Я—собака для тебя

Вечер всё ближе клонился к мрачной, окутывающей весь город в сонное состояние ночи. Купер слонялась по своей просторной, но весьма одинокой квартире с очередной бутылкой виски, хранившейся на случай «чёрного дня». В голове все ещё было пусто, а в груди ужасно болело. Дом — вовсе и не дом без семьи. У татуированной не было никого, и она прекрасно понимала это. Никого, кроме единственной опоры и поддержки в лице близкой подруги Насти, которой Купер не горела желанием делиться своими моральными и дотошными проблемами. Зато посреди просторной комнаты есть пара ящиков разнообразного пойла, отведённого для особых случаев. Костья начала опустошать свои запасы с маниакальной зависимостью. Нет, девушка совсем не пыталась выбухать из себя Кузнецову, в очередной раз ощущая, как болит и ноет душа при постоянных мыслях о ней. Теперь постоянная, непрекращающаяся боль, конец которой был невидан, преследовала пьяное инородное тело. Костья прижимает Бэллу к холодной стене, её губы ласкают кожу на шее девушки, в то время как руки скользят вверх и вниз по всему телу. Одежда. Необходимо избавиться от одежды. Купер впихивает руки меж горящими телами, ускользающими движениями добираясь до тёмной ткани юбки, слегка приподнимая ту. Должно быть, это хорошая идея, потому что Бэлла одобрительно стонет и пробирается пальцами под чужую мешковатую толстовку, задирая ее до подмышек. Татуированное лицо с силой уткнулось в мягкую подушку, сморщив от болезненных воспоминаний свои изумрудные глаза. Любовь, какая бы она не была: глубинная, таящаяся в душе как-то безупречно лениво, тихо и тяжко, или пронзающая до приятной боли в груди, мгновенно растекающаяся томным сладострастием внутри человека, святой арией отзывающаяся в его голове — во всем своем разнообразии она приносит человеку счастье, подобно манне небесной. Тогда почему Костья чувствует себя столь несчастной? Почему она до последнего отрицает свои зарождающиеся чувства по отношению к той самое девушке, которая никогда бы в жизни не смогла произвести подобный интерес? Время любви неимоверно ценно: будь то час, день или вся жизнь — неважно. Важно то, что именно в этот момент человек обретает по-настоящему бесценное счастье, которое может более не испытать никогда в жизни. Именно поэтому гибель любви человеку переживать порой столь болезненно и мучительно долго. Настолько сильна бывает скорбь об утерянном окрыляющем счастье и надежде на вечную, долгую любовь, что это может даже подвести человека к его роковой черте — смерти. —Блять…—прошипела сквозь стиснутые зубы брюнетка, допивая последние капли обжигающего алкоголя. На душе камень. Что-то внутри Купер подсознательно меняется. Все эти дни девушка была схожа с ходячим зомби… Проблема в том, что Костья нашла её. Татуированная никогда не была победительницей—у таких, как она, нет счастливого конца истории. И рассчитывать не на что. —Ненавижу тебя, Бэлла. Так думает Купер. Так Купер убеждает себя. Так Купер обманывает себя. Так Купер прокручивает эти мысли у себя в голове, полностью осознавая их абсурдность. Видимо, она слишком гордая, чтобы признать своё поражение. Она не ненавидит Кузнецову. Черт возьми, она слишком не ненавидит эти блядские кукольные глаза. Купер чувствует, как закипает внутри кровь. Еще чуть-чуть — и все её тело пробьет крупная дрожь, а голова пойдет кругом. Она злится так, что не хватает воздуха. Всего воздуха в земной атмосфере не хватит, чтобы вытеснить эти тяжелые чувства из её легких. Прогнивших живьём ебаных лёгких. В опьяненный разум пролезла столь нелепая идея, на которую осмелилась пьяная Купер. Алкоголь действительно подталкивает к сумбурным поступкам, отважиться на которые способны лишь в полностью амёбном состоянии. Дрожащие пальцы с трудом держали мобильный телефон, прищуриваясь от излучаемого экранного света. Зеленоглазые, цвета насыщенного чая, отдающего нотками горечи глаза старательно набирали в поисковике контактов то самое имя. Имя, от которого будоражит всё внутри. «Спокойной ночи, Бэлль.» Часы тянулись невыносимо медленно, будто у них свинцовые ноги. Нагнетающая обстановка растворилась средь обилия кислорода, заполняя все пустующие углы ночного мрака. Все вокруг словно глумились над девушкой, крутили палец у виска и скалили зубы. Купер казалось, что она сломана напополам, а её измученная и искалеченная душонка никому уже не нужна. Возможно, она была когда-то счастлива. Когда-то. Была… Любовь. Ха. Кто это придумал вообще? Это прекрасное ощущение? Втирают людям дичь про то, что любовь это что-то из ряда вон чудесного и окрыляющего. Нихуя. Это убивает тебя, оставляя кинутым. Будто ты игрушка, которую использовали в своих интересах. Купер именно сейчас ощущала себя хуже прежнего, судорожно обновляя диалог с светловолосым ангелом. Прочла. Молчит. Невыносимо. Секунда за секундой. Вновь обновление пустующей ленты в диалоге. И снова молчание… Татуированное лицо озадаченно смотрело в никуда, уставившись на мрачный потолок, на котором проглядывались яркие отблески лунного света. Вдруг дрожащие пальцы вновь потянулись к мобильному телефону, пытаясь отыскать нужный номер. Да, Купер собиралась нарушать личное пространство своей жертвы, на которую, Костья, если честно, плевать хотела. —Костья, что-то случилось? —На фоне милого голосочка Митрониной послышался мужской смех. Неудивительно. Ася любила развлекаться со своими загадочными незнакомцами средь глубокой ночи. —Приезжай, —Грубо ответила Купер, упершись руками о мягкое полотно белоснежной постели, пытаясь приподнять своё ватное тело. —Слушай, ты серьезно? Сначала игнорируешь меня неделю, а потом думаешь, что я по щелчку пальцев приеду к тебе? —Да. Если тебя не будет через 10 минут, то я сотру все твои контактные номера, блять. Поняла? —Татуированная сама устанавливала свои правила, сбрасывая трубку, тяжело вздыхая от морального опустошения. Ася—тот вид девушек, готовых продать свою душу, лишь бы в очередной раз встретиться с настырной Купер. Именно эта светловолосая принцесса исполняла свою функцию старой, но весьма преданной игрушки, которой так любила пользоваться Костья. Вот же ирония, ты—есть отражение своего отношения к другим. Костья была знакома со своей успокоительной таблеткой по имени Ася несколько лет, и весь этот промежуток времени всё, что объединяло этих двух—ахуительное подобие секса. Ни Митронина, ни Купер не горели желанием состоять в официальных отношениях, для них это считалось обычаем нищих и несчастных. В дверь послышались глухие стуки. Татуированная в последний раз кинула свой полусонный взгляд на экран телефона, чтобы проверить время. Десять минут. Пунктуальность светловолосой принцессы не могла не обрадовать пьяную Купер. —Ты ёбанный манипулятор. Я сорвала свою ночь из-за тебя! Что произошло? —Митронина слегка оттолкнула от себя приближавшуюся фигуру, которая чуть не упала на холодный кафель, в последнюю секунду цепляясь за стены, —Ты что… Пьяный? —Тссс, — Ватные ноги едва удерживали тяжёлое тело, что покачивалось из стороны в сторону, напоминая приклонившееся к земле нагое дерево, —Иди сюда. Костья жадно прижала к себе приторное угощение, напоминавшее по своему вкусу пирожное, которым татуированная могла полакомиться лишь в редких случаях. Купер всем своим нутром ненавидела сладкий вкус, предпочитая тому горьковатые ощущения, от которых жутко сводили острые скулы, оставляя за собой не заменимые ничем другие чувства. От светловолосого лебедя пахло ванилью. Столь сладкой, искушающей похотливые желания голодных глаз татуированной. Та хотела вонзить свои острые зубы, отточенные подобно графу Дракуле, испробовав сахарную плоть на утончённый вкус истинного гурмана. Ты только проводишь шершавой поверхностью своего пронырливого языка по эстетичным линиям декольте, осторожно касаясь выступающих колких ключиц, как одурманивающее послевкусие заставляет каждую жилку остыть, заледенеть. Кровь перестаёт нагреваться, подобно горящему листку бумаги, воспламеняющимся по 451 градусу Фаренгейта. Одно и то же. Купер перепробовала множество тел, ощутила послевкусие каждой плоти, и, как следствие, из идентичных мёртвых душ она запомнила лишь один горящий силуэт, пленяющий своими странностями. Своими непохожими повадками, напоминавшие щенячьи ласки. Собака—лучший друг для человека, но Кузнецова с злобным оскалом отрекалась от обильного внимания со стороны своего хозяина. Она не пылала тем вечным огоньком, подобно Купер. Именно эта своеобразного рода игра, участниками которой стали несчастные пленницы мрачной рутины, забавляла Костью. —Стой, давай переместимся на кровать? —Ася отпрянула от чужих губ, выдавив перед этим из своих уст громкий стон редкостного наслаждения. Татуированные руки медленно направлялись по направлению вниз, своими горячими ладонями доставляя приятную дрожь, ощущающуюся нервными клетками чужого тела. Когда коварные пальцы впивались в стройные бёдра, Купер небрежно приподняла свою игрушку, тесно сжимая её в крепких объятиях. Пышная грудь вплотную оказалась зажата меж двух пылающих от накаляющихся эмоций тел, доставляя особое удовольствие хитрым зелёным глазам. Сладкие стоны робко сопровождали весь проделанный девушками путь, что на тот момент казался настоящей полосой препятствий: потерявшее взор зрячее око отреклось от своих животных инстинктов, лишь свободная ладонь пыталась нащупать сквозь мрачный омут холодные стены, ориентируясь по гладкой поверхности. —Ну же, дорогой, как ты удивишь меня на этот раз? Ася знала Купер лучше остальных дешёвых грешных тел. Девушка отрекалась от своих предпочтений в постели, уступая место доминирующему татуированному лицу, охватывающего в миг пафосную лыбу, давившуюся из последних изнеможённых сил. Костья прильнула ближе к своей запыхавшейся под неконтролируемыми бурными страстями принцессе, углубляясь ту в жгучий поцелуй. Ловким движением своей руки, татуированная спрятала небрежно спустившуюся прядь золотистых волос, колючим языком пробуя в очередной раз пряные нотки вечернего десерта. Впившиеся два клыка резко вонзились в нежную плоть, причиняя нетерпимую боль, отчего вишневая сахарная кровь бурлила под поднимающимся градусом. —Костья…—Глухо шепнула сквозь свои пошловатые мысли Ася, наблюдая за тем, как пьяный взгляд в одно мгновение соприкоснулся с глазами блондинки, улыбаясь столь странной улыбкой. Тяжелая татуированная ладонь резко накрывает опухшие алые губы, что пришлось сделать достаточно вовремя для пунктуальной брюнетки. Купер в последний раз проводит умелой свободной ручкой между стройных ног, там, где расслабленная Митронина была вся уже мокрая. Рабочие пальцы приблизились к горящим устам татуированной, медленно, словно дразня напротив лежащую девушку, смазывая те своим слюнными обилиями, чтобы облегчить дальнейшую работу. А Митронина лишь теряется в ощущениях. Она не может отличить, где заканчивается боль и начинается наслаждение, потому лишь подается бедрами вперед, помогая Купер полностью войти в неё. От первых болезненных ощущений, девушка с силой прикусывает нижнюю губу, почти плачет, старается расставить ноги еще шире. —Спорю, что никто другой не трахнул бы тебя так, — цедит Костья, ускоряя рваные движения почти до предела. Быстрый оргазм был козырной картой в руках ехидной брюнетки. Но Купер не торопится, прикасаясь приоткрытыми губами зоны бёдер и ведя ими вверх, ощущая плавные изгибы стройной талии, дразня горящим дыханием вспотевшее от пронизывающей боли тельце. Ася кусает свои измученные губы, сдерживая хрипы и ощущая, как с каждой мучительной минутой чужие пальцы протираются все глубже внутрь. —Продолжай, — Скулит онемевшее от приятной боли тело, замирая вмиг от грубых движений внутри. —Не трогай! —Кузнецова освободилась от лёгкой хватки, бросая укоризненный взгляд в сторону татуированной. —Сильнее! — Ася извивается на просторной кровати, изгибаясь своей спиной изящной линией в предшествии восхитительного оргазма. —Не надо… Я передумала, —Кузнецова отпрянула от девушки, пытаясь убрать чужие руки от своего тела. Ярко-зеленые, словно весенняя травка, глаза излучали изумрудный отблеск, заполняя освещением мрачную спальню. Именно в этот момент они приковывали к себе все внимание. Если всматриваться до неприличия долго, то можно было рассмотреть, как тускнел с каждым мгновением тот самый свет. Изрисованный мрачными картинами силуэт отпрянул от светловолосой принцессы, приводя ту в настоящий ступор. Купер больше не могла. Не могла обманывать себя, что всё чертовски хорошо. Нихуя не хорошо. Нужная мысль порхает перед глазами, подобно птице феникс, которую никак не удаётся ухватить за хвост. И черт. Купер была не в состоянии, блять, дышать, не говоря уже о том, чтобы думать — думать о чем-то, кроме голубых, прикрытых веками.

Голубые глаза — злые…

Голубые, как фарфоровая чаша, глаза могут быть нежными и невинными, но Бэлла всегда являлась исключением из правил. Её взгляд был чертовски пронзительным и холодным, как сердцевина айсберга. Татуированную постоянно бросало в лёгкую дрожь, когда два большущих маятника светили на неё в упор. Даже сейчас, располагаясь на другом конце города, девушка ощущала на себе тот самый пылки взгляд, который, как заклятие, заставлял всё внутри бесчувственной брюнетки трепетать, ослабевая перед льдисто-синими глазами. — Всё хорошо? — Ася приподняла свой корпус, упираясь острыми локтями на мягкое полотно, с долей сочувствия поглядывая на Купер, —Ты стал каким-то другим в последнее время. — Всё нормально, блять. Я просто передумал, — Татуированная глубоко вздохнула, своим тяжёлым дыханием накрывая всё ломящее, словно от очередной дозы тело. — Прекрасно пиздишь, слушай. А то мы, девочки, не знаем то самое чувство, —нежные руки обвисли на уровне чужой шеи, своими пальцами водя по контуру татуировки, — Ты влюбился. И не смей отрицать. А знаешь почему тебе так стыдно и неловко? Потому что влюбился ты в какую-то оторву. — Иди нахуй, — Купер привстала с края просторной кровати, зарываясь в бешенстве своими руками в густую копну нефтяных волос, — Я сказал, чтобы ты пошла нахуй. В принципе, куда угодно, только убирайся отсюда, как можно быстрее. — Эта девчонка проела тебе все мозги. Ты стал совершенно другим, — Светловолосая нимфа приспустила свою задравшуюся кофточку пастельного тона, пытаясь как можно быстрее застегнуть обтягивающие светлые джинсы, — Всего хорошего. Она всё равно тебе не даст, потому что у неё на лбу написано, что она — латентная лесбиянка. Прости, что обидела, пупсик. Костья опустила свою тяжелую голову, пропуская меж своих пустых глаз, как ловко обиженная гостья ускользнула из тесной комнатки, в истерике хлопая входной дверью. Купер было глубоко плевать, в каких обиженных чувствах пребывала её светловолосая принцесса. В тёмной комнате становилось неимоверно душно, казалось, будто чужие руки опускались на покрасневшую шею, стягивая живую плоть своими сильными ладонями. Это был момент ошеломляющей паники. В наполовину уже оторванной голове пронеслась мысль, что вот, мол, и я встретила своего «более удачливого». Вдруг стяжения резко остановились. Кузнецова. Всё из-за неё. Эта чертова ходячая неприятность, и Купер не устает убеждаться в этом снова и снова. Она уверяет себя, что ей всё равно на неё, эту блондинистую стерву, а потом в памяти всплывает, то как Костья бесстыдно дрочит, лёжа на одной кровати с спящей пьяной Бэллой. И она ненавидит эти два голубых сапфира до боли и обиды, стараясь не думать о том, что, по сути, ненавидит саму себя. Самое больное то, что Кузнецова никогда не прикоснётся в другой раз к губам татуированной и не скажет: «Я переживаю за тебя, но все будет хорошо, потому что мы вместе», но с тем же невинным лицом будет крутиться вокруг Купер, чтобы чувствовать себя защищённой. Не одинокой. Это так по-детски.