повисла тишина. Я собрал матрац, забросил на плечи рюкзак и с беспокойством почувствовал его лёгкость. Мужики, казалось, ещё больше осунулись и побледнели. - Если хотите, я попробую вас вывести отсюда. Или возьмите карту, перерисуйте, – уставившись на носки сапог, я со стыдом подумал, что предлагать иссякающий запас еды будет неразумно. Как по команде, они подняли головы и с полными удивления взглядами уставились на меня. Первый, почесав отросшую бороду, крякнул: - Да не. Какие у нас могут быть дела в Зоне. Я своё уже отмотал: жду вот, когда клюкнусь совсем. А ты иди, куда шёл. Людям «приветы» от нас, болванов, передавай. Второй толкнул его в бок и зашипел: - Чо ты отказываешься от помощи? Вдруг он последний, кого мы видели здесь? - Слышь, придурок, мы всё просрали, и не ему наше говно убирать. - Как хочешь, – отрезал тот. Мне не представлялось возможным помирить их, дать им маленькую надежду на изменение курса в жизни. Поэтому я, не попрощавшись, ушёл. Как только разрушенные улицы кончились, а дорога круто повернулась в сторону завода, счётчик затрещал. Я направился в сторону небольшого лесочка, что пролегал южнее от дороги и наверняка соединял обходную часть с центральной. Счётчик не унимался, и теперь я начал понимать, почему мужики так заволновались, когда я предложил им пойти вместе. Хотя в глазах всё же читалась надежда. Ступив на мокрую землю, полную диких растений, я почувствовал, что если не уберу ногу, то обязательно утону, свалюсь с рюкзаком в болото. Я остановился и задумался. Мужики бежали, не соображая ни о чём, вполне возможно, что их путь пролегал от границы. Я двинулся туда, но крепкой дороги так и не нашёл. Бродя туда-сюда, рассчитывал, как они смогли пробраться, но не придумал лучшего объяснения: мужики бежали по дороге, ведущей к заводу. Они не доходили до самого завода, а лишь срезали угол, а потому не попали ни в болото, ни в сильную радиацию. Отдыхая на краю дороги, я думал о них, несчастных, беспечных, голодных. Чем они отличаются от меня? На их месте мог оказаться любой: я, Лысая, Олег, Иван Иваныч или Степан; и мы бы так же медленно уничтожали себя своей виной. Мы, загнанные в угол, загоняем себя в ещё более ужасные и ещё более глухие углы. Так кто же нам поможет, если не мы сами? Дядя извне? Но он собственноручно затолкал нас сюда и с хохотом удалился, чтобы вернуться позже и затолкать других. Если не мы, то кто?.. Встав на дорогу, я снова услышал треск счётчика, но отступать было некуда. Побежал. Увидев широкую площадь, заполненную сломанными сгоревшими машинами, услышав настойчивый треск счётчика, я свернул чуть в сторону и скрылся за кубом постовой будки. В паре шагов от меня синела крыша и валялись снесённые лавочки, некогда стоявшие под ней. Наверное, здесь был автомобильный вокзал или просто остановка: у обочин ожидали своих хозяев автобусы и троллейбусы. По ту сторону дороги задними колёсами кверху лежали автомобили. Их ни за что не увидеть, если идти со стороны перрона, куда нас привезли. А здесь они красовались во всю. Я прошёл мимо остановки, не приближаясь к машинам, оказался на центральной улице и, дойдя до Дворца, наконец нашёл успокоение ногам и ушам.